Текст книги "Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2"

На изданной в 1539 г. Олаусом Магнусом подробной карте Скандинавии изображено большое озеро Albus lacus, расположенное на северо-восток от Карелии. В этом озере можно усматривать обобщенный образ того озерно-речного пути, который ведет из Южного Приладожья к Кандалакшской губе. Южная часть Albus lacus соответствует Ладоге, поскольку граничит на юго-западе с Карельским перешейком и принимает в себя вытекающую из Lacus niger (оз. Сайма) Вуоксу, у истоков которой помещен шведский город Нейшлот (Савельева 1983: 45–51, карта Циглера и «морская карта» Олауса Магнуса на вкладке). Северо-западнее впадения Вуоксы на берегу Ладоги помечено поселение Hivita; отметим, что прилагательное «белый» звучит на древнескандинавском как hvit(r) (хвит), так что название Хивита, вероятно, представляет слегка искаженное название поселения «Белое» на берегу «Белого озера» (Ладоги). И ныне северо-западнее устья Вуоксы находится поселок Хийтола, в названии которого, если отбросить финский формант – ла, угадывается тот же корень. На побережье Ладоги рядом с Хийтолой имеются два городища XIV–XV вв., одно из которых, видимо, и соответствует поселению Хивита.

В начале 1600-х годов при участии Ф. Годунова была вычерчена «Карта Московии», составленная на основании данных XVI в. В первом варианте этой карты Ладожское озеро изображено небольшим и рядом имеется надпись «Ladoga». В 1611 г. Андерс Буре издал первую научно обоснованную карту Скандинавии. В 1613–1614 гг. «Карта Московии» под названием «Таbula Russiae» была переиздана в Голландии в исправленном и дополненном виде. Ладожское озеро показано в естественных размерах и в отдельности от финских озер, с которыми оно соединено протокой. На озере надпись: «Ladoga Albus lас.», т. е. «Ладога Белое озеро». Рядом с русским Белоозером – надпись: «Веla osera» (Памятники архитектуры Москвы 1983: карта на вкладке; Рыбаков 1974).

Итак, на Русском Севере в древности были известны два озера под названием «Белое» – Ладожское и шекснинское Белое озеро. Появление же кривичей на южных их берегах может удивить всех, кроме археологов. Присутствие кривичей среди жителей Старой Ладоги по археологическим материалам отмечал уже В. И. Равдоникас.

Основной территорией кривичей был стратегически узловой район Руси – водораздел, с которого начинались водные пути по Волге, Днепру, Западной Двине. Главным их городом был Смоленск на Днепре. ПВЛ отмечает близость кривичей к славянам по обычаям и историческим судьбам, но не причисляет их ни к переселившимся с юга славянам, ни к выходцам с запада радимичам и вятичам, ни к «иным языцем». Константин Багрянородный относит кривичей к славянам. По данным письменных источников (Тацит, Иордан, ПВЛ) и топонимики, в области кривичей в I–IX вв. можно ожидать присутствия балтов, северных праславян, расселяющихся с юга и запада славян, переходных и смешанных балто-славянских групп, а в Поволжье – финнов.

Е. А. Шмидт выделил из массы «длинных курганов» особую культуру смоленских длинных курганов (Шмидт 1968), которую он убедительно связал с кривичами ПВЛ. Классические могильники этой культуры (VIII–X вв.) занимают небольшую территорию вокруг Смоленска, ограниченную Двиной между Велижем и Витебском, р. Лучеса и верховьями Сожа; аналогичные могильники (типа Шихино) обнаружены в Верхнем Поволжье, а также в Среднем Подвинье (типа Борки); смоленские кривичи контролировали важнейшие пути в центре Руси.

С запада и севера к культуре смоленских длинных курганов примыкают области, также занятые длинными курганами, которые пока трудно причислить к этой культуре (кривичам) или культуре длинных псковско-боровичских курганов (норове) (верховья Березины, Западной Двины и Волги, земли по Мологе и Чагодоще). Согласно ПВЛ, длинные курганы Подвинья и Верхневолжья должны скорее принадлежать кривичам, чем норове. Е. А. Шмидт указал на тесное родство культуры смоленских длинных курганов с культурами балтов Литвы и Латвии. Корень этнонима – крив– совпадает с именем верховного жреца в Пруссии и Литве, и, следовательно, «кривичи» означает «дети Крива».

