Текст книги "Властелин воды"

– Я не могу забрать вашу невинность, mittkostbart, – сказал Клаус, вглядываясь в ее лицо. – Помните? Вы должны отдать мне ее добровольно, только тогда долг будет считаться выполненным. Вы не дослушали того, что было сказано за закрытой дверью, иначе услышали бы больше слов любви.

– Одной любви недостаточно.

– Вы любите меня, Бэкка. Знаю, любите… – прошептал он. – Я знал об этом с самого начала, когда вы еще сами себе боялись в этом признаться. Это чувство расцвело прекрасной розой, когда я перенес вас в астрал. Бутон раскрылся. Я мог читать ваши мысли. Уже ради одного этого стоило перенестись в Иной мир.

– Но я не верю ни вам, ни вам подобным. Вы все обманщики! Вы говорите одно, а думаете совсем о другом. Вы притворяетесь одним, хотя на самом деле совершенно другой. Вы убедили меня, что астральное измерение существует на самом деле, но создания, которые живут там, жестоки и агрессивны, они желают людям зла. В правдивости этой части легенды я убедилась на собственном опыте. Да эта фурия убила бы меня, если бы могла!

– Да, вполне возможно. Но вы же сошли с тропы. А кто спас вас?

Бэкка исподлобья бросила на него сердитый взгляд.

– Вы, – призналась она нехотя.

– Вам причинили серьезный ущерб?

– Нет, только хорошенько встряхнули.

– Вот видите, нет. И никто не причинит вам вреда, пока вы под моей защитой. Как я понял, мне еще предстоит вернуть утраченное доверие, mittkostbart, прежде чем я открою вам, что у меня на сердце. Вы бы уже это знали, если бы не сбежали тогда и не прихватили мое сердце с собой – вы вырвали его у меня из груди!

– Ваше высочество…

– Произнесите мое имя, Бэкка. Пожалуйста.

– Ваше высочество, я… Он осторожно ее встряхнул.

– Произнесите его. В этом месте не действуют ваши идиотские кодексы и этикеты. Здесь мы не обязаны считаться с общественным мнением, а только подчиняемся природе и богам. Назовите меня по имени, моя Бэкка. Хотя бы раз.

– Перенесите меня назад, Клаус, – выдавила из себя Бэкка, – если, конечно, вас на самом деле так зовут. Если вы любите меня, как утверждаете, прошу вас, перенесите меня назад!

– Зачем? К этому вашему жениху. Я видел этого хлыща, пожилого хлыща, раз уж на то пошло. Вам легче согласиться провести жизнь рядом с этим убожеством, чем просто позволить мне любить вас?

– Я никогда не смирюсь с этим. Но и с вами не останусь. Потому что не могу.

– И все же вы не верите мне.

– Нет, Клаус. Я не верю себе.

Эти глаза! Завораживающие глаза цвета синего льда буквально впились в нее. Когда он приподнял ее голову навстречу своему взгляду, прикосновение его руки было сродни бальзаму. Как бережно он держал ее – так, словно она была сделана из тончайшего фарфора! Он учащенно дышал, и его горячее дыхание приятно щекотало ей кожу. Когда он заговорил, ее сердце едва не выскочило из груди. Он больше не шептал – теперь его голос источал желание, отчего по ее дрожащему телу, пронзая ее насквозь, побежали мурашки. Она невольно застонала. Она была безоружна перед его страстью.

– Вам можно не доверять себе, если вы доверитесь мне, Бэкка. Позвольте, я вам это докажу…

Желание обладать достигло апогея, и это будет продолжаться до ближайшего полнолуния. Несмотря на все громкие слова, Клаус не был уверен, что сможет противостоять ему. Он никогда раньше не влюблялся. А тут еще и силы неумолимо таяли, усугубляя ситуацию. Он слишком много времени провел вдали от водопада. Энергия, которая ушла на перенос Бэкки, ослабила в нем все, только не желание. Обычно но время истощения оно только усиливалось. Это испытание нужно было не столько ради того, чтобы доказать что-то Бэкке, сколько себе. Сейчас все зависело от его выдержки. Вода исцелит его, но стоит ли это того? Он и так хотел ее до потери сознания.

