Текст книги "Никогда не называй это любовью"

Глава 17

В августе 1885 года парламент был распущен до Главных выборов, которые должны были проводиться в 1886 году.

В ноябре, когда сиреневые туманы повисли над деревьями парка и первые морозы покрыли инеем траву, Кэтрин родила еще одну девочку.

Назвали ее Франсес, а уменьшительное имя дали Кэти. Все женщины в доме тепло встретили новорожденную. Вилли, к облегчению Кэтрин, уехал, и Чарлзу ненадолго выпала возможность посещать Кэт, хотя он с головой погрузился в избирательную кампанию. Было очень важно вернуть к власти либералов, притом, что Чарлз совершенно не сомневался, что консерваторы не будут особенно выступать против билля о гомруле. Какая бы партия ни победила на выборах, ирландские националисты численностью в восемьдесят шесть человек сумеют поддерживать равновесие власти. Положение было сложным и напряженным.

Но не для Вилли. Мистер Гладстон и его партия были переизбраны, но, находясь весьма далеко от кресла главного секретаря, Вилли понимал, что его не переизберут даже на его бывшее место в графстве Клер. Он всегда был непопулярен в ирландской партии, что вовсе не удивительно, поскольку Вилли открыто презирал и высмеивал ее членов за их неуклюжие манеры и неумение одеваться. Более того, Вилли заявил, что он радуется отсутствию необходимости сидеть вместе с этими непризнанными гениями. В самом деле, один из раздраженных членов ирландской фракции, отвечавший О'Ши в полной мере презрением, как-то поздно вечером подстерег его в вестибюле парламента, намереваясь прикончить. Но глупый малый изрядно накачался до этого виски и поэтому пребывал в таком состоянии, что был не в силах причинить кому-нибудь вред. Это событие могло бы только поддержать Вилли в его осуждении неуправляемого поведения членов ирландской партии, если бы он сам не вел себя слишком по-дурацки, упрямо, делая все наоборот.

И он публично отказался от данного прежде обещания придерживаться партийной политики. Это выглядело так, будто он разделял чувства королевы, которая после выборов записала в своем дневнике следующие ядовитые слова: «Мистер Гладстон продолжает утверждать, что никто не смеет сомневаться в ирландской позиции, если самим ирландским народом были избраны восемьдесят шесть человек в защиту гомруля. Однако я заметила, что этими людьми оказались главным образом те, кто пользуется весьма дурной славой, были избраны они по приказу Парнелла, а вовсе не представляли всю страну». Безусловно, Вилли не причислял себя к людям, пользующимся дурной славой, но то, что он лишился своего места, оставалось фактом, и посему он намеревался чинить различные неприятности до тех пор, пока не добьется своего поста. Хотя правдой было и то, что при помощи лорда Ричарда Гроувнора, мистера Гладстона (Кэтрин написала обоим) и при поддержке мистера Парнелла Вилли оставался представителем в одном из ливерпульских округов, но для Вилли это было полным поражением. Поэтому он выискивал другую возможность выделиться. Великий и могущественный мистер Парнелл должен добиться для него места в Ирландии, несмотря на то что он публично отказался от обещания поддерживать партийную политику.

И вот он прибыл в Элшем, чтобы уведомить об этом Кэтрин. Он развалился в кресле напротив камина, поставил рядом графин с портвейном и произнес не без радостных ноток в голосе:

– Что ж, Кэт, время пришло! Парнелл должен кое-что сделать для меня.

– Да как же он может это сделать, если ты сам уничтожил все свои шансы на успех? – вспылила Кэтрин. – Тебе не следовало публично отказываться от обещания поддерживать политику своей партии. Ведь в итоге ты стал еще больше непопулярен среди ее членов.

– Ничего подобного. Я парень популярный, – обиженно заявил Вилли. – Поговори обо мне с Парнеллом. Используй свои методы убеждения. Если я не ошибаюсь, они могут быть весьма эффективны.

– Вилли, умоляю, не беспокой его сейчас. Выборы отняли у него столько сил! Он находился в постоянном напряжении. Он вымотан, измучен. Пусть пройдет несколько месяцев. Пусть все уляжется.

– А тем временем прикажешь мне ходить поджав хвост! Ну уж нет! Я не намерен следовать твоему совету, дорогуша! Я желаю, чтобы для меня было что-нибудь сделано. И немедленно! – С этими словами он несколько раз грохнул кулаком по столу с такой силой, что графин и стакан задребезжали. – Я не собираюсь походить на неуклюжих идиотов, каких полным-полно среди моих приятелей-земляков. Кстати, на моей стороне Чемберлен. Я получил от него письмо. Сейчас прочту его тебе.