Можно полагать, что кривичи представляют этноообразование, в которое включались лесные группы праславян и балтов, живших здесь издавна, появившиеся в VIII в. новые группы балтов с запада и славян с юга, принесших украшения типа семилучевого кольца IX в., обнаруженного на Гнездовском поселении, т. е. в древнем Смоленске. Со второй половины IX в. здесь появляются и скандинавы. Смоленские кривичи были сильным этнополитическим союзом, сохранявшим до 882 г. независимость от Северной и Южной Руси.

Еще В. И. Равдоникас и С. Н. Орлов отметили, что грунтовый могильник VIII–IX вв., обнаруженный в Старой Ладоге неподалеку от Никольского монастыря, по инвентарю и обрядности аналогичен некоторым могильникам Смоленщины, и связали его с кривичами. О. И. Давидан и К. М. Плоткин первые обратили внимание на явные балтские элементы в культуре нижних слоев Старой Ладоги и ее окрестностей. А. Д. Мачинская, изучая славяно-балтские вещи из древнейших (VIII–IX вв.) слоев Старой Ладоги, пришла к выводу, что здесь представлен полный женский и в основных чертах мужской уборы культуры смоленских длинных курганов. В некоторых сопках нижнего Волхова имеются вещи, а также захоронения коней, характерные как для чистых балтов, так и для кривичей культуры смоленских длинных курганов. В. П. Петренко выделил две традиции сооружения сопок в Нижнем Поволховье, что, возможно, связано с полиэтничностью его населения (Равдоникас 1945: 41; Плоткин 1972: 40–41; Давидан 1974: 9, 17–18; Мачинская 1985; Петренко 1985). В самом центре культуры смоленских длинных курганов, на важной для торговли р. Каспля, обнаружены сопки, некоторые – даже с характерным каменным венцом. В целом изначальное присутствие кривичей среди населения Ладоги и ее окрестностей несомненно, так же как и особая связь между районами Ладоги и Смоленска в VIII–IX вв.

Связь эта подтверждается и топонимически. Собственно, единственный топоним окрестностей Ладоги, который может косвенно напоминать о кривичах, – мыза Кривая часовня на правом берегу Волхова. Топоним связан с культовым объектом. Высокая степень сакрализации кривичского этносоциума ощущается как в его названии, производном от имени, совпадающем с титулом верховного жреца балтов, так и в возникновении на их территории уникального Гнездовского (Смоленского) некрополя, не имеющего по грандиозности равного на Руси, где вырабатывались нормы погребальной обрядности языческого военно-торгового слоя Руси. Анализ источников по религии славянства убеждает, что древнерусская культовая пара богов Перун – Волос/Велес является специфическим севернорусским образованием и могла сложиться лишь в областях, где славяне и скандинавы издавна соприкасались с балтами, в религии которых были выявлены образы громовника Перкунаса и его антипода – Вельса/Вяльняса. Такой областью и является территория культуры смоленских длинных курганов – земля славянских кривичей. Именно на ее северной окраине мы находим расположенные вдоль Западной Двины три древних топонима: г. Велиж, д. Велищи и один из истоков Двины – р. Велеса, дающие разные трансформации имени Велес. Чуть севернее Ладоги, на окраине зоны распространения сопок, находится д. Велеша/Велеши, а еще севернее, а также южнее Ладоги зафиксированы две деревни Вельсы – название, представляющее архаичную, праславянскую или балтскую форму имени того же божества. Нижний Волхов и Верхнее Подвинье оказываются связанными и на уровне культовой топонимии.