Ее кожа на ощупь была нежной, как лепестки роз, и он чуткими пальцами скользил по шее и плечам девушки. Его чувства вышли из-под контроля – он не мог удержаться, чтобы не касаться ее. Казалось, что они оба этого хотели. Расстегнув брошь, которая скрепляла греческую тогу, не давая ей упасть, он начал очень медленно стягивать ее. Его выверенные, нарочито замедленные движения заставили Бэкку задохнуться от избытка переполнявших ее чувств.

– Не надо! – сдавленно всхлипнула она, но на этом все возражения закончились. Казалось, она застыла, не в силах оторвать от него горящие желанием глаза, сияющие в свете луны, как два черных бриллианта. Ему как-то раз приходилось видеть черные бриллианты… в другой жизни. Но эти! Они были непревзойденными и гораздо более драгоценными – более редкими, более таинственными. Они сияли лишь для него одного!

Обнажив ее грудь, он принялся большими пальцами поглаживать соски. Она снова издала сдавленный стон, а упругие горошины под его пальцами налились и подались вперед. Он с замиранием сердца ощутил их тугую упругость. И уже никакая сила не могла оторвать его пальцы от ее идеальной формы груди. Он обхватил ее ладонями и почувствовал подрагивающую шелково-нежную полноту.

Его мужское естество дало о себе знать, и он не мог больше ждать. Он рывком сорвал с нее тогу, которая исчезла в тумане, обволакивающем ее стройные лодыжки. Бэкка предстала перед ним совершенно нагая, если не считать длинного шарфа, окутывающего голову и развевающегося на ветру. Она была прекрасно сложена от кончиков пальцев до кончиков волос, и каждый дюйм этого великолепия, которое она отчаянно пыталась скрыть от его голодного взгляда, мерцал, как паросский мрамор. Руками она попыталась прикрыть свою наготу, но не смогла. Он не позволил. Взяв ее крошечные ладони, он поднес их к губам. Ее бросило в дрожь, когда он провел по ним языком, до самых запястий, ощущая биение пульса сначала на одной, затем на другой ее руке, вслушиваясь в ритм крови, бегущей по венам. Она была почти готова принять его, вот-вот должны были рухнуть последние преграды.

– Дайте мне… взглянуть на вас, – выдохнул он, скользя по ней ненасытным взглядом, изучая ее всю – от прелестных золотистых локонов, венчающих голову, до огненных завитков внизу живота. А ее взгляд был обращен на его мужское достоинство, которое подрагивало, словно она дотронулась до него, хотя она ласкала его только взглядом. Он застонал и привлек ее к себе, погрузив свой пылающий член в уютное гнездышко волос, в которое он так стремился проникнуть. Как идеально они подходили друг другу – как два кусочка мозаики… она была его недостающей половинкой! Именно это его и пугало. Именно это было угрозой его бессмертию. Ни одна женская особь – человек или фэй – никогда прежде не имели над ним такой власти. Причем с самого начала. Она что, волшебница, колдунья? Впрочем, неважно. Ничего не важно, за исключением того, что она должна принадлежать ему, любой ценой.

– Вы само совершенство… – прошептал он ей на ухо. Она была готова, созрела для того, чтобы он овладел ею.

Она обвила его нежными руками, привлекая к себе, к теплому влажному обещанию невообразимого удовольствия. Все было так, как и должно было быть. Она не сопротивлялась. Она сама пришла к нему. Они стояли там, где это должно было произойти, где водопад разбивался на мириады сияющих брызг и перетекал в русло реки – к своей судьбе. Его естество было накалено до предела, до боли, готовое вот-вот изорваться. Он обхватил его и направил ей между ног, пока не уткнулся в набухший бутон. Он затаил дыхание.

