Текст книги "Молчаливые боги. Мастер артефактов"

– Тсс. – Маюн приложила палец к его губам. – А теперь, Дэйви, расскажи мне обо всех этих людях, которых ты так любишь: ты где-то укрыл их, или они сами кинулись прочь, завидев, как тебя схватил мой спутник из царства теней?

Дэвид безвольно обмяк на стуле:

– Откуда ты знаешь? Кто ты?

Маюн влепила ему сильную пощечину. Голова старика запрокинулась, глаза полезли из орбит.

– Спрашиваю здесь я, – прорычала она. – Еще раз забудешь – и я начну вытягивать из твоего брюха кишки и развешивать их на стенах. Понятно?

– Да-да! Одар милостивый, не надо, умоляю! Я все понял.

– Вот и славно, – промурлыкала Маюн. – Видишь, говорить правду совсем не трудно.

– Вижу, – повторил фермер. Голова у него покачивалась, словно он внезапно опьянел. – Не трудно. Боже, боже…

– Ну что ты, Дэйви, я не бог. Твой бог, Всеотец, оставил тебя. А я все еще здесь. – Она нависла над ним, почти касаясь маской его лица. – Поэтому лучше поговори со мной. И помни, что мне нужна правда. Так где твоя семья?

Фермер колебался пару секунд, а потом мотнул головой.

«Он врет! Он знает, где они!» – взорвались разом все чувства Маюн. Она ощутила ложь так же явственно, как до этого ощущала правду.

– Говори, куда ты их отправил! На чьей ферме они прячутся? У которой из твоих теток?

Глаза Дэвида расширились, но он по-прежнему молчал. Для Маюн это стало последней каплей. Она схватила лежащие на полу ножницы для стрижки овец и отхватила фермеру палец на левой руке. Дэвид душераздирающе закричал. Отрезав четыре пальца, Маюн отступила назад. Она смотрела, как старик бьется на стуле, задыхаясь от слез и боли, и не чувствовала ничего, кроме жгучей ярости.

– Отвечай. А если опять соврешь – я возьмусь за вторую руку. – Ее голос звучал беспристрастно. – Где твоя семейка?

– У моей сестры, – простонал фермер. – В Хентингсфорте. Боги милосердные, пощадите!

Маюн нахмурилась. Он сказал правду, но… не до конца. В его словах будто чего-то не хватало. Вероятно, к истине он все же добавил крупицу лжи… Да как он посмел? Первым ее желанием было вонзить ножницы в шею старикашки, но она совладала с гневом.

– Смотри мне в глаза, слышишь? Ты солгал.

– Это правда, клянусь!

Врешь. Вокруг старика пульсировало какое-то мутное свечение – это оно говорило Маюн, что Дэвид лжет ей. Она заскрипела зубами и качнула головой:

– Твоя жена Шарлин мертва, а дети… у ее родной сестры… но не в Хентингсфорте, а дальше… вдоль Чащобного тракта, на восток…

– Ведьма, – сдавленно промычал Дэвид. – Проклятая ведьма! Что тебе от нас нужно?

Маюн замахнулась, целясь ножницами ему в шею, но Ойру перехватил ее руку.

– Он солгал, – прошипела Маюн, высвобождая запястье из хватки ассасина, – и ослушался меня!

– Маска побуждает тебя действовать необдуманно. Ты должна контролировать свои эмоции.

Теперь ей неудержимо захотелось распороть лицо и Ойру. Уняв дрожь, Маюн взглянула на фермера.

– Зачем он тебе? Он ведь ничто. Даже меньше чем ничто.

– С чего ты взяла, что его жену звали Шарлин?

Маюн немного подумала и честно призналась:

– Сама не знаю.

Ойру, окинув ее внимательным взглядом, кивнул:

– Как ты поняла, что он лжет?

– Свет, – машинально ответила она. – Вокруг него пульсировал свет.

– Был ли свет, когда старик говорил правду?

– Не знаю. Возможно. – Маюн снова задумалась. – Да, но я его не замечала.

– Посмотри. Ты по-прежнему его видишь?

Маюн уставилась на фермера. Левая кисть старика сильно кровоточила; кожа стала почти белой – без перевязки ему грозила скорая смерть от потери крови. Маюн снова захлестнула волна злости: и поделом, нечего было ей врать. Она уже хотела отвернуться, как вдруг ее глаза уловили странное цветное мерцание, окружающее фермера. Маюн прищурилась, пытаясь проникнуть взором в этот свет, понять его суть… но никакой сути там попросту не имелось. Лишь образ, аура, которую она наблюдала не столько глазами, сколько… чем-то еще. Чем – этого она объяснить не могла.