Почему, однако, летопись «посадила» Синеуса «на Белоозере», а не прямо в Ладоге? Возможная причина – знакомство с конкурирующим ладожским преданием о том, что первой «столицей» Рюрика была Ладога. В Приладожье были и другие древние центры, например безымянное городище у с. Городище на р. Сясь, окруженное сопками и курганами, к северо-востоку от которого – болото Бельский Мох, деревни Белая и Бесовка. Сложность соотношения кривичей и веси на Русском Севере выражена в известной фразе новгородцев XV в., что Владимир крестил «кривичску весь, рекше Белозерскую». Кривичи при расселении на север могли достигать и шекснинского Белоозера. Существование ладожских кривичей объяснило бы, какие кривичи находились (по ПВЛ и НПЛм) в войске Олега, когда он шел из Новгорода на кривичский Смоленск, и в войске Владимира, когда он (также из Новгорода) шел на кривичский Полоцк, а Смоленск принадлежал Ярополку или Рогволоду (рис. 1).

В связке «Трувор в Изборске у мере» речь идет о новгородской «мере», а не о ростовской. Вслед за М. X. Алешковским и В. Л. Яниным (Янин, Алешковский 1971) полагаю, что первоначально в новгородском сказании упоминался этноним с корнем мер/нер/нор/мор – летописная норова/нерева/морева, жившая, в частности, в бассейне Псковского озера, где и находится Изборск. Позднее, под влиянием Киево-Переяславской ПВЛ, неоднократно упоминающей о ростовской мере в связи с «рассказом о призвании», нерева/мерева превратилась и в новгородском летописании в мере. Не исключено и бытование на северо-западе укороченного этнонима типа мере/нере. Этнонимы и топонимы с этим корнем с одинаковым успехом выводятся из финского noro («низкий», «болотистый») или meri («большое озеро», «море»), но они же имеют убедительные аналогии в балтийской топонимике. Летописная норова объединялась именем и общностью погребальной обрядности, что еще не говорит о ее полном языковом единстве. В этом плане интерес представляет название Изборска – центра норовы/меревы, этимология которого на славянской языковой основе затруднительна. Имя «Избор» не встречено у восточных славян, да и топонимы с формантом – ьскъ в Древней Руси от имен собственных не образовывались. Отметим, что название реки Великая представляет странность в топонимии древних славян, которым были известны куда более «великие» реки. По гипотезе А. И. Попова, это название является переводом финского Иса – «великая» (из финск. iso – «великий», «высокий», «длинный»), как и сейчас называется один из главных притоков Великой. Таким образом, наряду со славянским вариантом издревле мог существовать и финско-скандинавский топоним «Исборг» или «Исаборг», т. е. – «град на Исе», или «Велиград», «Вышеград». О реальности такого древнего названия свидетельствует вариант СI: Ызборк («в Ызборце»), карты Московии 1600-х гг.: Isborg, карты Московии 1613 г.: Isburg и «Всемирного атласа Ортелия»: Yseborg. Название это образовано по той же финно-скандинавской модели, что и Альдейгьюборг, – при наличии славянских вариантов: Изборск и Ладога.

Однако то городище, которое ныне отождествляется с древним Изборском, находится не в бассейне Великой, а у истоков ничтожной речушки, впадающей в Псковское озеро. Трудно предположить, что центр, где осели варяго-русы (Трувор), находился в стороне от важных водных путей, тем более что определенная группа источников связывает Изборск-Исборг и с именем княгини Ольги-Хельги. В датируемом XIV в. списке РАСК ПВЛ, которым пользовался В. Н. Татищев, имелся ряд уникальных данных по древнейшей истории Руси, связанных с триадой Олег – Ольга – Игорь. Из них отметим сообщение, что Олег был «вуем», т. е. дядей по матери Игорю, и что Ольга была приведена в жены Игорю «из Изборска» (а не из Пскова, как в большинстве списков ПВЛ). В руках у Татищева была и летопись ИО, сведения которой можно разделить на фантастические историко-филологические конструкции XVI–XVII вв., загромождающие ее начало, отдельный рассказ о крещении Новгорода, в достоверности которого убеждены ряд историков, и последовательную историю Руси начиная с Рюрика. Последняя часть вполне достоверна и в основном совпадает с ПВЛ, а ряд своеобразных подробностей находит аналогии у польских историков – Длугоша и Стрыковского, пользовавшихся ранними списками русских летописей. И в этой-то части ИО, в полном согласии с достоверным РАСК, утверждается, что Олег был шурином Рюрика (т. е. братом матери Игоря) и что Олег привел Ольгу «от Изборска».

