Текст книги "Черчилль: частная жизнь"

Травма действительно оказалась серьезной: обе кости голени над щиколоткой были сломаны. Сначала все срасталось хорошо, но спустя две недели кожа над переломом почернела, и началась гангрена. У леди Рандольф резко подскочила температура. Опасаясь за здоровье матери, Черчилль послал за хирургом. В ходе небольшого консилиума было решено ампутировать ногу. Когда об этом сообщили леди Рандольф, она позвала к себе хирурга и хладнокровно попросила его отсечь ногу как можно выше, чтобы избежать повторной операции. Нога была ампутирована выше колена. Но в семье говорили, что леди Рандольф всего лишь лишилась ступни! «Это так по-черчиллевски», – восторгался племянник Дженни Освальд Фревен[312]312
  См.: Sebba A. American Jennie. P. 316.


[Закрыть].

Леди Рандольф стоически пережила случившееся. «Видите, теперь я уже не смогу встать не с той ноги»[313]313
  См.: Мартин Р. Указ. соч. С. 412.


[Закрыть], – с юмором приветствовала она друзей и посетителей, в которых не было недостатка.

Больная быстро шла на поправку. Через две недели после операции, 23 июня, Черчилль телеграфировал одному из своих родственников: «Опасность определенно миновала, температура постепенно снижается»[314]314
  Цит. по: Gilbert M. Winston S. Churchill. Vol. IV. P. 601.


[Закрыть]. Спустя три дня леди Рандольф написала свое последнее письмо, адресовано оно было маркизу Джорджу Керзону. Дженни сообщала ему, что недавние события сделали ее «знаменитой»[315]315
  См.: Documents. Vol. 10. P. 1522.


[Закрыть]. Прошло еще три дня, и случился кризис. Не успела мать Уинстона закончить свой завтрак, как у нее началось сильнейшее кровотечение из ампутированной ноги.

– Сестра! Сестра! – закричала она. – Из меня хлещет кровь[316]316
  См.: Мартин Р. Указ. соч. С. 413.


[Закрыть].

Прежде чем успели наложить жгут, леди Рандольф потеряла много крови. К ней тут же примчался Уинстон, не успевший даже сменить пижаму на костюм, но его мать уже впала в кому и, не приходя в сознание, скончалась через несколько часов. А через несколько минут после того, как сердце «последней из викторианок» (слова Асквита)[317]317
  См.: Asquith H. H. Memoirs and Recollection. Vol. II. P. 197.


[Закрыть] перестало биться, супруга ее племянника Марджори Лесли (1882–1951) произвела на свет мальчика – Десмонда Лесли (1921–2001). Вот уж действительно, как сказал поэт: «В рожденье смерть проглядывает косо».

Своим друзьям леди Рандольф признавалась, что хотела бы дожить до девяноста лет[318]318
  См.: Мартин Р. Указ. соч. С. 405.


[Закрыть]. Трудно сказать, насколько искренна она была в своем желании, но жить предпочитала по полной. «В ее венах текло вино жизни, печаль и бури подчинялись ее личности, ее жизнь сравнима с восходом солнца», – скажет о ней сын[319]319
  Documents. Vol. 10. P. 1525.


[Закрыть]. Второй брак леди Рандольф не был удачен, и она вышла замуж в третий раз. Ее избранником стал Монтагю Фиппен Порч (1877–1964), который был на три года моложе Уинстона. В июне 1918 года, когда они сочетались узами брака, ей было шестьдесят четыре года, а ее благоверному – сорок один. «Надеюсь, это не войдет в моду среди других женщин ее возраста», – прокомментирует Черчилль[320]320
  См.: Repington C. The First World War 1914–1918. Personal Experiences. Vol. II. P. 312.


[Закрыть]. Своего нового «отчима», он будет напутствовать следующими словами: «Уверен, вы никогда не пожалеете, что женились на ней». «И я никогда не пожалел», – подтвердит Порч спустя годы. Может, этот брак и имел свои недостатки, но, по словам Порча, «скучно не было ни одной минуты». Леди Рандольф тоже была довольна. Сравнивая своих супругов, она скажет: «Мой второй брак был романтичен, но несчастен, третий брак, наоборот, оказался счастливым, но не романтичным»[321]321
  Цит. по: Мартин Р. Указ. соч. С. 406, 409, 410.


[Закрыть].

Кончина леди Рандольф стала тяжелым ударом для Черчилля. Несмотря на браки и расточительность, казавшуюся чрезмерной даже для него, он продолжал любить свою «дорогую мамочку». Леди Рандольф похоронят 2 июля рядом с ее первым супругом на церковном кладбище в Блэдоне, неподалеку от Бленхеймского дворца. Очевидцы свидетельствовали, что на траурной церемонии Уинстон и Джек «выглядели осиротевшими»[322]322
  См.: Gilbert M. Op. cit. P. 604.


