Текст книги "Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965"

Черчилль и правда устал от своего произведения, над которым работал уже четыре года; добавить к этому руководство Консервативной партией, участие во всеобщих выборах, а также знаковые выступления в различных уголках Европы и США, многие из которых, как будет показано в следующей главе, привлекали к себе не меньше внимания, чем его мемуары. «Четвертый том еще больше тиран, чем Эттли», – признается автор своему кузену Освальду Моритону Фревену (1887–1958) за день до беседы с Маггериджем⁷.

Как следовало поступить в такой ситуации? Обратиться к своим помощникам – верному Дикину и Келли. Первый провел в Чартвелле в августе девять ночей, второй – пять. Они сократили цитаты, переписали некоторые главы, добавили новые куски. После их правок четвертый том приобрел новый вид, потребовавший распечатки ста пятидесяти копий с последующей отправкой издателям.

Пока помощники корректировали текст, Черчилль начал обсуждение с американскими издателями вопроса о переносе сроков.

«Почему публикация в серии Book of the Month Club должна состояться именно в декабре? – спрашивал он Лафлина. – Разве публикация в феврале будет не лучше?». Своим основным аргументом он выбрал обострившуюся внешнеполитическую обстановку и как следствие – повышение активности с его стороны на направлениях, отличных от литературы и истории.

Для лучшего понимания того, что стояло за этими относительно вежливыми просьбами о пересмотре сроков, нужно вспомнить, что обсуждение велось с одним из самых уважаемых людей по обе стороны Атлантики. Но и Лафлин был не из робкого десятка. Кроме того, его опыт общения с авторами, в том числе знаменитыми, тоже был значителен. Он знал, какие аргументы нужно подобрать, чтобы клиенты прислушивались к навязанной им мелодии. Во-первых, он напомнил о снижающихся продажах, а с ними и о падающих доходах. Во-вторых, он обратил обострившуюся ситуацию на международной арене в свою пользу. Военный конфликт в Корее укрепил англо-американские сцепы, в чем, как считал Лафлин, нашли отражение идеи Черчилля, активно высказываемые им, в том числе, и в последнем сочинении. Были еще и частные причины, например, выделенные уже двенадцать тысяч долларов на рекламную кампанию четвертого тома. Под влиянием столь весомых аргументов Черчилль отступил, согласившись предоставить новый вариант рукописи к 11 сентября.

Когда все договоренности были достигнуты, произошло новое событие, в очередной раз продемонстрировавшее ограниченность временного планирования. В конце августа 1950 года работники британских типографий объявили забастовку на срок не менее чем две недели. Соответственно, напечатать доработанную версию рукописи уже не представлялось возможным. Единственный способ передачи текста в США заключался в копировании с авторского экземпляра последнего варианта. Именно эту копию (пока только – первой книги) Черчилль и направил Лафлину в последний день лета 1950 года. Вторую книгу он пообещал прислать не позднее 12 сентября.

Но не все оказалось так просто. Первая посылка затерялась при транзите и достигла Бостона только 6 сентября, доставив немало волнительных минут Лафлину. Чтобы избежать подобных неприятных сюрпризов, вторую книгу решили передать через одного из друзей, работающих в Лондоне. На этот раз проблем удалось избежать. Двенадцатого сентября в распоряжении Houghton Mifflin Со. были последние версии двух книг четвертого тома.

Беспокойство, которое забастовка причинила Лафлину, не идет ни в какое сравнение с тем, что пережил Ривз. Оказавшись заложником типографий, он, в целях соблюдения оговоренных с медийными изданиями сроков предоставления последней версии нового тома, вынужден был пойти на крайние меры. На руках у Ривза была рукопись, датированная началом августа, а также не приведенные в соответствие откорректированные главы. Для срочной подготовки текста первой книги к сериализации он нанял двадцать четыре секретаря, которые, работая круглосуточно, в течение семидесяти двух часов вручную сравнили различные версии и внесли изменения. В процессе этого титанического забега было проанализировано четырнадцать тысяч листов (!) и выявлено свыше тысячи изменений. «Абсолютный ад», – признался Ривз Лафлину. А затем добавил: «В высшей степени ненужный». Черчилль отреагировал на проделанную работу спокойно, заметив лишь: то, что сделал Ривз «замечательно… большое тебе спасибо». Со второй книгой Ривз решил такого подвига не совершать. Текст был передан специалистам Daily Telegraph, которые совместно с корректорами из Chiswick Press подготовили его к октябрьской сериализации⁸.

