Текст книги "Кризис Запада – восход России"

Единственной, казалось бы, убедительной альтернативой этим утверждениям является опыт Турции – мощной, прозападной, светской и демократической страны. Однако Турция только подтверждает их.

Турция – жесткий антифундаменталистский проект (опять же не в смысле религиозном, а в смысле той самой «культурно-ценностной матрицы»). В Турции место ислама в качестве такой матрицы заняла предельно агрессивная и энергичная политическая идеология националиста Кемаля Ататюрка, в центре которой – признание недееспособности традиционного государства, приведшего Османскую империю к крушению и утрате владений и позиций в мире. Ататюрк, провозглашая веротерпимость и традиционализм, на самом деле нанес удар по средоточию фундаменталистской ценностной системы – по приоритету Корана над законодательством. А это было совершенно радикальной революцией, потому что с точки зрения фундаменталистских ценностей «официальный светский ислам» – это столь же осмысленно, как «официальный христианский каннибализм».

И здесь крайне важны два обстоятельства.

Во-первых, даже в совершенно прозападной, демократической и многопартийной Турции сохраняется в неизменности особая политическая роль кемалистской армии – за ней фактически закреплено право на военный переворот в том случае, если демократия заведет страну «не туда». Опыт показывает, что на протяжении восьмидесяти лет существования республики подобное случалось не раз. И военные были вынуждены то прямо свергать действующую власть и заменять ее военным режимом, то силовым давлением корректировать результаты «демократических выборов», все время норовящих вывести на авансцену все новых и новых радикалов-исламистов.

А во-вторых, очень интересна идеология Ата-тюрка, его мотивация, начисто опровергающая теорию современного исламского фундаментализма как «молодой силы». Кемализм строился на признании исторического поражения традиционной исламской цивилизации в ее противостоянии с цивилизацией западной. Для Кемаль-паши и его соратников было очевидно, что лучшие времена Высокой Порты миновали давно – задолго до того, как в Европе сложилась устойчивая национально-государственная конструкция XVII–XIX веков.

История исламского мира, о чем так яростно твердил одновременно с Ататюрком Освальд Шпенглер, старше, чем история мира западного, и это никак не связано с историей текстов, лежащих в основе христианской и мусульманской религий. Расцвет халифата, протянувшегося от Ирана до Пиренеев, пришелся на первые робкие шаги франко-германского Запада, а веротерпимый, культурный и дружелюбный ислам, ислам Авиценны и Омара Хайяма – это совсем другой ислам, это зрелый, предзакатный мир, мир «Тысячи и одной ночи» и арабесок, пришедшийся на Средние века и Возрождение. Османская империя была страной дряхлого, разваливающегося исламского общества, пережившего свои сроки, и харизматич-ный «турецкий Ленин» совершил удивительную трансформацию – он вдохнул в старый, изношенный организм турецкого общества энергию бурно развивающейся, передовой Европы. Именно так – как прорыв из прошлого в будущее, как уход от дряхлого к новому – расценивал сам Ататюрк свою революцию.

Исламский фундаментализм – всегда нигилизм и всегда утопия, то есть «ничто» и «нигде»

Драма сегодняшнего исламского мира – драма народов, вынужденных существовать на развалинах состарившейся и закатившейся цивилизации. Это подтверждается самим характером той самой агрессивной фундаменталистской технологии, который многие считают признаком молодости и роста.

Исламский фундаментализм – всегда нигилизм и всегда утопия, то есть «ничто» и «нигде». В его средоточии не проекты, не стремления, а запреты, догмы, теории по тотальному улучшению мира, те самые, практический результат которых, по Шпенглеру, – это, «как правило, бесформенная и потому вне-историческая масса». «Все улучшатели мира, – продолжает Шпенглер, – отстаивают феллахские идеалы вне зависимости от того, знают они об этом или нет. Их успех означает сход нации со сцены внутри истории, и не в пользу вечного мира, но в пользу других наций». Удивительно здесь словоупотребление великого историка: рассуждая о тенденциях «заката Европы», он использовал понятие «феллахи», взятое из совсем другого контекста.

