Текст книги "Шагги Бейн"

Одиннадцать

В комнату сквозь тюлевые занавески лился бледный свет дня. Свет коснулся ее лица, и Агнес, всхрапнув, очнулась. Она медленно открыла глаза и обнаружила, что таращится на кремовый потолок, отделанный фактурной штукатуркой с ее холодной сталактитовой текстурой. Губы у нее никак не закрывались из-за липкой пленки на ее верхних зубах, потому что из желудка уже поднималась волна рвоты. Правой рукой она нащупала склизкую камчатную обивку кресла. Ее пальцы нашли знакомые дырки, прожженные окурками. Она полулежала, прижимая к себе молчащую телефонную трубку.

Некоторое время она посидела без движения, запрокинув голову на спинку кресла, словно педальное мусорное ведро с распахнутой крышкой. Она снова закрыла глаза, прислушалась к громкому стуку в голове. Кровь, словно волна, накатывала и отступала, накатывала и отступала внутри черепной коробки. В моменты отлива она чувствовала, что дом пуст. Было еще рано, но мальчик уже сам ушел в школу. Он и без того пропустил много дней. Слишком много дней просидел у ее ног, лишь ждал и смотрел. Школе такие дела не нравятся. Отец Барри сказал, что ему придется поставить в известность социальную службу, если мальчик не начнет регулярно приходить на занятия.

Иногда она по утрам просыпалась в страхе и обнаруживала, что Шагги смотрит на нее. Он был одет, казался совсем маленьким из-за рюкзака, висящего на его плечах, лицо у него было умыто, волосы расчесаны и разделены на пробор спереди. Она лежала полностью одетая, пытаясь сомкнуть сухие губы, а он говорил: «Доброе утро», а потом тихо разворачивался и уходил в школу. Он не хотел уходить, не сказав ей, что сразу после занятий вернется домой. Он зацеплял ее мизинчик своим и приносил клятву.

В доме стояла тишина. Она наклонила голову вперед и закрыла лицо руками, и кровь прилила ее к глазам. Шагги, обычно стоявшего рядом, сегодня не было. На столе перед ней была кружка холодного чая, затянувшегося молочной пленкой. Рядом с кружкой, проткнутый ножом, лежал кусок белого тоста с такими толстыми кусками масла, что размазать их было невозможно. Приложив козырьком руку ко лбу, она осмотрела низкий кофейный столик – не найдется ли на нем что-нибудь такого, что могло бы унять ее дрожь. Она наклонила к себе кружки, заглянула внутрь – не осталось ли там глотка пива. Все кружки были пусты. Агнес потянулась за сигаретой и с жалобным стоном вытащила из пачки последнюю. Она закурила трясущимися пальцами, глубоко затянулась.

Лучше ей не стало, и она поднялась и стала обшаривать диван в поисках припрятанных четвертинок или недопитых банок пива. Она перерыла пустой дом, заглядывая во все свои схроны, где могла заваляться бутылка: в корзину с грязным бельем, на полку за виниловой панелью с корешками футляров видеокассет, подделанных под тома энциклопедий. Она опустилась на колени, повытаскивала из-под раковины в кухне все пустые пакеты, пока ее по пояс не завалило разноцветным полиэтиленом.

Ее паническое состояние усиливалось. Он переходила из комнаты в комнату, издавая звуки разочарования – то пронзительно взвизгивала, то всасывала воздух сквозь зубы. Ей приходилось все время останавливаться, чтобы выплевывать поднимающиеся из желудка комки блевотины в раковины и немытые кружки из-под чая. Она откопала свою большую черную кожаную сумку, порылась в ней, нащупала кошелек, открыла металлическую защелку наверху. На дне кошелька среди пуха и песка лежал медальон с изображением святого Иуды Фаддея[52]52
  Иуда Фаддей – согласно Библии – один из 12 апостолов. – Прим. ред.


[Закрыть]. Сегодня был четверг, а все понедельничные и вторничные пособия она уже израсходовала.

В предыдущий понедельник она не сомкнула глаз всю ночь, ожидая, когда часы с радиоприемником покажут восемь. На шпильках, кое-как намазавшись, она чуть не стрелой понеслась по Пит-роуд, чтобы обналичить то, что шахтерские жены называли «Понедельничная книга». Она высоко держала голову, стоя в очереди за пособием, а ее руки в карманах дрожали. Агнес старалась не замечать женщин в тонких нейлоновых куртках, сухо шуршащих при малейшем соприкосновении друг с другом. Она стояла отдельно и отрешенно, а они заходились своим курильщицким кашлем, клокоча липкой мокротой.