Относительно названия нового тома, посвященного событиям 1942 и первой половины 1943 года, рассматривались различные, хотя и близкие по значению варианты. В 1949 году Черчилль колебался между «Поворотным моментом» и «Превосходством союзников». В начале апреля 1950 года он предложил издателям еще один вариант: «Исход определен», затем в конце месяца озвучил: «Поворот судьбы», на котором в итоге и остановились. Дэвид Рейнольдс не исключает, что слово «поворот» (hinge), появилось благодаря Норману Бруку, который во время обсуждения третьего тома охарактеризовал военные действия на Среднем Востоке, как «поворотный» момент победы Британии⁹. Сам Черчилль объяснял название тем, что «в этот период мы перешли от почти нескончаемых бедствий к почти непрерывным успехам». «В первые шесть месяцев, которые описываются в этом томе, все шло плохо; в последние шесть месяцев все шло хорошо. И эта приятная перемена сохранилась до конца борьбы»¹⁰.

Не обошлось и без обсуждения названий входящих в состав тома книг. Вначале, в версии за август 1949 года, фигурировали: «Поражение» и «Успех», затем в апреле 1950 года их заменили на «Темную долину» и «Вершину пути». В варианте, который был подготовлен к передаче издателям 1 мая, обыгрывалась знаменитая фраза о сражении при Эль-Аламейне: «Конец начала» и «Начало конца». Последний вариант был предложен Ривзом в августе

1949 года. Ривз хотел, чтобы Черчилль больше использовал крылатые выражения из своих военных выступлений. Правда, сама речь (на званом обеде в Мэншн-хаус, Лондон, 10 ноября 1942 года), откуда был взят этот фрагмент, не встречается ни в последней печатной версии четвертого тома, ни даже в черновиках. В августе

1950 года Келли счел целесообразным вернуться к предыдущим вариантам с «Темной долиной» и «Вершиной пути». Предложения Ривза помощники нашли «не оригинальными» и «хронологически неточными». Однако обыгрывание темы «долины» и «вершины пути» также не получило путевку в жизнь. Буквально в самом конце Черчилль решил остановиться на новом варианте: «Нападение Японии» и «Один континент освобожден»[45]45
  В русскоязычном переводе – «Африка освобождена».


[Закрыть]. Именно эти заглавия вошли в конечную версию и были представлены публике¹¹.

Американские издатели добились своего в отношении сроков. «Поворот судьбы» был опубликован Houghton Mifflin Со. 27 ноября 1950 года первоначальным тиражом в семьдесят тысяч экземпляров. Затем последовало издание в серии Book of the Month Club и в Канаде. Обращает на себя внимание первоначальный тираж – большим объемом публиковался только первый том. Издатели явно делали ставку на продолжение серии, что имело под собой веское обоснование.

Лафлин и его команда удачно выбрали дату знакомства читателей с четвертым томом. На фоне развития войны в Корее удачно стартовала по срокам и публикация фрагментов этого произведения в газетах. Объединившиеся вокруг Южной Кореи вооруженные силы отступали на юг. Ситуацию изменила высадка в сентябре 1950 года американских войск под командованием генерала армии Дугласа Макартура (1880–1964), так называемая Инчхонская десантная операция. В октябре силы южной коалиции перешли 38-ю параллель и вторглись на территорию противника. «Американцы устремились к столице Северной Кореи» – с таким заголовком 10 октября вышла Daily Telegraph. Именно в этот день началась публикация первых фрагментов «Поворота судьбы». «Сегодня в Корее, как и везде, происходит все та же старая битва за свободный и демократический образ жизни, который отстаивал Черчилль в годы войны и которая описана в его мемуарах», – писала New York Times. Тем самым редакторы пытались ради увеличения тиража и придания моральной правоты решениям американских политиков и военных провести аналогию между предыдущим конфликтом и нынешними событиями.

Проведение аналогий, хотя и заманчивое занятие, требует осторожности. Слишком велика вероятность выдать желаемое за действительное. Слишком велик соблазн обосновать собственные решения в настоящем чужими ошибками в прошлом. Слишком велико желание сыграть на страхах и ура-патриотизме. Но в конце 1950 года и для издателей, и для читателей, и для самого автора прошлое и настоящее образовало столько переплетений, что никто не обращал внимания на различия и никто не хотел признавать, что новая картина международного конфликта была вставлена в старую рамку устоявшихся представлений.