Ясно, что в этой части РАСК и ИО восходят к единой и очень древней традиции, не сохранившейся в других списках. Достоверность ее подтверждается тем, что она отражена в разных редакциях жития Ольги, восходящих, как полагают, к долетописной традиции. По Татищеву, Олег «в Прологе же в житии св. Ольги, дедею Ингорю, то есть братом Рюрику, именован», а относительно Ольги: «В Минее иулиа 11, в Житии ея написано тако: Родися Ольга в области Псковской в веси Выбутовской, яже и ныне есть близ Пскова. Града же оного тогда не бе. О роде ея Минея показует, якобы подлая была и на реке перевозилась, где ея Игорь узнал» (Татищев 1963: 34, 36, 208, 213[10]10
  Анализ данных Татищева произведен в курсовой работе А. Д. Мачинской «О происхождении некоторых татищевских сведений», выполненной на кафедре археологии ЛГУ в 1983 г.


[Закрыть]). Заметим, что если Пскова тогда «не бе», то и весь Выбутовская не могла еще быть в «области Псковской», а была «в области Изборской». Погост Выбуты, известный по псковским летописям с XIV в., контролировал важнейшую переправу (брод) через Великую выше Пскова и был ключевым пунктом при его обороне. Ольга могла быть дочерью «княжа мужа», который управлял погостом при переправе. Важно, что место происхождения Ольги связано с Великой. Может быть, на месте погоста Выбуты и был древнейший Изборск – Исборг? Здесь, так же как под Ладогой, Новгородом и Руссой, имеются сопки, говорящие о раннем включении микрорайона в состав русского полиэтничного протогосударства.

Возможно, первичный Изборск находился и еще южнее. В «Списке русских городов» (XIV в.), наряду с хорошо известным «каменным» Изборском западнее Пскова, упомянут другой Изборск – в числе «литовских городов», рядом с городами Муравин и Вевереск (западнее среднего течения Великой) и г. Пустая Ржева (к северу от истоков Великой). Видимо, на этой широте, у впадения в Великую Исы, Сороти или Синей, и стоял древнейший малоизвестный Изборск; вскоре он окончательно опустел, и под 1518 г. ПСЛ сообщает: «А великого князя сила пришла с Лук с Великих и стояла за Соротою рекою в Ызборщине и в Володимерце. Иван Васильевич Ляцкой от больших воевод великого князя со многими людьми перевозился через Великую реку и через Синею реку». В этой полузабытой «Ызборщине», расположенной между устьями Синей и верховьями Великой, так же как и в низовьях Великой, у Пскова и Выбут, встречаются (правда, реже) сопки. Корень ис-/из- говорит в пользу финноязычности местного населения. Тот же корень звучит в первом слоге финского имени индивидуального посла Ольги при договоре с греками в 945 г. – Искусеви. Вспомним, что в переводе на славянский финно-скандинавский топоним «Исборг» означал Велиград/Вышеград. А южный Вышгород охарактеризован как «град Вользин». Значит, и Искусеви, видимо происходящий из изборской норовы, был приближенным Ольги в Вышгороде. Вышгород был княжеским замком, в котором располагались жены и наложницы. Видимо, не случайно, что посол второй высокопоставленной женщины в договоре 945 г. – Предславы – также имеет «чудское» имя – Каницар. А позднее, в XI в., Вышгородом управлял некто Чудин. В связи с этим вспомним, что в триаде этногрупп, приглашающих кня-зей, мере НПЛм заменены в ПВЛ чудью, при неизменном участии словен и кривичей. Не имеют ли ПВЛ и НПЛм в виду один и тот же этнос: чудь-норову/мереву, органично включенную с IX в. в систему Русского государства, в то время как собирание дани с чуди прибалтийской даже в XI–XIII вв. было связано с военными столкновениями?