Глоб-аль-Джихад

Подобное сближение не случайно. Природа двух «непримиримых цивилизаций», схлестнувшихся между собой в схватке «глобализма» и «антиглобализма», системно сближает их и превращает в уродливые отражения, пародирующие друг друга.

Само по себе понятие «глобализм» устроено таким образом, что поглощает самые разные «линии», казалось бы, противостоящие друг другу. Например, так называемый антиглобализм является всего лишь альтернативным глобальным проектом, формирующим свою конфликтную стратегию в рамках глобального мира. Все «антиглобалистские» мероприятия, все «антиглобалистские» символы, живые и мертвые идейные вдохновители – от Че Гевары, субкоманданте Маркоса и Уго Чавеса до европейских вандалов, гоняющихся по всему миру за форумами «глобализаторов», – все они встроены в единую систему интересов, которая была бы абсолютно бессмысленной в любой иной, не глобальной реальности. Поэтому речь идет не об антиглобализме, а об альтернативном глобализме, о версии глобализма, продолжающей идейно-политическую линию «западных левых», линию, существующую давно и известную хорошо.

…так называемый антиглобализм является всего лишь альтернативным глобальным проектом

На самом деле «анти»-вариант глобализма является доведенной до абсурда версией традиционных западных ценностей, противостоящей собственно глобализму так же, как нигилизм левых западных интеллигентов противостоит фундаментализму неоконсерваторов – бывших троцкистов, выстроивших свой «правый» радикализм на сакрализации либеральных (бывших «левых») ценностей. «Фундаментализм» неоконсерваторов – рассудочный, догматический, отчужденный, лишенный живой связи с потребностями «простых граждан», в его эмоционально-смысловом центре, то самое «знание как надо», от которого предостерегал поэт. А значит, два глобализма – это всего лишь две стороны одной медали, одного западного культурно-идеологического проекта, и их противостояние чем дальше, тем больше вырождается в «битву нанайских мальчиков», в имитацию конфликта, позволяющую обеспечить глобальный охват планеты «с двух флангов».

В этом контексте исламский фундаментализм сегодня – никакая не альтернатива западному глобализму. Это всего лишь другой глобализм, более дряхлый и потому жестокий, это мрачный «образ будущего» для закатывающейся Европы.

Между двумя глобальными проектами прослеживается множество явных параллелей.

Утопизм и нигилизм, отказ принимать во внимание особенности народной души и стиля жизни людей, готовность принести их в жертву доведенным до абсурда, хотя и вполне благообразным требованиям, основанным на собственном «знании как надо», – все это неотъемлемые черты двух проектов. И не случайно глюксманы-радикалы из числа вождей политкорректности так часто оказываются в роли адвокатов радикально-исламистского изуверства самого последнего пошиба, как не случайно и то, что именно радикалы-либертарианцы, готовые отдать жизни тысяч русских детей за право Ахмеда Закаева публично проповедовать людоедство, оказываются в первых рядах провокаторов, предоставляющих своим исламистским подельникам карикатурные поводы для погромов и истерик.

Доведенная до абсурда, политкорректность превращается в типичные нормы шариата, мелочно регламентирующие повседневное поведение

И современный фундаменталистский ислам, и западный глобализм глубоко иррациональны, хотя мотивируют свой иррационализм ссылками на рационализированные авторитеты («права и свободы» с одной стороны, и нормы шариата – с другой).

В обоих случаях собственное «священное право» на агрессивный прозелитизм, на вмешательство в дела других народов, на экспорт системы ценностей, на унижение и уничтожение других образов жизни оправдывается псевдорациональными категориями: тем, что именно такие ценности являются «высшими достижениями человеческой цивилизации» («священными словами Аллаха, продиктованными Магомету»). В обоих случаях наличие подобных лжеобъяснений дает толчок абсурдным, необъяснимым в той же логике действиям (произвольные, нарушающие всю действующую систему мироустройства натовские бомбардировки Сербии в интересах косовских албанцев; разрушительные «великие походы» Ирана против Ирака, Ирака против Ирана, Ирака в Кувейт и др.). В обоих случаях «принципиальность» сводится к полному игнорированию существа провозглашенных принципов. Доведенная до абсурда, политкорректность превращается в типичные нормы шариата, мелочно регламентирующие повседневное поведение, абсолютизирующие условности и накладывающие на человека множество претенциозных искусственных ограничений.