– Вокруг него какое-то сияние – аура или что-то в этом роде.

– Какое оно?

– Желтого цвета. Или белого. С кровяными прожилками. Красными и розовыми.

– А каким было, когда он лгал?

Маюн ответила не сразу. На самом деле она не видела цвета – она их, скорее, чувствовала и теперь пыталась вспомнить свои ощущения.

– Это была смесь… – сказала она наконец. – Черного и пурпурного.

Ойру качнул головой:

– У тебя талант к аурамантии. Я не вижу ауру, но ощущаю ее обратную сторону – изнанку, если угодно. Аурамантия и магия теней – это две противоположности, как свет и тьма.

– И что с того?

В воздухе рядом с Маюн материализовалась голова Ойру.

– Это значит, что ты наделена несколькими талантами крови: ты аурамант, наездница душ и – если принимать в расчет убитого тобой дракена – поющий клинок. Это редкое сочетание. И тем более удивительно, что обладаешь им ты, хотя твой отец лишь наполовину являлся илюмитом. Я почти уверен, что, помимо всего этого, ты еще и светоч. – Он кивком указал на фермера. – С помощью своей магии ты с легкостью лишишь его жизни.

Маюн фыркнула:

– Какой еще магии?

– Своими огненными клинками ты выжгла дракену глаза. – Ойру посмотрел на Маюн. – Обладая всеми талантами илюмитской магии, ты можешь призывать клинки из света и огня и метать молнии. Ты способна преломлять свет вокруг себя и становиться невидимой – или отражать его и создавать иллюзии. Кое-что у тебя уже получается, а всему остальному я тебя научу.

Маюн буравила его тяжелым взглядом.

– Ты несешь какую-то чушь. Ничего из этого я не умею. И вообще, – добавила она, – твой фермер уже сдох.

Ойру качнул головой:

– Лишь наполовину.

Ассасин вытянул руку, которая легко проникла сквозь грудь мужчины, и сжал его сердце. Глаза Дэйви распахнулись, он пронзительно закричал, как человек, пробудившийся от ночного кошмара… Вот только кошмар этот происходил наяву и спасения от него не было.

– Убей его, – приказал Ойру, наставив указательный палец на обезумевшего от ужаса фермера. – Используй огонь или молнии – что угодно; главное – убей.

– Это и есть третье испытание?

– Да.

– Ладно.

Маюн, рассерженно топая, подошла к фермеру, который уже закатил глаза, и ударила его по обветренной щетинистой щеке. Дэйви очнулся – и плюнул ей в лицо. Взбешенная Маюн вцепилась ему в горло, как вдруг…

– НЕТ!

Девушка замерла. В голосе Ойру, вечно холодном и бесстрастном, полыхнула ярость. Миг – и она утихла, уступив место ледяному – необычному даже для ассасина – спокойствию.

– Не смей к нему прикасаться. Направь на него всю свою злость, свою боль и огонь. Сожги его.

Маюн, не шевелясь, глядела на человека, который безжизненно обмяк на стуле. Его лицо было мертвенно-бледным, кровь все еще сочилась из покалеченной руки. Он по-прежнему вызывал у Маюн ненависть и отвращение, но от ее злости на него почти не осталось следа: она угасала, как угасала и жизнь в Дэйви.

А вот на Ойру Маюн была зла, да еще как! Он не дал ей задушить это презренное существо, лишил ее радости убийства, к тому же несет какую-то околесицу о ее способностях и заставляет воспользоваться тем, о чем она не имеет никакого представления!

Впрочем, если подумать… она ведь уже совершала нечто подобное раньше. Маюн сосредоточилась на воспоминаниях. Кровь и чудовищные когти. Острые зубы, терзающие тело. Жуки, вгрызающиеся в плоть, и разъедающая кислота. Маюн погружалась в эти ощущения все глубже и глубже, пока волна знакомой чудовищной боли не накрыла ее с головой…

И тогда из горла Маюн вырвался душераздирающий крик. Она кричала, кричала… и вдруг на ее пальцах вспыхнули крохотные язычки белого пламени. Вспыхнули – и тут же погасли. Маюн, тяжело дыша, уставилась на руки.

– Прекрасно, – прошептал Ойру, вновь возникая рядом. – Само совершенство.

