Текст книги "Российский анархизм в XX веке"

Высказывавшееся некоторыми социалистами и анархистами мнение о том, что война была развязана с целью предотвратить обострение межклассовых противоречий и назревающую революцию, встретило скептические возражения. Так, А. Ге писал: «Это – довод очень несерьезный: если бы в момент начала войны рабочий класс находился на той ступени социальности, внутренней революционной дисциплины и классовой организованности, когда социальная революция действительно может стоять перед миром, как задача завтрашнего дня, то вообще никакая война не была бы возможна»⁸²⁰.

Анализируя причины раскола рабочего и революционного движения, массового подъема шовинистических настроений, как одного из источников войны, герои нашего исследования выводили их причины и из области культуры, связывая с широким распространением националистической идеологии, насаждением «государственнического сознания»⁸²¹. «Результатом этого было механическое вовлечение в войну и некоторой части революционного рабочего класса, поддавшейся сентиментальному доводу об оборонительном характере войны»⁸²², – писал Ге. Так или иначе, ответственность возлагалась на социал-демократов в целом. Причиной выбора большинством социал-демократических партий шовинистической позиции считался «буржуазно-реформистский» и государственнический характер их политического курса, проводимого в жизнь на практике⁸²³. Так, ссылаясь на решения Базельского конгресса II Интернационала 1912 г., авторы «Рабочего знамени» утверждали, что уже в то время перед лицом угрозы общеевропейской войны лидеры социал-демократии уклонились от решения «призвать рабочий класс к решительному, активному протесту, к действию против излюбленной ее сердцу буржуазии». Отсюда делался вывод, что руководствуясь логикой «классового сотрудничества», руководство социалистических партий в то время предполагало, «что в случае войны пойдет вместе со своей национальной буржуазией»⁸²⁴.

Истоки шовинистической позиции большинства социал-демократов анархисты-интернационалисты выводили и из марксистской идеологии. Так, А. Ге и И. Гроссман указывали, что признание необходимости существования национальных государств и тезис о высоком уровне развития производительных сил, как основном условии наступления социалистического строя, автоматически предполагают признание прогрессивного характера поддержки капиталистического «отечественного производства». Подобная логика привела социал-демократию к союзу с национальной буржуазией вплоть до защиты агрессивной внешней политики, в том числе – вступления «своего» государства в войну⁸²⁵. Это объяснимо, утверждал Ге, поскольку в условиях капиталистического строя периодические кризисы перепроизводства делают необходимым обеспечение колониальных рынков сбыта, а следовательно – борьбу за передел колоний⁸²⁶. В то же время патриотическая риторика Кропоткина и других анархистов-оборонцев представлялась как нечто, идущее вразрез с основополагающими принципами анархизма: «социал-демократическое грехопадение, логически вытекая из практики классового сотрудничества, отнюдь не противоречит общей политической концепции социал-демократии, а является ее логическим продолжением и завершением; грехопадение же анархическое, идя вразрез с общеанархической концепцией, представляет собой лишь очень прискорбное частное явление, которое, не будучи для анархизма характерным, не может быть и симптоматическим»⁸²⁷.

Жестко критиковавшие социал-демократов представители интернационалистского крыла анархистов не были склонны замыкаться в собственной среде, выражая сочувствие позиции К. Либкнехта, Р. Люксембург и В. Ленина⁸²⁸. Характерно и то обстоятельство, что Ге, анализируя развитие колониальной и империалистической политики великих держав, в своих работах ссылался на труды К. Маркса⁸²⁹. Но были и те, кто сохранял традиционный скептицизм по отношению к социал-демократам. Так, в апреле 1915 г. на страницах изданного А. Карелиным рукописного листка «Страна полночи» один из авторов намекал на неискренность антивоенных выступлений единомышленников К. Либкнехта⁸³⁰.