Издатели начали активно эксплуатировать события на Дальнем Востоке для увеличения своих тиражей на Западе. Для публикации фрагментов «Поворота судьбы» стали специально подбираться броские заголовки, обыгрывающие темы сдерживания атомной бомбой, укрепления англо-американского союза и сложностей в отношениях с СССР. Например: «Как начались наши проблемы с русскими» или «Лицом к лицу со Сталиным».

Претенциозность выбранного подхода особенно заметна в последней упомянутой публикации, сопровождаемой следующим подзаголовком: «Мистер Черчилль отправляется в Гайд-парк для обсуждения будущего атомной бомбы, а затем едет в Москву, где получит урок о том, как русские ведут дела с Западом». Во-первых, о самом атомном проекте было сказано только в начале, и совершенно не то, что написано у Черчилля в книге. Если внимательно читать «Поворот судьбы», то в результате встречи с Рузвельтом в июне 1942 года[46]46
  Как уже упоминалось выше, приведенная дата – июнь 1942 года – указана неверно.


[Закрыть] было принято решение объединить усилия в создании ядерного оружия и начать взаимодействие в этом вопросе в формате равноправного партнерства. Из публикации же в Life, отредактированной умелой рукой, следовал совершенно иной вывод – после беседы двух лидеров антигитлеровской коалиции было принято решение, что США будут развивать атомный проект в одиночестве, не привлекая для этого атлантического союзника. Нетрудно догадаться, что монополия в разработке означала и монополию на право использования. И такого сценария никто не исключал. Особенно после заявлений в конце ноября 1950 года Гарри Трумэна, что политическим и военным руководством страны «активно рассматривается» вопрос применения атомной бомбы в Корейской войне. Что касается визита в Москву и «уроке», который якобы получил Черчилль, то здесь речь шла о первом посещении британского премьера СССР в августе 1942 года. Обсуждения на высшем уровне действительно не отличались сердечностью. Но и откуда ей было взяться у советского руководства, когда Черчилль приехал сообщить Сталину, что открытие второго фронта откладывается.

В Houghton Mifflin Со. также решили не отставать от СМИ и по мере возможности обратить ажиотаж событий в Корее в свою пользу. В издательстве сочли удачным использовать в оформлении книги фотографию Черчилля с лидером СССР, сделанную во время упомянутого визита в Москву в августе 1942 года. Лафлин нашел фотокадр, где оба политика улыбаются, глядя друг на друга. Но Черчилль счел его неуместным, предложив другой, «мрачный и несчастный» ракурс.

В Британии «Поворот судьбы» появился 5 августа 1951 года, спустя восемь месяцев после выхода американского собрата. Первый тираж составил двести семьдесят пять тысяч экземпляров. Столь длительный перерыв был совсем не тем, чего хотели в Cassell & Со. Ltd., но многочисленные проблемы с типографией, бумагой, а также непрекращающийся поток авторских правок не позволили завершить проект раньше. Правда, Флауэр, переживший за восемь месяцев подготовки книги к печати множество неприятных минут, не отчаивался. Он и эту задержку смог обратить в свою пользу, заметив, что взятый его американскими коллегами темп, с изданием двух томов в течение одного года, не столько улучшает продажи, сколько увеличивает усталость читателей от произведения. Единственное, в чем Флауэр упустил момент, так это в увязке описываемых в книге событий с текущей ситуацией. К середине 1951 года после взаимных провалов и успехов обоих противников ситуация в Корее стабилизировалось. Началась позиционная война, не самый интересный пример для аналогий с событиями девятилетней давности¹².

Четвертый том отличался от своих предшественников не только значительным перерывом между изданиями по обе стороны Атлантики. Изменения коснулись списка благодарностей. Помимо стандартной признательности членам «Синдиката»: Исмею, Дикину, Аллену, Паунэллу, Маршу и Вуду, а также привычного упоминания о правах Короны на цитируемые документы правительства Его Величества, было сделано два дополнения. Одно вполне ожидаемое – благодарность Фонду Франклина Рузвельта, а также другим лицам, разрешившим использовать корреспонденцию в новой книге. В новом томе действительно стали появляться ответные послания, так что критика первых трех томов на этот счет не прошла бесследно.