Он вытащил из внутреннего кармана сложенный листок бумаги и развернул его.

– «Учитывая нынешнее положение дел, далеко не блестящее, я весьма сожалею, что Вы не остались на своем посту. Как Вы считаете, есть ли какая-нибудь возможность для Вас занять одно из вакантных мест, которое возникнет в результате двойных выборов в Ирландии? Безусловно, ирландская партия заинтересована в постоянно открытых каналах связи с лидерами либералов, не так ли? Не сможете ли Вы добиться от мистера Парнелла, чтобы он сделал Вас экзекватурой[36]36
  Экзекватура – дипломатическое разрешение на исполнение консульских обязанностей, выдаваемое иностранному консулу Министерством иностранных дел страны пребывания.


[Закрыть]. По-моему, это самое малое, что он мог бы сделать для Вас после всего, что Вы сделали для него.

Вилли перестал читать и сунул письмо обратно в карман.

– Вот. Так и передай Парнеллу. Передашь?

– О каком месте мне надо говорить с ним? – неохотно спросила Кэтрин.

– О Голуэе. Туда избирался О'Коннор, но ему предложили также одно из мест в Ливерпуле. Он выбрал Ливерпуль, так что Голуэй остался незанятым. И я хочу попасть туда. Если ты увидишься с Парнеллом прежде меня, то передай ему наш разговор. И не откладывай это в долгий ящик. Не пытайся щадить его чувства. Я с нетерпением буду ждать его действий. Ты поняла, любовь моя? – Он улыбнулся, но глаза его были холодны, как лед. – Уверен, что поняла.

Перед Кэтрин стоял ужасный выбор. Она знала, как пошатнется авторитет Парнелла в его партии, если он проявит столь неожиданную приверженность к совершенно дискредитировавшему себя в глазах ее членов капитану О'Ши.

Если бы она смогла найти решение этой задачи, не беспокоя при этом Чарлза! Однако решения не было. И когда он через несколько дней приедет в Элшем, ей придется встречать его такой вот неприятной проблемой.

Очень жаль, ведь, приезжая, он обычно бывает в самом радужном настроении! Прошлый раз они сетовали, что у него нет хорошего коня, чтобы совершать конные прогулки, когда он бывает в Англии, и после обсуждения с тетушкой Бен было принято решение: он привезет с собой коня из Ирландии и поставит его в конюшнях Уонерш-Лоджа. А ухаживать за ним будет Партридж, который также присматривает за пони, принадлежащими детям.

Чарлз приехал с известием, что привез не одного, а трех коней – Диктатора, Президента и Гомруля. С большим нетерпением он хотел привезти Диктатора. Ведь это был самый быстрый конь, такого Кэтрин не видела ни разу в жизни.

– Но в чем дело, дорогая? Неужели ты не рада?

– Конечно, я очень рада. Но возникла одна проблема. И мне придется поговорить с тобой о ней незамедлительно. Она все это время беспокоила меня.

Он внимательно слушал ее, когда она пересказывала ему свой разговор с мужем. Кэтрин заметила, как он нахмурился и глубокая морщина прорезала его лоб. Однако он больше ничем не выдал своих чувств. Когда Кэтрин выговорилась, Чарлз спокойно произнес:

– Я предчувствовал такое. И боюсь, что нам не избежать этого.

– Но ведь это причинит столько вреда!

– Если это сделаю я, то да. Но жители Голуэя намного менее управляемы, нежели моя партия. И отдельные деятели, проводившие нечестную игру в политике, весьма плохо кончили. Это дошло до очень многих, даже самых уравновешенных. Возможно, мне удастся отговорить Вилли. Нам надо срочно встретиться.

И, нахмурившись, он стал мерить шагами комнату.

– Что мне известно наверняка – так это то, что никакого скандала не будет, пока не прошел билль о гомруле. После этого мы с тобой сможем порадоваться. Но я опасаюсь этих английских лицемеров. Если твой супруг именно сейчас хочет всевозможных осложнений, то все может рухнуть, как карточный домик.

– Вот этого-то я и боялась все время. Вилли хитрый и коварный человек. Полагаю, он долго ждал такой удачной для него ситуации.

Чарлз остановился возле нее и нежно провел кончиками пальцев по ее бровям. Но этот жест был сейчас только формальным. В такие мгновения ей казалось, что он считает ее камнем, подвешенным к его шее, и мучительно страдала.

– Мне надо встретиться с Вилли как можно скорее. И уладить все раз и навсегда.