И современный исламский фундаментализм, и западный глобализм в полной мере глобальны, точнее, интернациональны, а еще точнее – антинациональны. Любые попытки отстоять свою особость вызывают гнев, любой суверенитет становится костью в горле. Удивительным образом у двух проектов одни и те же противники.

Тот факт, что и «Аль-Каида», и Буш были яростными, нерассуждающими врагами националистического режима Саддама Хусейна в Ираке, всего лишь продолжает более давнюю историю, когда исламский радикализм афганских моджахедов оплачивался и раскручивался по американской инициативе, за американские деньги – раскручивался против СССР, против России.

Россия в начале прошлого века стала первой жертвой агрессивного экспорта западной идеологии в ее наиболее крайних, радикальных проявлениях. Один из первых идеологических предвестников кризиса Запада, коммунизм «срезонировал» с массовыми настроениями российского общества и тем самым чуть не обрек молодую энергию русской цивилизации на смерть после фальстарта.

Совершенно не случайно то, что Россия, однозначно и жестко занявшая после 11 сентября 2001 года позицию безоговорочной поддержки США в борьбе с фундаменталистской агрессией (политкорректно названной «международным терроризмом»), довольно скоро почувствовала, что даже такая поддержка не разрушила привычную структуру противостояния: послы чеченских детоубийц, что бы ни творили их «амиры» в России, принимались как «правозащитники» во всех западных столицах, где они гораздо более близкие «свои», чем конструктивный и корректный, но все-таки национальный «режим Медведева – Путина».

Справедливость требует здесь обратить внимание на то, что российская внешняя политика, втянутая в «битву нанайских глобалистов», регулярно идет на ошибочные, навязанные логикой «глобальных конфликтов» шаги – то заигрывая с Ираном, то вызывая на переговоры Хамас. Здесь российские национальные интересы приносятся в жертву чуждым стереотипам глобалистского мироощущения, для которого в равной степени враждебны и Россия, в которой зарождается единая нация, и Израиль, где живой, бодрый и союзный России по интересам еврейский национализм многие десятилетия подвергается объединенной травле как со стороны либерально-космополитического «интернационала», частью которого являются еврейское лобби в США и израильские «левые», так и со стороны безродных поджигателей интифады исламского разлива.

Наконец, и современный ислам, и западный глобализм порождены дряхлыми, пустеющими (или уже опустевшими) в интеллектуально-культурном смысле идеологиями, все более похожими на набор ничего не значащих ритуальных заклинаний. И те и другие поражают своей пустотой, воплощающей в полной мере нигилизм и утопию, и те и другие придают колоссальное значение мелочам и пустякам, игнорируя и принося в жертву этим пустякам куда более важные вещи (прежде всего – жизни живых людей). Обе эти конечности растут из одного и того же места, где нет ни разума, ни души, ни человечности.

…российская внешняя политика регулярно идет на ошибочные, навязанные логикой «глобальных конфликтов» шаги

Агрессивность и напористость двух глобальных проектов не отменяет их главной внутренней черты – как «проекты заката», они не только разрушительны, но и саморазрушительны.

Никто сегодня так последовательно и глубоко не дискредитирует систему западных ценностей, как миссионеры политкорректности

Никто сегодня так последовательно и глубоко не дискредитирует систему западных ценностей, весь каркас великой западной цивилизации, как миссионеры политкорректности, провозвестники глобальной демократической революции из числа американских неоконсерваторов и гаагских прокуроров, все те, кого пламенная Фалаччи окрестила «стрекозами». В конце концов, историческая судьба – в отличие от законов физики – подразумевает многовариантность заката: он может быть долгим, достойным и красивым, может быть нелепым и кровавым, и зависит это от качества людей, оказывающихся на первых ролях. В той же мере, если говорить об исламе как религии, как совокупности смыслов и текстов, как об историческом наследии, никто не наносит ему такого разрушительного, уничтожающего удара, как исламские радикалы: именно они подрывают саму возможность сохранения живого исламского наследия в современном мире, именно они, ополчаясь на умеренные исламские режимы и приводя к власти новые и новые «хамасы», не оставляют Западу, России, Израилю и иным пока еще способным на самосохранение центрам силы иного выбора, кроме осознания несовместимости «фундаменталистской матрицы» с выживанием человечества.