Второе дополнение – значительно интереснее. Черчилль воздал должное контр-адмиралу Сэмюелю Элиоту Морисону (1887–1976), автору пятнадцатитомной «Истории военно-морских операций США в годы Второй мировой войны» и обладателю многочисленных наград, в том числе двух Пулитцеровских премий и почетных докторских степеней одиннадцати университетов (среди них Гарвардский, Йельский, Колумбийский и Оксфордский). Упоминание имени Морисона сопровождалось следующей припиской: «сочинения которого о военно-морских операциях дают четкое представление о действиях флота США»¹³.

Авторитет Морисона не вызывает сомнения, но почему именно его труды были выделены Черчиллем? Причиной стала одна неблаговидная история, произошедшая во время написания «Поворота судьбы». В процессе подготовки материалов о ключевых эпизодах на тихоокеанском театре военных действий: сражение в Коралловом море (май 1942 года) и битва у атолла Мидуэй (июнь 1942 года) Гордон Аллен обратился к фундаментальному труду Морисона. Фрагмент «Поворота судьбы», описывающий войну в Тихом океане, был напечатан 17 октября 1950 года в New York Times. Когда Морисон ознакомился с публикацией, ему не составило труда определить первоисточник – четвертый том собственной «Истории». В связи с тем, что весь текст был изложен своими словами, Морисон не мог предъявить претензии в прямом заимствовании. Но тот факт, что, несмотря на активное использование его труда, о нем самом и о проделанной им работе не было сказано ни слова, вызвал у него недовольство, о котором он сообщил своему адвокату Бруксу Беку. Бек тут же связался с издательством Houghton Mifflin Со., потребовав упоминания имени Морисона в благодарностях.

До публикации четвертого тома в книжном формате оставался всего месяц. В срочном порядке Лафлин связался с Черчиллем, сообщив о произошедшем инциденте. До этого автор практически не ссылался во «Второй мировой войне» на труды других историков. Хотя тот же Аллен не раз обращал внимание на необходимость упоминания в книге имени американского контр-адмирала, но Черчилль пропускал эти заявления мимо ушей. Теперь, когда ситуация могла быть предана огласке и грозила обернуться скандалом, ничего не оставалось, как смягчить свою позицию и сделать дополнительную вставку в подготовленную к изданию рукопись. «Я очень благодарен вам за вашу щедрую признательность», – написал Морисон Черчиллю после выхода четвертого тома¹⁴.

«Поворот судьбы» привлек к себе большое внимание критиков, мнения которых по обе стороны Атлантики разделились. Оно и понятно, если учесть, что в разных странах произведение появилось в разное время, на фоне разных политических событий и военных страстей. Американские рецензенты уделили большое внимание разбору персональной дипломатии британского политика и его встречам с другими главами антигитлеровской коалиции. «В свете сегодняшних событий в книге нет более интересного момента, чем описание встречи мистера Черчилля со Сталиным», – писал журналист Дрю Миддлтон (1914–1990) в одном из ноябрьских номеров New York Times.

В целом, рецензенты признавали, что с литературной точки зрения новый том превосходит вышедший ранее. По их мнению, автор не только смог в увлекательной форме описать различные технические детали, но и сумел обеспечить единство изложения в эпизодах, которые одновременно происходили на разных театрах военных действий. Рецензенты также не смогли избежать искушения, чтобы обыграть в своих комментариях название тома, показав «неотъемлемый драматический контраст» повествования с переходом от поражений к победам. Американскими журналистами четвертый том был назван «одним из главных произведений нашего времени», приближением к настоящему историческому повествованию, давно ожидаемому читателями.

Отдельное место среди многочисленных рецензий занимает разбор тома известным радиожурналистом Эдвардом Роско Мэроу (1908–1965). По его мнению, никому, кроме Черчилля, еще «не удавалось описать исторические события подобного масштаба», одновременно принимая в них ключевое участие. Придут другие историки, которые получат полный доступ к архивам и, возможно, оспорят трактовки знаменитого автора, но «и они останутся заложниками его опыта». На страницах новой книги, говорит Мэроу, Черчилль предстает «несравненным рассказчиком, первоклассным дипломатом» и прирожденным полководцем.

