Текст книги "Башни и сады Вавилона"
Автор книги: Дмитрий Лекух
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
Взгляд у него, кстати, – реально нехороший.
Вязкий, злой.
И – очень-очень спокойный.
– А у меня, – усмехается он уголками губ, – нет к вам вопросов, Егор Арнольдович. Есть предложение. Предложение подумать над тем, кому вы за последнее время умудрились так хорошо наступить на яйца, что он даже денег на киллера не пожалел. Рынок то у вас, у рекламщиков, хоть и скандальный, но мирный. Да и не решают люди в наши дни свои проблемы такими вот радикальными методами. Понятно ведь, что резонанс будет. Вы же не вне закона, да и человек довольно известный. Так что глупость это, сами все прекрасно понимаете. Ну так что, есть такие?
Я ерзаю.
Снова очень хочется курить.
Но – сейчас не даст.
Это я просто чувствую наверняка.
– В принципе, – решаюсь я наконец, – есть. Увы и ах. Не могу сказать, что не думал на эту тему, сами понимаете. Так что вижу аж целых три вполне реальных варианта…
Он откидывается на спинку стула.
– Ну так давайте тогда, делитесь.
Я мотаю головой:
– Нет, – причем даже он чувствует, что говорю с сожалением.
Я снова вздыхаю.
Он молчит, явно ждет продолжения.
– Нет, – повторяю со вздохом, – не сейчас. Мне пока что нужно их еще как следует в голове обмусолить. Не хотелось бы кого-нибудь просто так оговаривать, плюс вас заставлять лишнюю работу делать. Проверять там, допрашивать. Так что пока подумаю чуть-чуть. А потом – скажу. Обязательно.
Он качает головой и недоуменно шевелит челюстью.
– Ну, смотрите, – вздыхает в ответ, – воля ваша, конечно. Я, в принципе, чего-то такого и ждал. Исходя из ваших же личных характеристик. Только имейте в виду, за вами, – только слова, может быть, и обидные, и напрасные. Тоже оружие, конечно. Но все-таки не настолько смертоносное. А за ними – настоящие пули. Свинцовые. Или еще что похуже. Разницу разумеете?
Я хмыкаю, аккуратно дотрагиваюсь до марлевой повязки на голове:
– А сами-то как думаете?! Только вот про слова вы напрасно так, Петр Евгеньевич. Есть такие слова, что почище любой пули убивают. И обращаться с ними нужно, сами понимаете, со всей осторожностью. И с неукоснительным соблюдением всех правил техники безопасности…
Он кивает.
– Здесь с вами сложно поспорить, Егор Арнольдович. Поэтому только один вопрос: сколько еще вам времени нужно на размышление?
Я отвечаю, глядя в потолок:
– Да к завтрашнему утру, думаю, уже разберусь что к чему. В первом, так сказать, приближении…
Он резко встает со стула, коротко, по-военному, кивает.
– Отлично, даже лучше, чем я думал. Всего вам доброго. Выздоравливайте, господин Налскис.
И – быстро идет к двери, но на пороге неожиданно резко оборачивается:
– А чем дед-то занимался? Ну после того, как освободился?
Я жму плечами.
– Заведовал книжным магазином, – говорю. – На Варшавке. Потом на пенсию вышел. Невзрачный такой, обычный пенсионер. Уток любил кормить в Царицыно, как сейчас помню. Мы с ним постоянно туда в детстве гулять ходили. Но когда я захотел поступить в ИСАА, и все, включая родителей, меня отговаривали: мол, куда ты прешь, там все только по блату, он отговаривать не стал. А просто сделал два телефонных звонка и меня сразу же приняли. Даже вступительные экзамены, думаю, были скорее никому не нужной формальностью. А больше я о нем ничего толком и не знаю.
Он грустно усмехается:
– А больше и не надо. Правильный дед у вас был, Егор Арнольдович. Время просто тогда было не совсем правильное. Да и сейчас тоже, честно говоря. А уток я тоже в детстве кормить ходил. В Кузьминках, с мамой. А потом она меня там же, в парке, в тир стрелять водила, из «воздушки». Помните, были такие? Десять выстрелов за пять копеек. Там такие зверюшки еще ездили по ленте, и мельницы стояли стационарные. Попадаешь в красную кнопку – она вертеться начинает. Мама тиры ненавидела, как я потом узнал. Просто хотела, чтобы я вырос мужчиной. Жалко, что у меня такого деда в те времена не было…
И уходит, оставляя меня, мягко говоря, в некотором недоумении…
Нет, дед-то у меня, конечно, – великий был, чего уж там.
