Текст книги "Истинные цвета"

В 1942 году Альберт Гартвик женился на Жаклин Кеннелон. Ему было сорок семь, ей – двадцать. Он был потомком одной из самых известных семей в Бостоне. Она выросла в многодетной семье ирландского бизнесмена средней руки, который занимался изданием книг по садоводству, декорированию и кулинарии.

– А она и впрямь была красива, – задумчиво вымолвила Нина, рассматривая свадебную фотографию привлекательной брюнетки. – Слишком красива, чтобы выйти замуж за того, кто настолько старше.

Нина изучила все, что касается Альберта Гартвика. В действительности он не имел серьезных и длительных деловых отношений ни с кем. Его роман с Жаклин Кеннелон также освещался довольно слабо. Строго говоря, никакого упоминания о них, – кроме сообщения о помолвке, которая потрясла весь Бостон, и свадьбе, Нине обнаружить не удалось.

Она была заинтригована и с воодушевлением крутила микрофильм, на сей раз сосредоточившись на сфере бизнеса. Как она и предполагала, на одной из последних страниц оказалась маленькая заметка о предприятиях на грани банкротства, в которой упоминалась «Кеннелон паблишинг». Спустя месяц после свадьбы компания была продана «Гартвик-хаус» за «неразглашаемую, но значительную сумму». Через два года в газетах появилось крохотное сообщение о рождении Энтони Гартвика.

Рассчитывая на видное социальное положение этой семьи, Нина ожидала большего, но Жаклин и Альберт Гартвик предпочитали блистать своим отсутствием на страницах светской хроники. Жаклин же и вовсе с того дня, когда вышла замуж за Альберта, и до того, когда его похоронила, словно бы не существовала для окружающих.

Но чем она занималась все эти годы? Судя по тому, как она выглядела на похоронах Альберта, жизнь ее была не из легких. Энтони говорил, что потерял родителей в юном возрасте. Ему было десять, когда умер его отец. Жаклин скорее всего ненамного пережила мужа.

Чтобы убедиться в этом, Нина направилась в архив, но так и не нашла некролога Жаклин Гартвик. Более того, не нашла сведений о том, что эта женщина вторично вышла замуж или ушла в монастырь. Фактически Жаклин Кеннелон Гартвик исчезла без следа.

На всякий случай Нина просмотрела все телефонные книги Бостона и окрестностей и наткнулась на Шона Кеннелона, проживающего в Лонгмедоу, штат Массачусетс. На следующее утро она нанесла неожиданный визит деду Энтони по материнской линии.

О том, что «Гартвик-хаус» собирается опубликовать биографию Изабель, написанную Ниной Дэвис, Филипп сообщил ей сам – негоже, если она узнает об этом от кого-либо еще. Изабель восприняла эту новость с завидным самообладанием.

– Тут уж ничего не поделаешь. Странно только, что Нина заявляет о том, что нас вырастили как сестер. Став взрослой, она стремилась скрыть этот факт.

– Люди раскрывают тайны только в том случае, когда понимают, что хранить их опаснее. Что-то вынудило ее на такой поступок.

– Вряд ли. Думаю, ей просто хочется реванша.

– Не исключено. Но мне кажется, дело здесь скорее в Энтони Гартвике, чем в тебе. У него сейчас серьезные финансовые затруднения. Если он опубликует эту книгу, ему не придется пускать в дело уставный капитал, чтобы снова встать на ноги. Нина отводит себе роль спасительницы в этом сценарии.

– Для меня дело обстоит иначе. Нинин опус перевернет мою жизнь с ног на голову! – Изабель тяжело вздохнула.

– Я пытался ее остановить.

Они закончили разговор дружески, но на душе Филиппа было неспокойно. Он уже прочитал рукопись, чтобы не только узнать, что пришлось пережить Изабель, но и найти ключ к разгадке. Изабель испытывала некий необъяснимый страх, теперь он в этом не сомневался.

Флора считала, что это неискупленная вина Изабель за то, что она не помогла отцу. Филипп полагал, что здесь скрываются вещи посерьезнее. Что – пока неясно, но он обязательно все выяснит.