Его тянуло к ней с невообразимой силой, как луна притягивает огромные массы воды, вызывая приливы. Он хотел ее каждой клеточкой своего тела. У него потемнело в глазах от бешеного желания. Голоса предков взывали к нему, подталкивая вперед. Им никогда раньше не приходилось его упрашивать. Бэкка застонала, ощутив его давление, и он испугался, что просто не выдержит такого напряжения. Он подавил ее стон жадным поцелуем. Его тело сводило судорогой, а она прижималась все сильнее. Он страстно поцеловал ее, наслаждаясь теплой, медовой сладостью ее губ, ее шелковистой кожей. Он припал губами к ее груди, готовый слиться с этим необыкновенным созданием, которое заставило его чресла полыхать жарким огнем. Это было мучительной пыткой – желание обладать ею сводило его с ума. Но почему же, когда все преграды сметены и он мог беспрепятственно выполнить свой долг, он медлил?

Клаус стиснул зубы и устремил взгляд к небесам. Слезы муки и боли затуманили его взор. Серые облака закрыли луну. Убывающая, она выглядела так, словно от нее оторвали кусок. Скоро она совсем скроется, а потом начнет расти, пока не обретет прежние очертания, и его время выйдет. Сейчас же она выглядывала в прорехи туч, словно пытаясь привлечь его внимание. Вдруг поднялся ветер, который сорвал с головы Бэкки шарф и унес прочь. Сильные порывы растрепали его волосы, а он смотрел неотрывно на дивную красоту, которую держал в руках. А она была настолько распалена, что, казалось, совсем этого не замечала. Заклинание сработало. Боги, помогите! Сил, помоги! Она была его!

Он начал задыхаться, сердце норовило выскочить из груди. Голоса в голове становились громче и гудели, как растревоженный улей. Они были исполнены угроз и праведного негодования. Старейшины были в бешенстве: Бэкка была готова ему отдаться, чего же он ждал? Их крики вонзались ему в мозг. Он еще поплатится за это! Он пойдет под трибунал, если все провалит!

Ее грудь прижималась к нему, ее соски погрузились в волоски у него на груди. Ее набухшие горошинки впивались в него, доставляя мучительное удовольствие. Ее рука скользнула вниз, к его неистовствующей плоти. Какие нежные у нее пальцы! Ее касания напоминали прикосновение крылышка бабочки. Это было последней каплей. Его член чуть было не вонзился в нее, однако Клаус со стоном успел ее оттолкнуть. Ветер принес назад ее шарф. Казалось, стихия тоже задалась целью его помучить, обвевая ее запахом, заслоняя от его взора. Вцепившись в шарф, он выхватил его у ветра. Тело его дернулось, и он провалился в астрал с нечеловеческим воплем, который разнесся эхом, усиленный радужным потоком воды, искрящейся в лунном свете.

Глава 14

Бэкка дрожала всем телом. Она стояла посреди бального зала в Гильдерслив Грейндж. Ее отец вел сэра Персиваля и группу мужчин в маскарадных костюмах в сторону гостиной. За время ее отсутствия ровным счетом ничего не изменилось. Все осталось на тех же местах, что и до сна. Это могло быть только сном. Потому что в реальности она никогда не стала бы вытворять такое, не допустила бы подобных вольностей. Неужели кошмары начали мучить ее, даже когда она не спит? Вот так новости! Но все казалось таким реальным…

Она взглянула на свою греческую тогу. Она была сухой. Бэкка прикоснулась к голове. Куда делся шарф? Она посмотрела по сторонам, но нигде его не увидела. Клаус сказал, что того мгновения не существовало. Значит, она придумала все это? Придумала или не придумала, но пульсация в теле ощущалась довольно явственно. Сердце тоже колотилось как бешеное, словно она бежала от погони.