Таким образом, анализ древнейшего севернорусского варианта «сказания о призвании», сохраненного в НПЛм, показывает ошибочность утверждения В. В. Седова, который полагает, что «из летописной легенды о призвании варягов вытекает, что в кривичской земле стоял Изборск, а в Архангелогородском летописце имеется непосредственное известие об Изборске как кривичском городе» (Седов 1974: 36). В. В. Седов прав лишь в том, что из анализа более позднего южнорусского варианта «сказания о призвании», изложенного в ПВЛ, «вытекает» (по порядку перечисления), что Изборск принадлежал кривичам; но из этого же варианта «вытекает» тогда, что Новгород принадлежал чуди. Именно такой абсурдный вывод и сделали авторы Архангелогородского летописца (АЛ), в руках у которых были некие варианты текстов ПВЛ и НПЛм. Почему-то В. В. Седов не обращает внимания на то, что в привлекаемом им тексте АЛ не только Изборск отнесен к кривичам, но и новгородцы названы чудью: «Во времена же Кия и Щока и Хорива новгородстии людие и с ними словени, и кривичи, и меряны; словени свою власть имуще, а кривичи свою, а меряны свою, и каждо своим родом живяще, а чюдь новгородцы свою власть имуще» (ПСРЛ 1982 т. 37: 56). Но если доверять АЛ в отношении принадлежности Изборска кривичам, то придется доверять АЛ и в том, что новгородцы были не словенами, а чудью, а также другим утверждениям АЛ, являющимся плодом соображений позднего летописца.

Иногда в доказательство кривичской принадлежности Изборска привлекают сообщение ЛПС о том, что кривичи создали три города. Учитывая, что Смоленск и Полоцк названы в ПВЛ кривичскими, почему-то заключают (опираясь на текст АЛ), что третьим городом кривичей должен быть Изборск. Но ЛПС в той же фразе утверждает, что кривичи живут в верховьях Волги, Двины и Днепра, следовательно, только здесь и следует искать третий город кривичей. Это мог быть Витебск или Торопец, около которого известно «Кривитеско городище».

В принципе вполне вероятно проникновение групп кривичей в район Изборска и Пскова в IX–X вв.; я лишь утверждаю, что изначально Изборск возник в области этногруппы, именуемой в НПЛм «мере» и соответствующей мереве/норове (рис. 3.1).

Остановимся теперь на самой несомненной первой связке «словене – Новгород – Рюрик».

Зона «археологической трудноуловимости» для I–IV вв. простирается от бассейна Великой и Чудского озера до Ладоги, Белоозера и угличской Волги. Финское, «чудское», население было, видимо, немногочисленным, бродячие охотники-саамы оставили маловыразительные следы. На юге в эту зону проникали носители днепро-двинской и тушемлинской культур, видимо, балты и праславяне. В V–VIII вв. пустующая зона частично заполняется яркими памятниками культуры длинных псковско-боровичских курганов – норовы, финноязычных рыболовов-охотников и земледельцев-подсечников с вероятными вкраплениями балтославян, носителей тушемлинской культуры. В VIII в. с юга от культуры длинных псковско-боровичских курганов возникают памятники культуры смоленских длинных курганов – кривичей, а на нижнем Волхове возникает протогород Ладога и первые сопки, оставленные полиэтничной «русью», в составе которой изначально присутствуют группы выходцев с запада и продвигающихся с юга кривичей.

Однако территория Приильменья остается археологически незаполненной до середины IX в. Из анализа письменных источников явствует, что в VIII в. словене заселяют Южное и Западное Приильменье. По северо-восточной окраине словенской области с конца VIII в. проходит важный торгово-даннический путь по Волхову, ведущий далее на восток (на Мсту) и на юг (на Ловать). Именно здесь, между Веряжей и устьем Мсты, словене соприкасались с «русью», заинтересованной в функционировании этих путей, именно здесь в некоем «городке» и «сел» в 860-е годы на договорных началах Рюрик.