Кремень.
Но он-то ко всему происходящему, какое, спрашивается, имеет, блин, отношение?! Я от изумления у него даже еще одну сигарету стрельнуть забыл.
Про запас, так сказать.
…Нет, дед с его гэбэшной историей тут все равно явно ни при чем.
На «выстрел из прошлого» это покушение не тянет.
Здесь, скорее, – из настоящего.
Из самого, что ни на есть…
Глава 11
Не дай тискам пенала себя зажать, Хайям!
Ни дня в пустых заботах нельзя терять, Хайям!
Впивай же свежесть луга, стихов и милых губ —
Потом в могиле душной ты будешь спать, Хайям!
Омар Хайям (перевод Л. Нектора)
…В этот миг в палату впархивает вполне себе симпатичная медсестричка.
Глаза – нараспашку, брови – вразлет. Белоснежная шапочка от крахмала аж хрустит.
А волосы покрашены так умело, что если бы я не работал в рекламе, то почти наверняка поверил бы, что настоящая блондинка.
Мило и почти что натурально краснеющая.
Халатик такой, что можно прямо в нем смело в немецкой порнухе сниматься.
Напрасно ты это, девочка.
Я жену люблю.
Жалко, что только совсем недавно это понял, блин, идиотина…
– Егор Арнольдович, извините, – чуть ли ни книксен изображает, демонстрируя наклоном вперед вполне себе упругую грудь, – там к вам еще один посетитель просится. Некто Завьялов, Олег Петрович. Говорит, что он ваш друг и партнер и вы его обязательно примете. Впускать?
Я вздыхаю.
Так, вот вам и первая версия моего несостоявшегося убийства нарисовалась.
Хрен сотрешь.
– Конечно, запускайте…
Медсестричка снова хлопает ресничками и упархивает.
Да уж…
Если Аська за этим делом не проследит как следует, она меня точно трахнет.
Прямо тут, в палате.
И – не один раз.
Я же все-таки живой, а не резиновый, не устою.
А фигурка у нее такая, что и не всякий резиновый устоит, думаю…
…Встаю, преодолевая головокружение, ковыляю в сторону окна.
Надо бы приоткрыть.
Хочется воздуха почему-то.
Свежего.
Пусть, даже и с дождем…
А еще – очень хочется курить.
Интересно, Олег догадался захватить мне сигареты?
Вряд ли, он же не курит…
…Ладно.
Вернулся назад, улегся на койку, чуть-чуть поерзал на подушках, поудобней устраиваясь.
Разговор с закадычным другом и давним, блин, деловым партнером, думаю, может ведь и подзатянуться малость.
Уж слишком интересным и насыщенным, сцуко, намечается.
Дела…
…Олег вошел в палату как-то странно: боком, нервно и немного растерянно улыбаясь.
Раньше за ним такого не водилось, подмечаю.
Нехорошо.
Осторожно присел на дальний от моей кровати стул, побарабанил пальцами по белой больничной тумбочке, почему-то начал выдвигать из нее все ящики один за другим.
Потом задвинул на место и говорит:
– Ну, здравствуй, что ли.
– И тебе не хворать, – усмехаюсь я.
Он покривился, еще раз постучал пальцами по тумбочке.
Потом встал, подошел к окну, выглянул через стекло на улицу.
Что он там высматривает, интересно?
Новую серию фильма про бесконечный осенний московский дождь, что ли, показывают?
И не надоело ему еще это типично российское кино?
Сейчас по стеклу пальцами барабанить будет, догадываюсь.
Любит он это дело, я уже давно за ним такую привычку дурацкую наблюдаю.
И точно, забарабанил.
Нормальное такое времяпровождение в палате у чудом избежавшего пули и почти случайно выжившего товарища.
А я пока что его спину вынужден, блин, разглядывать.