Говорят, что влюбленные могут встречаться во сне. Не это ли только что произошло? Может, она вызвала его тайным желанием снова оказаться в его крепких объятиях? Нет, она просто не могла бы представить себе все шокирующие подробности их нечаянной близости. У нее не было опыта в подобных вещах. Да и откуда ему взяться? Никто, кроме Клауса, не прикасался к ее губам, не говоря уже о том, чтобы раздевать ее. Он изучал ее тело уверенными прикосновениями рук, губ, рождая в ней такие непристойные, невероятные желания…

Кровь застучала в висках, и от нахлынувших воспоминаний она снова вздрогнула. Щеки ее пылали.

Она медленно сходила с ума. Иначе это не назовешь. Фоссгримы были всего лишь сказкой. Но если так, то почему ее плоть набухла и ныла, так и не получив долгожданного избавления? Почему его запах до сих пор стоял у нее в ноздрях, такой свежий, морской – запах водопада? Бэкка направилась к алькову, скрытому растениями в горшках, на пути к которому ее и застал этот странный сон.

Она окинула взглядом помещение. Ее по-прежнему никто не замечал. Мод на глаза не попадалась, а отец исчез в коридоре – наверняка направился в столовую, чтобы набить желудок яствами и хорошенько выпить. Она попыталась избавиться от неприличных мыслей о Клаусе Линдегрене, как собака стряхивает с себя воду. Сейчас было не до него. Настал долгожданный момент, когда можно было ускользнуть отсюда незамеченной. Мужчины, оставшиеся в зале, были слишком пьяны, чтобы танцевать. Женщины тоже были поглощены пустой болтовней. А оркестр исполнял танец за танцем в тщетной попытке увлечь кого-нибудь на паркет.

Бэкка пробралась вдоль стены, делая вид, что направляется в столовую. Ее никто не остановил. Никто даже не заметил. Она вздохнула с облегчением. Она ускользнет отсюда и никогда больше не вернется! А отец пусть думает, как отдать долг сэру Персивалю. Ее это не волновало. Она в этом участвовать не намерена. Сегодня вечером она обретет долгожданную свободу. Свободу от предстоящего ненавистного брака. Свободу от отца, который из-за своей слабой воли зашел слишком далеко и едва не разрушил ей жизнь. И свободу от Клауса, призрачного героя-любовника из сновидений. Но не сейчас. Она хотела еще кое-что сделать… просто чтобы знать наверняка.

Она уже собрала дорожную сумку. Оставалось только захватить плащ с капюшоном. Было тепло, но она не рискнула появиться на улице в костюме греческой богини, который мало что прикрывал, а переодеться не успевала. Она уже подходила к ступенькам, когда почувствовала, что кто-то схватил ее за руку.

– И куда это вы собрались, миледи? – Голос буквально пригвоздил ее к месту, не давая уйти. Это была Мод. Как бы сейчас пригодилось снадобье Анны-Лизы!

– К себе в комнаты, отдохнуть, если тебя это так волнует, – сказала Бэкка, глядя под ноги и надеясь, что ей удастся остаться одной.

– Поторопитесь, если так, – заметила горничная. – Скоро полночь. Вот-вот будет сделано объявление. Мужчинам не терпится приступить к игре.

– Это не займет много времени, – успокоила ее Бэкка.

– Знаю. Но я все же пойду с вами, чтобы быть уверенной. Вы просто горите. Вам нужно припудриться. Это очень важное событие в жизни, и я не хочу, чтобы у вас в этот момент были пунцовые щеки.

– Как хочешь, Мод, – сдалась Бэкка, – и после этого можешь быть свободна. Сегодня ты мне больше не понадобишься. Снять тогу не составит труда. Я сама приготовлюсь ко сну.

Горничная недовольно скривилась. Очевидно, ей хотелось дождаться, пока последние гости разойдутся по своим комнатам, и в полной мере проникнуться обстановкой роскоши, приобщиться к светской жизни, поскольку другой возможности у нее не было. Обойдется! Бэкка никогда не выберется отсюда, если Мод будет ходить за ней по пятам.