В области словен для периода VIII–X вв. известен пока один вид погребальных памятников – грандиозные сопки высотой от 3 до 10 м. Работы В. Я. Конецкого и Е. Н. Носова убедили, что в сопках могли совершать захоронения и словене. Однако ранние сопки VIII в. известны пока только в окрестностях Ладоги. В других местах сопки ранее середины IX в. не раскопаны. Итак, погребения словен VIII – середины IX в. пока неизвестны.

По летописной традиции, известной в Новгороде, а возможно, здесь и возникшей, словене пришли на Ильмень из Карпато-Дунайской области. Этой легенде в Новгороде не противопоставляли никакой другой версии. Трудно допустить, чтобы переселенцы с юга сразу стали хоронить умерших в грандиозных сопках, чуждых славянской погребальной обрядности других территорий. Погребения словен VIII – середины IX в. надо попытаться обнаружить.

А пока с территорией словен ильменских наиболее убедительно коррелируется тот уникальный по насыщенности сгусток древнеславянских топонимов с окончанием – гост/-гощ, который выявил к западу и югу от Ильменя А. М. Микляев (Микляев 1984). Этот сгусток поразительно точно заполняет Приильменье, свободное от памятников культуры длинных псковско-боровичских курганов, лишь в верховьях Луги слегка наслаиваясь на зону этой культуры. Ядро сгустка составляют 6 топонимов, зафиксированных западнее Ильменя, в ныне слабо заселенном районе, с почвами, засоленными и перекрытыми торфяниками. Отметим, что в этом микрорайоне, а также в Южном Приильменье между устьями Шелони и Ловати (3 топонима) полностью отсутствуют сопки. Продуктивной представляется гипотеза А. М. Микляева, что малопригодные сейчас земли в древности были базовыми землями словен, заброшенными позднее, когда изменения климата и водного баланса вызвали заболочение и засоленение почв. Какие-то природные изменения фиксируются в пределах середины X–XI в., когда низменные части Рюрикова городища оказались затопленными водой. Антропонимы на – гост, от которых образованы соответствующие топонимы, были распространены у восточных словен в XI в. и ранее. Одиночные топонимы, примыкающие к ильменскому сгустку, разбросаны западнее его, до Псковского озера, где с XIV в. известен топоним «Мыслегостицы», двукорневая основа которого представляет «перевертыш» имени Гостомысла, однажды зафиксированного у восточных славян в связи с событиями середины IX в. (рис. 1).

Существенно, что топонимы на – гост/гощ полностью отсутствуют в бассейне Великой, на столь богатом сопками Волхове, а также (что особенно важно) в пространстве, ограниченном Веряжей, Простью, Волховом и устьем Мсты, на том «острове русов», где словене встречались с приходившей от Ладоги полиэтничной «русью», а частично и сами включались в ее состав (Мачинский 1984а: 15–25; 1984б; 1985а).

Особое значение Ладоги состоит в том, что именно здесь в VIII в. зарождается ядро нового этносоциума, носящего имя «русь». Происхождение этого имени связано с неким скандинавским словом или группой слов, которые при взаимодействии скандинавов с финнами приобрели специфическое звучание и поле значений, отразившиеся в финских именованиях шведов (Roots, Ruotsi), в названии приморской провинции в Швеции (Ruđen, Roslagen) и города в Приильменье (Руса). Прямое сообщение Ладоги с Балтикой и тесная связь с нею русско-скандинавских князей Рюрика и Олега заставляют историков видеть в Ладоге первую столицу восточноевропейской «руси». Археологические исследования последних десятилетий (работы Г. Ф. Корзухиной, О. И. Давидан, А. Н. Кирпичникова, Е. А. Рябинина, В. П. Петренко, Г. С. Лебедева, В. А. Назаренко, Е. Н. Носова, З. А. Бессарабовой и других) позволяют нарисовать следующую гипотетическую картину.

В 750–760-е гг. в районе Ладоги, заселенном ранее чудью и лопью, оседают выходцы из Скандинавии (и из Фрисландии?), среди которых (судя по находкам) имеются мужчины, женщины и дети; религия пришельцев – скандинавское язычество (головка Одина с воронами, найденная и исследованная Е. А. Рябининым) (Давидан 1976; Рябинин 1980). Тогда же здесь появляются кривичи (женские височные кольца). Не исключено, что большие дома нижних ярусов отражают скандинавскую строительную традицию, а малые квадратные с печью в углу – славяно-балтскую.