Считалось, что тридцати восьми фунтов в неделю достаточно, чтобы прокормить семью. Матери, получив деньги, стояли в маленьком магазинчике и смотрели на картонные пакеты с пинтой молока, как на непозволительную роскошь.

Агнес же, обналичив с королевским видом «Понедельничную книгу», прошла мимо полки с молоком в другой отдел, где быстренько купила двенадцать банок «Спешиал Брю»[53]53
  «Спешиал Брю» – крепкое пиво, которое в Соединенном Королевстве долгое время ассоциировалось с алкоголиками. – Прим. ред.


[Закрыть]. Она весело сообщила продавцу о нынешней хорошей погоде, но тот промолчал. Она не сомневалась, что синий слон с плаката за спиной индийца неодобрительно косится на нее. Она чинно защелкнула кошелек, пока мужчина укладывал холодные металлические банки в полиэтиленовый пакет. Женщины за ее спиной подсчитывали в уме, одними губами произнося цифры; они складывали в свои сумки хлеб, замороженный картофель фри, сигареты, а потом, признав поражение, тихо возвращали хлеб на полку. Агнес прошмыгнула на улицу, зайдя за стену низенького каменного магазина, присела на корточки среди битого стекла и открыла первую холодную банку.

Во вторник утром она вернулась в магазин, уже подогретая пивом. Она перешла дорогу с разделительной полосой, ее колени изящно подгибались с каждым шагом. Агнес обналичила свою «Вторничную книгу» в восемь с половиной фунтов детского пособия. Подкрепленная «Спешиал Брю», она сообщила хозяину магазина, что у нее от синего слона мурашки по коже.

Но сегодня был четверг. Она заглянула в кошелек, пустой, если не считать святого Иуды и пушинок, набившихся в складки. Грустные эгоистичные слезы «ах, бедная я, несчастная» навернулись ей на глаза. Она провела пальцем по грязной пепельнице. Она должна была подумать, что делать дальше.

Выветриваясь из организма, алкоголь мешал смотреть телевизор, поэтому она наполнила горячей водой ванну. В воде ей будет не так холодно, не так больно. Она смыла с волос пот и грязь. Взяв фланелевую салфетку, она принялась счищать неприятный привкус с зубов, потом легла в обжигающую воду и задумалась о том, где ей достать денег. По ее мягкому животу тянулся глубокий красный рубец – след от ее черных колготок, которые врезались ей в кожу, когда она отключилась. Она потыкала рубец пальцем. Он проходил по ее жировой складке, словно железнодорожный рельс, и это навело ее на мысль о глазговском поезде, о Падди-маркете, расположившемся под арочными сводами, о ломбарде, который там находился.

Не вытираясь, она в мокром халате принялась рыскать по дому в поисках чего-нибудь, что можно было бы заложить. При свете дня все казалось дешевым и бесполезным. Она покрутила в руках все фарфоровые безделушки «Каподимонте»[54]54
  История фарфора «Каподимонте» началась в Неаполе. В XVIII в. эти изделия пользовались огромной популярностью, но в начале XIX в. завод был распродан, после этого под маркой «Каподимонте» выпускались в основном дешевые подделки.


[Закрыть], попыталась даже поднять черно-белый телевизор, но поняла, что ей никогда не донести его до города пешком. Она зашла в спальню, вспомнив о своих драгоценностях, обо всех необычных вещицах, лежавших в старой сумочке-копилке: кладдахских колечках[55]55
  Тип традиционного ирландского кольца, которое преподносится в знак дружбы, а также используется в качестве обручального. Кольцо имеет форму пары рук, которые держат сердце, увенчанное короной. Сердце символизирует любовь, руки – дружбу, а корона – верность.


[Закрыть], подаренных ей матерью, медальоне ее бабушки, крестильном браслете Кэтрин. Преодолевая себя, она вернула сумочку в ящик.

Она воровато скосила глаза на тяжелый инструментальный ящик Лика. Толкнула его ногой. Ящик оказался пустым – Лик все инструменты унес на стройку. Он забрал все, включая и то, что ему наверняка не понадобится. Он выучил урок, когда ее в прошлый раз обуял ломбардный зуд. Агнес поскребла ладонь. Она лягнула пустой ящик и направилась к гардеробу Кэтрин. Удивилась тому, что в нем почти ничего нет, словно Кэтрин была постояльцем, который не обжился на новом месте. Она покрутила в руке замшевые сапожки на высоком каблуке, но их уже давно погубили дождь и грязь.