Наверное, этот план был лучше. Как только объявление будет сделано, мужчины закроются в одной из игровых комнат и просидят за карточным столом до рассвета, а женщины улягутся спать. Будет даже легче выскользнуть незамеченной. Бэкка слабо улыбнулась и уже бодрее стала подниматься по ступенькам, краем глаза следя за Мод, которая семенила следом. Горничная насупилась и явно была недовольна.

– Что? – обратилась к ней Бэкка. – Когда объявление будет сделано и наша помолвка станет официальной, мне нужно будет поговорить с женихом наедине. Я имею на это право, не так ли? Я могу сесть и поговорить с ним с глазу на глаз, без присмотра дуэньи. Или тебе обязательно при этом присутствовать? Я уже не раз ловила тебя на том, что ты шпионишь за другими, словно у тебя нет своей жизни и нужно обязательно лезть в чужую. Это непорядочно. Ты должна помнить свое место. Все, хватит об этом! Припудри меня, если нужно, и уходи. Я не хочу видеть, как ты таращишься на гостей. Меня не нужно больше охранять. Я ясно выражаюсь?

– Д-да, миледи, – растерянно пробормотала Мод. – Я вижу, вы передумали. Раньше вы не были так… благосклонны к жениху. Поэтому мы тогда так спешно уехали…

– Это мое дело! – отрезала Бэкка. – Тебя это не касается. Могу только сказать, что из уважения к желанию отца я решила смириться с неизбежным. Даже в самой плохой ситуации можно найти положительные моменты. Что я и сделала. И давай быстрее, если ты еще идешь. Не тяни время. Ты сама говорила, что его не так много осталось.

Как только пробило двенадцать, слуги в ливреях внесли в бальный зал подносы с французским шампанским, и каждый бокал был украшен свежей малиной. Сетка под сводчатым потолком была отдернута, и сверху сыпался дождь из лепестков роз. Седрик Гильдерслив объявил о помолвке дочери с сэром Персивалем Смэдли. При виде кружащихся в воздухе лепестков у Бэкки что-то оборвалось внутри. Они напомнили о тех, которыми Клаус укрыл ее ложе в последнюю ночь, проведенную в Линдегрен Холле. Она закусила губу, прогоняя грустные мысли.

Мод поблизости не было. Бэкка обрадовалась этому, поскольку у нее не было ни малейшего желания хоть на секунду статься наедине со своим жалким женихом. Но у него и в мыслях этого не было. Как только выпили шампанское, сэр Персинваль вместе с остальными исчез за дверями игровой комнаты, а Бэкка смешалась с толпой дам, которые расходились по своим комнатам. Все шло как по маслу. Уж слишком гладко, подумала Бэкка. Набросив плащ на плечи, она вытащила сумку из-под кровати. И уже на пути к двери заметила на тумбочке что-то блестящее, в чем отражались отблески свечи. Это была ракушка, ее жемчужный оттенок притягивал взгляд. Достав из ящика шкафа мешочек, она положила туда ракушку и привязала его лентой к корсажу платья. Она не могла с ней расстаться: эта ракушка была всем, что осталось в память о Клаусе. Слезы затуманили ее взор. Огорченная, она на цыпочках спустилась по лестнице и вышла в сад, под спасительный покров ночи.

Воздух был слишком душным, чтобы остудить жар в душе и теле. Тяжелый плащ только мешал. Когда она подошла к конюшне, конюхи и грумы спали мертвым сном в стогу сена. Здесь тоже обошлось без осложнений. Она знала, как оседлать лошадь и забраться на нее как можно тише, хотя эти предосторожности были излишними. На полу конюшни валялось около дюжины пустых бутылок, в которых некогда плескались вино, виски и джин – причем джин из запасов ее отца. По количеству пустой тары можно было судить о состоянии этих несчастных, при этом один из них был еще совсем мальчишкой. Она в считанные секунды оседлала лошадь, крепко привязала дорожную сумку и отправилась в путь, даже не потрудившись оглянуться назад.