Ведущие публицисты антивоенного крыла российских анархистов, как и их единомышленники в странах Европы и Америки, выдвинули лозунг революции, призванной остановить войну. «Освобождение трудящихся достигается не путем поражения, под правительственными знаменами, германского милитаризма, а путем народного восстания, которое опрокинет все централизованные государства и вместе с ними все милитаризмы»⁸³¹, – утверждал один из анархистских публицистов. «В военное, как и в мирное время, у нас только одна цель – Анархия – и только один лозунг – Революция. Этот лозунг – единственный, обеспечивающий победу дела рабочих над капиталом»⁸³², – заявляла редакция «Рабочего знамени». «На войну, на голод, на ненасытную алчность капиталистов у трудящихся есть лишь один действительный ответ – революция», – писал Волин⁸³³.

Критике была подвергнута позиция, связанная с ожиданием экономического истощения воюющих государств как фактора перехода к миру. Так, Волин указывал, что обе стороны, особенно Германия, эффективно решают хозяйственные проблемы, используя методы государственного регулирования производства, распределения ресурсов и организации потребления. В силу этого экономический кризис может наступить после окончания мировой войны, как следствие сокращения объемов военно-промышленного комплекса⁸³⁴. Предпосылками революции, полагал он, являются развитие революционного сознания трудящихся и рост антивоенных настроений, а ее средством – массовые социальные движения⁸³⁵.

Говоря о перспективах социальной революции, анархисты предполагали, что одним из последствий войны станет разочарование трудящихся в социал-демократических партиях, дискредитированных сотрудничеством с правящими кругами. В результате наступит «отрезвление масс от навеянного им буржуазией и социал-демократией государственнического гипноза» и «перемещение народного сознания в сторону антигосударственности»⁸³⁶. Редакция «Рабочего знамени» предполагала, что последствием войны станет «начало массовой борьбы против Государства и Капитала, начало массовой борьбы за Анархию»⁸³⁷.

Однако в вопросе о характере социальной революции можно обнаружить определенные разногласия. Среди анархистов преобладала точка зрения о немедленном воплощении в жизнь анархо-коммунистической общественной модели. Так, Музиль утверждал, что уже в ходе ближайшей революции необходимы «разрушение всех учреждений, составляющих настоящий буржуазный порядок», а также «создание самостоятельной и вольной организации освобожденных масс на место разрушенного государственного строя»⁸³⁸. Одна из сотрудниц «Набата» конкретизировала эту позицию, предполагая, что социальная революция завершится созданием «Трудового Союза (Конфедерации) Народов Европы на основах анархического коммунизма, […] к которой постепенно примкнули бы подобные же Конфедерации других континентов, чтобы слиться в одну общую Трудовую Конфедерацию Человечества без границ между народностями»⁸³⁹. В том же духе высказывалась редакция «Рабочего знамени»: «Анархия – наша цель, Революция – наш лозунг. С этим единственным лозунгом должны мы идти в народные массы, его должны мы нести и в войска»⁸⁴⁰.

Свой анализ перспектив социальной революции предложил и В. Волин, полагавший, что неизбежным последствием ее победы в нескольких или одной из воюющих стран станет революционная война против империалистических государств. «Прежде всего, и скорее – революция, а затем или заодно с тем – революционная освободительная война против всех видов насилия и против всех его носителей, русских, немецких и иных», – писал он⁸⁴¹. Волин фактически предугадал, в самых общих чертах, ход событий в 1917–1918 гг. в России и Германии⁸⁴². Оценивая ситуацию осени 1915 г. и проводя аналогию с событиями русско-японской войны, он указывал на поражения, как обстоятельства, благоприятные для развития социального недовольства, а как следствие – и массового революционного движения. «Россия в настоящее время терпит, по-видимому, окончательное и решительное поражение, и […] в связи с таковым, внутри страны растет недовольство, начинается брожение, напоминающее по своему характеру, „смутное время“ 1904-[19]05 годов. Пусть ужас охватывает при мысли о той цене, какую платит русский народ истории за счастье быть еще раз побитым в войне… Поражения и их последствия могут, должны дать новый толчок русской революции… И на этот раз, если только революция начнется, она будет иметь серьезные шансы на успех»⁸⁴³. Возможность аналогичного развития событий он рассматривал и в отношении Англии и Франции, полагая, что все же победа Германии вызовет рост милитаристских и империалистических тенденций в ее внутренней и внешней политике. В силу этого, после поражения России и начала революции, исторически необходимым становится военное поражение Германской империи, ведущее, в свою очередь, к революционному взрыву на ее территории⁸⁴⁴.