В этот миг мужество неожиданно покинуло Кэтрин. Она почувствовала, что не сможет выдержать ту мучительную сцену, которая предстояла. Через три дня она написала Вилли и в ответ получила от него сварливое, раздраженное письмо, полное жалости к самому себе:

Дорогая Кэт.

Пока я еще сдерживаюсь. Мистер Чемберлен, которому прекрасно известно все, что я в разное время сделал для мистера Парнелла, считает, что последний… ну, в общем, он считает, что тот ведет себя очень скверно. Чемберлен говорит, что, если бы у Парнелла были хоть какие-нибудь чувства или хотя бы капля чести, он должен был бы во всеуслышание объявить своей партии, что мое место должно быть сохранено для меня, в противном же случае ему следует уйти с политической арены, отказавшись от роли лидера.

Я не собираюсь валяться в сточной канаве. Ко мне отнеслись как к последнему мерзавцу, так что я намерен ответить ударом на удар. Вскоре Парнелл не будет «влиятельной персоной».

«Интересно, почему мне совсем не пишут девочки. Ни одна из них даже не интересуется, как я…»

Кэтрин поняла, что скоро им придется столкнуться с неизбежным.

Встреча состоялась поздно вечером в Уонерш-Лодже. Вилли небрежно поприветствовал Чарлза.

– Ну, надеюсь, вы явились ко мне с какими-то новостями.

– Я в свою очередь надеюсь, что мне удастся отговорить вас от ваших безумных – это уж точно! – идей. Предположим, вас назначат кандидатом от Голуэя, но вам известно, как примет вас местный народ?

Лицо Вилли побагровело.

– Я очень популярный человек в Ирландии.

– Мне известно лишь то, что вы совсем непопулярный человек в партии. Вы даже не садитесь рядом с членами партии в парламенте.

– Мне было бы очень жаль, если бы я нравился этой команде бездельников.

Чарлз лишь пожал плечами.

– Подобная позиция вряд ли поможет делу. Вы ведете себя в данном случае, как мальчишка, а не как взрослый, здравомыслящий человек, О'Ши. Вы отказались от обещания поддерживать партийную политику и, несмотря на это, надеетесь, что я протолкну вас как искреннего и честного кандидата. Вы презираете одежду и речи ваших соратников по партии, за их спиной высмеиваете их произношение. Не отрицайте это. Мне все досконально известно. Вы изображаете из себя изысканного и неприступного джентльмена. Вы хотите заседать в парламенте, потому что это приносит определенные социальные выгоды. И это дает вам доступ в такие респектабельные дома, как, например, дом вашего приятеля Чемберлена.

Вилли собрался было с негодованием возразить, но лишь махнул рукой. Чарлз с явным презрением к собеседнику продолжал:

– Вы играете в политику, О'Ши. О, я не отрицаю вашей роли в вопросе Килмейнхэмского соглашения, однако вы так рьяно участвовали в этом потому, что это было очень вам на руку: это была благоприятная возможность обратить на себя внимание ваших влиятельных друзей, которыми вы так восхищаетесь. Но хочу вас предостеречь вот в чем: эти же самые ваши друзья не так искренни, как вы изволите думать. Лично я ни капли не доверяю Чемберлену. И уверяю вас, я не поддамся ни на какой шантаж ни с вашей, ни с его стороны. Если же я помогу вам пробраться в Голуэй, то лишь потому, что это будет играть на руку моим интересам, а вовсе не потому, что я испугался какого-то политика, в том числе и самого премьер-министра.

Наконец и у Вилли появилась возможность презрительно хмыкнуть.

– Нам троим, находящимся в этой комнате, прекрасно известны ваши истинные интересы. А вот остальные об этом не знают. Пока.

– Вилли…

Тот не обратил на Кэтрин никакого внимания.

– Полагаю, мне известно, кому может очень понадобиться сочувствие, когда дело примет критический оборот. Видите ли, Парнелл, чем выше вы взбираетесь, тем больнее вам будет падать.

Если лицо Вилли побагровело, то Чарлз был бледен, как мел. Он стиснул зубы, глаза на его аскетическом лице напоминали угли.

– Будьте осторожны, О'Ши. Я могу поймать вас на слове и пролить свет кое на что, а это едва ли пойдет вам на пользу. Мне давно хочется скинуть с себя эту тяжелую ношу. Однако пока я несу ее. Поскольку это будет предательством моего народа. Поэтому, если мы постараемся держать себя в руках, мы сможем обговорить все трезво. Вы дадите обещание придерживаться партийной политики?

– Нет.

– Тогда одному Господу известно, как я добьюсь вашего назначения.