Она оставит лошадь на постоялом дворе и наймет там карету, как уже сделала однажды. Только на этот раз у нее было значительно больше преимуществ, поэтому все непременно получится! К утру она уже будет на приличном расстоянии от Гильдерслив Грейндж, а благодаря болезненному пристрастию отца к картам можно будет значительно оторваться от погони. Но сначала нужно сделать еще одно. Боскаслский водопад находился совсем недалеко от пути ее следования – довольно пустынной дороги, по которой мало кто ездил. Она решила держаться подальше от главной дороги, просто на всякий случай. Она не знала зачем, но ей нужно было взглянуть на водопад в последний раз… чтобы убедиться, что появление Клауса на балу и все вытекающие последствия были лишь плодом ее воображения. Она как-то не задумывалась о том, что будет делать, если убедится в обратном. Ей было стыдно даже думать об этом.

Не выпуская из рук шарф Бэкки, Клаус упал на колени на берегу реки в астрале и принялся бить кулаками по гальке, поднимая фонтаны брызг. Он не сразу заметил Илию, которая стояла чуть поодаль, уперев крошечные ручки в соблазнительно изгибающиеся бока. На ее лице было написано злорадство. Меньше всего ему сейчас нужна была глумящаяся русалка, особенно эта, вбившая себе в голову, что он принадлежит ей. Она выхватила у него из рук шелковый шарф и накинула себе на шею и плечи, прихорашиваясь перед кривым отражением на водной глади.

– Итак, это полный провал, – констатировала она, расхаживая туда-сюда и поправляя шарф, чтобы он не закрывал ее идеальной формы грудь.

– Исчезни, несносное дитя! – крикнул Клаус. – И сними это с себя! Ты выглядишь смешно.

– А она нет? Что за странная манера одеваться? Эту тряпку даже обернуть вокруг себя не получится, да и что толку от нее, если она почти прозрачная? Хотя ткань ничего, – признала она, проводя шарфом по лицу.

Клаус попытался выхватить его из ее рук.

– Отдай! – приказал он, но она оказалась проворнее и увернулась.

– Нет уж, – ответила она. – Пожалуй, я оставлю это себе. Все по справедливости, вы не находите, ведь она забрала клок моих волос?

Она отбросила назад волосы с вплетенными в них водорослями.

– Делай, как хочешь. Только уйди и оставь меня в покое.

– Зализывать раны?

– У меня нет ран, а вот у тебя они скоро появятся, если не исчезнешь отсюда!

Выражение лица русалки изменилось, и она начала приближаться к нему, щеголяя своей наготой. Были времена, когда он заводился от одного только взгляда на нее. Астрал был миром чувственных наслаждений, совокупляться для его жителей было столь же естественно, как и дышать, и между некоторыми особями это зачастую происходило с таким же постоянством. Беззастенчивое совокупление на глазах у всех было здесь в порядке вещей. У фэйев не было правил приличия. Илия была его любимицей. Глядя на нее сейчас, он поражался, как вообще можно было обнимать ее. Стройное, хорошо сложенное тело, которое она так беззастенчиво демонстрировала – буквально совала ему в лицо, – больше его не возбуждало. Как и все другое после Бэкки. «О боги! Я потерян даже для собственного рода», – подумал он, ни капли не тревожась по этому поводу.

– Ну же, вонзите в меня ваш… клинок. Я приму вас даже после этой блеклой зазнобы, чей сок еще свеж на вашей коже, – промурлыкала Илия, кружа вокруг него. Каждое ее плавное движение было искушением – то, как колыхалась ее грудь, как она расставляла ноги при ходьбе. – Что? Или вы думаете, что я не почувствую на вас ее запах? Но я приму вас и таким. А она на моем месте закрыла бы на это глаза? Не думаю, ваше высочество. Она бы и близко вас не подпустила, если бы вы пришли к ней с моим соком. Она бы выцарапала вам глаза.

– Мы не станем этого проверять, можешь быть уверена, – бросил Клаус. – К тому же мы с ней так и не соединились. Но даже если бы это и произошло.