Описывая в этом контексте перспективы революционных процессов, Волин выражал надежды, что затем империалистическая война превратится в социально-освободительную и антиимпериалистическую, вызвав революционную волну во всех воюющих странах. Россия, таким образом, рассматривалась как потенциальный очаг мировой анархической революции⁸⁴⁵. Анархисты, полагал Волин, в этой войне должны были придерживаться своих традиционных лозунгов и целей, стремясь к наиболее полному воплощению в жизнь идеалов анархического коммунизма: «революция и борьба революционного народа со всеми видами господства и насилия, вплоть до возможного максимума достижений»⁸⁴⁶.

Вместе с тем события Первой мировой войны заставили ряд анархистских публицистов изменить взгляд на перспективу социальных преобразований. Неспособность рабочих организаций предотвратить мировую войну, бессилие революционного синдикализма делали актуальными изменения в постановке целей, стратегии и тактике этого движения. Так, Гогелия и Ге пришли к отрицанию организационной роли профсоюзов в формировании анархо-коммунистических отношений. Поскольку профсоюз вырастает из реалий классового капиталистического строя, он должен прекратить свое существование в процессе социальной революции. Функции организаторов производства на коммунистических началах должны принадлежать новым структурам, которые возникнут уже в период революционных перемен⁸⁴⁷¹. «Синдикат, прежде всего орган борьбы с капиталистическим строем в рамках капиталистического же строя; синдикат […] есть порождение капитализма; это два явления, связанные между собою как причина и следствие, – исчезает причина, должно исчезнуть и следствие»⁸⁴⁸², – писал Гогелия. За массовыми революционно-синдикалистскими профсоюзами он оставлял лишь роль среды для пропаганды анархистских идей, «в которой неустанная сознательная пропаганда вырабатывает сознательных борцов за лучшее будущее»⁸⁴⁹³. Отмечая вырождение анархистского руководства ВКТ в профсоюзную бюрократию, Гогелия пришел к выводу о несовместимости занятия руководящих постов в синдикатах с взглядами анархиста⁸⁵⁰⁴. Он полагал, что анархисты должны оставаться лишь рядовыми активистами⁸⁵¹⁵.

Ге заявил, что синдикат вообще не может играть роли организации для борьбы с капиталистическим строем, поскольку он ведет борьбу «лишь с отдельными предпринимателями в узких рамках своей профессии»⁸⁵²⁶. Отрицал он и ведущую роль рабочего класса в социальной революции, которая совершается не рабочими, «а более широкой категорией – народом». В итоге Ге пришел к выводу, что борьба с капиталистическим строем есть борьба политическая и поэтому «синдикатами вестись не может, ибо синдикаты – организация не политическая, а экономическая»⁸⁵³⁷. И. Гроссман, не отрицая выводов о роли синдикатов, сделанных Гогелией, выступал за создание в профсоюзах «активной оппозиции», на основе которой должны быть созданы анархические синдикаты⁸⁵⁴⁸.