– Вы можете упомянуть о том, что они должны быть благодарны мне: я вытащил их лидера из тюрьмы.

– Вилли, уж если Чарлз считает, что ты зашел слишком далеко, то они-то, безусловно, сочтут это сущим пустяком. Тебе следует пообещать придерживаться политики партии.

Но Кэтрин не сказала ничего такого, за что Вилли мог бы зацепиться. И он автоматически, с презрением отмел ее аргументы.

– У тебя предвзятое мнение, Кэт. Это тебе следовало бы поостеречься! Я слышал, что у меня в конюшне стоят кони Парнелла!

– У тебя?! Да как ты смеешь говорить такое? У тебя слишком разыгралось воображение. Однако это позабавило бы тетушку Бен. Честное слово, ты развеселил бы ее своими речами, уверяю тебя.

– В таком случае я не позволю, чтобы мой сын ездил на этих животных, – угрюмо произнес Вилли.

И тут очень тихим и усталым голосом Чарлз произнес:

– Это совершенно не относится к делу, О'Ши. Если вы не пообещаете придерживаться политики партии, то единственное, о чем я смогу попросить вас, – это чтобы вы вели себя с огромной осторожностью. Попытайтесь взять себя в руки, хоть немного, и особенно перед вашими избирателями. Я могу, конечно, сделать так, чтобы они прислушались к моим советам, но я ничего не смогу поделать, когда они начнут рвать на части избирательные бюллетени с вашим именем. Ну а теперь, может быть, закончим нашу беседу?

Он был настолько бледен, что Кэтрин ужаснулась. Вилли, который выглядел менее победоносно, чем, наверное, считал, не унимался:

– Должен заметить, вы превосходно рассуждаете об осторожности. Не понимаю я вас, Парнелл. Как вы можете позволить, чтобы все достигнутое вами уничтожила любовная интрижка?

– Вижу, О'Ши, что это за пределами вашего понимания. Видите ли, я не отнимал у вас жену. Просто у вас ее никогда не было. – И чуть слышно он добавил: – Слава Богу.

Но этого Вилли уже не услышал. Он схватил шляпу и торопливыми шагами вышел из комнаты. Кэтрин бросилась к Чарлзу.

– С тобой все в порядке?

– Немного кружится голова. Ты не дашь мне стакан воды?

Она выполнила его просьбу и с облегчением наблюдала за тем, как он, выпивая воду, постепенно приходил в себя.

– Чарлз, ты болен?

– Нет, нет, эти приступы бывают у меня время от времени. Просто я очень близко принимаю все к сердцу. К тому же теперь мне придется все начинать сначала в Голуэе. А оппозиция там на редкость сильна. И она скажет свое слово. Но я управлюсь с О'Ши и сделаю так, что его изберут. Я заставлю его заткнуть им глотки! Это, конечно, будет стоить мне доверия партии, так что придется разделаться с его разговорами о неблагодарности.

Он засмеялся, и в его глазах снова заискрилась нежность.

– Да не смотри ты такими трагическими глазами, Кэт! Никого не бросят на съедение волкам. По крайней мере, если такое и произойдет, то не сейчас.

Его слова оказались очень близки к истине. Два самых грозных члена его партии, Биггар и упорный и тщеславный Тим Хили, выступили с яростным осуждением назначения возмутительного капитана О'Ши, угрожая мятежом внутри самой партии; мало того, Хили елейным голосом стал заявлять, что он по-прежнему склонен верить, что блестящий лидер Парнелл изо всех сил поддерживает кандидатуру капитана О'Ши.

Мистер Биггар высказался намного резче. Он выступил на публичном митинге в Голуэе с зажигательной и шокирующей речью: печальная правда, сказал он, состоит в том, что мистер Парнелл избрал их представителем капитана О'Ши, поскольку миссис О'Ши его любовница. Кроме того, он приготовился отправить Парнеллу телеграмму следующего содержания: «Миссис О'Ши станет вашим крахом». Но тут вмешался Хили, предлагая быть осторожнее. В телеграмме появились изменения, и она зазвучала так: «Семья О'Ши станет вашим крахом». И с этого момента, подобно пожару, раздуваемому ветром, поползли слухи.

Они начинали бояться содеянного – флегматичный Биггар, личная жизнь которого была весьма далека от совершенства, и непостоянный Хили, все время разрывающийся между любовью и ненавистью по отношению к своему лидеру, хотя в последние годы все чаще побеждала черная ненависть. Когда они узнали о приезде Парнелла в Голуэй для подавления мятежа, Хили, пребывая в весьма взвинченном состоянии, спросил, что следует предпринять. На что Биггар без колебаний ответил: «Прикончить его, сэр».