Одновременно возникают «классические» сопки (тип III по Петренко) – грандиозные многоярусные сооружения с каменным обрамлением в основании. Древнейшая из них (140 по Бранденбургу, 14-II по Петренко) содержит в первом ярусе треугольные каменные кладки, известные в погребальных памятниках Скандинавии, и сожжение с конем и медвежьей лапой, имеющее аналогии в балтских и кривичских курганах. В целом сопки типа III не имеют прямых аналогий нигде, кроме Северо-Западной Руси, и представляют местную погребально-культовую традицию, сложившуюся, видимо, в Ладоге – экономически процветающем полиэтничном протогороде. Взаимодействие различных этносоциальных групп отражается в появлении сопок типа I–II (по Петренко), насыпанных в один прием и почти лишенных каменных сооружений.

Возникновение торгово-ремесленно-земледельческого поселения на Волхове происходит еще до начала «эпохи викингов», в период длительного мира между Хазарией и Халифатом (738–762 гг.), обеспечившего активизацию восточноевропейской торговли. Ладога/Альдейгья возникает в стратегически перспективной точке на стыке финского, славо-балтского и скандинавского культурных кругов, концентрируя и генерируя многие социально-экономические и этнокультурные процессы в Северной и Восточной Европе.

Начало «эпохи викингов» фиксируется ладожским кладом 786 г., а затем целым «залпом» кладов арабских монет (804–810 гг.), зарытых от Финского залива до Ильменя. Материал кладов, сопок и поселений позволяет обрисовать основные направления ладожской торговли, сложившиеся к началу IX в. В сопке 14-II обнаружены бляшки из Прикамья, что говорит о связи с богатыми пушниной (особенно лучшими соболями) южнотаежными районами. Славянское слово «соболь» является древнейшим заимствованием (около VIII в.) в языках Европы. О проникновении полиэтничных русов в Поволжье и к устью Камы говорят скандинавские руны на монетах из Угодичей (814 г.) и Элмеда (821 г.). Текст Ибн Хордадбеха о торговле русов говорит о значении пути в Халифат по Дону. Греческая и тюркские (салтовские) надписи на арабских монетах Пе-тергофского клада, салтовские стеклянные лунницы из нижних ярусов Ладоги подтверждают значение Донского пути, ведущего и на Каспий, и в Средиземноморье. Западные связи Ладоги, по археологическим данным, простираются в VIII в. до Фрисландии и нижнего Рейна.

Серия кладов 804–810 гг., зарытых около 810-х гг., обозначает некую вспышку военных действий в Поволховье, являющуюся важным рубежом в сложении русского протогосударства. Последующий период отмечен существованием в Северной Руси этносоциума «рос», возглавляемого «каганом», который в 830-е гг. посылает группу шведов послами в Византийскую и Франкскую империи. Около 840 г. появляется сообщение Хорезми о Днепре, текущем с «горы Рус». К 830–850-м гг. относится сообщение Ибн Хордадбеха о русах, которые живут в отдаленнейших частях Славии и сами являются «видом славян». В Ладоге в верхнем ярусе Е3 (810–830-е гг.) доминируют малые квадратные (кривичско-словенские?) дома и заметно присутствие кривичского населения (женские украшения) (Кузьмин, Мачинская 1985: 9).

В 810–830-е гг. уже безусловно существует русское протогосударство в Поволховье, контролирующее торгово-даннические пути в Верхнем Поволжье (а возможно, и пути по Ловати на верховья Двины и Днепра) и экономически ориентированное на торговлю с Халифатом через земли Хазарии. Термин «русь», первоначально обозначавший пришельцев с Запада, начинает обозначать торгово-военные слои складывающегося нового восточноевропейского этносоциума, в состав которого входят как группы кривичи и словены ильменские. Возможно, именно в это время в среде «руси» получает распространение славяно-балтский культ Перуна и Велеса.