– Как ты посмел совать нос в мои дела и относиться ко мне как к куску дерьма, если сам лгал все время с момента нашей первой встречи?!

Нина ворвалась в его кабинет, сметая с пути всех, кто пробовал преградить ей путь. Хладнокровие Энтони в очередной раз поразило ее, но теперь еще и разозлило.

– Ты говорил, что ты круглый сирота. А вот и нет! Твоя мать жива и здорова. Она живет на юге Франции с каким-то испанским писателем.

– Ну и что с того?

– Она вышла за твоего отца только потому, что твой дед заплатил кучу денег за эту свадьбу. Бизнес ее отца процветал. Дедушка Элстон хотел наследника и сделал Шону Кеннелону предложение, от которого он не смог отказаться. Разумеется, твоя мать была не в восторге от этого брака. Алкоголь стал для нее заменой семейному счастью с мистером Альбертом Гартвиком. Когда твой отец умер, дедушка, не теряя времени, тут же отправил ее в Европу, чтобы она там протрезвела. Поскольку она так и не вернулась, я думаю, что он выделил ей небольшое содержание, с тем чтобы она и носа не показывала на этом побережье Атлантики, – победоносно заключила Нина. – Ну, как я поработала?

– Отлично. – Энтони тотчас выпрямился.

Нина обошла журнальный столик, села на диван и приблизила свое лицо к лицу Энтони.

– Жаклин сослали потому, что она могла разболтать страшную семейную тайну о том, что Альберт был голубым и не мог спать с женщинами. До того, как отец продал ее замуж, они встречались с парнем, с которым вместе выросли. В тот день, когда ее потащили к алтарю, несчастный Ромео с разбитым сердцем записался в военно-воздушные силы и отбыл в Англию. К счастью для Жаклин, он иногда приезжал на побывку домой. После одного из таких приездов она забеременела, а через девять месяцев родился ты. Что стало с тем парнем потом, я не знаю.

– Как же так? Наверное, ты недостаточно глубоко копала или приложила мало усилий? – презрительно усмехнулся Энтони. – Он разбился на самолете в Германии.

– Очень жаль, – ответила Нина, откидываясь на спинку дивана.

– Сомневаюсь.

– Слушай, – сказала она, меняя позу. – Ты воротишь от меня нос, словно я не вышла происхождением. Теперь выяснилось, что ты вообще не Гартвик. Ты сын Конана Доннели, и вся твоя жизнь – сплошное вранье. Так же как и моя.

– И что из этого следует?

– То, что я была права, – улыбнулась она. – Мы прекрасно подходим друг другу. И в доказательство тому я готова дать тебе еще один шанс и купить книгу об Изабель де Луна. Поверь, Энтони, получилось неплохо. Настолько неплохо, что Медина предложил за нее восемьсот тысяч долларов.

Нина знала, что Энтони никогда не позвонит Филиппу, чтобы перепроверить названную сумму.

– Я перекуплю твою книгу у Медины, – произнес Гартвик и жестом велел ей замолчать, едва она попыталась возразить. – И еще, я согласен жениться на тебе.

– Что?! – Такого Нина уж никак не ожидала.

– Сейчас конец июля. Если твоя книга готова, я немедленно запущу ее к производству. В ноябре она появится на прилавках, как раз к Рождеству, а к Новому году мы сыграем свадьбу. – Энтони откупорил бутылку шампанского и наполнил бокалы. Протянув один Нине, он произнес тост: – За «Истинные цвета» и истинную любовь. Надеюсь, мы не обманем взаимные ожидания друг друга.

Глава 27

Барселона

1990 год

Весь долгий путь до Барселоны Изабель провела без сна. Она все еще не оправилась от потрясения, которое пережила в свой день рождения: посреди веселой вечеринки в Ла-Каса ей вдруг пригрезилось чье-то враждебное присутствие.

Изабель не понимала, в чем дело, но вот уже несколько месяцев чувствовала себя в каких-то тисках. Часто на вечеринках, приемах или выставках ей казалось, что кто-то слишком долго на нее смотрит; на улице она иногда слышала за спиной чьи-то шаги, которые точь-в-точь повторяли ее собственные; в последнее время слишком часто прерывалась телефонная связь. Изабель решила бежать из Нью-Йорка и отправилась в Санта-Фе, но мистическое ощущение угрозы не покидало ее и в горах.