Позиция этих авторов, получивших наименование «критических синдикалистов», вызвала острую критику со стороны «Голоса труда», от имени которого выступили Фишелев и Волин. Именно Лев Фишелев в статье «О революционном синдикализме» обосновал необходимость полного слияния анархистского движения с революционно-синдикалистскими профсоюзами, рассматривая последние как магистральное направление деятельности анархистов. «В то время как старая школа настойчиво отграничивает анархизм от революционного синдикализма (понимая последний термин не только как мировоззрение, но и как формулу рабочего движения), мы, анархо-синдикалисты, видим в революционно-синдикалистском движении или, точнее говоря, в организованном экономическом движении, отвергающем парламентскую технику и принявшем в качестве основания своей тактики прямое действие, – ту единственную силу, которая одна может осуществить социальную революцию в более или менее ярко выраженном анархическом, антигосударственном направлении»⁸⁵⁵¹, – писал Фишелев. Он утверждал, что «рычагом социального переворота являются революционные, автономные и беспартийные организации на экономической основе»⁸⁵⁶², революционный синдикализм же является единственной стратегией борьбы, которая может привести к установлению анархического коммунизма. Вместе с тем Фишелев считал, что синдикат, как организация, объединяющая пролетариат, должна оставаться формально беспартийной⁸⁵⁷³.

Авторы «Голоса труда» отрицали необходимость отдельной от синдикатов политической организации анархистов. Так, Волин полагал, что в случае сохранения чисто анархистской «партии» вне профсоюза, анархизм останется учением «чисто идейных кружков и групп», занимающихся пропагандой идеала⁸⁵⁸¹. Для того чтобы создать широкую социальную базу, анархисты должны сделать своей единственной организацией профсоюзы, отказавшись от такой организационной формы, как группа и федерация: «наши организации – массовые революционные союзы рабочих и крестьян, построенные на основе их экономические интересов»⁸⁵⁹². В этом и заключалось новаторство идей Волина и Фишелева по отношению к предшествующей анархо-синдикалистской теоретической традиции в России.

В отношении «беспартийности» синдикатов позиция некоторых анархо-синдикалистов отличалась от точки зрения Волина и Фишелева. Так А. Аникст писал о том, что успешная анархистская социальная революция возможна лишь в том случае, если революционно-синдикалистские организации будут «проводить анархические принципы классовой борьбы», а большинство их членов примет идеи анархо-коммунизма⁸⁶⁰³. Термину «анархо-синдикализм» Аникст дал определение как «рабочий анархо-коммунизм»⁸⁶¹⁴. Это означало, что профсоюзы должны были официально признать в качестве цели своей борьбы анархо-коммунистический строй, а ее средством – выступления рабочих на основе борьбы за собственные социально-экономические интересы. Аникст, хотя и признавал необходимость вступления всех анархистов в революционно-синдикалистские профсоюзы, но допускал возможность их раскола в случае невозможности перехода на анархо-синдикалистские позиции⁸⁶²⁵.

В 1915–1916 гг. Фишелев сформулировал, в завершенном варианте, свою концепцию переходного этапа на пути к анархическому коммунизму. Необходимость данного этапа он связывал с недостаточно широким распространением анархистских идей среди рабочих и крестьянства. «Осуществлению коммунистического анархизма, – полагал Фишелев, – должен предшествовать период федералистическо-синдикалистской реорганизации общества»⁸⁶³. Его началом станут одновременный захват предприятий федерацией синдикатов и «коммуналистический переворот» (городские восстания наподобие Парижской коммуны). Руководство экономикой в странах, охваченных революцией, перейдет в руки «федерации профессиональных союзов», осуществляющих «диктатуру пролетариата». «Государственный элемент» сохранится, но государство, лишенное «главной исторической функции – защиты капиталистической и крупно-землевладельческой собственности», сохранит лишь задачу «политического объединения граждан»⁸⁶⁴. Оно будет существовать в форме «самого широкого политического федерализма» – «европейской федерации вольных городов и вольных общин, которая, – хотя еще далеко не является отрицанием принципов государства и политической формы общежития, – во всяком случае стремится к разрушению современных централистических государственных форм»⁸⁶⁵.