[Закрыть]. Единственное, что утешало Черчилля, – «конец был быстр и безболезнен»[323]323
  См.: Documents. Vol. 10. P. 1524.


[Закрыть]. «По крайней мере, она больше не страдает от боли и никогда не узнает старости, немощи и одиночества, – напишет он леди Айслингтон. – Нам с Джеком ее очень не хватает, но что до нее самой, я не думаю, что она много потеряла. Впереди ее ждали долгие испытания, в конце которых она могла надеяться только на кратковременную передышку. Жаль, что вы не видели ее, покоящуюся в мире после всех радостей и бурь своей жизни. Она казалась прекрасной и величественной»[324]324
  Ibid. P. 1532.


[Закрыть]. На рабочем столе Черчилля до конца его дней будет находиться слепок руки леди Рандольф. «Это очень символично, – считает биограф Дженни Анна Себба. – Слепок руки выступает как метафора дарения. Это была та самая рука, которая ввела его в этот мир и которая по-прежнему позволяла на себя опираться»[325]325
  Sebba A. Op. cit. P. 328.


[Закрыть].

Не успел Черчилль оправиться от одной утраты, как через два месяца его постиг новый удар. Желая, чтобы его дети отдохнули и подышали морским воздухом, он отправил их с молодой французской няней, мадемуазель Роуз, в местечко Бродстеирз, графство Кент. Веселую переписку с описанием обычных курортных мелочей и забав прервала тревожная новость – любимая Мэриголд, которой не исполнилось еще и трех лет, сильно простудилась. Бедняжка никогда не отличалась крепким здоровьем и постоянно страдала то фарингитом, то затяжными приступами кашля.

С побережья поступали противоречивые сведения – то сообщали, что малютке стало лучше, то – что ее состояние снова ухудшилось. «Уинстон очень беспокоится о своем больном чаде», – записал в дневнике 19 августа коллега Черчилля Герберт Фишер (1865–1940)[326]326
  Documents. Vol. 10. P. 1609.


[Закрыть]. В спешном порядке Клементина отправилась в Бродстеирз. К моменту ее приезда Мэриголд стало со всем плохо. Учитывая состояние больной, ее решили не перевозить в Лондон. Вскоре к Клементине присоединился муж, приехавший с одним из лучших столичных врачей.

Состояние бедняжки немного улучшилось 22 августа, хотя по-прежнему продолжало вызывать «чудовищное беспокойство[327]327
  См.: Ibid. P. 1618.


[Закрыть]» родителей. За острой ангиной последовала септицемия, практически не оставлявшая шансов на выздоровление. На следующий день, ранним утром 23 августа, Душка-Милашка, как любили называть ее родители, скончалась. Черчилль сидел у изголовья кровати, и по его щекам лились слезы, Клементина же «выла, словно раненый зверь»[328]328
  Soames M. Clementine Churchill. P. 228–230. Цит. по: Browne A. M. Op. cit. P. 147.


[Закрыть]. «С кончиной Мэриголд мы понесли тяжелую и мучительно-болезненную утрату, – признается Черчилль одному из своих друзей. – Очень жалко, что столь молодая жизнь вынуждена заканчивать свое существование, когда она еще так красива и счастлива»[329]329
  Documents. Vol. 10. P. 1623.


[Закрыть].

Мэриголд похоронили 26 августа на лондонском кладбище Кенсал-Грин. Кроме членов семьи и близких друзей на церемонии присутствовали фоторепортеры. Воспользовавшись моментом, они сделали несколько снимков. Однако по просьбе отца ни одна из фотографий так и не была опубликована[330]330
  См.: Gilbert M. Op. cit. P. 613.


[Закрыть].

Пройдут годы, и, когда во время Второй мировой войны личный секретарь Черчилля сэр Лесли Роуэн (1908–1972) спросит, заключив брачный союз, сколько нужно иметь детей, Черчилль ответит: «Определенно, не меньше четырех». Немного подумает и добавит: «Одного для матери, одного для отца, одного на рост семейства и одного на случай несчастья»[331]331
  См.: Wheeler-Bennett J. (ed.) Action this Day. P. 264. См. также: Langworth R. M. (ed.). Op. cit. P. 511.


[Закрыть]. У самого Черчилля будет пять детей. На следующий год после безвременной кончины Мэриголд Клементина произведет на свет еще одну девочку – Мэри. Хотя в детстве ее и отличал капризный нрав, Мэри суждено будет стать не только «ребенком утешения», но и любимицей родителей[332]332
  См.: Soames M. A Daughter’s Tale. P. 58–59, 16; Graebner W. Op. cit. P. 106.