Главная проблема в том, что западные глобали-заторы, «улучшатели мира» в своей неспособности выйти за пределы догм, в своей одержимости проповедью давно неактуальных «знаний как надо», в своей насильственной демократизации, становящейся всего лишь одной из форм самоубийственного всемирного джихада, направленного против всего, что живет, дышит и имеет тенденцию к росту и развитию, оказываются все ближе к «феллахам» из числа исламских радикалов.

А это значит, что Россия, которая чудом сумела уцелеть в круговерти коммунистического псевдоморфоза и не разрушиться окончательно под обломками западнической марксистской утопии, стоит сегодня перед цивилизационным вызовом такой остроты и накала, с каким она не сталкивалась, возможно, никогда за свою тысячелетнюю историю.

Глава IV
ВОСХОД РОССИИ

Русский проект сегодня становится главным шансом для человечества. В условиях информационной глобализации, которая, в отличие от глобализации экономико-политической, является процессом объективным и прогрессивным, все менее реально автономное развитие человеческих культур. Сегодня судьбы культурных мегапроектов тесно переплелись. Полный «закат Европы» становится смертельно опасным, поскольку «Европа» пронизывает весь мир. Грядущий восход России – надеждой и шансом для человечества, потому что «Россия» пронижет и поведет весь мир за собой.

Оформить Россию

Россия находится на пороге грандиозной социокультурной революции. Это совершенно объективный процесс.

Российское общество искусственно задержано в своем развитии на несколько сотен лет. Сначала

Петровские реформы создали на месте московско-русского «протообщества» типичный псевдоморфоз, когда еще не оформившемуся социальному организму были навязаны жесткие, функциональные, эффективные, но органически чуждые ему рамки западноевропейской цивилизации.

Искусственное сдерживание развития «собственно русского» культурного каркаса привело к колоссальному нарастанию внутренней напряженности

Искусственное сдерживание развития «собственно русского» культурного каркаса привело к колоссальному нарастанию внутренней напряженности, к формированию двух социумов – искусственно «продвинутого», европеизированного слоя дворян, бюрократии и интеллигенции (разночинцев) и столь же искусственно заторможенного в своем развитии слабоструктурированного народного «про-тообщества».

Столетиями Россия оставалась страной камаринского мужика, сукина сына, бегущего вдоль по ненавистной улице назло всем с голым задом (и хорошо еще, если перед этим он не запалил овин). Страной, в которой государство отождествлялось с «опричной» властью и действовало согласно оккупационной логике, а подданные ощущали себя на чужбине и портили все вокруг назло оккупантам-начальникам. Страной, которая никому не наша и всем – «эта».

Энергия сжатой пружины начала высвобождаться после марта 1861 года (освобождение крестьян) и окончательно уничтожила прежний социальный каркас после 1917 года.

Когда социальная энергия вырывается на свободу, есть две возможности. Она может рассеяться, если социальная активность не будет объединена, синхронизирована, настроена на единый ритм. В противном случае, если революционный процесс будет идеологически оформлен, возникает эффект колоссального резонанса, кумулятивный эффект собирания и целенаправленного выброса социальной энергии. «Синхронизация» общества состоит в нахождении общего для всех стиля, общей системы социальных мифов, общей системы ценностей. В результате происходит не только аккумулирование социальной агрессии, но и существенное усиление индивидуальности, ощущающей свою сопричастность к единому гармоничному социальному оркестру. Возникает единая «вертикально интегрированная» система бытового, культурного, социального, экономического и политического поведения. Процесс национально-культурного возрождения, процесс роста национального и индивидуального самосознания, процесс активизации внешней политики страны становится неудержимым.