Однако народ буквально вырвал у него из рук это решение: в связи с приездом Парнелла люди собрались на вокзале, и сейчас эта огромная толпа была способна на все, даже на суд линча.

Мистер Парнелл попросил бывшего представителя от Голуэя, мистера О'Коннора, сопровождать его. Со стороны мистера О'Коннора это требовало значительного мужества. Он знал о настроении народа, но не знал, известно ли о нем Парнеллу. А этот человек не выказывал боязни. По дороге в Голуэй он говорил обо всем на свете, кроме самого важного – грядущих выборов и спорного кандидата, капитана О'Ши. Наверное, он считал, что едет в хорошо известное ему место, где его ждет радушный прием с флагами и приветственными криками.

Но Голуэй не был таким местом. Под темным штормовым небом собралась огромная толпа, которая с нетерпением ждала возможности разорвать на куски человека, по их мнению, предавшего их.

Как только поезд остановился, отовсюду послышались угрожающие крики разъяренных людей. Мистер О'Коннор закусил губу и страшно побледнел; но Парнелл уверенно распахнул дверь вагона и с высоко поднятой головой вышел на перрон. Вид его гордой, красивой фигуры подействовал на толпу настолько гипнотически, что, ринувшись было вперед с диким воем, люди вдруг притихли, и вдруг воцарилась тишина. Потом внезапно раздался одинокий приветственный возглас, за ним тут же еще несколько. И вскоре уже вся толпа приветствовала его. Мистер Парнелл стоял, совершенно спокойный и бесстрастный, кланяясь этим людям, словно и ожидал подобного приема.

И лишь когда появился несчастный мистер О'Коннор, начался кромешный ад: толпа собралась для того, чтобы мстить, и для нее уже было не важно – кому. Главное – месть! А поскольку перед ними был не их любимый лидер – откуда же им знать, он это или нет? – то все взоры собравшихся устремились на их бывшего представителя, мистера О'Коннора, который бросил их на съедение ненавистной Англии.

Беднягу уронили на землю и обязательно затоптали бы до смерти, если бы тот, кому и предназначалась их злоба, мистер Парнелл, не спас несчастного.

Несомненно, ирландцы имеют привычку превращать самые серьезные события в фарс, а самые ничтожные и незначительные – в трагедию. По крайней мере, они никогда не довольствовались полумерами.

И поэтому, когда мистер Парнелл чуть позднее поднялся на трибуну, наспех сколоченную на рыночной площади, и обратился к ним с речью, они слушали его в полнейшем молчании.

– Ирландский парламент находится у меня вот здесь, в кулаке, – произнес он, и в его голосе зазвучала страсть. – Уничтожьте меня – и вы уничтожите этот парламент. Отклоните кандидатуру капитана О'Ши, убейте меня – и вы тем самым прокричите от имени всех врагов Ирландии: «Парнелл уничтожен! У Ирландии нет больше лидера!»

Вокруг не раздавалось ни звука. Воцарилась полная тишина. Потом донесся чей-то одинокий голос. Он принадлежал мистеру Биггару.

– Сэр, если мистер Линч выставит свою кандидатуру, то я поддержу его!

Но тут снова раздались одобрительные крики, и голос Биггара утонул в них. Утонул он и тогда, когда на встрече с коллегами в отеле мистер Парнелл произнес:

– Имеют место слухи, что я ухожу из партии. Так вот, у меня нет намерений покидать политическую арену. Я не покину ее, даже если народ Голуэя сегодня погонит меня по улицам города пинками.

На этот раз мистер Хили издал возглас одобрения, больше напоминающий шипение пузырьков в бокале с шампанским. Возможно, восхищение великолепным и смелым выступлением Парнелла на время заставило его забыть о фактах. По крайней мере, никто в этот раз безрассудно не упоминал имени Китти О'Ши.

Мистер Хили произнес:

– Я выхожу из этой борьбы и полагаю, капитан О'Ши становится представителем от Голуэя. Это горькая чаша для вас. Бог свидетель, что для меня – это чаша, наполненная ядом, но даже ее я готов испить до дна ради солидарности и любви в нашей партии.

После этого короткого выступления подавляющим большинством было постановлено, что капитан О'Ши займет место представителя от Голуэя.

Но, увы, семена сомнения все же были посеяны. Доверие партии к ее лидеру пошатнулось. Неминуемо возникали трудности с различными противостоящими группировками, которые теперь предстояло постоянно контролировать.

Оставалось лишь надеяться, что капитан О'Ши совершит хоть что-нибудь для того, чтобы сделаться более популярным.