Широченную такую хреновину, принадлежащую здоровущему, лысеющему, потеющему и прилично, даже на невооруженный взгляд, нервничающему мужику, в прошлом мастеру спорта по плаванию.
Он даже какие-то соревнования международные по молодости выигрывал.
Что-то типа «Универсиады», не знаю.
Мы с ним в те времена еще и знакомы-то толком не были…
Может, какая барышня и сочла бы это зрелище весьма эстетичным и вполне занимательным.
Но я-то – не барышня, в конце-то концов.
Мне-то это зачем это кино показывать?
– Хочешь – верь, хочешь – не верь, – говорит он наконец, по-прежнему стоя ко мне спиной, – но я к этой байде не имею ровным счетом никакого отношения. Совсем никакого. Честно.
Я усмехаюсь:
– А с какого перепуга ты решил, что я на тебя подумаю?
Он поворачивается и смотрит мне прямо в глаза.
Взгляд у него, кстати, какой-то не такой.
Тяжелый.
Пристальный.
Нехороший.
Чуть исподлобья и совершенно не мигающий.
– А почему бы и нет? – кривится он. – То, что вы с Аськой на самом деле не расписаны, об этом, кроме меня, мало кто знает. Но я-то знаю, так?! Значит, знаю и то, что она на твое имущество претендовать не может. Ну если только на квартиры с машинами, что по бизнесу, сам понимаешь, совсем не интересно. А с прежней твоей женой можно и договориться. Вполне. Особенно учитывая тот факт, что фирму ты основал уже после вашего с ней формального развода. И значит, у компании, в случае твоей смерти, через незначительное время будет только один хозяин. Ваш покорный слуга собственной, блин, персоной. К тому же мы с тобой в последнее время все реже и реже находили общий язык. Можно даже сказать: конфликтовали. Так что все одно к одному. Но это не я. Я бы даже поклялся, наверное, только и нечем и не умею. Или мог бы сказать, что до сих пор считаю тебя своим другом. И благодарен тебе за то, что именно ты привел меня в этот бизнес, потому что он мне элементарно нравится. Но в таких темах лирика, сам понимаешь, не катит. Потому что предают-то всегда как раз самые близкие. Поэтому просто говорю: не я. А ты поступай, как знаешь…
Я откидываюсь на подушки и долго и внимательно рассматриваю черные змеящиеся трещины в ослепительно-белой нитрокраске, покрывающей больничный потолок.
Потом аккуратно приподнимаюсь на локтях.
Башка что-то опять болеть начинает.
И затылок тяжестью наливается.
Не к добру.
– Я тебе верю, Олег, – говорю предельно серьезно.
Он усмехается.
Криво, одним уголком рта.
Зло и почему-то – немного виновато.
Так, что складки его губ начинают напоминать изломанные крылья старой раненой птицы.
Хотя вины-то как раз за ним никакой нет.
Я это чувствую.
Я это прекрасно умею чувствовать, правда.
Иначе бы просто не выжил на рынке.
Реклама в этом отношении – очень хорошая школа, хоть и жестокая.
Если ты не умеешь разбираться в людях, тебе в этом секторе делать, извини, дружок, – ну просто совершенно нечего.
Сожрут.
Не переставая при этом мило и обаятельно улыбаться.
Я, в принципе, и сам от них не очень далеко ушел, к сожалению.
Но это – уже так, частности.
Олег снова нервно и невесело усмехается.
Даже, можно сказать, – фыркает.
– Вот и хорошо, что веришь. Иначе б я решил, что ты форму потерял. А твоя форма – это и мои деньги в том числе. Бизнес-то у нас все-таки общий. А теперь, раз ты более-менее в порядке, можно и о делах поговорить…
Я, стараясь нести начинающую звенеть голову как можно аккуратнее, осторожно укладываюсь на подушки.
– Там, – спрашиваю, – что-то серьезное?
Он кривится.
– Да в принципе ничего особенного. Не считая того, что весь рекламный рынок на ушах стоит, разумеется. Звонков – шквал. Секретарша уволиться грозится. Даже те звонят, о ком уже давно и думать забыл. Все спрашивают, чем можно помочь. Идиоты. Вот уж не думал, что в нашем циничном огороде возможны такие искренние, блин, переживания…
– И что отвечаешь?