– Чему ты радуешься? – раздраженно спросила Маюн. – От этих искр никакого толку.

– Это не так. – Ойру указал рукой на Дэйви.

Тот снова впал в забытье; кисть почти перестала кровоточить.

– Пусть его страх и боль станут хворостом для твоего огня.

– Но я… – начала Маюн и, взглянув на фермера, осеклась: свечение вокруг него начало тускнеть.

Маюн впала в замешательство: как быть? Да, ее маска питается ее болью, а взамен дает прилив энергии, но способна ли на это сама Маюн? Может ли она, подобно золотому артефакту, забирать чужую боль и эмоции и черпать из них силы? Маюн не знала – но отчетливо понимала, что должна попробовать…

Она прикоснулась сознанием к эмоциям фермера и впустила их в себя, позволив им напитать собственные эмоции. К ее удивлению, это оказалось проще простого. Она увидела, как аура, слой за слоем, отделяется от тела фермера. Дэйви снова распахнул глаза. Он был не просто напуган – его лицо перекосило от беспредельного, нечеловеческого ужаса.

– Что ты делаешь? – закричал фермер.

Ярость. Боль. Отчаяние. Отвращение. Ненависть. Все его эмоции вливались в нее, наполняя энергией, и с каждой секундой они становились все ярче и сильнее. Ужас. Боль. Агония. Безысходность. Из уголька, тлевшего в душе Маюн, вспыхнуло пламя. Прокатившись по рукам, оно вырвалось из ладоней – два раскаленных клинка из чистейшей энергии духа. Тут только Маюн осознала, что она кричит, пронзительно и надрывно, и крик ее подобен острейшему мечу. Старый Дэйви тоже закричал, и тогда она рубанула клинками, крест-накрест, снеся ему голову с плеч. Шея фермера обуглилась; языки пламени вырвались из глазниц, изо рта хлынул неземной свет.

Тут же голод и боль, истязавшие душу и тело Маюн, исчезли. Перемена оказалась настолько резкой, что Маюн оторопела. Все ее чувства, приглушенные непрекращающимися мучениями, вдруг встрепенулись. Она лишила человека жизни – и забрала ее себе. И теперь, впервые за долгое время, ощущала себя по-настоящему живой. Это было упоительно! Маска по-прежнему требовала боли, но теперь Маюн едва различала ее настойчивый голос.

Внезапно все закончилось. Будоражащий восторг, ликование, радостное возбуждение – все это вмиг испарилось. Теперь Маюн ощущала нечто совершенно другое. Внутри ее словно разверзлась пропасть, которая становилась все шире. Это был какой-то новый, не испытываемый до этого момента голод, утолить который не смогли бы все яства мира, вместе взятые.

– Полагаю, ты совмещаешь в себе таланты и наездницы душ, и звенящего клинка, а это значит, что ты – клинок духа. Однако аклумера и осколок кольца инквизитора изменили твою магию, превратив ее в нечто новое. И совершенно потрясающее. То, что ты делаешь, уже не заклинательное песнопение. Это заклинательный крик.

Уголок его рта дернулся. По-видимому, это должно было означать улыбку, но Маюн поежилась: выглядела «улыбка» неуместно и пугающе.

– Кричащий дух, кричащая – вот кто ты такая. Научить тебя преломлять свет или высасывать душу будет, возможно, не так просто – ты ведь не чистокровная илюмитка, – но твой талант… твоя мощь. – Подобие улыбки превратилось в плотоядную ухмылку. – О да. Ты мой маленький смертоносный кинжал. Моя кровавая Ораки.

За их спинами раздался шорох: обезглавленное тело фермера, превратившееся в груду обугленных костей, подалось вперед и сползло на пол. Слабо вспыхнули искры, послышался электрический треск и шипение, после чего все затихло.

– Идем, – поторопил Ойру ученицу, – нам пора в Хентингсфорт.

– Зачем? – спокойно спросила Маюн.

Все ее эмоции, включая вечное раздражение, что вызывал в ней Ойру, казались незначительными по сравнению с недавним пиршеством духа. Ей хотелось испытать это снова. Она жаждала крови и смерти с той же одержимостью, с какой влюбленный жаждет встречи с объектом своей страсти, а изможденный путник, бредущий по пустыне, – глотка воды.

– Там тебя ждет еще одно задание. – Ойру направился к выходу, дав знак Маюн следовать за ним. – Последнее. А потом мы отправимся далеко-далеко, дальше, чем Реохт-на-Ска и даже самое сердце царства теней.