– Нет, не произошло, я знаю, – выпалила Илия. – Потому что тогда вы бы больше никогда ее не увидели, а вы не можете пойти на такое, правда? Разлука с ней для вас невыносима! Вы повторяете ошибку своего отца. Он тоже не смог оставить вашу мать. И так на свет появились вы – больше человек, чем фэй, полукровка, Фоссгрим ровно настолько, чтобы сохранить связь с астралом и получить бессмертие.

– Достаточно!

– Нет, я не стану молчать. Вы кичитесь своей «человечностью» и презираете нас! Вы глумитесь над нами! Вы предаете нас! Вы берете из обоих миров, а не возвращаете ни одному. Клаус Линдегрен, вы плохо закончите, как и ваш отец в свое время. Вы зачахнете и умрете в одиночестве, вместе со своей женщиной, и ваше семя умрет вместе с вами. Так не дайте же ему умереть, используйте его по прямому назначению! Человеческий мир не изобилует удовольствиями, как наш. В нем слишком много ограничений. Вы поймете это, о великий и могущественный принц, когда ее непробиваемая нравственность будет держать вас на расстоянии. И когда вы взвоете от неудовлетворенного желания, вы вспомните об Илии и ее сговорчивости, но будет уже поздно!

Выкрикнув все это, она помахала перед его лицом краем шарфа Бэкки. Клаус вскочил и попытался его схватить, но Илия увела его из-под носа и теперь дразнила им с вершины водопада, шум которого не мог заглушить ее злой смех. Раньше он напоминал позвякивание колокольчиков, теперь же резал уши, как звук бьющегося стекла.

– Я пока еще принц здесь! – закричал он. – Ты надолго это запомнишь.

– Здесь, пока… но осталось совсем немного. А там вы никто, Клаус Линдегрен. Никто! Вот увидите.

Она исчезла в мгновение ока, растворилась за стеной воды и тумана, забрав с собой шелковый шарф Бэкки.

Клаус на корточках съехал вниз и снова бросился в реку.

– Боги! Эй вы, своенравные боги! – взревел он.

На его вызов откликнулся водопад, скалы, сама ночь. Даже деревья, казалось, сдавленно ахнули от этого крика души, но он не обратил на них ни малейшего внимания.

– Сил на своем троне! Нет мне покоя ни в этом мире, ни в другом! – сетовал он.

– А кто виноват? – прошептал ему на ухо до боли знакомый голос. – Вы действительно думаете, что, богохульствуя, сможете исправить ситуацию, ваше высочество?

У Клауса глаза на лоб полезли. Он огляделся. Рядом с ним никого не было. Выдав новую порцию ругательств на шведском, он зажмурился и окунулся в реку с головой. Когда он вновь очутился на поверхности, то увидел вокруг себя бесплотную дымку Боскаслского водопада. С момента его ухода ничего не изменилось. На берегу, скрестив руки, что означало высшую степень порицания и недовольства, стоял Генрик.

– Вы знаете, а ведь она права, – задумчиво произнес старейшина. – И мне надоело играть роль лакея-простолюдина. Это унизительно и оскорбительно. Не стоило вообще на это соглашаться. Я достопочтенный старейшина – полубог, о чем вы предпочитаете не вспоминать. Вы и о своем происхождении скоро забудете. Вы сблизились с людьми до такой степени, что практически стали одним из них!

– Потому что я человек, по крайней мере наполовину, по материнской линии, но об этом ты предпочитаешь не вспоминать, старина. Это для вас – и старейшин, и богов, и для тебя, полубога, – как кость в горле! Я в этом более чем уверен. Но больше всего вас всех гложет то, что я был зачат до того, как моего отца изгнали. Он выполнил свой долг, произведя на свет меня, но при этом все же решил отречься, чтобы остаться со мной и моей матерью. Вот что астральная знать никак не может ему простить! Он пошел ва-банк, застал их всех врасплох. Но это был единичный случай. Они учли его, они готовы к такому исходу и не повторят ту же ошибку со мной. И неважно, что все эти годы я из кожи вон лез, чтобы заслужить их доверие, – все зря. Теперь я стою перед тем же выбором, что и отец, но мой поступок гораздо более тяжкий. Они не получат ребенка. Я возьму Бэкку, уже будучи простым смертным. Я обману их и буду сурово наказан. Что ж, да будет так! Я поступлю по-своему, Генрик!