[Закрыть]. Ей суждено будет прожить долгую[333]333
  Баронесса Мэри Соамс, Дама-Командор ордена «Британской империи», кавалер Благороднейшего ордена Подвязки, скончается 31 мая 2014 года на 92-м году жизни.


[Закрыть] и счастливую жизнь и многое сделать для памяти своего отца и своей матери.

Глава 3. Муза художника

Карьера Черчилля знала не только подъемы, успехи и достижения. Были в ней провалы и неудачи. Одно из первых и самых сильных потрясений в жизни политика произошло в разгар Первой мировой войны в 1915 году. Черчилль, занимавший на тот момент пост военно-морского министра, стал одним из главных инициаторов форсирования пролива Дарданеллы и высадки на полуострове Галлиполи. Ему хватило бешеной энергии, стальной воли и покоряющей риторики, чтобы протащить свой план через Комитет имперской обороны и обеспечить его воплощение в жизнь.

Несмотря на огромную роль Черчилля в реализации этого масштабного проекта, он действовал не в одиночку. В разработке деталей операции непосредственное участие принимал его заместитель, первый морской лорд адмирал Джон Фишер (1841–1920); проведение операции лежало на плечах военного министра фельдмаршала Герберта Китченера (1850–1916), а за успех всех начинаний нес личную ответственность председатель Комитета имперской обороны и глава правительства Герберт Асквит. Когда же вместо запланированного триумфа операция превратится в кровавое месиво, унесшее жизни сорока пяти тысяч солдат и офицеров, все эти три джентльмена сделают шаг назад, оставив под яркими лучами рампы лишь первого лорда Адмиралтейства Уинстона Черчилля, вынужденного подать в отставку в мае 1915 года в самый разгар проведения операции.

Черчилль оказался идеальной кандидатурой на роль козла отпущения. Он был молод, что подтверждало мысль о его неопытности; активен, что способствовало критике его манеры вторгаться в сферы чужих интересов; амбициозен, что вызывало подозрения в его готовности пойти на все ради достижения цели; а также нетерпелив, смел и рискован, что создавало гремучую смесь для яда, которым можно нейтрализовать любого политика.

Но легче от осознания произошедших перемен ему не приходилось. Все, кто видел Черчилля в эти дни, надолго запомнят его бледное, осунувшееся, постаревшее лицо[334]334
  См.: Ashmead-Bartlett E. The Uncensored Dardanelles. P. 121.


[Закрыть]. «Я стал похож на морское животное, извлеченное на берег, – вспоминал он. – Мои жилы готовы были лопнуть под напором страшного давления. Каждая клетка моего организма кипела жаждой деятельности, а я оказался в партере и был вынужден наблюдать за разворачивающейся драмой, довольствуясь ролью безучастного зрителя»[335]335
  Churchill W. S. Painting as Pastime. P. 16.


[Закрыть]. «Провал в Дарданеллах преследовал Уинстона в течение всей его жизни, – признается Клементина, когда ее супруга уже не будет в живых. – После ухода из Адмиралтейства он считал себя конченым человеком. Возможность вернуться в правительство казалась ему нереальной. Я думала, он никогда не справится с собой. Я даже боялась, что он умрет от горя»[336]336
  Цит. по: Gilbert M. Winston S. Churchill. Vol. III. P. 473.


[Закрыть].

При всем своем жизнелюбии и оптимизме Черчилль и вправду считал себя конченым человеком. Он хорошо помнил слова своего отца о том, что «кто неспособен подняться после сокрушительного удара, не стоит ничего». Но он также хорошо помнил, как прервалась политическая карьера лорда Рандольфа в зрелые годы, – внезапно и бесповоротно[337]337
  См.: Langworth R. M. (ed.). Churchill by Himself. P. 333.


[Закрыть].

Самым тяжелым во всей этой истории было то, что, несмотря на предательство Асквита, избавившегося от своего подчиненного ради сохранения собственного поста, несмотря на раздутые обвинения и критику в свой адрес, неизменным оставался факт – в планировании и осуществлении он, Черчилль, допустил ошибку. Пусть он был не единственным ответчиком в этой трагедии, но в том, что случилось, была и его вина.

Будучи честолюбивым, Черчилль очень болезненно относился к собственным неудачам. А трагедия Дарданелл заключалась (среди прочего) как раз в том, что он не мог спрятать это событие в чулан своей души и спокойно жить дальше. Теперь он оказался наедине со своими ошибками. Да и что это были за ошибки! Он не просто потерпел политическое поражение или допустил просчет – его действия привели к гибели множества людей. Мысль о том, что на его руках их кровь, сжигала его сознание, не давая покоя и умиротворения[338]338
  См.: Бедарида Ф. Черчилль. С. 116.


[Закрыть]. Повинный в чудовищных потерях, Черчилль впал в депрессию.