Дальнейшие преобразования, связанные с переходом «к полному проведению коммунистических принципов в экономических отношениях», должны были привести к вытеснению государственных элементов⁸⁶⁶. Прогнозируя приближение революции в России, Фишелев указывал, что в условиях отсутствия массовых профсоюзов, как и в 1905 г., центром организации сил пролетариата станут Советы рабочих депутатов, организованные в революционно-синдикалистском духе⁸⁶⁷. Взяв в свои руки как организацию производства и потребления, так и политическую власть, Советы начнут перестройку общества на анархо-коммунистических началах.

Предполагалось, что организующей силой международной анархистской социальной революции станет новый, «революционный Рабочий Интернационал», основанный на анархо-коммунистической программе и тактических принципах синдикализма, синтезе антикапиталистических и анархистских идей⁸⁶⁸. Вместе с тем публицисты антивоенного крыла анархистов проявляли интерес к культурно-политическим факторам революции. Так, И. Гроссман полагал, что события Первой мировой войны поставили задачей более подробное изучение психологии масс, без которого в будущем невозможно будет успешно решить вопрос о средствах и методах социально-политической борьбы⁸⁶⁹.

Герои нашей книги не исключали вариант исхода войны, связанный с победой одной из воюющих коалиций⁸⁷⁰. Так, Ге в полемике с одним из анархистов-оборонцев предрекал в случае победы одной из сторон всплеск милитаризма и торжество реваншистско-шовинистических идей, ведущие к новым войнам: «сейчас уже с достаточной ясностью определилось, что если эта война окончится по воле ведущих ее государств, то не умрет ни идея реванша, ни хищническая империалистская политика, ни милитаризм. Наоборот, все эти прелести расцветут в еще большей мере, – в такой, какая никому из нас никогда и не снилась»⁸⁷¹. Расцвет реваншистских настроений, на почве которых в потерпевшей поражение Германии пришли к власти нацисты, подтвердил справедливость этих выводов.

Среди идеологов антивоенного крыла анархистов получили распространение идеи космополитизма, предполагавшие постепенное превращение человечества в единый культурный организм при отмирании национальных различий. Основным препятствием этому процессу считалось существование государства и капиталистических отношений. Наиболее последовательно обоснование этих идей представил А. Ге. Патриотизм рассматривался как разновидность националистической идеологии, содержанием которой является «преимущественная любовь к своему Государству, как к высшей социальной и материальной ценности, в сохранении которой заинтересованы одинаково все граждане»⁸⁷². Этому мировоззрению противопоставлялась идеология «рабочего интернационализма», содержанием которой являлись идеи о непримиримости интересов рабочих и буржуазии и космополитическое «солидарное стремление к уничтожению всех без исключения отечеств»⁸⁷³. По мнению Ге, патриотическая позиция социалистов являлась логическим следствием признания ими права наций на самоопределение⁸⁷⁴. Более того, касаясь вопроса о взгляде социал-демократов на целостность государственных границ, защиту независимости национальных государств, он определял их позицию как националистическую: «Но как только речь заходит о внешней политике, о вопросах общегосударственного значения, об общенациональных ценностях, о спасении своей национальной культуры и своего национального производства, – социал-демократия совершенно сливается с буржуазным государством, становится националистичной»⁸⁷⁵. В идеологии национальных движений Ге видел потенциально шовинистические элементы: «Они никогда не стремятся к коренному перевороту социальных отношений, никогда не ставят себе антикапиталистических, антигосударственных целей; наоборот, они стоят на капиталистической и государственной точке зрения. […] Всякое национальное движение заключает в себе потенциальные элементы для того, чтобы со временем стать националистическим»⁸⁷⁶.