– «По-своему» означает выпустить драгоценное семя в реку, держа в руках обнаженную, жаждущую человеческую женщину? Что вы несете? Вы с ума сошли?

Клаус лишь вздохнул. Можно было даже не спрашивать, откуда он знает. Он вышел из воды, поднял брошенную на мох одежду и накинул ее на себя.

Старейшина резким взмахом руки указал на небо.

– Видите луну? – спросил он. – Время на исходе. А уж сколько времени я потратил, помогая вам загладить вину отца, даже подсчитать страшно. Бремя искупления чужих грехов все еще лежит на вас. Ваш бунт не останется безнаказанным. Как говорят люди, за грехи отцов расплачиваются дети. Видите, я не обвиняю смертных во всех невзгодах, я стараюсь оценивать их объективно. Если я увижу что-то стоящее, то отдам ему должное. К тому же я сужу по справедливости. Чтобы все встало на свои места, вам нужно выполнить свой долг.

– Генрик, я не единственный и не последний в своем роде.

– Не последний, но лучший! – возразил старейшина. Зачем только он затеял этот спор? И без того было ясно, что последнее слово останется за Генриком.

– Вы должны подавать пример остальным, – гнул свою линию старейшина. – Разве вы не знаете, какой урон астралу нанес эгоизм вашего отца? Или не подозреваете, какая прореха осталась в астральной оболочке после его ухода? А теперь вы хотите разорвать ее снова? Да еще, как вы выразились, более тяжко. Это слишком тонкая материя, которая не выдержит второго подобного рывка. Вы станете изгоем. Вы потеряете право перехода между мирами. Ни один водопад вас больше не примет. Вы приговариваете себя к агонии человеческой смерти. Неужели эта человеческая девушка стоит вашего бессмертия? Стоит ли она связи с Иным миром? Хорошо подумайте над этим, ваше высочество. Испытывает ли она то же самое? Думаю, нет. Это просто похоть, разбуженная вашей похотью! Она околдована вашими чарами, а вы – зовом плоти! Подумайте! Она поверила вашему рассказу? Нет! Она даже не признает ваше существование, мой милый слепой властелин воды. Возьмите ее сейчас же, говорю я вам, или любую другую вместо нее, и покончим со всеми этими людскими бреднями. Если вы и дальше будете валять дурака, я умываю руки. Если все останется как есть, вам светит трибунал. Значит, так тому и быть.

– Прямо сейчас мне светит сухая чистая постель, – сказал Клаус, разворачивая старейшину в сторону дороги. – И размышление над тем, как лучше организовать нашу новую встречу. Она думает, что это был сон, что все наши нежные свидания ей привиделись, между прочим. Мне было на руку, чтобы она так думала, – раньше, но не сейчас. Мне нужно доказать ей, что те сны на самом деле были явью. Сегодня стало ясно, что время пришло.

– Безумие! – воскликнул Генрик, воздевая руки к небу. – До вас не дошло ни слова из того, что я говорил!

– Дошло, – отмахнулся Клаус. – Но я не согласен. Знаешь, ты не прав… по поводу того, что она чувствует. Я не удивлюсь, если она до сих пор этого не осознала, но она любит меня, Генрик. Ты наблюдал все это, но ты не держал ее в объятиях. – И тут он словно прозрел: – Боги, так вот в чем дело! Мы с отцом пали жертвами любовной лихорадки. И в том, что ты не видишь этого, нет твоей вины. Ты просто не в состоянии. В астрале нет любви в человеческом понимании этого слова, только похоть, бездумная, животная похоть. Не сладостное любовное безумие… Это оно, и только оно, околдовало меня, дружище. И вот что я скажу тебе: ради него не жалко расстаться с бессмертием.