– Ты заберешь меня… с собой?

Они вышли из сарая на слепящий солнечный свет, пересекли двор и нырнули в прохладный сумрак Чащи.

– Да. Но сначала мы пойдем в Хентингсфорт. Твоя сила только что проснулась, а тени намного опаснее, чем старый фермер, привязанный к стулу. В Хентингсфорте нас ждут сотни людей.

– И что мы будем там делать?

– А ты как думаешь? Мы будем сражаться, сеять смерть и пировать душами слабых, запивая их светом и тьмой.

Маюн задрожала от предвкушения – скоро, скоро она поохотится и вновь вкусит крови, вновь почувствует себя живой! – и с готовностью последовала за своим учителем.

Глава 22

Кентон умирал. Он чувствовал, будто расщепляется на части и эти части, одну за другой, затягивает в бездну.

Из последних сил противясь неумолимому зову аклумеры, он отчаянно пытался ухватиться за какое-нибудь воспоминание, хоть что-то, что позволило бы ему сохранить связь с самим собой. Любовь к Маюн и жгучая ненависть к Анневу. Вот оно… Но едва он уцепился за этот якорь, как над ним навис Тосан.

«Моя дочь погибла! – гремел старейший, толкая Кентона к бездне забытья. – А вот если бы ты не упустил Аннева, то она осталась бы жива!»

Кентон балансировал на самом краю аклумеры. Он слабел, образ Маюн в его памяти померк и казался теперь далеким и неродным.

«А я все задавался вопросом: может, это ты освободил монстра из его клетки? – Тосан снова толкнул дух Кентона, и тот лишь каким-то чудом не сорвался в пропасть. – Но потом понял, что ты на это не способен. Ты вообще ни на что не способен. Ты не смог спасти даже самого себя – куда тебе было защитить Маюн! Ты виновен в ее смерти так же, как и тот проклятый кеокум!»

Несмотря на невероятную мощь Тосана, Кентон все еще цеплялся за свою память и свое тело. Как ни странно, у него получалось – он даже начал сопротивляться Тосану. Пока их души боролись, переплетясь в невообразимом клубке, Кентон вдруг понял, что знает о старейшем все: о его слабостях, потаенных страхах и привязанностях. О том, что сейчас Тосана не волнует ничего, кроме его мертвой дочери и Академии, которая лежит в руинах.

«Но в гибели Академии виноват ты! Не мы с Анневом, а ты и твоя магия! Это ты выпустил пламя Кеоса, и все люди погибли из-за тебя!»

«Не смей! – взревел Тосан, вдруг ослабив хватку. – Это мальчишка во всем виноват! Это он, однорукий кеокум, лишил меня всего, что было мне дорого! И тебя тоже!»

Кентон смутился – и чуть было не потерял контроль. Аннев его уничтожил, это правда… но это не оправдывает самого Тосана. Да, Тосан сражался с монстрами, пока Кентон был заперт под землей. Но потом он обрушил пламя Кеоса на Аннева, и это стало началом конца. Да, он лишь защищал свою дочь, но…

Вдруг поток мыслей прервался. Вся картина в один миг развернулась перед Кентоном, открыв ему самое слабое место Тосана, его самый страшный неприглядный секрет. Правда поразила Кентона, как удар молнии.

«Она умерла из-за тебя. Ты позволил ей погибнуть».

Тосан задрожал. Кентону уже не составляло труда сдерживать его натиск.

«Нет! Я хотел ее спасти! Ты ничего не знаешь! – Старейший снова попытался впиться в душу Кентона. – Я умер, защищая Маюн!»

«Я вижу твои воспоминания, Тосан. Ты думал, что Аннев не тронет тебя, если Маюн будет рядом с тобой. Ты использовал ее как щит, чтобы уберечь самого себя, и поэтому она погибла!»

Тосан как будто обмяк. Кентон больше не ощущал его уверенности и гнева – старейший растерялся. И тогда Кентон толкнул его что было силы.

«Нет!»

Тосан потерял опору. Кентон толкнул снова, и мстительный дух, вылетев из его тела, был тут же поглощен аклумерой, из которой ему почти удалось вырваться в этот мир.

Кентон судорожно задышал, хватая ртом воздух. Слава богам, живой! Но что-то было не так. Отдельные осколки его души так и не вернулись на место, канув в аклумеру вместе с духом Тосана. Например, он не мог в точности вспомнить названия излюбленных ядов или имена товарищей по Академии; напрочь забыл, какой любит цвет и что предпочитает на обед, но почему-то хорошо помнил, что в бою чаще всего пользуется тати.