Он полагал, что сама основа существования этнических культур исчезает, уступая место процессам «интернационализации всех культурных ценностей и культурной ассимиляции всех цивилизованных народов». На основе «постоянного взаимодействия […] первоначально различных национальных культур, из общения между собой различных народов, переносивших друг другу свои обычаи, свою религию и литературу, свои знания и технику», проходит процесс формирования единой общемировой культурной общности, который можно считать «в основных чертах почти завершенным». Большое внимание при анализе процессов «интернационализации» Ге уделял развитию средств связи и путей сообщения (железных дорог, трансокеанских плаваний, почтово-телеграфных линий). Основной фактор, препятствующий широкому культурному синтезу как средству преодоления националистических настроений в обществе, он видел в неравномерном доступе различных слоев населения к достижениям современной культуры, используемым правящими кругами в интересах укрепления капиталистического строя. В качестве альтернативы Ге предлагал противопоставить национализму «эгалитарную культуру», цель которой – «освобождение всех культурных ценностей от цепей капитализма, обобществление и культурный расцвет всех народов в условиях свободного коммунистического общежития»⁸⁷⁷.

Вместе с тем среди сторонников антивоенной позиции были и те, кто разделял логику национально-освободительных движений. Подобный взгляд был характерен для Гогелии, исходившего даже из идей грузинского национализма. Разоблачая завоевательные устремления элит Антанты, он обвинял правительство России в стремлении уничтожить грузинский народ с помощью армянской миграции: «После присоединения Россией Армении […] начнется громадная эмиграция армян в Грузию, к центру промышленности, усилится искусственное перепутывание народов, так усердно практикуемое царской Россией с давних пор […] Грузин ждет от „освободителя“ народов несчастье, постигшее евреев, – потеря территории»⁸⁷⁸.

Не были свободны некоторые из интернационалистов и от проявлений франкофильства, уходящего корнями в противостояние Бакунина и Маркса. «Нечего и говорить, – признавался, например, А.А. Карелин в первые месяцы войны, – что наши симпатии на стороне французов». При этом он делал оговорку, что не является оборонцем, поскольку «уверен, что, кто бы ни победил, – все равно, – ярмо милитаризма будет тяготеть над Европой, пока не восторжествуют наши идеи»⁸⁷⁹. Интересно отметить, что сам Карелин выступил за примирение с анархистами-оборонцами. Фактически признавая в письме к Кропоткину его правоту, он объяснял свою позицию конъюнктурными мотивами и стремлением быть в авангарде революционного движения: «Я читал, дорогой учитель, Ваши письма о войне, видел всю силу Ваших доводов… Но… если бы мы – я с товарищами встали на Вашу точку зрения, некому было бы нести наши черные знамена в повседневной борьбе, которая начнется тотчас после войны»⁸⁸⁰. В 1916 г. Карелин открыто оправдывал позицию оборонцев: «П.А. Кропоткин, ни в чем не изменяя своих воззрений, принял современную войну как такое явление, которому мы не можем помешать и из которого должны извлечь как можно бóльшую пользу… Протестуя против войны, можно прийти к убеждению, что надо участвовать в ней… Единомышленники П.А. Кропоткина берут ружье и идут на немцев, так как уверены, что победа немцев на столетие задержит торжество нашего учения, т. е. не будет меньшим злом, чем смерть любого из нас!»⁸⁸¹

В основном же интернационалисты открыто утверждали равноценность национальных культур с точки зрения близости той или иной страны к осуществлению идеалов свободы и социальной справедливости. Так, А. Ге в своем ответе П. Кропоткину писал: «В чем же преимущества франко-английской культуры над германской? Разве она гарантирует рабочим „равенство на деле“, к которому стремилась французская революция? […] А разве в франко-английской культуре хоть на один золотник больше экономического равенства и справедливости, чем в германской?»⁸⁸² Интернационалисты разоблачали использовавшийся в пропагандистской риторике оборонцев тезис о Первой мировой войне как противостоянии антагонистичных типов национальных культур. Весьма характерно, с этой точки зрения, высказывание А. Ге: «Противопоставление культур и „научный“ анализ их должны были служить как сторонникам Тройственного согласия, так и сторонникам Тройственного союза для теоретического обоснования их симпатий»⁸⁸³.