В Британии тоже не было недостатка в хвалебных отзывах. Четвертому тому не просто была дана более высокая оценка, чем предыдущему, – его возвели на пьедестал среди всей серии. Так же как в Америке, «Поворот судьбы» назвали «главным литературно-историческим сочинением современности», а для признания выдающихся достижений автора цитировали обращение Рузвельта к Черчиллю (январь 1942 года): «Настоящее наслаждение жить с вами в одном десятилетии». Многие читатели «переживали такое же восторженное состояние, переворачивая страницы этой в высшей степени живописной и откровенной биографии», – распевали достоинства новой книги журналисты.

В отличие от американских коллег, британские рецензенты не стали акцентировать внимание на взаимосвязи с событиями в Корее. Кроме того, не все отзывы были положительны. Некоторые выступили с критическим разбором, например, такой была вышедшая в Listener в начале августа 1951 года рецензия известного военного историка и теоретика Бэзила Генри Лиддела Гарта (1895–1970). По мнению Лиддела Гарта, автор проявил несправедливое отношение к двум военачальникам: генералам Арчибальду Уэйвеллу и Клоду Окинлеку, которых он отстранил от средневосточного командования. Одновременно с вопросами назначения и отношения к генералам авторитетный исследователь также осудил защищаемую автором концепцию «безоговорочной капитуляции». Лиддел Гарт полагал, что своим стремлением к «безоговорочной капитуляции» британский премьер загнал страну, «поставив ее в зависимость от Америки».

О том, что Черчилль думал на самом деле о безоговорочной капитуляции и каким образом была принята эта концепция, будет рассмотрено ниже. Пока же остановимся на мнении современников, прочитавших четвертый том. Обращает на себя внимание точка зрения лейбориста Говарда Стэффорда Кроссмана (1907–1974). В своей статье он указал на основную дилемму, которая, по его мнению, сильно повлияла на трактовки автора. В процессе работы над новым томом Черчилль оказался зажат между молотом американцев и наковальней Советского Союза. К моменту выхода новой книги британский политик сбавил обороты антисоветской риторики и начал активный поиск средств к мирному сосуществованию западных демократий и восточного коммунистического блока. В свете этих тенденций при описании военных переговоров на высшем уровне с выработкой дальнейшей стратегии ведения боевых действий ему пришлось лавировать между несколькими противоречивыми положениями: с одной стороны, представлять себя союзником Сталина, с другой – дальновидным государственным деятелем, предупреждавшим о создании зоны советского влияния в Восточной Европе. Противоречивая ситуация сложилась и в отношении открытия второго фронта, когда Черчилль был вынужден демонстрировать свою под держку этой операции и одновременно настаивать на преимуществах средиземноморской стратегии¹⁵.

Четвертый том стал самым большим в гексалогии[47]47
  Свыше тысячи страниц американского издания и почти девятьсот сорок страниц – британского. Почти триста девяносто тысяч слов (из них в приложении – пятьдесят восемь тысяч). Для сравнения: самый небольшой по объему пятый том был на четверть меньше – двести восемьдесят четыре тысячи слов. В среднем объем тома составлял – триста восемнадцать тысяч слов.


[Закрыть]. Главной его темой стала сдержанная формула: «Как силы великого альянса стали преобладающими»¹⁶. В свете этой темы и в свете названия самого тома можно было бы предположить, что автор расскажет читателям о «поворотных» эпизодах Второй мировой войны, пришедшихся на 1942 год. И Черчилль действительно рассказывает. Но не обо всем.

Он акцентирует внимание на двух ключевых для себя и Великобритании инцидентах. Первый: самая крупная в истории британских вооруженных сил капитуляция – сдача Сингапура в феврале 1942 года. Ситуацию усугубляло то, что это ЧП было не единственным в означенный период. За несколько дней до фиаско на другом конце земного шара немецкие линкоры «Шарнхорст» и «Гнейзенау» вышли из французского порта Брест и беспрепятственно проследовали через Ла-Манш и Северное море в Вильгельмсхафен, вызвав негодование у британцев. Если в случае с линкорами удар по репутации был нанесен лично Черчиллю, то после капитуляции Сингапура унижению подверглась вся нация. «Раз наша армия неспособна сражаться лучше, чем она это делает сейчас, мы заслужили потерю империи!» – записал в дневнике Алан Брук¹⁷. Войска капитулировали перед меньшей по численности армией противника, развеяв миф о непобедимости европейцев. Последнее обстоятельство будет сказываться не только во время войны, но и после, когда начнется борьба за деколонизацию Азии. Потеря военно-морской базы имела и стратегические последствия, позволив японцем развить наступление по расходящимся направлениям, с захватом Бирмы и Голландской Ост-Индии и созданием в дальнейшем угрозы для Индии и Австралии соответственно.