Появилось и еще кое-что странное. Кентон прекрасно помнил и Аннева, и Маюн, но теперь эти воспоминания были окрашены неким новым для него, почти стариковским отношением. Он с удивлением обнаружил, что Академия бесконечно ему дорога, что он прекрасно ориентируется в хитросплетениях ее коридоров и знает, как выглядят помещения, в которых даже никогда не бывал.

Кентон некоторое время лежал на спине, пялясь в куполообразный потолок Хранилища. Потом медленно поднялся на ноги. Колодец с аклумерой стоял прямо перед ним, но на сей раз Кентон не стал искушать судьбу: избегая смотреть на радужную жидкость, он сунул руку в карман плаща и вынул оттуда длинный черный шарф – артефакт, который давал своему владельцу силу убеждения. Кентон повязал шарф на глаза, надеясь, что артефакт защитит его от дальнейших посягательств на его душу. Это нисколько не помешало его магическому зрению. Отвернувшись от колодца, юноша подошел к люку в полу.

«Рискну-ка я еще раз. Плащ слишком непредсказуем, а со всеми этими артефактами отыскать путь наверх будет намного проще».

Кентон спустился в камеру и решительно направился к двери. Снаружи он остановился, чтобы еще раз просканировать подземелье, а потом снова углубился в мрачные коридоры. Через несколько минут блужданий он оказался в незнакомом месте. Повинуясь интуиции, он нырнул в какой-то туннель, потом куда-то свернул, затем ему попался еще туннель и новый поворот… Поначалу Кентон двигался осторожно, однако совсем скоро понял, что прекрасно ориентируется в этой паутине коридоров: спасибо воспоминаниям старейшего из древних!

– Сволочь! – в очередной раз помянул он Тосана недобрым словом. – Думал за мой счет обмануть смерть. – И улыбнулся, осознавая всю иронию ситуации. – А получилось как раз наоборот.

Тут он вспомнил о Маюн и Анневе, виновнике ее гибели, и его приподнятое настроение сошло на нет. Однако печаль и гнев, которые вновь появились в его душе, ощущались как-то иначе, не так ярко, как раньше. Потому что Кентон и сам не был таким, как раньше, и это уже всерьез начинало его беспокоить: что еще изменилось в нем в результате их с Тосаном противостояния?

Когда он выбрался на поверхность, солнце уже закатилось за горизонт. Между колодцем и конюшнями Академии горел костер. Возле него расположилась группка людей, которые о чем-то тихо переговаривались. Это были мастера и древние Академии, Кентон узнал их по голосам.

Он молча наблюдал за мужчинами, раздумывая, как ему поступить: выйти к ним или же незаметно проскользнуть мимо и скрыться в Чаще. Однако чем дольше он размышлял, тем яснее в его голове вырисовывался план действий. О нет, сбегать он не станет. По счастью, у Тосана имеется кое-какое воспоминание, которое ему, Кентону, весьма на руку. Он отомстит Анневу, как и задумывал. И эти люди ему помогут.

Эдра мрачно взирал на изможденных людей, сгорбившихся у костра. Они производили тяжелое впечатление, в особенности потому, что без конца переругивались.

«Лаются, как псы из-за куска мяса. И никому невдомек, что мясо это давно протухло».

Эдра отвернулся от них и окинул взглядом руины Академии. Для него, как и для многих, это здание являлось домом. Младенцы, которых приносили сюда с жатвы; мальчишки и девушки, обучавшиеся здесь с малолетства; мастера, древние, аватары – для них всех эти массивные каменные стены были убежищем, школой, добрым другом… Несокрушимым оплотом спокойствия в этом вечно меняющемся, полном опасностей мире.

И за считаные секунды они превратились в гору золы и оплавленных камней. Витражи, не уступающие красотой и величием витражам богатейших столичных храмов, разлетелись на тысячи осколков, и все, что осталось от Академии, представляло собой непроходимый лабиринт туннелей. Эдра знал это, потому что не раз пробовал проникнуть в него, но безуспешно. Академия стала склепом – и для его братьев, и для тех монстров, что напали на деревню.