Если на Северо-Западе «спокойный» период продолжается до 840-х гг., то в Поволжье он прерывается серией кладов, не изъятых из земли в 820–830-е гг., что можно связать с продвижением угров на запад от Волги. В конце 830-х гг. русский каган ищет контакта с христианскими империями, а русские купцы в Халифате около середины IX в. выдают себя за христиан. В 840–850-е гг. развитие русского протогосударства прерывается активизацией норманнских набегов, отразившихся в сообщении НПЛм и ПВЛ под 859 г. о насилиях «варягов из-за моря».

Пожар на стыке горизонтов Е3 и Е2 (около 840 г.) в Ладоге, зарытие клада 847 г., возрастание количества больших домов и скандинавских вещей в слое Е2, начало застройки «Варяжской улицы» (840-е г.), норманнские захоронения в урочище «Плакун» – все говорит о вторжении новых групп скандинавов в район Ладоги: одновременно в Е2 впервые появляются мужские украшения кривичей (Давидан 1974: 9, 20–21). Возможно, и эти пришельцы, проникая на юг и восток, получали имя «русь» или «рос» (как обозначали «русь» византийцы, ассоциируя ее с библейским «народом севера» по имени «рос/рош»). В 860 г. некие «росы» (северные или уже осевшие в Киеве?) предпринимают набег на Константинополь, окончившийся неудачей. Около 862 г. происходит восстание словен, кривичей, чуди-меревы против «варягов из-за моря» и изгнание последних, после чего происходит строительство племенных «градов» и столкновение между разными этногруппами распавшегося протогосударства: тотальный пожар в Ладоге около 860 г. (стык горизонтов Е2 и Е1) соответствует этим событиям (Кирпичников и др. 1980).

В этих-то условиях и приглашается на договорных началах Рюрик со своими родичами и дружиной. Это «приглашение» представляется вполне продуманным шагом, особенно если вслед за Б. А. Рыбаковым признать высокую вероятность тождества русского Рюрика с Рориком Ютландским (Рыбаков 1982: 298–299; Крузе 1836; Ловмянский 1963).

Датские конунги, предки и старшие родичи Рорика в конце VIII – начале IX в. участвуют в событиях, происходящих на всем торговом пути от Фрисландии до Гардарики (Руси). Сам Рорик Ютландский с братом (?) Гаральдом владеет Дорештадом на Рейне с конца 830-х гг. на правах вассала императора, так что послы «кагана росов» при возвращении на родину в 839 г. могли проезжать через его владения. В 857–861 гг. Рорик владеет также частью Южной Ютландии, по соседству с землями славян-ободритов, где находился торговый город Рерик. В 861–862 гг. он принимает христианство, а в 864 г., после некоей катастрофы, навсегда уничтожившей Дорештад, он до 869 г. исчезает с берегов Северного моря, чтобы появиться в 870–873 гг., стать вассалом Карла Лысого и Людовика Немецкого и исчезнуть вновь; в 882 г. его уже нет в живых, а его владения отдают его родичам. В деятельности его существуют два периода, когда он мог участвовать в политических акциях на востоке (864–869 гг. и после 874 г.). Если допустить тождество Рорика и Рюрика, то становится понятным, о каком «кагане норманнов» писал в 871 г. Людовик Немецкий: ведь Рюрик, возглавляя этносоциум «русь», принимал традиционный для его главы титул «каган». В пересказанной В. Н. Татищевым ИО среди погодных записей об Олеге, Игоре и Ольге, достоверность которых подтверждается их близостью к аналогичным свидетельствам РАСК, имеется сообщение, что жена Рюрика Ефанда и ее брат Олег были детьми «урманского князя». «Урмане» ПВЛ соответствуют норманнам западных хроник, под которыми в первую очередь понимались жители Ютландии и Южной Норвегии. Ни ИО, ни Татищев еще ничего не знали о Рорике Ютландском, но приведенные сведения говорят о тесных связях русского Рюрика с Западной Скандинавией, что усиливает вероятность тождества его с Рориком. Рюрик был призван защищать земли русского протогосударства от соплеменников-норманнов, так же как Рорик защищал от них земли Франкской империи.