Теряя надежду, она открыла небольшой бельевой шкаф с хорошими полотенцами. Там в мешке для мусора лежала ее старомодная норковая шубка, которую она купила на кредит, взятый Бренданом Макгоуэном. Она вытащила из шкафа полиэтиленовый мешок и запустила пальцы в пушистый мех. На ощупь – чистые деньги.

Не прошло и часа, как она, причесанная, в длинной норковой шубке шагала по главной дороге – до Падди-маркета ей предстояло пройти не одну милю. Она шла против движения с высоко поднятой головой, понимающе улыбаясь. Мелкие камушки забивались в ее босоножки на высоком каблуке, как пляжный песок. Она шла с прямой спиной, делая вид, что ей нравится, когда воздушный поток от встречных машин треплет ее волосы, и старалась не замечать мелкий гравий между пальцев на ногах. Водители, проезжающие мимо, замедляли ход при виде такого необычного зрелища. Ее лицо горело от летящего на нее песка и от стыда, но она продолжала идти, высоко держа голову. Она чувствовала, что со стороны, вероятно, кажется сумасшедшей.

Каждый раз, подходя к остановке, она притормаживала, словно в ожидании автобуса, демонстративно смотрела на наручные часы, которых у нее не было. Потом ждала, когда автомобильный поток немного спадет, и шла до следующей остановки. В голове у нее стучало, в груди жгло. Примерно в четырех милях от поселка около Агнес притормозил автобус, чтобы подобрать ее. Смотря в другую сторону, она вытащила руку из кармана шубки и махнула – мол, проезжай, мне ничего не требуется, а шахтерские жены тем временем смотрели на нее из окон, разинув рты.

Когда она добралась до окраины города, заморосил дождь. Поначалу крохотные капли повисали на мехе ее шубки и сверкали, как лак для волос. Агнес устала от ходьбы на шпильках, но, пересекая узкие улочки района, где жила с первым мужем, она ускорила шаг из страха встретить кого-нибудь из прежних знакомых.

Дождь, поморосив, перешел в ливень, и вскоре промокшая шубка хлестала ее по голым ногам, как хвост мокрой собаки. Она забежала в подъезд жилого дома и теперь смотрела оттуда, как автобусы окатывают тротуар грязными волнами из луж. На мгновение она пожалела, что ушла от доброго католика.

По ее щекам стекала черная тушь. У нее в кармане лежал кусок туалетной бумаги, и она, сложив его так, чтобы пятна блевотины оставались внутри, отерла подтеки под глазами. Шуба промокла, и мех свалялся там, где собралась и впиталась вода. Она вытащила по фигурке балерины из каждого кармана и принялась досуха оттирать их фарфоровые лица.

По другую сторону улицы стояло длинное серое здание. Слева располагалось что-то вроде ремонтной мастерской таксопарка, вокруг, словно кости динозавров, лежали детали разбитых черных такси и микроавтобусов, а где-то в глубине играло радио. За площадкой находился маленький офис, и Агнес сквозь грязное стекло видела стены с полками, на которых лежали ремни вентиляторов, ступичные колпаки, банки со смазкой, бутыли моторного масла. Эта мастерская предназначалась для обслуживания и ремонта своих – служебных – машин, а не случайных с улицы. Тут не было ни сэндвичей в упаковках, ни карт с достопримечательностями.

Когда Агнес вошла внутрь, зазвонил колокольчик. С Агнес успела натечь целая лужа, когда на звонок вышел человек в спецовке, рыжеволосый, коренастый и плосколицый, с головой, посаженной прямо на плечи, словно шея была ненужной роскошью. Он оторвал взгляд от своих грязных рук и удивился, увидев перед собой красивую даму в шубе.

– Извините, бога ради, что беспокою вас, – начала Агнес своим лучшим милнгевийским[56]56
  Милнгеви – пригород Глазго, который приобрел хорошую репутацию у представителей бизнеса и профессионального сообщества. – Прим. ред.


[Закрыть] произношением. – Но я попала под дождь и подумала, может быть, тут есть туалет, которым я могла бы воспользоваться. Вы меня понимаете. Немного привести себя в порядок. – Она показала на мокрую шубку.