Депрессия, или как ее обычно называл Черчилль – «черный пес», была частым гостем в их роду. Историки отмечают, что пять из первых семи герцогов Мальборо были подвержены резким перепадам настроения и страдали «меланхолией»[339]339
  См.: Rowse A. L. The Later Churchills. P. 110.


[Закрыть]. На «пессимистическую психологию», характерную для Черчилля, указывают и исследователи его творчества[340]340
  См.: Weidhorn M. Sword and Pen: A Survey of the Writings of Sir Winston Churchill. P. 54.


[Закрыть].

Впервые Черчилль познакомился с «черным псом» еще во время своей работы в Министерстве внутренних дел. «Краски жизни на два или три года поблекли для меня, – вспоминал он этот период. – Я четко выполнял свою работу, заседал в парламенте, но черная депрессия полностью поглотила мое существо»[341]341
  См.: Moran C. Churchill at War 1940–45. P. 204.


[Закрыть]. Анализируя свое внутреннее состояние, политик однажды признается своей дочери Диане, что возможной причиной столь резкого перепада настроения послужила его работа, связанная с утверждением смертных приговоров[342]342
  См.: Soames M. Clementine Churchill. P. 78.


[Закрыть].

После ухода из Адмиралтейства он вновь погрузится в темные воды душевных терзаний. В дальнейшем мрачное настроение будет часто посещать Черчилля. Однажды он назовет смерть «хорошим подарком богов». Затем – «самым великим даром, которым Бог может наградить человека»[343]343
  См.: Documents. Vol. 12. P. 821; Moran C. Op. cit. P. 147.


[Закрыть].

Подобные высказывания, хотя и важны для понимания личности Черчилля, которой не был чужд трагизм, не должны вводить в заблуждение. Беспокойства и переживания неизбежны. «Даже монахи, полагаю я, испытывают их»[344]344
  Documents. Vol. 9. P. 1355.


[Закрыть], – считал наш герой, которому не менее близко было следующее высказывание Артура Бальфура, «часто помогавшее в разговорах с пессимистами»: «Этот свет создан исключительно отвратительно, но все же не настолько, как тот»[345]345
  См.: Черчилль У. С. Артур Джеймс Бальфур / Мои великие современники. С. 207.


[Закрыть].

С легкой руки лечащего врача Черчилля Чарльза Уилсона, 1-го барона Морана (1882–1977) в исторической литературе стала преобладать точка зрения о наличии у британского политика тяжелого депрессивного эпизода и биполярного расстройства – маниакально-депрессивного психоза. Подробное изучение документов, а также беседы с близким окружением Черчилля позволили официальному биографу сэру Мартину Гилберту (1936–2015) опровергнуть подобные утверждения. Даже термин «черный пес» на самом деле не принадлежал Черчиллю. К такому определению депрессии часто обращались няни в Викторианскую эпоху, и, вероятнее всего, политик просто позаимствовал его у миссис Эверест[346]346
  См.: Gilbert M. In Search of Churchill. P. 209–210, 212–213.


[Закрыть]. Мартина Гилберта поддерживает Мэри Соамс, которая в биографии своей матери также коснулась этой темы. Как и все нормальные люди, считает она, ее отец был подвержен перепадам настроения, но «черному псу», каким бы голодным он ни был, было не по зубам убавить активность, энергию и силу воли ее отца[347]347
  См.: Soames M. Op. cit. P. 285.


[Закрыть].

В XXI веке случаем Черчилля занялись профессиональные психотерапевты, знакомые с подробностями биографии британского политика. Наибольшее внимание заслуживает работа профессора Кэрол Брекенридж, в которой подробно проанализирована личность политика в свете основной симптоматики указанных состояний. В результате своего исследования Брекенридж пришла к выводу об отсутствии у Черчилля каких-либо психических патологий[348]348
  См.: Breckenridge C. The Myth of the «Black Dog» // Finest Hour. № 155. P. 28–31.


[Закрыть].

Не менее сомнительными выглядят распространенные заявления о психологической готовности политика к суициду. В основном они основаны на собственном признании Черчилля периода руководства МВД: «С тех пор я не люблю стоять на краю платформы, когда мимо проносится поезд. Мне также не нравится стоять у борта корабля и смотреть вниз, на воду. Еще одно мгновение, и все кончено. Всего лишь несколько капель отчаяния»[349]349
  См.: Moran C. Op. cit. P. 204.


[Закрыть].

Приведенное высказывание отнюдь не говорит о склонности к самоубийству. Суицид был противен Черчиллю. Даже в минуты отчаяния, когда чаша терпения, казалось, была переполнена и не было места надежде, он признавался, что «совершенно не желает покидать этот мир»[350]350
  Ibid.


[Закрыть]. «Никогда не отказывайся от жизни, – скажет он однажды Вайолет Бонэм Картер. – Из всего можно найти выход, кроме смерти»[351]351
  Цит. по: Bonham Carter V. Winston Churchill as I knew Him. P. 187.