Взяв напрокат машину, Изабель на большой скорости мчалась в Кампинас.

Когда она вошла в комнату тети Флоры, сердце ее на мгновение замерло при виде смертельно бледной, угасающей женщины. Убитый горем и подавленный тяжким грузом прожитых лет, Алехандро сидел рядом с Флорой и держал ее за руку. Изабель печально улыбнулась ему, приблизившись к ложу бабушки с другой стороны.

– Я рада, что ты дождалась меня, – сказала Изабель, садясь на стул.

Губы Флоры дрогнули, а глаза увлажнились. Только Изабель ей и хотелось видеть перед смертью.

– Нам нужно кое-что обсудить, – прошептала Флора еле слышно, но глаза ее при этом радостно заблестели.

– Береги силы. – Изабель погладила тетушку по щеке.

– Мне не для чего их беречь. – Губы Флоры дрогнули, когда она рассмеялась собственной шутке, но она тотчас закрыла глаза и глубоко вздохнула; ей не хватало воздуха.

Сиделка поспешно поднесла к ее лицу кислородную маску. Изабель только теперь заметила аппарат искусственного дыхания у кровати. Когда дыхание Флоры нормализовалось, маску сняли, и она медленно повернула голову к Алехандро. Ужасно, что скоро она покинет его навсегда.

Ладно, теперь надо сосредоточиться и переключить внимание на Изабель.

– Я так много хотела бы тебе дать… чтобы тебе было легче… чтобы ты смогла побороть… – Флора смежила веки. Изабель тотчас склонилась над ней, щупая пульс. К огромному облегчению племянницы, она снова открыла глаза. – Мне следовало бы подумать об Эстрелье и Хавьере.

Изабель прижала палец к губам Флоры, умоляя не тратить последние силы. В дверь кто-то постучал, и сиделка впустила в комнату Филиппа. Изабель остолбенела от неожиданности и молча перевела взгляд с него на бабушку.

– Я не хочу, чтобы ты осталась одна, – просто ответила та.

Филипп подошел к умирающей, поцеловал в лоб и молча занял место за спиной Изабель. Флора с облегчением вздохнула и провалилась в глубокий сон.

– Ты послал за священником? – шепотом спросила Изабель Алехандро.

Он кивнул и всмотрелся в лицо жены.

– Но прежде чем начать отпевание, она просила прочитать над ней мантру. Она сказала, что ты знаешь.

Изабель поднялась и быстро потерла ладони, затем поднесла их к закрытым глазам тетушки, чтобы та ощутила ее тепло, и тихо запела на хинди. Свет и звук, цветные образы – они стали проводниками Флоры в мир вечного покоя.

Изабель и не заметила, как в комнату вошел священник, как он совершал обряд, освобождая Флору от земных грехов и готовя к вступлению в Царствие Небесное.

Когда Изабель открыла глаза, священник уже покинул дом. Так же как и Флора юдоль земную.

В церкви Изабель сидела на скамье между Алехандро и Филиппом. Инес Фаргас сопровождал ее сын Ксавьер. Остальные представители клана разместились на передних трех скамьях.

Почетные места в церкви занимали представители испанской аристократии, европейского высшего общества и крупнейшие политические деятели Каталонии. Семья Пуйоль – виднейшие коммерсанты – была вовлечена в исторический процесс развития региона, а потому король Хуан Карлос прислал сюда своего сына в качестве представителя испанской короны. Здесь же присутствовал и мэр Барселоны. Фермеры и виноторговцы стояли рядом с банкирами и фабрикантами. Оперные певцы, музыканты симфонических оркестров, писатели, философы и журналисты сидели на церковных скамьях вместе с танцорами фламенко, рок-гитаристами и непризнанными поэтами.

Просто Флора любила всех-всех, не выделяя особо обладателей регалий. Она поддерживала скульпторов и живописцев, ссужала их деньгами, предоставляла крышу над головой, а иногда и просто подкармливала, давая возможность творить прекрасное в мрачные годы режима Франко. Она помогала им, и они помнили это.