Вместе с тем очевидно неприятие интернационалистами идеи анархистов-оборонцев о защите царской России, в том числе и во имя спасения демократических Англии и Франции. Необходимость сотрудничества с ненавистным царским режимом была последней каплей, подтачивавшей аргументацию оборонцев. Наиболее ярко протест против этого аргумента выразил Гогелия: «Анархист, ни тайно, ни явно, не может сочувствовать никакому предприятию, в котором замешана царская Россия. С царской Россией нас никто не может примирить, свою ненависть к царской России мы никому не можем принести в жертву, ни Франции, ни Англии. Царская Россия душит у себя всякое проявление свободы»⁸⁸⁴.

Идеи интернационалистов выражали периодические издания русской анархистской эмиграции «Голос труда» (Нью-Йорк, 1911–1917 гг.), «Набат» (1914–1916 гг., Женева), «Рабочее Знамя» (1915–1917 гг., Лозанна), «Рабочая Мысль» (Нью-Йорк, 1916–1917 гг.), «Восточная Заря» (Питтсбург, 1916 г.). Они обеспечили популяризацию, широкое распространение, а в итоге и преобладание антивоенной позиции, как в среде анархистской эмиграции, так и в подпольных организациях на территории России. Иногда на страницах «Набата» и «Голоса труда» на правах полемики помещались статьи П.А. Кропоткина, М.И. Гольдсмит и др. авторов оборонческого лагеря⁸⁸⁵.

Под влиянием антивоенного крыла российских анархистов оказались крупнейшие организации эмиграции и прежде всего ФСРР. Как пишет Лазарев, под влиянием антимилитаристских статей, печатавшихся в «Голосе труда», члены ФСРР отказывались от постановки на военный учет и уклонялись от набора в американскую армию, подвергаясь за это арестам и тюремному заключению (в некоторых случаях – до 5-10 лет)⁸⁸⁶.

Интернационалисты и контролировали печатные органы анархистской эмиграции в Европе – газету «Рабочее Знамя» и журнал «Набат». В марте 1915 г. Карелин выпустил один номер листка «Страна полночи». В отличие от «Голоса труда», эти издания выходили нерегулярно и нечасто переправлялись в Россию. К тому же, как вспоминала Л.В. Иконникова-Гогелиа, уже в 1914 г. французская полиция имела список русских антимилитаристов. 3–4 августа, после объявления мобилизации, среди них были проведены аресты и обыски с изъятием бумаг⁸⁸⁷. В середине августа 1916 г. репрессиям за пропаганду против войны подвергся Волин: после ареста он был под охраной полицейских этапирован из Парижа в концентрационный лагерь для интернированных, где провел несколько месяцев и был затем выслан за пределы страны. В августе 1916 г. он выехал в США⁸⁸⁸.

Эмигрантские группы распространяли антивоенные листовки. В апреле 1915 г. женевский «Набат» выступил с прокламацией «1-го мая. Граждане!». В 1916 г. появилось еще 5 листовок: «Протест» (Цюрихский «Рабочий мир»), «На злобы дня» и «Ответ» (Женева), «Протест» (Париж), «Ко всем угнетенным»⁸⁸⁹. Последняя прокламация была отпечатана в октябре-ноябре 1916 г. в различных типографиях Стокгольма⁸⁹⁰.

Агитируя против войны, активисты ФСРР организовывали лекционные туры и диспуты с оборонцами (социал-демократами и эсерами). В конце 1915 г. Н. Мухин читал лекции в Чикаго и Кливленде, а в марте 1916 г. его выступление на тему «Война, патриотизм и отечество» слушали в Детройте и Рочестере. В начале сентября 1915 г. Лазарев разъяснял в Детройте «Отношение П. Кропоткина к европейской войне». Осенью 1916 г. ФСРР организовала для Райвы «лекционный объезд» через Бриджпорт, Честер, Кливленд и Детройт, где он рассказывал о ходе войны и планах по созданию нового Интернационала. В ноябре 1916 – январе 1917 г. Волин читал лекции об анархизме, синдикализме, войне и всеобщей стачке в Кливленде, Чикаго и Детройте⁸⁹¹.