[Закрыть].

Черчилль смог найти выход из того непростого душевного состояния, в котором оказался летом 1915 года. Причем помощь пришла с неожиданной стороны.

В самый разгар душевных переживаний Черчилль вместе с Клементиной и детьми удалился в снятый на летний период небольшой дом XV столетия Хоу Фарм в деревне Хэскомб, графство Суррей. Хоу Фарм был взят в аренду совместно с семьей брата, а сам Джек в этот момент пытался закрепиться под вражеским огнем на песчаных склонах Галлиполи. «Как бы я хотел, чтобы ты был с нами, – делился с ним Черчилль своими впечатлениями. – Здесь и правда восхитительная долина с прекрасным садом. Живем мы очень просто, хотя и имеем все необходимое для поддержания нормального и достойного образа жизни: горячие ванны, холодное шампанское, новые блюда и старое бренди»[352]352
  Письмо от 19 июня 1915 года. Цит. по: Gilbert M. Winston S. Churchill. Vol. III. P. 501–502.


[Закрыть].

Клементина и Гвенделин старались сделать пребывание Уинстона интересным и насыщенным. Но могла ли умиротворенная природа вернуть экс-министру душевное равновесие? Лишь отчасти. Рана политического поражения была глубока, а временной промежуток, прошедший с момента ее нанесения, – слишком мал. Уинстон с отрешенным взглядом часами бродил по ухоженным газонам; иногда он останавливался и бормотал что-то себе под нос, взмахивал руками и принимался жестикулировать, словно пытался что-то доказать невидимому собеседнику.

Необходимо было отвлечь его от грустных мыслей, переключив на другой вид деятельности. Выход предложила никогда не унывающая Гвенделин. Она увлекалась акварелью, и в один из солнечных дней, выйдя на лужайку, принялась рисовать, чем немало заинтриговала Уинстона. Слово за слово, и Гвенделин предложила ему попробовать. Черчилль взял кисть, нехотя сделал несколько мазков и поразился произошедшей перемене. Ему захотелось рисовать еще и еще. Живописные окрестности Суррея как нельзя лучше подходили для этой цели – красивый пруд с изящным поворотом, колышущиеся верхушки деревьев, дома, разбросанные по долине, стога скошенного сена, одним словом, пасторальная благодать.

Чувствуя нетерпение Уинстона, Гвенделин отдала ему набор художника своего шестилетнего сынишки. Но разве это серьезно? Черчилль хотел попробовать рисовать маслом и на холсте. «Было светло-голубое небо. Казалось бы, ну что может быть проще: смешать синий цвет с белилами и нанести на верхнюю часть холста, – описывал он свое приобщение к живописи. – Для этого не нужно обладать какими-то способностями или талантом». Он очень аккуратно начал смешивать краски, затем тонкой кисточкой нанес на холст мазок голубого цвета размером с горошину. «Я сделал вызов, хорошо продуманный вызов, но такой робкий и нерешительный, полный оцепенения и колебания, что не получил от холста никакого отклика», – скажет он позже. Вдруг раздался звук приближающегося автомобиля. Невероятное совпадение: это была супруга известного британского художника Джона Лавери (1856–1941) леди Хэзел (1886–1935). «Живопись, а что вы боитесь? – воскликнула она. – Дайте-ка мне кисть, нет, нет, побольше».

Шлепок в скипидар, а в палитру – белый, синий, и несколько резких мазков по холсту. «Это было неотразимо, – восхищался Черчилль. – Ни одна темная сила не смогла бы устоять перед страстным напором миссис Лавери. Лишь только холст беспомощно скалился перед нами. Все чары испарились, все комплексы исчезли. Я схватил самую большую кисть и набросился на жертву. Больше никогда я не испытывал страха перед холстом»[353]353
  Churchill W. S. Painting as Pastime. P. 17.


[Закрыть].

За время пребывания в Хоу Фарм Черчилль написал четыре картины. С живописью связана удивительная перемена в жизни политика. «Новое увлечение отвлекло его внимание, – констатировал Эдвард Марш. – Оно оказало успокаивающее воздействие, принеся в растерзанную душу Уинстона мир и спокойствие». «Я даже не знаю, как бы я смог пережить эти ужасные месяцы с мая по ноябрь, когда ушел из кабинета министров, если бы в мою жизнь не вошел этот новый великий интерес, завладевший моим сознанием, занявший мои руки и зрение, – признался сам Черчилль спустя годы. – В течение всего лета я рисовал самозабвенно»[354]354
  См.: Gilbert M. Op. cit. P. 502; Churchill W. S. Hobbies / Th oughts and Adventures. P. 362–363.


[Закрыть].