Изабель, одетая в белое, как желала того тетя Флора, не сводила глаз с цветочного покрывала на гробе красного дерева: желтые и красные розы располагались на нем полосами, как на флаге Каталонии. Тетя Флора всегда гордилась своей фамилией и хотела, чтобы ее похоронили как истинного патриота своей страны.

В соответствии с последней волей Флоры траурная процессия направилась в Готический квартал Кампинаса тем же самым путем, которым давным-давно несли фоб Мартина де Луна: к северу через весь город, минуя собор Святого Семейства, похожий на замок из песка, – одно из величайших творений Гауди. Когда процессия приостановилась у еще не оконченного фронтона собора, Изабель вспомнила, как приходила сюда в детстве.

Занимаясь образованием внучатой племянницы, Флора показала ей все постройки Гауди в округе и поведала о гении, который изменил архитектурный облик Барселоны, придав городу современный вид, а также создал собственный стиль, получивший в английском языке отнюдь не благозвучное название «гауди».

– Это его мечты, застывшие в камне, – объяснила Флора.

«Надеюсь, что все твои мечты успели претвориться в жизнь, моя дорогая тетя», – подумала Изабель, когда кортеж тронулся к северному холму, где Флора должна была найти последнее пристанище.

Рядом с Филиппом, опираясь на его сильную руку, преклоняя голову к его груди, Изабель легче было перенести эту утрату.

Выйдя из машины, она поразилась тому, сколько народа приехало на кладбище. Ее покоробило при виде Эстрельи и Хавьера Мурильо среди тех, кто шел за гробом.

– Они здесь ради тебя, – тихо шепнул Алехандро, который опирался на ее руку и вдруг почувствовал, как она напряглась. – Мурильо хотят показать, что скорбят вместе с тобой. Их дни тоже сочтены. Постарайся найти в своем сердце хоть каплю жалости и прости их.

Поднимаясь по склону холма, Изабель, размышляя над словами Алехандро, пришла к выводу, что не сможет простить Мурильо до тех пор, пока они не простят Мартина.

Филипп и Ксавьер, поддерживая Алехандро с двух сторон, подвели его к свежевырытой могиле. Изабель же, опустившись на колени, положила букет роз на могилу Альтеи.

Отцу она принесла одну белую розу.

– Еще не все кончено, папа, – пробормотала Изабель в задумчивости и тут же спохватилась: неужели это сказала она?

Странно, почему такая мысль пришла ей в голову. Может быть, потому, что она впервые увидела его надгробие? Побывала на могиле матери? Увидела на похоронах чету Мурильо?

– Изабель, – услышала она за спиной голос Филиппа. – Пойдем, пора проститься с тетей Флорой.

Она молча кивнула, и Филипп помог ей подняться. Обняв ее за талию, он поддерживал ее всю дорогу до могилы.

Изабель снова погрузилась в воспоминания о той необычайной женщине, чья душа теперь перенеслась в мир иной. Тяжелее всего было наблюдать за тем, как Алехандро с трудом опустился на колени, сжал в кулаке комок пахучей глины, поцеловал его и бросил на крышку гроба жены. Рыдания сотрясли его немощное тело.

Ксавьер и Инес заверили Изабель, что отвезут Алехандро домой и присмотрят за ним. Впрочем, что уж теперь – присматривать…

С Мурильо Изабель старалась держаться по возможности любезно, внушая себе, что это ее дедушка с бабушкой, что им уже очень много лет.

Наконец простился последний гость, и Изабель осталась вдвоем с Филиппом.

– Я здесь не останусь, – вдруг с ужасом проговорила она, испугавшись, что ей придется ночевать в замке в одиночестве.

– Я снял номер в отеле «Ритц» в Барселоне. Если хочешь, поедем со мной.

Она безвольно кивнула.

– Сегодня был очень долгий и трудный день, – сказал он, поднимая бокал красного вина за ужином.

Изабель осторожно пригубила вино и рассеянно посмотрела сквозь стеклянные двери во внутренний дворик с садом, освещенный огнями отеля. Захваченный врасплох обрушившейся внезапно грозой мирный зеленый оазис словно по волшебству превратился в дикие джунгли.