– Ну… – Он потер щетину. – Вообще-то он не для клиентов.

Агнес провела рукой по меху – с него скатились большие капли воды.

– Ну извините, – сказала она, опустив глаза на грязный пол.

Он разглядывал ее с полминуты, потом, почесав свою мощную руку, изрек:

– Но вы, кажись, и не клиент, так что, думаю, ничего, сойдет.

Он повел ее через мастерскую. Машины, стоявшие тут, пребывали в плачевном состоянии, а она на шпильках с трудом шла по полу с масляными лужами. Она видела, как капли воды с ее шубки утекают, словно слезки, упав на цемент, покрытый масляной пленкой.

– Э… подождите здесь чуток, – сказал человек. Он нервно поспешил за тонкую красную дверь. Она услышала шипение освежителя воздуха, а минуту спустя он появился со скрученными журналами и газетами, которые прижимал к себе рукой. – Он такой – без изысков, но вы найдете все, что вам нужно.

Он придержал для нее дверь, и она, проходя, увидела, как у него из-под мышки ей нагло подмигивает блондинка с большими сиськами.

Агнес вошла в грязный туалет и плотно закрыла дверь. Она долго стояла, рассматривая в зеркале оплывшую физиономию старой шлюхи. Автоматической сушилки в туалете не было, поэтому она оторвала кусок бумажного полотенца и принялась отжимать мех, прикладывая к нему полотенце, как это делают, когда проливают что-то на ковер. Но сколько бы она ни отжимала, в шубке оставалось еще море воды.

Ей потребовалось немало времени, прежде чем она почувствовала в себе силы выйти назад в мастерскую. Человек этот стоял ровно напротив двери, словно примерз, в руках держал две разные кружки.

– Похоже, вам бы не помешала чашка горячего чая.

– Я так плохо выгляжу?

– Да не…

Она взяла кружку, чуть испачканную маслом.

– Наверно, я похожа на утонувшую крысу, – сказала она в надежде, что он не согласится.

– Скорее уж на утонувшую норку.

Человек огляделся в поисках чистого стула, а Агнес внимательно разглядывала его. Он вымыл лицо, пока она находилась в туалете. На его шее виднелось масляное кольцо, масло осталось на бакенбардах в тех местах, которые он не сумел протереть, а его светлая челка еще не успела высохнуть. Она подумала, что он красив, как настоящий шетландский пони. Он вытащил высокий табурет, и она отметила, что на его левой руке всего три пальца, включая большой, два других отсутствовали, словно он сжевал их на нервной почве.

Он перехватил ее взгляд и убрал руку за спину.

– Это длинная история.

Агнес поежилась, смущенная тем, что ее застукали за подсматриванием.

– У всех у нас найдутся две-три такие истории.

– Истории про пальцы, что ли?

– Нет, – рассмеялась она. – Длинные истории.

– Например, как вы шлепали в ломбард, чтобы заложить вашу шубу?

Она снова рассмеялась, на сей раз слишком резко, но быстро остановилась. Теперь он не смеялся вместе с нею. К ней снова вернулся милнгевийский голос, который должен был свидетельствовать: «Я женщина при богатом муже и с большим домом».

– Я не собираюсь закладывать эту шубу. С чего вы взяли?

Человек ответил без колебаний:

– Да я вам больше скажу: вы отправились заложить вашу шубу, прошлепали всю дорогу от Бейллистона или Рутерглена[57]57
  Бейллистон – пригород Глазго, расположен примерно в 7 милях к востоку от центра города. Рутерглен – это город в Южном Ланаркшире, Шотландия, расположенный к юго-востоку от Глазго, в 3 милях от его центра. – Прим. ред.


[Закрыть]. – Он посмотрел в сторону. – Нет, постойте! В Рутерглене есть ломбард. – Он опять ненадолго замолчал. – Вы пришли из… – Он щелкнул пальцами неискалеченной руки. – Из Питхеда!

Агнес побледнела.

– Скажете «нет»?

– Скажу.

Он задумался на несколько секунд и посмотрел на нее поверх своей треснутой кружки.

– Господи Иисусе, простите меня, миссис. Я хочу сказать, охеренная грубость с моей стороны. Я-то решил, что вы собираетесь заложить эту шубу. Ну на выпить типа не хватает. Вы меня понимаете?

Агнес опустила кружку от холодных губ. Ее глаза перехватили его взгляд.