Так случилось и в России после 1917 года. Однако важно отметить, что если факт социального взрыва определяется объективными количественными причинами (есть ли эта энергия и сколько ее), а новый стиль общественной самоорганизации – объективными качественными причинами (структурой и форматом всей совокупности социально-политических, географических, исторических и иных внешних условий), то конкретная наполненность «сильной идеологии» – следствие субъективных, иногда случайных факторов. Прежде всего личностных – кто именно лучше всего выразит «новый стиль», кто предложит наиболее «цепляющую» общество систему мифов и лозунгов.

…конкретная наполненность «сильной идеологии» – следствие субъективных, иногда случайных факторов

России в 1917 году не повезло фатально – победили Ленин и Сталин, гениальные стилисты, но при этом маргинальные, социально деструктивные и биологически безответственные элементы. Их гениальность как стилистов привела к поразительно эффективному аккумулированию революционной энергии, к небывало стильному и сильному позиционированию Советской России, с которой никто не мог ничего сделать. Экспансионистские устремления социума опережали все иные (главным был не лозунг «хлеба, мира и земли», а лозунг «мировой республики Советов»; сторонники советской экспансии вербовались по всему миру, прежде всего из среды представителей авангардной культуры, лидеров мирового художественного стиля). Версия Суворова-Резуна о том, что итогом Второй мировой стало чудовищное поражение Сталина, внутренне логична – до 22 июня 1941 года проект всемирной экспансии сталинского стиля казался обреченным на успех.

Почему коммунизм Ленина – Сталина срезони-ровал в России, почему он так безудержно вырвался вперед в соревновании с другими претендентами на лидерство в «русском проекте» начала XX века (такими как Колчак и Деникин)? Именно потому, что был в полной мере, без всяких ограничений направлен на идейно-стилистическую экспансию, на то, чтобы как можно более грубо и узнаваемо ответить на массовые ожидания русских (здесь и далее под словом «русские» будет пониматься вся совокупность людей, вовлеченных в проект «Россия», вне зависимости от этнической принадлежности).

Большевизм, провозглашая себя «революционным учением» и «социально-экономической теорией», вел разговор с народом исключительно языком проповеди. Никакие самые гневные ленинские филиппики против «буржуев» и «помещиков» не достигали такой степени гнева и ненависти, как его даже не богоборческие, а богоненави-стнические призывы («всякий боженька есть труположество»). Наиболее востребованной, наиболее мощной альтернативой большевизм стал вовсе не капитализму (которого в России в полной мере еще не было) и не феодализму (которого в России не было уже), а православию. Большевизм победил не как политика и не как наука, а как откровение.

…наиболее мощной альтернативой большевизм стал вовсе не капитализму и не феодализму, а православию

Фактически именно большевики, а не неудачливый митрополит Введенский стали настоящими «живоцерковниками». Они предложили народной душе свою лжетроицу (Ленин – Сталин – Коммунизм), перенося ее из Завета в сегодня и делая живее всех живых. Произошло «обновление» Завета, его «оживление», по своей мистической силе вполне сравнимое с тем, которое потрясло мир 19 веков назад, когда Ветхий Завет вдруг был заменен Новым, существующим здесь и сейчас и связанным с живым Человеком, о Котором сохранились рассказы тех, кто Его слышал и видел своими глазами.

Большевики – осознанно или случайно – ответили на главный запрос народной души. Предшествующее им столетие было пронизано жаждой живой благодати, живого общения с «живым Христом» – отсюда и бесчисленные «хлысты», спешившие к такому общению хотя бы в своей собственной душе, и прочие «старцы» и «сектанты», ставшие питательной средой революционного брожения в народных низах и пронизавшие общественный организм страны снизу до самого верха (на самый верх проник свой специальный «хлыст» – Распутин).

Все остальное было вторичным. Воскрешение Лазаря Миром, кормление миллионов крестьян Хлебом и отпаивание тысяч свадеб Землей – все это было лишь ритмическими заклинаниями, мифами для будущего «Евангелия от Краткого Курса».