Безжалостный ветер трепал кроны деревьев с такой силой, что с них облетала листва, цветы прибило к земле крупными дождевыми каплями. Изабель наблюдала, как противостоят стихии эти пленники. Их беспомощность привела Изабель в жуткое отчаяние.

Заметив, что она расстроена, Филипп проводил ее в номер.

Апартаменты оказались роскошными: гобелены восемнадцатого века, хрустальные люстры, позолоченные зеркала и консоли, обитая шелком старинная мебель. Рядом с кроватью стояла напольная ваза с великолепными розами. Видимо, так распорядился Филипп.

– Спасибо, – сказала она. – Очень мило.

Раздался стук в дверь, и Филипп, извинившись, пошел открывать. Изабель решила задернуть гардины, подошла к окну, и вдруг темное небо прорезал ослепительный зигзаг молнии. Изабель вздрогнула от неожиданности, и в следующий момент ее оглушил раскат грома. Когда Филипп вернулся, Изабель была ни жива ни мертва от страха; ее колотила крупная дрожь.

– Пожалуй, это как раз кстати, – произнес он, протягивая ей бренди и недоумевая, почему Изабель всю трясет.

Задернув гардины, Филипп включил свет и предложил ей немедленно лечь спать, оставив бренди и несколько журналов на столике. Потягивая ароматный напиток, она немного полистала страницы с модными фотографиями и незаметно для себя задремала под глухой шум ливня за окном. И вдруг посреди ночной тиши снова раздался страшный грохот, и полыхнула молния. Изабель вздрогнула и проснулась. Свет в спальне мигнул и погас. И тут ее обуял панический страх, оставаться в постели дольше было невозможно.

Вытянув руки вперед, она стала медленно, на ощупь, пробираться к двери. Стоило ей коснуться дверной ручки, как за окном снова громыхнуло. Сердце у нее оборвалось, она судорожно вцепилась в ручку. Странное покалывание в онемевших пальцах распространилось по всему телу, вызывая ощущение наркотического опьянения. Изабель тряхнула головой, чтобы сбросить с себя оцепенение, и в этот момент услышала звон бьющегося стекла, а затем глухой звук падающего тела. Не колеблясь дольше ни секунды, Изабель потянула ручку двери на себя.

Сверкнула молния. На какой-то миг небо взорвалось и разлетелось в клочья, окрасив все вокруг в синий цвет. До боли знакомый, внушающий страх и трепет синий цвет! На полу лежал человек, он взглянул на нее и протянул руку. Она услышала свое имя. У нее захватило дух, ибо она узнала этот голос. Но лицо… Это было его лицо! Она видела его так же отчетливо, как в ту ужасную ночь много лет назад. Остекленевшие от неожиданности при виде ее глаза, перекошенный рот, сдавленное рычание. Разве такое забудешь!

Изабель без чувств рухнула на пол.

Проснулась она в постели Филиппа, в его нежных объятиях. Голова у нее кружилась, но в сознании постепенно возник искомый образ. Сев на кровати, Изабель внимательно посмотрела на Филиппа.

– Я видела его, – тихо вымолвила она. – Я видела человека, который убил мою мать.

– Когда погас свет, я бросился в твою комнату, – ответил Филипп, чувствуя себя неловко под ее пытливым взглядом. – Я налетел на столик, уронил лампу и упал. Ты открыла дверь и, замерев на пороге, стала смотреть на меня.

– А видела его, – уточнила Изабель. – Все эти годы мне казалось, что я в ту ночь спала. Но я не спала, я все видела. – Она навзрыд заплакала. – То, что случилось той ночью… Это вернулось.

Филипп обнял ее, стараясь унять охватившую ее дрожь.

– Тебе не следует предаваться этим воспоминаниям в одиночестве.

– Да, я знаю. – Изабель утерла слезы краем простыни и удобно устроилась в его объятиях, размышляя о прошлом и о будущем в одно и то же время. Филипп молча ждал. – Завтра утром я позвоню племяннику Алехандро, Ксавьеру, – сказала она по прошествии нескольких минут. – Он психиатр, и, судя по отзывам Алехандро, неплохой. Кроме того, мы знакомы и…

– И с ним ты будешь чувствовать себя в безопасности.