Княгиня Марта Бибеску (1886–1973), лично наблюдавшая за тем, как Черчилль, абстрагируясь от окружающей его действительности, растворяется в объекте своего творчества, считала, что живопись стала для ее друга, наряду с политикой и литературой, еще одним способом «постижения мира и самовыражения»[355]355
  См.: Bibesco M. Sir Winston Churchill: Master of Courage. P. 163, 164, 165.


[Закрыть]. Кроме того, с удивлением для себя Черчилль обнаружил, что, концентрируясь на холсте, он забывает обо всех перипетиях политической борьбы и произошедших с ним неприятностях. «Иногда я готов бросить почти все ради занятий живописью», – признается он своей кузине Клэр Шеридан[356]356
  Цит. по: Pelling H. Winston Churchill. P. 331.


[Закрыть].

Бросать все Черчилль, разумеется, не собирался. Неудовлетворенный бездействием, Черчилль отправился на фронт. Среди прочего он захватил с собой мольберт, холст и краски. Хладнокровные занятия живописью под носом у неприятеля произвели сильное впечатление на его сослуживцев. Сам же он все больше убеждался в том, что нашел для себя новый источник удовольствия. «Моя дорогая, ты знаешь, мне кажется, живопись станет для меня истинным наслаждением и источником вдохновения, если, конечно, я вернусь целым и невредимым», – делился он со своей супругой[357]357
  Цит. по: Soames M. Winston and Clementine. P. 179.


[Закрыть].

За время участия в боевых действиях Черчилль нарисует четыре картины. История одной из них – «Плаг-стрит» (1916, С4[358]358
  Здесь и далее вместе с годом создания картины указывается ее номер в каталоге, составленном ведущим специалистом по живописи У. С. Черчилля Дэвидом Комбсом.


[Закрыть]) – особенно удивительна. На холсте множились изображения воронок от артиллерийских снарядов. Черчилль ходил угрюмым и замкнутым. После пяти или шести дней мрачное настроение вновь сменила прежняя веселость. Удивленный подобными перепадами настроения офицер Эдмонд Хейквилл Смит (1896–1986) спросил своего командира:

– Сэр, что-то случилось?

– Меня очень беспокоило, что я никак не мог достоверно изобразить воронку от взрыва, – ответил Черчилль. – Вчера мне это удалось. Раньше мои воронки больше походили на холм или гору, но, добавив немного белого, я с удивлением обнаружил, что они принимают нужный вид[359]359
  См.: Gilbert M. Op. cit. P. 658–659.


[Закрыть].

Вернувшись с фронта домой, один из первых уикэндов Черчилль проведет в загородной резиденции генерала Яна Гамильтона (1857–1943) в Постлип-холле, графство Глостершир. С собой он захватит все необходимое для продолжения художественных экспериментов. Ставшая свидетелем его работы с холстом Джин Гамильтон запишет в дневнике: «Уинстон замечателен, очень искренен и убедителен в своей работе, рисует, словно молния»[360]360
  См.: Coombs D., Churchill M. Sir Winston Churchill’s Life Through his Paintings. P. 30.


[Закрыть].

После 1915 года живопись станет постоянной составляющей в жизни политика. Очевидцы вспоминали, что он никогда не ждал вдохновения. Он был, как Гёте, всегда готов к творчеству, и, если появлялся свободный часок, тут же погружался в живопись[361]361
  См.: McGowan N. My Years with Churchill. P. 63.


[Закрыть]. Отныне мольберты, краски, холсты всегда будут сопровождать нашего героя в многочисленных поездках и путешествиях. В каждом доме, который снимала чета Черчиллей, устраивалась студия. В своем жестком временном графике Уинстон всегда выкраивал время для занятия новым и одним из самых сильных увлечений. Черчилль рисовал везде: в министерских кабинетах и королевских резиденциях, в пустыне и на побережье, на английских равнинах и канадских озерах, на солнечных пляжах и в рыбацких деревнях.

Например, в конце марта 1920 года Черчилль отправился в поместье Мимизан с генералом Генри Роулинсоном (1864–1925) (более двадцати лет назад они вместе воевали в раскаленных песках Судана, а затем, в годы Первой мировой войны, постоянно «встречались на каждом перекрестке фортуны»[362]362
  См.: Churchill W. S. The World Crisis 1911–1918. P. 813.


[Закрыть]). Поместье Мимизан, расположенное к югу от Бордо, принадлежало их общему другу Хью Гросвенору, 2-му герцогу Вестминстерскому (1879–1953). Черчилля и Роулинсона объединяли не только прошлое и друзья, но и увлечения: охота и живопись. Генерал хорошо рисовал акварелью, а политик совершенствовался в живописи маслом. «Мы ведем здесь скромную и уединенную жизнь, посвященную исключительно верховой езде, живописи и трапезам, – сообщал Черчилль Клементине о своем отдыхе в Мимизане. – Сегодня вечером мы с нового места делали зарисовки озера». Уинстон жаловался, что ему очень тяжело дается изображение деревьев, которые у него получались «монотонными»[363]363
  См.: Soames M. Op. cit. P. 223.