Беда была в том, что по своей природе ленинизм-сталинизм оказался типичным «антихристом». Он был внутренне деструктивен. Он работал на биологическое самоуничтожение. При первой возможности, после смерти Сталина, его соратники изъяли из сталинизма казни и концлагеря, и тут же выяснилось, что это обессмыслило «большой стиль», лишило его всякой действенности, всякой стилистической привлекательности. Мистика развеялась. «Бог» умер. Исправленная «троица» «Ленин – Партия – Коммунизм» уже не воспринималась как воистину вечно живая. Все последующие (1954–1985) годы были годами нарастания внутреннего напряжения в системе, утратившей сакральное содержание, годами, когда «идеология» стала мертвым каркасом, не только не синхронизирующим общество, но усиливающим тенденции его скорого развала.

Потому что грандиозный рывок 1917–1953 годов стал «Великим Октябрьским Социалистическим фальстартом». Он вырвал Россию из «сосредоточения» до срока, он дал выход накопленной энергии мощного цивилизационного прорыва, но направил ее по негодному, чужому руслу. Потому что большевизм был не чем иным, как доведенным до предела, до абсурда выражением западного духа, западного стиля, западной истории. Порождением западных маргиналов, наиболее убогих и примитивных выразителей тех принципов и того стиля, которые обрекали «русский прорыв» на затухание и гибель. Потому что невозможно было надолго втиснуть новую, иную, не-западную душу русской культуры в убогий, жесткий и неуклюжий западно-марксистский каркас.

Период 1991–2001 годов стал периодом нового выплеска социальной энергии. Она сохранилась (именно эта энергия, ярко выявившаяся в ходе самоорганизовавшейся общественной активности 1989–1991 годов, развалила Союз), однако в результате сталинского террора и брежневского «либерализма» в обществе оказался наиболее ослабленным, наиболее «опущенным» именно элитный слой – управленцы, идеологи, гуманитарии, творческая интеллигенция. Жертвы величия и эффективности большого стиля, они оказались слабаками, непригодными для того, чтобы уловить новые ритмы, понять новые смыслы, придать форму новой революции. Единственный гигант – Ельцин – «отвечал» исключительно за энергетическую составляющую революции, за развал старого каркаса и высвобождение социальной активности. С чем он справился и что он интуитивно защищал до самого конца своего правления. Однако за политико-идеологическое оформление революции взялись профнепригодные люди, политические пигмеи.

…большевизм был не чем иным, как доведенным до предела, до абсурда выражением западного духа, западного стиля, западной истории

В результате единственным позитивным достижением социально-экономического развития последних десяти лет стал беспредел. Именно беспредел на фоне политики приватизации, создавшей базу для внутривидовой борьбы и естественного отбора, обеспечил условия для уникального селекционного эксперимента по скорейшему восстановлению энергичной, агрессивной элиты. Такая элита начала воссоздаваться в меньшей степени в крупном бизнесе (там условия были более «культурными», зависящими от воли государства), в большей степени – в среднем и крупно-среднем (там, где приходилось бороться за физическое выживание). А значит, возникли люди, способные понять новый стиль, почувствовать его и оформить Россию, дав ей возможность наконец «рвануть» всей силой своей нерастраченной социальной энергии по своему собственному пути.

Закат и восход

Собственный путь – это не привычная «западофоб-ская» формула, отрицающая для России западные ценности. Речь идет о куда более сложных отношениях между Россией и Западом как проектами.

Вокруг «европейского выбора» для России на протяжении двух последних веков идет жесточайшее интеллектуальное противостояние, которое в последние годы стало особенно непримиримым и с обеих сторон насыщенным враждебностью. Одна сторона с всевозрастающим раздражением требует от России стать наконец цивилизованной (западной) страной. Другая сторона провозглашает Запад жестоким и подлым врагом всего русского.

Собственный путь – это не привычная «западофобская» формула, отрицающая для России западные ценности

Крайние выразители взглядов «сторон» все более необратимо дуреют. «Русопяты» заходятся от зоологической ненависти ко всему «западному» (сегодня – «либеральному») в истерике, в центре которой антисемитизм, доведенный до предельной степени агрессивности и дикарства. На прилавки выбрасываются криминальные книжки, скинхедовские настроения выплескиваются в Интернет, достигают отдаленных районов страны, становятся идеологией религиозных кружков; живые, остро переживаемые чувства ненависти и мести к вымышленным персонажам вполне реально мотивируют к погромам отмороженную молодежь (и вовсе не только из числа социальных аутсайдеров). «Русофобы» нагнетают столь же истерическую ненависть к России, и эта ненависть – возможно, вопреки либ рально-интеллигентским установкам творцов «оранжевого настроения» – приобретает отчетливо расистские черты. В результате возникает мощная морально-психологическая база антирусского неонацизма, насыщающая реальной живой силой бытовой расистской ненависти все «цивилизаторские» проекты «глобальных демократических революционеров».