– Я чувствую себя в безопасности с тобой, – выразила она внезапно поразившее ее ощущение.

– И когда ты пришла к такому выводу? – с улыбкой спросил Филипп, которого удивили и обрадовали ее слова.

Изабель потерла виски, словно стараясь прояснить мысли.

– Видимо, подсознательно я доверяю тебе, потому что ты можешь помочь мне избавиться от моих кошмаров.

– Конечно, ибо подсознательно ты чувствуешь, как сильно я тебя люблю, – ласково отозвался он.

– Вот здесь, – она приложила руку к своей груди, – здесь давно уже живет вера в твою любовь. Нужно было, чтобы разум пришел в согласие с сердцем… – От избытка эмоций голос у нее сорвался. – Я должна попытаться все вспомнить.

– Но не пытайся делать это в одиночку. – С этими словами Филипп привлек ее к своей груди.

Изабель была благодарна ему за любовь, терпение, силу и в особенности за поддержку, но когда он заснул, она долго еще лежала, глядя в темноту. Завтра она собиралась предпринять путешествие в закоулки своей памяти. Путешествие явно будет мучительным; но она не отступит. К сожалению, этот путь ей придется проделать одной, отказавшись от помощи Филиппа.

Ксавьер практиковал в Педральбес, фешенебельном районе Барселоны. Его офис выходил окнами в парк королевского дворца Педраль, и каждый раз, войдя в кабинет, Изабель сокрушалась, что из окна открывается весьма мрачный вид.

Заглянуть в собственное подсознание оказалось делом нелегким. Ксавьер не был сторонником применения гипноза и наркотических средств, по его методе мозгу задавался естественный ритм. Во-первых, этот подход не оказывал отрицательного воздействия на здоровье, во-вторых, полученный таким образом результат не вызывал сомнений.

– Вы художник, Изабель, – этими словами Ксавьер начал их вторую встречу (первая была полностью посвящена подготовке к сеансам). – Используйте свое умение мыслить зрительными образами, чтобы проникнуть в прошлое и увидеть то, что нас интересует.

Они быстро преодолели временное расстояние между ее счастливой, беззаботной жизнью в доме на Пассейг-де-Грасия с частыми визитами в «Эль кастель де лес брюшотс» и ее последними каникулами на Мальорке. С этого момента воспоминания Изабель окутала тень тревоги. Разум побуждал ее хранить спокойствие, но подсознание предвещало близость ужасных событий. И это пугало Изабель.

Их продвижение в прошлое застопорилось. Медленно, осторожно Ксавьер старался расшевелить ее мозг, передвигая временные рамки то в одну, то в другую сторону, заставляя тем самым поверить в то, что она находится на месте трагедии, но в окружении всегда готовых прийти на помощь доброжелателей.

Изабель вспомнила, с каким радостным нетерпением она всегда ждала летних каникул на Мальорке.

– Вы там встретились с Пасквой Барбой? – спросил Ксавьер.

Изабель кивнула, живо вспомнив, какое впечатление произвел тогда на нее этот человек.

Она вспомнила серьезный разговор между Пако и Мартином и пересказала его Ксавьеру, хотя ей, естественно, не хотелось выставлять отца в столь неприглядном виде.

– Ваш отец был расстроен поведением жены? – Изабель отвернулась, чтобы не встречаться глазами с Ксавьером. В невиновности отца она не сомневалась, поэтому ей была неприятна сама тень подозрения, которую кто-либо бросал в его адрес. – Вы не ответили.

– Он был в ярости.

На следующий день она рассказала Ксавьеру о своем пятом дне рождения, который праздновали в ресторане «Ритц». Она вспомнила все до мелочей: колоннаду, стулья с высокими спинками вокруг дубовых столов, голубые фарфоровые вазы с огромными растениями, даже мелодию, которую исполнял оркестр. Постепенно она настроилась на то, чтобы воскресить в памяти тот судьбоносный день. И снова ей пришлось признать, что гнев Мартина одинаково распространялся и на Барбу, и на Альтею.