Наибольший личный оттенок для членов «Синдиката» капитуляция Сингапура имела для генерала Паунэлла, который служил в этом регионе. Как и во время битвы за Францию, он активно делился своими переживаниями с дневником, порой нелицеприятно отзываясь о британском премьере. На этот раз Паунэлл тоже благоразумно умолчал о сохранившихся свидетельствах. Тем не менее его вклад в описание обороны и падения Сингапура был весьма значителен. Большая часть материала была написана на основе его черновиков, подготовленных в 1949 году.

Что касается Черчилля, то он признавал собственные ошибки. Читая одну из своих записок 1940 года, он отметил на полях: «Заметьте, я ошибочно предполагал, что база защищена с суши. Ужасно!» Частично это признание войдет в окончательную редакцию¹⁸. Но основная проблема заключалась не в отсутствии должного контроля и своевременного обнаружения незащищенности базы с суши. Капитуляция Сингапура стала еще одним подтверждением того, что взгляды премьер-министра устарели. Черчилль воспринимал Сингапур, как крепость, возвращаясь во времена своего предка генерала Мальборо и оставляя за рамками современное сочетание армии, авиации и флота. Кроме того, он недооценил японские войска и оголил дальневосточный участок за счет реализации средиземноморской стратегии. Подобная тенденция будет наблюдаться и дальше, когда японцы станут угрожать Австралии. Последняя будет требовать помощи от метрополии, но встретит непонимание на Даунинг-стрит. Определенные следы нарастания напряженности в отношении с австралийским руководством найдут свое отражение в четвертом томе¹⁹.

Второй эпизод, на котором фокусируется внимание автора, также связан с военным провалом – падением в июне 1942 года Тобрука. Как и в случае с Сингапуром, войска союзников оказались плененными армией, которая уступала им в численности. Сдача Тобрука стала очередным ударом по репутации премьера, ярого апологета военных действий в Северной Африке. Кроме того, Черчилль лично приказал держать Тобрук, а также гарантировал США, что порт останется недосягаемой целью для танковой армии противника. Теперь его обещания были пущены по ветру. Контекст омрачало и то, что информация о поражении в битве при Газале и неожиданной, позорной капитуляции Тобрука была доложена главе британского правительства во время его переговоров с Рузвельтом. «Это был один из самых тяжелых ударов, который я перенес во время войны», признавался Черчилль в мемуарах, добавляя, что «одно дело – поражение, другое – бесчестье»²⁰.

Когда Черчилль взялся описывать события в Тобруке, ему предстояло объяснить причину это провала. Проведенные Паунэллом исследования показали существенные различия между немецкими и британскими танками, причем не в пользу последних. Генерал подготовил солидный отчет на эту тему, который первоначально планировалось использовать в качестве основы для написания отдельной главы об особенностях конструкции и тактико-технических характеристиках различных моделей. Затем Черчилль решил ограничиться использованием черновика Паунэлла в приложении. Но в дальнейшем отказались и от этой затеи, практически полностью исключив подготовленный текст.

Одновременно с изучением вооружения Паунэлл отправился за поиском ответов в британские архивы. Анализ документов Военного министерства и военного кабинета показал, что в начале 1942 года база в Тобруке в основном использовалась для организации наступления. Поэтому главнокомандующий на Среднем Востоке генерал Клод Окинлек принял решение не предусматривать оборону Тобрука в случае его осады. По письменному распоряжению Окинлека минные поля, окружающие порт, были обезврежены, колючая проволока демонтирована, танковые рвы – засыпаны песком. Черчилль попросил Паунэлла уточнить, было ли известно об этом распоряжении в Лондоне, на что генерал ответил, что никаких свидетельств на этот счет ему обнаружить не удалось. Однако, как станет известно из опубликованных в 1957 году мемуаров генерала Джона Кеннеди (1893–1970) из Военного министерства, его ведомство действительно получило приказ Окинлека в начале 1942 года. Правда, тогда ему не придали должного значения.