Он жмет плечами.
– Что у нас все в порядке, разумеется. Что ранение, слава богу, легкое и ты уже скоро выпишешься. А финансовое состояние фирмы вполне позволяет оплатить твое лечение от пуль и от стресса в любой точке земного шара. Что менты вместе с нашей службой безопасности уже повязали исполнителя и обязательно, по любому, выйдут на заказчика. А что я им еще могу ответить? Добрые-то они, знаешь, добрые, конечно. И сочувствуют тебе абсолютно искренне. Но если возможность такая представится, отгрызут кусок нашего с тобой пирога на рынке и даже, суки, не поморщатся. Как только почувствуют малейшую слабину. Ничего личного, только бизнес, сам понимаешь.
Олег снова поворачивается к окну и начинает барабанить по мокрому стеклу кончиками пальцев.
Когда-нибудь он меня все-таки достанет этой своей дурной привычкой.
Ну сколько ж можно-то, в конце-то концов?
Да еще и дождь этот треклятый за окном никак не успокоится.
Шумит и шумит…
– Понимаю, – кривлюсь я в ответ, – или ты думаешь, я забыл, с кем и где я работаю? Такое хрен забудешь. А забудешь, так сразу напомнят, тут у нас все просто, без разговоров. И за примерами далеко ходить не надо, все тут, под рукой, что называется. В тот день, когда Юра Заполь от рака умер, я как раз на какой-то тусне был, на плейбоевской. За городом. Так вот, когда о его смерти народ узнал, так сразу – шу-шу-шу по танцполу. Как волна проходит приблизительно. И – все. Пошушукались еще чуть-чуть, да и давай дальше колбасится. Помер типа, да и хрен с ним. А Юра, кстати, царствие ему небесное, – не мне чета. Отец-основатель российского рекламного бизнеса, можно сказать. По крайней мере, «один из». Половина этой шантрапы, что в день его смерти на той тусне в танце билась да виски халявные жрала, считай в чем-то – его ученики. Так что, кое-кто о моем здоровье, может, и искренне беспокоился, когда тебе в офис названивал. Но большинство просто тупо информацию качало из первых рук, так сказать. Ты сигарет, кстати, не догадался мне принести?
Он продолжает стучать подушечками пальцев по стеклу, молчит.
Потом поворачивается:
– Сигарет я тебе, разумеется, принес. Они в сумке вместе с апельсинами и прочей хренью, что больным полагается. Только перед тем как их отдавать, все-таки хотел поинтересоваться: тебе курить-то можно? Или меня потом Аська пришибет чем-нибудь тяжелым за то, что я эту дрянь никотиновую сюда приволок? За ней-то уж точно не заржавеет. Так что смотри, честно отвечай. В твоих же интересах. Потому как один на голову больной акционер, – это еще полбеды. А вот когда оба – это уже перебор, я почему-то так думаю.
Я усмехаюсь:
– Аська может. Но курить мне и вправду разрешили. Только аккуратно и совсем в небольших количествах.
Он по-птичьи наклоняет голову, жует губами, внимательно меня рассматривает. Причем, скотина такая, смотрит преимущественно прямо в глаза.
Я – выдерживаю.
– Похоже, не врешь, – вздыхает. – Тогда сигареты из передачи не вынимаем. Еще что-нибудь нужно?
Я закрываю глаза.
– Обязательно нужно. Мой мобильный с подзарядкой. Завтра, когда в себя немного приду, – ноутбук. W-Fi здесь, конечно, вряд ли имеется. Ничего, в инет через мобилу выйду, если что. Возможно, небольшой телевизор. Ну а книги мне жена подберет, я ей в этом вопросе почему-то доверяю чуть больше, чем тебе, валенку. Вроде – все.
Олег скребет затылок, достает из портфеля записную книжку, что-то там быстро записывает.
– Точно больше ничего не надо?
Я вздыхаю:
– Надо, Олег. Очень надо. Врача позови, пожалуйста. Или медсестру, на худой конец. Только чтоб с обезболивающим. А то башка опять так раскалывается, что еще полчаса и сдохну к чертовой матери.