– Нет, вы ошиблись.

– Ну зато теперь я извинился, и все хорошо, да?

– Да.

– Значится, так оно и к лучшему будет, верно?

– Почему? – спросила она, сама того не желая.

– Потому что ломбард в Галлоугейте закрыт – газ там ложат, вот почему.

Она сердито посмотрела на него, пытаясь понять, блефует он или нет. Но он только вскинул бровь.

– Слушайте, я не хотел вас задеть. Вот ей-богу. Просто рыбак рыбака видит издалека, ага? – В подтверждение этой истины он помахал своей трехпалой рукой.

Агнес резко поставила кружку, расплескав чай.

– Спасибо, что позволили воспользоваться вашим туалетом, но мне пора. А то муж изведется от волнений.

– Да-да, конечно. Поспешайте – под дождем долго идти. К тому же, может, сыщете обручальное колечко, которое посеяли.

Агнес поняла, что недооценила его. Она высоко подняла голову, откинула назад с лица свои черные кудри.

– Вы чего этим всем добиваетесь?

Уголки его губ разочарованно опустились вниз.

– Ничего. Ну, по крайней мере, ничего такого, о чем вы думаете. Послушайте, миссис, вы пришли сюда в довольно разобранном состоянии, и, глядя на вас, легко можно было сделать одно-два предположения. – Он чуть притормозил, потом продолжил: – Мне это было легко, потому что я через все это сам прошел, только и всего. Вы уж так не переживайте. Допивайте ваш чай, ладно? Я новый чайный пакетик заварил и все такое.

Агнес снова взялась за кружку, надеясь с ее помощью скрыть потрясение, остановить бурление в желудке.

– Так вы уже побывали у АА?

Агнес недоуменно уставилась на него.

– У Анонимных алкоголиков? – Он начал петь: – «Добрый Иисус, научи меня жить одним днем»?

Агнес отрицательно покачала головой.

– Ну вы хоть готовы признать, что у вас проблемы? – Он наклонил голову, как усталый учитель. – Когда вы пришли сюда, у вас была трясучка пятого уровня.

– Я… я промокла… и замерзла.

Он рассмеялся.

– Послушайте, ежели человек промок и замерз, то у него дрожат колени и зуб на зуб не попадает. Ну знаете: вот так. – Он карикатурно изобразил замерзшего психа. – Но! Когда вы рыскаете глазами в поисках бутылки с жидкостью для зажигалок и готовы ее вылакать, вас трясет вот так. – Человек затрясся, как оживший труп.

Снова волна стыда накатила на нее.

– Что вы об этом знаете?

– Я знаю, что вашей норки хватит на шесть пузырей водки и, может, на жареную рыбу с картохой. – Он поковырял у себя в зубах. – Столько, по крайней мере, стоила норка моей матушки, когда я ее украл. А еще я знаю, что шесть пузырей водки, жареная рыба и три ночи, проведенные под забором, закончатся заражением крови. – Он опять помахал искалеченной рукой.

После его признания они некоторое время молчали. Он открыл пачку сигарет, вытащил оттуда одну зубами, предложил пачку Агнес. Она закурила и затянулась, как будто изголодалась по никотину. Плечи ее опустились, стараясь перевести дыхание, она оглядела кладбище черных такси.

– Вы случайно не знаете таксиста по имени Шаг Бейн?

– Не могу сказать, что знаю, – ответил мужчина, вглядываясь в ее лицо.

– Такой невысокий, жирный боров с плешью. Воображает из себя Казанову.

– Ну, так почти про любого из них можно сказать. – Он рассмеялся. – Он из какого парка?

– Из Нортсайда.

– Не, у них своя мастерская на Ред-роуд. Наверно, никогда его не видел.

– Если он вам когда-нибудь попадется, не могли бы вы подправить ему тормоза?

Мужчина улыбнулся.

– Для вас, красавица, – безусловно.

Он докурил сигарету, продолжая разглядывать Агнес.

– Не он причина того, что вы пустились во все тяжкие? – Агнес не ответила. Он начал подленько подвывать. – Ай-ай, вы безрассудная идиотка. Все за-ради мужика?

Она снова гордо подняла плечи.

– Ну, а если и так?

– Вы знаете, что нужно делать, если и в самом деле хотите вернуть себе свое добро? – Он помолчал.

«Как это похоже на мужчин! На все-то у них есть ответ», – подумала Агнес.

– И что?