Что говорить о дураках, радикалах и истериках: столь же убедительна и эволюция взглядов «прогрессивной западной общественности», которая с неким облегчением вернулась к традиционному снисходительно-презрительному тону в отношениях с Россией после нескольких лет искусственного и не вполне искреннего доброжелательства в отношении России ельцинской. К крайним, неприязненным, насыщенным живой энергией отторжения интонациям тяготеют все сколько-нибудь пассионарные носители русских националистических и западных демо-миссионерских настроений.

Речь идет о нарастании взаимного неприятия на иррациональной, глубинной психологической основе, которое приобретает особенно напряженный и загнанный вглубь характер из-за того, что его природа остается неосмысленной: обе стороны считают друг друга не «другим», а «недо-собой», продолжая навязывать друг другу собственные ценности и приоритеты.

…ни Россия, ни Запад не могут навязать друг другу свою культурную матрицу, отформатировать друг друга по своему подобию без взаиморазрушения

Обе стороны продолжают спорить о «европейских ценностях» и о «выборе». Медведев, Путин и их идеологи говорят о «европейских ценностях» как о несомненных ценностях для «русского проекта», умеренные европейские и американские политологи убеждают Запад в том, что на самом деле подход к русским должен быть более терпимым, потому что их «европейский выбор» не может подвергаться сомнению. «Национал-патриоты» выступают против «ватиканских шекелей» с яростью отрицания «европейских ценностей», происходящего изнутри этих ценностей, из замены плюса на минус при сохранении содержания. Все говорят о европейских ценностях – о свободе, демократии, гуманизме, в концентрированном варианте – о «стремлении к материальному благополучию» и «справедливости», навязывая человечеству модель линейного исторического развития и исходя из гипотезы о том, что «свобода», «демократия», «достаток» и «справедливость» одинаковы для Запада, России, Китая, Индии и прочих. Остается непонятым, что, используя одни и те же слова, разные культуры придают им совершенно свои, особенные смыслы и что живущие бок о бок цивилизации могут видеть мир не наоборот, а просто по-другому. Птица не отрицает устрицу – просто с крыльями нечего делать в раковине, а с раковиной не надо пытаться летать.

«Европейский выбор» для России невозможен так же, как нельзя скрестить птицу и моллюска – это существа биологически родственные, из одного белка, но генетически несовместимые. Россия и Запад – не враги. Они соседи. В одних ситуациях – союзники. В других – конкуренты. Но ни Россия, ни Запад не могут навязать друг другу свою культурную матрицу, отформатировать друг друга по своему подобию без взаиморазрушения.

У этой несовместимости есть важная особенность, парадоксально усугубляющая несовпадение, – своего рода генетическая близость. Они близки, как родственники, похожие друг на друга с точностью до «сдвижек». Их центральные, базовые ценности устроены по принципу «дополнительности». Они похожи, но не равны друг другу, как не равны друг другу западное «пространство» и русский «простор».

Западная «ценностная триада» (вовсе не «свобода – равенство – братство», это был просто такой пиаровский слоган) достаточно точно провозглашена гайдаровской партией «Выбор России» в 1993 году в формуле «свобода – собственность – законность».

Эти ценности являются, несомненно, ценностями и для русской культуры, но ценностями второго ряда, производными, инструментальными, которые могут и должны применяться для обеспечения действительно базовых ценностей. Их можно было бы выразить другой триадой, например такой: «достоинство – творчество – солидарность». Символические слова могут быть подставлены другие (на место «достоинства» – «правда», на место «творчества» – «труд», на место «солидарности» – «братство» и т. д.). Но главное – в другом.