[Закрыть]. Обратившись за помощью к специалисту, ему удастся передать чередование сосен. Одну из картин, выполненных в поместье герцога Вестминстерского – «Вид Мимизана» (1920-е, С62), – Черчилль впоследствии подарит фельдмаршалу Бернарду Монтгомери (1887–1976)[364]364
  См.: Coombs D., Churchill M. Op. cit. P. 46.


[Закрыть].

Однако не всегда занятия живописью проходили столь же безобидно, как в Мимизане. В марте 1921 года, во время конференции в Каире, Черчилль решил посетить пирамиды. К ним он отправился на верблюдах вместе с супругой, Лоуренсом Аравийским (1888–1935) и Гертрудой Белл (1868–1926). «Во время посадки на верблюда мистер Черчилль потерял равновесие и упал на землю, – сообщает корреспондент Palestine Weekly. – Несмотря на рану, полученную в результате падения, он продолжил путешествие и даже умудрился сделать несколько набросков пустыни Сахара»[365]365
  См.: Gilbert M. Op. cit. Vol. IV. P. 556.


[Закрыть].

Эта поездка в Египет могла закончиться гораздо хуже, чем неловкое падение с верблюда. Черчилль, занимавший пост министра по делам колоний, был крайне непопулярен у местного населения. Его поезд закидывали камнями, а передвижения на автомобиле встречали громкими криками и бранью. Черчилль обращал на все это мало внимания. Он демонстративно останавливался на приглянувшихся ему улицах и начинал рисовать, попутно объясняя сопровождавшим его генералам, что никогда не следует бросать живопись. Говорил же он обычно так громко, что военных гораздо больше волновали вопросы безопасности, нежели искусства.

Единственным периодом, когда Черчилль приостановил занятия живописью, стала Вторая мировая война. Он по-прежнему часто брал с собой все необходимое для живописи, но настроение, а также постоянный цейтнот мало способствовали творчеству[366]366
  См.: Coombs D., Churchill M. Op. cit. P. 163.


[Закрыть]. Исключение будет сделано лишь в январе 1943 года. После завершения конференции в Касабланке Черчилль обратился к президенту США Франклину Рузвельту (18821945): «Вы не можете, побывав в Северной Африке, не посетить Марракеш. Давайте проведем там пару дней. Я должен быть с вами, когда вы увидите, как заходит солнце за снежные хребты Атласских гор». Президент согласился. Они пересекли пустыню на джипах и после пяти часов езды остановились на вилле, арендуемой американским вице-консулом Кеннетом Пендаром у «американской леди» миссис Тэйлор. Для охраны высокопоставленных гостей были предприняты специальные меры безопасности. На всем пути следования – двести сорок километров – были выставлены военные патрули. С воздуха безопасность обеспечивала военная авиация[367]367
  См.: Churchill W. S. The Second World War. Vol. IV. P. 621–622.


[Закрыть].

Разместившись на вилле, британский премьер направился на крышу. Туда же подняли коляску с президентом США. Черчилль и Рузвельт сидели рядом, наблюдая за величественным заходом солнца. Это был момент спокойствия и тишины среди ужасов мировой войны. «Самое красивое место на нашей планете», – прошептал Черчилль[368]368
  См.: Moran C. Op. cit. P. 99.


[Закрыть].

На следующий день Рузвельт покинул виллу. Черчилль же телеграфировал супруге: «Погода прекрасная. Я собираюсь немного порисовать. Мой друг уехал. Все признали, что я не переоценил красоту этого места»[369]369
  Цит. по: Soames M. Op. cit. P. 476.


[Закрыть]. Картина (1943, С381), написанная им в тот день, станет единственной в его творчестве за все шесть лет Второй мировой. Черчилль подарит ее Рузвельту в память об их совместном наблюдении за заходом солнца.

«Многие думают, что живопись для сэра Уинстона была увлечением для коротания времени в отставке, – писал в своих мемуарах камердинер политика Норман Макгован. – Но это совершенно не так»[370]370
  McGowan N. Op. cit. P. 61.


[Закрыть]. Очевидцы свидетельствуют, что Черчилль очень основательно подходил к занятиям живописью. Его выход на пленэр представлял собой едва ли не театральное зрелище. Сначала появлялись садовники – кто нес холст и подрамник, кто кисти и палитру, кто тюбики и мастихин. За ними следовал сам художник в легкой широкополой шляпе и с сигарой во рту. Оценив пейзаж, он давал указание разместить мольберт и поставить зонт, а иногда и несколько зонтов для защиты от солнца. Когда все приготовления заканчивались, Черчилль оставался один и приступал к работе. Живопись была единственным его увлечением, в котором он был немногословен. «Уинстон рисует молча и завороженно, напряженно всматриваясь в пейзаж, который намеревается перенести на холст», – вспоминала Вайолет Бонэм Картер[371]371
  Bonham Carter V. Op. cit. P. 465. См. также: Coombs D., Churchill M. Op. cit. P. 152.