Олег смотрит на меня оценивающе, потом качает головой, быстро идет к дверям, цедит сквозь зубы что-то вроде:
– Мудак, сразу сказать не мог…
И – исчезает.
Мне, собственно говоря, по фигу.
У меня в башке опять вовсю звонят в колокола и поют евхаристии.
Точнее, в один колокол звонят.
Самый тяжелый такой, хрен его знает, как он там у них называется.
Который ниже всех звенит.
Медленно так: бум-м-м… бум-м-м… бум-м-м…
И так же неотвратимо.
А потом в палату вбегает заполошенный Викентий, и я снова чувствую его нервные, как у музыканта, пальцы у себя на предплечьях. Потом руку стягивает тугой резиновый жгут, в вену с медленным хрустом погружается холодная сталь иглы, и я сразу же вырубаюсь.
Просто – как свет выключили.
Точь-в-точь как в прошлый раз.
И – все дела…
Глава 12
В давние времена в городе Уруке царствовал Гильгамеш. Это был настоящий богатырь – на две трети бог и только на одну треть человек.
По сравнению с ним лев казался котенком.
«Мифы народов мира»
…Тяжелая и ленивая океанская волна неторопливо выносит мое тело на раскаленный, ослепительно белый песок.
Он такой горячий, что по нему просто невозможно ходить босыми ногами.
Только – бежать, а еще лучше – лететь.
Но летать я, к сожалению, почему-то не умею… Поэтому у меня только два варианта: либо нырять обратно, в изумрудную прохладную тяжесть неторопливой, по-океански размашистой волны, либо быстро бежать под нависающие над пляжем пальмы, где в благодатной тени прячутся покрытые тростниковыми матрасами самодельные деревянные шезлонги, и откуда приветливо машет рукой изящная, немного по щенячьи нескладная и голенастая женская фигурка.
Жена.
Моя вечная девочка.
Она выглядит отдохнувшей, помолодевшей и загоревшей, и я снова понимаю, как сильно на самом деле люблю эту фантастическую в своей нескладности и бешеном, неженском упрямстве стервозу.
…Я выбираю второй вариант и сразу же просыпаюсь.
За окнами темно, холодно и сыро, там шумит вечный осенний дождь, а палату освещает тусклый огонек матового стеклянного ночника, горящего прямо над моей кроватью.
Хорошо хоть, что голова не болит.
В смысле – вообще не болит.
Я уже, оказывается, и забыл, что так бывает.
И что это так хорошо на самом-то деле…
На электронных часах над входной дверью горит «18.06».
А на тумбочке у кровати лежит небрежно брошенная на тонкую, поцарапанную в бесчисленных командировках, серую папку ноутбука угольно-черная плоская коробочка мобильного телефона, пока что отключенного.
Композиция, блин.
Этюд в темных тонах.
Спасибо, думаю, Олег Петрович.
Расстарался.
А телевизор, кстати, где?
Забыл, что ли?!
А, нет.
Вон он, в углу, на второй тумбочке устроился.
И судя по уютно горящей красной кнопке на панели управления, уже давно и надежно подключенный.
И наверняка даже антенна уже настроена.
Если Олег Петрович уж за что и берется, то берется всегда более чем основательно…
Включаю мобилу, набираю его намертво вбитый в памяти номер.
Трубку берут сразу же, на первом гудке.
Будто ждал.
– Привет, – говорю, – старый. Извини, что так получилось. Ну, в смысле, что договорить не получилось. Сорри за тавтологию…
Он деловито и почему-то чуть самодовольно хмыкает.
– Что, очухался? Врач говорил потом, что то, что с тобой на моих глазах происходило, это вполне нормально и укладывается во все возможные медицинские рамки, но я все одно чуть не поседел за эти пятнадцать – двадцать минут. Противное это, оказывается, зрелище, когда прямо у тебя на глазах человек отъезжает…
– Я тебя тоже люблю, – пытаюсь усмехнуться.
Несмотря на то что голова, как я уже говорил, практически не болит, самочувствие все равно херовато.
Слабость.
Понятное дело…
– Тут еще вот какое дело, Олег, – вздыхаю я. – Я еще при встрече хотел сказать, но, как ты говоришь, «отъехал». Надо бы о парнях позаботиться. И об их семьях. И того, который погиб, и того, который выжил. А то за мной должок…
В паузу, неожиданно возникшую в телефонном разговоре, снова врывается шум дождя, сдобренный отдаленным собачьим гавканьем.