В историю генерал Окинлек вошел не самым успешным военачальником, однако в отношении Тобрука он придерживался вполне разумного подхода, опирающегося на реалии войны в пустыне. Оборона отдельных баз и участков пустыни нередко является тяжелым и непропорционально затратным мероприятием с точки зрения тактической ценности получаемого результата. Окинлек не видел ничего критичного, если в случае успешного наступления противника он отведет свои войска к Эль-Аламейну, где организует основную линию обороны, будучи защищенным с юга непроходимой безводной впадиной Каттара. Черчилль же мыслил в категориях психологической войны и большой политики, для него любое отступление было фатально, а капитуляция, подобная сдаче Тобрука, – настоящей катастрофой. Хотя, по мнению современных исследователей, если бы не мелодраматизм Черчилля, значение этого эпизода в послевоенной историографии, несмотря на всю горечь поражения, получило бы менее резкие оценки²¹.

Тобрук был нужен Черчиллю не только из-за политических и стратегических причин. Он показал надир, к которому привели военные усилия британцев после двух лет премьерства нашего героя, и как драматург войны Черчилль хотел подчеркнуть это. Затем начнется возрождение, и первым верстовым столбом на этом пути станет победа в битве при Эль-Аламейне в начале ноября 1942 года.

Одновременно с победой при Эль-Аламейне происходило другое знаковое событие. И имя этому событию – Сталинград, о котором Р. Шервуд сказал, что оно «изменило всю картину войны и перспективы ближайшего будущего»²². Современный британский исследователь Макс Гастингс указывает, что героическая оборона Сталинграда с разгромом шестой армии под командованием фельдмаршала Фридриха Вильгельма Паулюса (1890–1957) была «намного важнее Эль-Аламейна». Аналогичной точки зрения придерживаются и другие зарубежные исследователи, например член Британской академии профессор Д. Рейнольдс, который отмечает, что события на Волге «затмили во всех отношениях» победу в пустыне. «Эль-Аламейн мог быть проигнорирован немецкой пропагандой – все-таки большинство армии Роммеля составляли итальянцы, – но катастрофу у Сталинграда нельзя было скрыть от немецкого народа, – объясняет ученый. – По радио на протяжении трех дней исполнялась торжественная музыка, включая снова и снова Траурный марш Зигфрида из оперы Вагнера „Гибель богов“. Миф о Гитлере больше никогда не восстановится»²³.

Какое место в своем произведении Черчилль отводит событиям на Волге? Он представляет их как «решающую победу русских армий», а также восхищается стойкостью советских граждан, которых «ничто не могло сломить» и которые «со страстным упорством сражались среди развалин своего города». Но не стоит обманываться столь лестными речами. Например, в другом месте, описывая двухлетнюю борьбу в Новой Гвинее, он заявляет, что «эта кампания принадлежит к числу труднейших в истории войн ввиду упорного сопротивления врага, трудных условий местности, страшных потерь от болезней и отсутствия средств связи». А о Тунисской кампании, приведшей к пленению двухсот пятидесяти тысяч солдат противника, он говорит, что «никто не может спорить с величием этой победы». По его словам, она «сравнима со Сталинградом»²⁴.

Если же говорить об объеме изложения, то Сталинградская битва представлена не просто скромно, а оскорбительно скромно. Описание решающих событий на Волге занимает в «Повороте судьбы» (напомним, объем книги составляет тысячу страниц) всего пять страниц, из них четыре страницы текста и две карты на полстраницы каждая. Причем этот небольшой объем распределен между двумя главами и разделен более чем сотней страниц. Кроме того, основной текст написан генералом Паунэллом, а Черчилль добавил лишь несколько вводных предложений о «гигантской драме, развернувшейся около Сталинграда». Но и это еще не все. Описание Сталинградской битвы могло вообще не появиться в книге. В версии от июля 1950 года, которая рассматривалась, как близкая к финальной, содержалось лишь два кратких упоминания грандиозных событий, да и то в корреспонденции британского премьера. Прочитав рукопись, Ривз нашел такое положение дел «неприемлемым». По его мнению, знаковой победе Красной армии должна быть посвящена отдельная глава, либо текст на несколько страниц с отражением ставшего на весь мир известным города в названии главы.