– Ну это дело нехитрое. Вы должны просто послать все на хуй. – Он хлопнул в ладоши, а потом широко развел руки победным жестом. – Живите на хер в свое удовольствие. Наслаждайтесь. Я вам точно говорю: ничто так не выведет из себя этого плешивого борова. Га-ран-тия!

Двенадцать

В конце концов Кэтрин ухватила запястье Шагги и потащила его по Ренфилд-стрит. Мальчишка останавливался почти на каждом углу, чтобы бессловесным протестом показать, как сильно ему не хочется идти. Хитро прищурившись, он молча наступал на шнурок одной ногой, а другую отводил в сторону, пока шнурок не развязывался.

– Засранец, ты это специально делаешь! – вскипела Кэтрин, наклоняясь, чтобы завязать шнурки на его школьных ботинках в четвертый раз за последние десять минут.

– А вот и нет, – отвечал Шагги с довольной улыбкой. Она достал из кармана куртки один из любовных романов матери и, раскрыв книгу, уложил ее на макушку Кэтрин, словно его сестра – столик в коридоре. Он начал читать. Кэтрин встала, внутри нее все клокотало, она выхватила у него толстую книгу и стукнула ею сзади по ногам брата. Она снова вцепилась в его запястье.

– Если мы опоздаем на автобус, другого сто лет не будет, а когда ты начнешь стонать «Я хочу е-есть, я хочу пи-ить, я уста-ал…» – проговорила она, подражая его нытью, – …не рассчитывай, пожалуйста, что я тебя пожалею.

– Я так никогда не говорю, – обиженно ответил Шагги, он семенил ногами, едва поспевая за сестрой, потом выкрутил руку из пальцев Кэтрин. Она остановилась и развернула брата лицом к себе.

– Шагги, я думала, мы с тобой друзья. Ты и я. – На ее лице было, однако, вовсе не дружеское выражение.

– Я не хочу быть твоим другом, – фыркнул он.

Она взяла брата за подбородок и мягко повернула его лицо к себе, глаза мальчика неохотно посмотрели на нее. Она разворошила пальцами его аккуратный пробор и разделила густые черные волосы так, как это нравилось Агнес. Шагги так сильно вырос за два последних года в Питхеде. Описать происходящее с ним было нелегко: он стал выше, но и как-то просел, словно слишком тонко раскатанное тесто. Она видела, что он ушел в себя, стал более внимательным и настороженным. Ему вот-вот должно было стукнуть восемь, а он часто казался гораздо старше.

– Слушай, я хочу, чтобы ты, когда мы доберемся до места, вел себя наилучшим образом. – Кэтрин приветственно улыбнулась пожилой паре, которая прошла мимо в цветных ветровках. – Пожалуйста, сделай это для меня, а? В моей жизни происходят очень, очень важные события, и я только прошу тебя о крохотной помощи. – Кэтрин посмотрела на его маленькое лицо, надутые губы – он напоминал упрямую старуху. Она уронила руку, признавая свое поражение. – Ладно, ты победил. Как всегда. Но я хочу, чтобы ты знал: если ты скажешь маме, куда я тебя брала сегодня, она умрет. Ты меня слышишь? Умрет.

Его глаза под сердито опущенными веками снова посмотрели на сестру.

– Как?

– Если ты ей скажешь, она станет пить еще больше и никогда не сможет остановиться.

Кэтрин выпрямилась, расстегнула свой кошелек коньячного цвета с нарисованным на нем верблюдом – подарок ее матери от Вулли. Она отсчитала несколько серебряных монеток, чтобы хватило на два автобусных билета.

– Она станет столько пить, что это вымоет всю доброту из ее сердца. Цыц! Если это случится, то, я думаю, Лик навсегда прекратит с тобой разговаривать. – Она с довольным щелчком закрыла старый кожаный кошелек, и ее лицо прояснилось. – О, смотри! Автобус.

Они сосали зеленые кислые карамельки и прижимали носы к переднему окну на втором этаже автобуса. Автобус пересек реку, и Кэтрин показала на кости Клайда – краны, которые навсегда остались без работы. Она рассказала ему о Дональде-младшем – о том, как его уволили из судостроителей, как он собирается теперь отправиться на работу в Африку.

– Помолись за меня, Шагги… – попросила она.

– У меня длинный список. Я добавлю тебя туда, – прошепелявил он, его щека раздулась от леденца во рту.