Важным направлением деятельности эмигрантов стала переправка агитаторов и литературы в Россию, связи с которой в военное время прервались. В сентябре 1915 г. редакция «Рабочего знамени» объявила о сборе средств на эти цели⁸⁹². Н.И. Петров-Павлов, в 1915 г. поселившийся в принадлежавшем Японии Дайрене, вблизи от российской сферы влияния в Маньчжурии, в 1915 г. через Харбин, моряков Добровольного флота и военных судов из Владивостока переправлял в Россию издания анархистской эмиграции. Только в 1915 г. он сумел переслать часть тиража журнала «Набат», брошюры «Новое Евангелие» и «За мир». Регулярно переправлял он через границу и газету «Голос труда»⁸⁹³. В петрограде анархистские издания получали через Архангельск (вероятно, при помощи матросов торговых судов)⁸⁹⁴. По сведениям Лазарева, в 1915 г. редакция «Голоса труда» создала несколько групп для пропаганды в России. Весной 1916 г. некоторые их участники отправились на родину для распространения газеты и установления связей⁸⁹⁵. В ноябре 1916 г. ротному писарю 28-го запасного пехотного батальона Щербаненко прислали из Америки в Харьков брошюру «Кому служит солдат», призывавшую к отказу от военной службы⁸⁹⁶. Агитационные материалы поступали и через действовавший в Нью-Йорке Анархический Красный Крест (АКК), с 1913 г. осуществлявший сбор и отправку средств заключенным и ссыльным анархистам в 25 населенных пунктах. Благодаря ему в тюрьмы и места ссылки удалось передать анкету с просьбой дать оценку событиям Первой мировой войны. Впоследствии результаты опроса, выявившие антивоенные настроения большинства заключенных, были опубликованы⁸⁹⁷.

Эмигранты оказывали помощь дезертирам из России. Наладил ее Петров-Павлов. Собрав на своей квартире 17 чел. (5 беглых политкаторжан и 12 дезертиров), он основал «Дайренскую коммуну», целью которой была организация взаимопомощи среди беглецов из России, их просвещение относительно условий эмиграции и поиск средств для переправки в Австралию, Америку и Японию. Дом для коммуны предоставил сочувствовавший революционерам хозяин гостиницы «Ориенталь». Была создана общая столовая. Предполагалось, что коммуна будет основана на принципах равенства. Прием в ее состав, как и решения по всем вопросам, осуществлялись общим собранием участников. Предполагалось, что членами коммуны не могут быть лица, «не идущие рука об руку с трудящимися и не живущие простой рабочей (чисто пролетарской) жизнью»⁸⁹⁸. Был также организован сбор пожертвований с пассажиров пароходных компаний. Кроме того, на адрес Петрова-Павлова направляли деньги жившие в США анархисты и бундовцы, а также родственники дезертиров и беглых политкаторжан. Поддержку ему оказывали японские анархисты и социалисты, китайские и корейские революционеры. Кроме того, каждый коммунар был обязан впоследствии прислать в кассу коммуны деньги, затраченные на его переезд и питание. К концу 1916 г. через «Дайренскую коммуну» прошли около 600 чел. В феврале 1916 г. Петров-Павлов ходатайствовал перед японским правительством о разрешении находящимся в Дайрене дезертирам (около 50 чел.) переехать на территорию Кореи⁸⁹⁹. Поддерживал он переписку и с проживавшими в Сибири ссыльнопоселенцами (анархистами и социал-демократами), отправляя некоторым из них деньги и анархистскую литературу, помогая нелегально перебраться за границу⁹⁰⁰.