Когда они приблизились к самой ночи убийства, Ксавьер предупредил Изабель, что поскольку именно здесь кроется ее душевная травма, она вряд ли сможет вспомнить события в их логической последовательности, а возможно, ей вообще не удастся воспроизвести всю картину полностью.

Ксавьер оказался прав. Каждый сеанс высвечивал новую сцену, которая не обнаруживала никакой связи с предыдущей. Альтея лежит на полу обнаженная, ее тело едва прикрыто полотенцем. Опрокинутая лампа, отбрасывающая на стену причудливую тень. Волосы Альтеи мокрые, перепутанные, пряди разметались по полу. Перевернутый столик. Мужской пиджак с золотыми пуговицами. Лицо Альтеи – ее профиль, глаза закрыты, губы чуть приоткрыты, кровь на правой щеке. Его лицо частично такое, каким Изабель его уже видела, – злобный взгляд, перекошенный в усмешке рот; но в его облике появились и новые детали – порез на щеке, золотое кольцо на левой руке, как раз на той, которую он протянул к Альтее.

Последний сеанс длился три часа. Ксавьер неотступно следовал за Изабель по бесконечно длинной ночи, до той самой минуты, когда маленькая Изабель спряталась в шкафу, затаившись от страха.

– Приходя в себя после тех синих ночных кошмаров, вы вспоминали детали? – спросил Ксавьер.

– Я делала наброски.

– Они сохранились?

– Так, кое-какие, – ответила Изабель нехотя. Она всегда стеснялась того, что занимается такой ерундой. Правда, теперь они пригодились. – У Миранды тоже что-то есть.

Ксавьер удовлетворенно кивнул: нельзя же выказывать свою радость по такому «пустяку».

Миранда тотчас выслала Изабель рисунки. Распечатав конверт, Изабель разложила наброски на полу в своей комнате в Кастель. Она долго бродила вокруг них, сторонясь белых листов, словно неведомого вируса. Наконец она не выдержала и бросилась вон из комнаты, почувствовав, что задыхается от страха и приступа клаустрофобии, как в ту ночь, когда спряталась в шкафу. Как тогда, так и теперь она не могла побороть страха перед убийцей.

Изабель вошла в кабинет Флоры и набрала номер Филиппа.

После той ночи в «Ритце» она уговорила его немедленно вернуться в Нью-Йорк и теперь звонила ему в офис, домой, даже в самолет, но Филиппа нигде не было. Она встревожилась не на шутку и стала бездумно бродить по дому. Когда же поняла, что не выдержит дольше этой муки, заставила себя вернуться к рисункам.

Много часов просидела она на полу среди кучи набросков, часть которых она сделала еще в семилетнем возрасте. Она бесконечно перекладывала их с места на место, сортировала, раскладывала то так, то этак и не заметила, как наступила ночь. Прикладывая нос к подбородку и левому глазу, она затем меняла глаза местами. Потом прибавляла рот и искала подходящие подбородок, шею, волосы и овал лица. К утру у нее получилось несколько портретов совершенно разных мужчин. В тот же день она показала рисунки Ксавьеру, сообщив, что пришла в полное отчаяние.

Ксавьер разложил рисунки на столе и стал внимательно изучать их. Вскоре он обнаружил несомненное сходство: сходящиеся к переносице густые брови, полные губы, расширяющийся к кончику нос.

– У Пако на подбородке ямочка, – заметила Изабель, разочарованная тем, что ее предварительный портрет однозначно не похож на Пако. – А на рисунке ее нет.

– Не исключено, что человек этот вам незнаком, а убийство – беспричинный акт жестокости.

Отчаяние и осознание собственного бессилия тяжкой ношей обрушились на плечи Изабель. Она заплакала.

– Вы преодолели первый и самый трудный барьер, – сказал Ксавьер. – Вы открыли дверь в свой мозг. Теперь, когда он освобожден от бремени мучительных воспоминаний, нам будет легче установить истину. А со временем, возможно, вы сумеете назвать имя убийцы.

Изабель была слишком занята своими проблемами, чтобы заметить появление на прилавках книги Нины Дэвис «Истинные цвета», которая сразу же заняла ведущие позиции в списках самых популярных бестселлеров. Никогда еще Нина не достигала такого взлета.