Кэтрин могла поверить, что ее брат очень настойчиво молится о многих вещах. Она обкусала заусенцы с большого пальца, и ее снова обуяла тревога: правильно ли она поступает? С тех пор как Шаг ушел от ее матери, Кэтрин убеждала себя, что это случилось не по ее вине. У нее это плохо получалось, но ее эгоистичная часть не хотела разуверяться. Это было несправедливо: если ее мать потеряла мужа, то почему она должна отказываться от своего?

Сойдя с автобуса, они прошли мимо ряда одинаковых коричневых домов, перед которыми располагались садики. Цветов здесь не сажали. Кэтрин свернула на узкую тропинку, они подошли к тяжелой коричневой двери, и Кэтрин без стука открыла ее, ступила на чужой ковер в коридоре, махнула брату – иди за мной. Шагги никогда прежде здесь не был. Его вдруг испугало, что Кэтрин ведет себя здесь как дома.

Внутри было тепло, словно в счетчик засунули кучу монет, здесь сладко пахло богатством, стоял запах жареной картошки и мясной подливки. Кэтрин села на устланные ковровой дорожкой ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. Она расстегнула молнию на его куртке, повесила ее на перила. Шагги слышал рев телевизоров – разные каналы из разных комнат. В гостиной смотрели матч «Старой фирмы»[58]58
  «Старая фирма» – так называют встречи двух шотландских клубов из Глазго «Селтика» и «Рейнджерс».


[Закрыть], а откуда-то сверху доносились гудки и щебет мультиков. Кэтрин поправила на нем галстук, поцеловала холодную щеку.

– Примерное поведение, договорились?

Она повела его внутрь дома, где теплая столовая через окно подачи соединялась с узкой кухонькой. Когда они вошли, в их сторону одновременно повернулись шесть или семь незнакомых Шагги взрослых людей, на их лицах играли улыбки. Кэтрин отпустила руку брата и подошла к человеку, похожему на Донни Осмонда[59]59
  Дональд Клар Осмонд (р. 1957) – американский певец, танцор, актер, телеведущий и в прошлом кумир молодежи.


[Закрыть]. Кэтрин легонько поцеловала его в губы.

– А мы тут думали, куда вы задевались, – сказал человек, нежно потирая костяшками пальцев ее холодную щеку.

– Попробуй-ка протащить его через центр города, когда там яблоку негде упасть. – Она повернулась к брату, который стоял в дверях. – Шагги, не стой там, подойди сюда и поздоровайся со своим дядей Раскалом.

Шагги вошел в столовую, от тепла и запаха жареной свинины у него закружилась голова. Одной рукой он обхватил ногу Кэтрин и стоял так, пока она представляла его взрослым, которые столпились у раздвижной двери, курили и с демонстративной усердностью выдыхали дым на задний двор. Большинство имен он забыл сразу же. Она развернула его к креслу в углу.

– Вот твой дядя Раскал. – Она слегка подтолкнула мальчика. Шагги вежливо протянул руку и пожал лапу дяди.

Его воспоминания об отце были настолько туманными, что ему на мгновение показалось, будто он видит перед собой Шага. Те же румяные щеки и такие же густые аккуратно подстриженные усы полумесяцем. Этот человек походил на фотографию, которую Шагги видел когда-то, – спрятанную под бельем его матери в комоде, правда, у человека перед ним были густые волосы, выкрашенные в превосходный каштановый цвет, но свои, настоящие. Раскал так тряс руку мальчика, что ему стало больно.

– Долго ты к нам собирался, мужичок! Ужасная ситуация, да.

Человек улыбнулся. В его глазах горели счастливые искорки.

Кэтрин представила его Донни Осмонду – тому, кто ее целовал.

– Это Дональд. Ты ведь его помнишь, правда? Мы с Дональдом собираемся пожениться.

Мальчик посмотрел на нее.

– А мне пирожное дадут?

Человек подошел к Шагги и пожал ему руку. Его каштановые волосы были расчесаны как бы изнутри, отчего они изогнулись, словно покрытая лаком шляпка шампиньона. Он был розовый, плотный и смотрел по-дружески. И он не только пожал, но и потряс ему руку.

– Я вижу. Да. Да. Сходство есть, – громким голосом прорычал он.

– Мне жаль, что ты теперь не можешь делать большие корабли, – серьезно сказал Шагги.

– Не переживай, мужичок, – сказал Дональд. – Приедешь к нам в гости в Африку?