[Закрыть].

Хотя Черчилль никогда не считал себя великим художником, его целеустремленность и трудолюбие в этой области были не менее впечатляющи, чем за письменным столом. Инспектор Вальтер Томпсон (1890–1978), на протяжении тридцати лет отвечавший за безопасность политика, был глубоко потрясен привязанностью Черчилля к этому хобби: «Я не раз сопровождал его во время живописных каникул, и интенсивность, с которой он подходил к своему увлечению, меня всегда удивляла. Мистер Черчилль мог начать рисовать ранним утром и продолжать с небольшим перерывом на ланч до семи вечера. И когда в конце рабочего дня я очищал его палитру, она выглядела словно собранные вместе пятьдесят радуг»[372]372
  Цит. по: Coombs D., Churchill M. Op. cit. P. 134.


[Закрыть].

Известный теоретик искусства Эрнст Ганс Гомбрих (1909–2001) считал, что в определенной степени Черчиллю повезло с эпохой. Его любовь к художественному творчеству пришлась на время, когда постулаты академической живописи немного отступили. В XVIII и большей части XIX века академическое искусство предъявляло достаточно жесткие требования, например, в части световых решений. Любители могли рисовать акварелью, но масляная живопись по большей части была им недоступна. С появлением импрессионизма ситуация изменилась. Выйдя из студий и начав рисовать на природе, художники «разрушили систему градации света». Но их искусство не было проще. Они добились больших успехов в исследовании световых эффектов, а создаваемые ими шедевры потребовали такой же «тренированности глаз, какая традиционно требовалась от рук». Кроме того, они привнесли в искусство «спонтанность, дерзость и свежесть взгляда»[373]373
  См.: Gombrich E. H. Winston Churchill as Painter and Critic // The Atlantic. Vol. 215. P. 91.


[Закрыть].

Сам Черчилль, рассказывая о своем увлечении живописью, указывал, что до первых опытов в Хоу Фарме он обладал весьма скромным художественным опытом. «Достигнув сорокалетнего возраста, я ни разу не держал в руках кисти или карандаша, – признавался он, – а на сам процесс создания картин смотрел, как на сокровенную тайну, с почтением относясь даже к тем, кто рисовал мелом на мостовой»[374]374
  Churchill W. S. Painting as Pastime. P. 14.


[Закрыть].

Черчилль лукавил. Во-первых, живописью увлекалась его мать. Больших успехов она не достигла, но рисовала достаточно хорошо, чтобы одну из своих картин направить на выставку Ирландского общества изобразительных искусств[375]375
  См.: Sebba A. American Jennie. P. 156.


[Закрыть].

Во-вторых, Уинстон проявил интерес к рисованию еще в начальной школе, Сент-Джордже и Брайтоне. Обширную переписку с матерью он украшал многочисленными рисунками. К примеру, очень забавно выглядит рисунок прямого, как на плацу, торса – таким образом мальчик ответил на упреки леди Рандольф, журившей его за сутулость. Поступив в Хэрроу, Черчилль выбрал рисование в качестве дополнительного предмета. «Я очень обеспокоен изучением рисования, – делился он с матерью. – Папа сказал, что учиться пению – пустая трата времени, поэтому я переключился на живопись. Правда, мистер Дэвидсон[376]376
  Классный руководитель У. С. Черчилля Генри Оливер Дэвидсон.


[Закрыть] сказал мне, что одно дело – „брать уроки“ живописи и совсем другое – „научиться рисовать“, поэтому я намерен заниматься полтора часа в неделю. Если мне удастся, то возьму еще один час с армейским классом. Тогда я вполне смогу овладеть этим предметом»[377]377
  См.: Documents. Vol. 1. P. 92–96, 97–99, 197; Sandys C. From Winston with Love and Kisses. P. 147.


[Закрыть].

Через полтора месяца Уинстон сообщит, что получает от рисования удовольствие и научился изображать небольшие пейзажи и мосты[378]378
  См.: Documents. Vol. 1. P. 201.


[Закрыть]. Он рассчитывал, что умение рисовать принесет ему дополнительные баллы при поступлении в Сандхёрст. Однако его планы оправдаются лишь частично. Только во время третьей попытки, которая, как известно, окажется удачной, он наберет по рисованию 339 баллов из возможных 500[379]379
  См.: Churchill R. S. Winston S. Churchill. Vol. I. P. 180, 186, 193.


[Закрыть].