Любопытство публики не могла насытить скудная информация, просачивающаяся сквозь закрытые двери нью-йоркских галерей на Мэдисон-авеню и в Сохо, зато каждому по карману была дешевая книжка, содержащая в себе довольно грязи вперемешку с громкими именами, ставшими легендой свихнувшихся на искусстве восьмидесятых.

Нина превратилась в королеву многочисленных ток-шоу. Она нашла ту самую грань, когда ее личные отношения с Изабель вызывали у публики симпатию к ней самой безоговорочно, без всяких лишних расспросов. Даже тот факт, что ее приемная мать владела художественной галереей, стал косвенным свидетельством признания таланта Изабель и ее друзей-живописцев.

Впрочем, Бринна по-прежнему оставалась неразрешимой проблемой. Не найдя ни единого упоминания о себе в книге Нины, она просто рассвирепела и пригрозила лично связаться с Опрой.

Нина ответила ей кратко, решительно и по существу: – Если ты попробуешь упомянуть свое имя рядом с моим, я упеку тебя за решетку за вымогательство. Ты придумала забавную игру, Бринна, но теперь все окончено. Счастливо оставаться.

Появление в печати неавторизованной биографии Изабель всколыхнуло общественность Барселоны, в результате чего возобновились толки о нераскрытом убийстве Альтеи де Луна. В барах и кафе на Рамблас люди судачили о тех главах книги, где Нина Дэвис высказывала свое предположение о том, что убийца – Мартин де Луна.

Однако существовал свидетель, который знал, что Нина ошибается. Он, вернее она – уборщица гостиницы не только видела другого мужчину, выходившего из комнаты убитой, но и подобрала предмет, который тот обронил в коридоре. Собираясь заявить об этом в полицию, женщина быстро поняла, что власти хотят обвинить во всем сеньора де Луна. Подружка подтвердила ее предположение, и она побоялась публично заявить, что полиция идет по ложному следу.

Все эти годы бедняжка сгибалась под тяжестью вины, презирая себя за трусость. Из-за нее осудили невиновного, его доброе имя смешали с грязью. И вот теперь, спустя много лет, опять все повторяется. Она могла бы смыть пятно позора с праха Мартина де Луна, но слишком хорошо понимала, что теперь ее обвинят за сокрытие улик.

Возможно, есть какой-нибудь способ обнародовать правду, оставшись при этом в тени. Надо как следует подумать.

* * *

Мало того что погружение в собственное прошлое стоило Изабель немыслимых душевных сил, судьба приготовила ей еще один сюрприз. Адвокат сообщил ей, что «Дрэгон текстайлз» снова выставлена на торги, хотя этот факт огласки пока не получил. Кстати сказать, компания все же получила первый приз на международной ярмарке во Франкфурте.

Как-то вечером, включив телевизор, Изабель наткнулась на интервью с владельцем компании сеньором Барбой и его американским партнером Джулианом Рихтером.

– При всем нашем уважении к вам, сеньор Барба, надо заметить, что последние несколько лет ваша компания была на грани разорения. Неужели вы действительно рассчитывали получить первую премию во Франкфурте?

– Без сомнения, – улыбался в камеру Барба.

– Но каким образом?

– За основу дизайна наших новых тканей взята серия полотен известной художницы, уроженки Барселоны, Изабель де Луна. Как же мы могли проиграть!

Побледнев от злости и сжав кулаки, так что побелели костяшки пальцев, Изабель увидела на экране образцы тканей, рисунок которых полностью повторял «Видения в голубом».

– Как вы познакомились с мистером Рихтером?

– Джулиан Рихтер владеет одной из престижных нью-йоркских художественных галерей. Как вы знаете, я коллекционирую живопись. Мы с Джулианом знакомы уже много лет.

Камера переместилась в гостиную Джулиана, Изабель сразу же ее узнала. Кровь застучала у нее в висках, она прищурилась, но увы, ошибки не было. В центре голубого экрана самодовольно улыбался Джулиан Рихтер, а на заднем плане отчетливо виднелось ее полотно «Синее», символизирующее Смерть.