Кэтрин сердито посмотрела на Дональда, когда приподняла брата и чуть не засунула в кухоньку через окно подачи. Там дым шел коромыслом – что-то булькало в кастрюлях, во фритюрнице в углу скворчала жареная картошка. Кэтрин представила Шагги матери Дональда, тетушке Пегги. Все в ней было какое-то маленькое и заостренное – от счастливых морщинок в уголках глаз до розовых кончиков ушей. Кэтрин шептала Шагги на ухо, и мальчик повторял за ней:

– Спасибо. Что. Пригласили. Меня. На. Обед. Тетя. Пегги.

– Так где же он? – спросила Кэтрин, опуская брата. – Я врала и врала, и тащила этого мальчонку через весь город ради него. Хотите сказать, что он не появлялся?

Шагги почувствовал легкий щелчок по загривку, плотный плоский удар ногтем, вроде тех, что он получал от Джербила Макавенни, когда отец Барри отворачивался.

– Ой!

– Не стой ко мне спиной, сынок. – Человек в черном костюме заполнил дверной проем, но не в высоту, а в ширину. Шагги осторожно разглядывал его. Те же густые усы и проницательные глаза с фотографии. Человек этот с розовой вылизанной головой, с начесом тонких каштановых прядей на макушке, весь казался каким-то румяным. У него был маленький и изящный нос, не то что кэмпбелловская кость, прямые и темные брови, скрывавшие бегающий взгляд ясных глаз. Шагги смотрел на мужчину, и ему хотелось прикоснуться к своему лицу, пощупать его и убедиться, такие же ли у него румяные пухлые щеки, такие же ли густые волосы на верхней губе.

За мужчиной, скромно сцепив перед собой руки, стояла женщина – ждала, когда ее представят. Шаг покрутил кольцо на мизинце.

– Ну что – так и не хочешь обнять своего старика?

Шагги давно не видел отца – тот перед каждым приездом в Питхед сначала непременно выяснял, спят ли дети. Мальчик стоял, держась за ногу сестры. Вместо брата заговорила Кэтрин.

– Шаг, он такой пугливый. Оно и не удивительно – ты сразу на него так напустился.

– Это фирменная манера Бейнов. Бить их до того, как они начали бить тебя. – Он присел на корточки, и Шагги услышал громкий звон серебряных монет в его кармане. – Мне нравится твой галстук, просто потрясающий. Ты уже начал разбивать девичьи сердца, пошел по стопам отца?

За его спиной что-то пришло в движение – женщина, которая стояла в ожидании, шагнула вперед.

– Ей-богу, ехать куда-то в день дерби «Старой фирмы» – плохая идея, – сказала она. У женщины был усталый вид, в уголках глаз появились морщинки, когда она натянуто, через силу улыбнулась. Она в росте уступала его отцу, а значит, была пигалицей. Шагги отметил ее коротко подстриженные волосы с сединой у корней. На ней были женские брюки, простой джемпер с треугольным вырезом и большим принглским львом[60]60
  Pringle of Scotland – модный шотландский бренд одежды, логотипом которого стал лев.


[Закрыть] на груди. Она своим внешним видом напоминала школьных поварих, когда те после ланча выходят покурить у мусорных бачков.

Кэтрин вышла вперед и сдержанно произнесла:

– Рада познакомиться, Джоани.

Чего нельзя было сказать по ее лицу. Они обменялись рукопожатием, потом сошлись в неловком, нервном объятии.

Шагги чуть шею себе не свернул, так он задрал голову, а челюсть, вероятно, отвисла, потому что на лице Кэтрин тут же появилось выражение «немедленно прекрати». Его отец, все еще сидевший на корточках, не сводил глаз с сына и улыбался, будто получал удовольствие от происходящего. Шагги потянул Кэтрин за блузку. Она наклонилась, а он прикрыл ее ухо ладонью, чтобы никто не услышал, и сказал: «Кэт, это плохая Джоани. Ты ее не должна любить. Это та шлюха, которая украла моего папу».

– Поздоровайся со своей новой мамой, – стал подначивать его Шаг, продолжая довольно ухмыляться. – Ну-ка, обними свою новую мамочку.

– Нет. Некоторые из нас знают, с какой стороны ветер дует, – сказал Шагги, покидая безопасное место у ноги предателя. Он не знал, откуда ему известно это выражение, может быть, его выкрикивала мать в телефонную трубку.