На этот раз эти звуки явно с его стороны.
У меня-то окно закрыто, а вот он, похоже, на улице.
С собакой гуляет.
С доберманом своим ненаглядным.
С вполне подходящей для хозяина-финансиста кличкой Бакс.
Самое смешное, что его так не Олег называл.
В клубе еще, где он эту тварь щенком выбирал.
Милый был, кстати, щеночек, ничего не скажешь.
Пока не вырос.
Ага.
Там такая родословная, что многие графья позавидуют…
И этой фашистской сволочи, сами понимаете, по фигу, дождь там, ясно солнышко или, скажем, ветер с переменной, мать ее так, облачностью.
Завел пса – значит, иди, гуляй.
Матч состоится при любой погоде, что называется.
И будет продолжаться ровно столько, сколько предусмотрено его собачьим регламентом.
А ты стой, мокни, пока он носится как угорелый, да всех по очереди низколетящих ворон облаивает.
Твои дела.
Твоя, хозяин, плата за мою не вызывающую ни у кого никаких сомнений преданность.
А если еще, не приведи господь, какую-нибудь симпатичную течную сучку неподалеку учует…
Все, пропал дом.
Я, может, поэтому собаку и не завожу.
А раньше – хотел…
Я много чего раньше хотел.
А сейчас – только уехать.
Туда, где солнце, песок, яркие тропические краски и тяжелые, неторопливые волны.
Хотя бы ненадолго.
Недели так на две для начала.
– Вот коли за тобой должок, – выдыхает, наконец, Петрович, – то тебе по нему и расплачиваться. Как из больнички выйдешь, так сразу и валяй, действуй. Потому что за свои долги человек должен сам платить, понимаешь? Особенно, если они такие, как у тебя, не мне тебе объяснять. И в глаза матери парня покойного я за тебя тоже смотреть не буду, и не надейся. У самого векселей неоплаченных как блох на Барбоске, чтобы я еще и твои на себя вешал. А первые необходимые распоряжения уже давно сделаны, тут можешь даже и не беспокоиться. И по похоронам, и по лечению. И по первичной материальной компенсации. В том числе и на поминки немного подкинул. Ну, как немного. По нашим с тобой меркам – немного, а по их, так я думаю, – с головой. Можешь не дергаться…
– Спасибо, – говорю я совершенно серьезно. – Ты все правильно сделал, старик. И молодец, кстати, что к Димкиной матери сам не пошел. Это мой вещмешок, мне его и тащить. Так что все правильно, все абсолютно правильно. Кстати, «Новый журнал» контракт подписал, или по-прежнему кочевряжатся?
Он ржет.
– Подписали, еще как подписали. Еще и условия улучшили, уроды. И чем ты их только так прижал, ума не приложу! Этот их, коммерческий, Матвей, сегодня весь день с моей трубы не слезал. Все пытался узнать, когда твое самочувствие улучшится настолько, что ты сможешь снизойти и устроить этому голубку аудиенцию. Чтобы типа лично оговорить возможные дополнительные преференции. Влюбился он в тебя, что ли, не пойму? Так ты если что, давай на всякий случай того. Поаккуратнее…
Я усмехаюсь.
– Будет ему аудиенция, Петрович, не ссы. Обязательно будет. И он после этой самой аудиенции совершенно точно бонуса дополнительные отвалит, никуда не денется. Если, конечно, перед этим не попадет в те самые места, где его надушенная попка наконец-то сможет вызвать самый что ни на есть подлинный и неподдельный энтузиазм народных масс, это надо четко понимать…
Олег на секунду замолкает.
Думает.
Потом усмехается.
– Ага. Понятно, откуда ветер подул. Думаешь, оттуда? Тогда понятно, ага. Здорово тогда, выходит, ты его за яйца взял, старый, если он других вариантов не разглядел. Может быть, даже и пережал чутка. Что, конечно, слегка неполиткорректно, но границ ты наверняка не переступал, я тебя знаю. По грани ты, конечно, ходить умеешь, но за эту черту – ни-ни, тут можно не беспокоится. И это знаю не только я, это – что в нашей ситуации куда более существенно – знает весь рынок. Ну тогда им точно пиздец. Рынку такие скандалы ни к чему. И еще: за такие дела никакими контрактами не откупаются…
– Погоди! – командую я. – Еще ничего не ясно! И вообще – никуда не лезь! Особенно поперед батьки. Тут следак такой крутится, что если ветер реально с той стороны дует, то он им его сам обратно в гузно заткнет, и без нашей с тобой помощи. Серьезный мужчинка. Настолько, кстати, серьезный, что может и под нашу контору копнуть слегонца. Так, на всякий случай. Вдруг что интересное выплывет по его ментовской тематике.
– Да это-то я как раз понимаю, – говорит он, и я фактически вижу его, досадливо стряхивающего с высокого лба крупные ледяные капли, набежавшие с небрежно накинутого черного капюшона. – Я уже дал команду весь «черняк» мне на личный ноут перегнать, так, тоже чисто на всякий случай. И спрятал этот ноут далеко и надежно, так, что ежели что не правильно пойдет, – и самому отыскать будет затруднительно. Текучка на флэшке, архивы – на жестком диске. Флэшка постоянно при мне, зачистить, если что, – две секунды. А все остальное потерли к ебеням. Еще вчера. Так что мы с тобой, Егор, чисты перед законом, дружище. Почти как новорожденные. А у чистых аки младенцы людей откуда черная бухгалтерия может нарисоваться, спрашивается? Да ниоткуда. Не первый раз замужем, сам понимаешь…
Я вздыхаю.
– Даже и не сомневался. А ты там что сейчас, с Баксом по парку гуляешь, что ли? А то гавкает кто-то там, слышу…
Олег снова усмехается.
– Это он гуляет, а я мокну. Под деревом. Ни одни зонты с капюшонами уже от этой гадости, что с неба льется, не помогают. А этой твари – хоть бы хны. Да еще и даму сердца себе прямо здесь на площадке нашел, представляешь? Теперь на пару ворон облаивают. Правда, хороша сучка, тут даже и говорить нечего, ага. Ростом почти с этого придурка, грудь – как у кобеля здоровая. И – грациозная девочка, чего уж там. По бревну просто как гимнастка передвигается. Да и хозяйка тоже ничего, я с ней как раз беседовал, пока ты не позвонил…
– Ладно, – смеюсь, – тогда иди, продолжай развлекать даму беседой. Только койку сразу не предлагай, может обидеться. А то знаю я твои солдатские манеры. Мадам, вы мне нравитесь, не пойти ли нам поебаться. Лучше в кино куда-нибудь пригласи или в кабак, на худой конец. А я отдохну чуть-чуть, пока Аська не приехала. Она сразу после эфира сюда собиралась, так что, думаю, часика через два будет.
– У вас же там, в больнице, вроде специальные приемные часы установлены? – сомневается он. – И кроме как в эти самые часы никого из посетителей ни под каким предлогом не пускают? Типа там – сват, брат, жена, сестра, – какая разница?
– Да наверняка! – смеюсь. – Но ты когда-нибудь видел, чтобы Аську это останавливало?
Он молчит, размышляет.
– Нет, – говорит наконец, – приемные часы для этой боевой самоходной установки, на которой ты за каким-то хреном скоропостижно женился, конечно, ни фига не аргумент. Как и пара омоновцев на входе. Подумаешь, два дурака в бронниках с автоматами. Тут нужно какое-нибудь более тяжелое вооружение. Скажем, танк. Причем лучше сразу несколько. Или пара-тройка десятков БТРов по периметру. Или, на худой конец, оборудованный по всем правилам военной фортификации блок-пост с ротой автоматчиков. Да и то, честно говоря, не уверен…
Смеемся мы теперь уже вместе.
Потом прощаемся, и я тащу свое тело в сортир.
Надо бы теперь, наконец, и покурить, я так думаю.
А что?
Оказывается, в этом мире есть целых два человека, которым я могу доверять: Олег и Аська.
Да еще и выживший охранник Андрей с водителем.
Уже – целых четыре.
А это уже много, Егор.
Очень много.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.