Эдра вздрогнул, вспомнив уродливые трупы, найденные в подземелье, – с металлическими частями, вживленными в плоть, каменными конечностями и обточенными иглоподобными зубами. Они лежали вперемешку с растерзанными телами его товарищей, и повсюду были разбросаны части их тел. К горлу Эдры подкатил горький комок: сколько раз предмет, который он принимал за камень, оказывался отсеченной рукой или головой монстра…

Бродить по этим туннелям было опасно. В замкнутом пространстве, без доступа свежего воздуха, факел коптил, и уже через несколько минут становилось нечем дышать, а соваться туда без света нечего было и думать. Некоторые туннели оканчивались тупиком, другие уходили по спирали наверх. Иногда случалось землетрясение – земля еще не оправилась от страшных ран, нанесенных ей в битве между Тосаном и Анневом, – и тогда коридоры смещались или вовсе обрушивались.

Единственное место, в котором Эдра чувствовал себя в безопасности, превратилось в коварную ловушку смерти.

– Нам надо уходить. Здесь ничего не осталось, люди погибли. Твои слова лишены смысла, Карбад.

Эдра взглянул на Атэра, мастера лжи, и кивнул: слова Атэра были истинными. Но Карбад, увы, упрямо не желал этого замечать.

– Мы обязаны отстроить все заново, мастер Атэр. Ради блага Ордена Хранилище необходимо откопать. Мы восстановим фундамент, возведем стены. – Тощий мастер расчетов нервно теребил полы своей мантии, покрытой пятнами сажи. – Академия должна восстать из пепла, поймите же вы!

– Это невозможно, – возразил Мурлах, мастер инженерного дела. – Под Академией – грот, а этот малолетний дуралей наверняка прожег фундамент насквозь.

Он провел рукой по засаленным черным волосам. На лбу резко выделялась недавно появившаяся седая прядь.

– Если хотите отстроить Академию, нужно выбрать другое место – более устойчивое, без пустот под землей. И желательно как можно дальше отсюда.

Древний Денитал отчаянно затряс головой:

– Академию неспроста возвели именно на этом месте! Оно уникально. Где еще вы найдете колодец с аклумерой и хранилище, которое непроницаемо для любого магического воздействия, прежде всего недоступного для обнаружения извне?

– Говорю вам, мы должны остаться, – снова вмешался Карбад. – Уверен, наш непревзойденный мастер инженерного дела сумеет найти способ, как добраться до Проклятого хранилища, не подвергнув опасности ни целостность артефактов, ни человеческие жизни.

– Даже если и так, – рассерженно рявкнул Мурлах, – мне понадобится как минимум сотня рабочих. А у нас их нет.

– Но мы можем их найти. – Щеки Карбада пылали лихорадочным румянцем. – Пойдем в Банок, Лукуру, найдем людей и заставим их нам помочь! Переселим сюда фермеров с их семьями и начнем…

– Ты спятил.

Все разом уставились на Аога, мастера наказаний. Несмотря на внешность – высокая мощная фигура, суровое, словно вырезанное из камня, лицо, – Аог слыл скромным молчуном, предпочитающим одиночество. Со своими обязанностями палача он справлялся чрезвычайно умело и бесстрастно. За все эти несколько дней он не произнес ни слова, и Эдра был искренне рад, что неразговорчивый мастер наказаний решил высказаться именно сейчас.

Карбад запнулся, собираясь возразить, но так и замер с раскрытым ртом. Эдра улыбнулся: у прихвостня Тосана вдруг пропал дар речи, и виной тому оказался вечный тихоня Аог. Неслыханно!

– Человек не живет без головы. – Аог мотнул головой в сторону руин. – Без Тосана Академия мертва.

– Но я могу заменить Тосана! При нем я управлял делами Академии и всей деревни, а до этого целых десять лет был помощником старейшего Винзора!

Денитал, презрительно хмыкнув, поднялся со своего места:

– Ты не старейший из древних, Карбад. Да что там – ты даже не древний. Если кто и может заменить Тосана, так это я.

Эдра раздраженно сплюнул в огонь. Разговор тут же замер, и все повернулись к мастеру оружия. Тот машинально схватился за меч, висевший на поясе.

– Хватит этой пустой болтовни, – проговорил Эдра, заставив себя отпустить рукоять меча. Он почувствовал, как вздуваются вены на шее и напрягается нижняя челюсть, и попытался расслабиться. Его тело жаждало боя, но не драться же ему с этими людьми, в конце концов. – Мы уже два дня кряду спорим, а толку никакого. Ты, Дэн, – он ткнул пальцем в скрюченного Денитала, – старше Тосана на двадцать лет и в два раза старше любого из нас. Ты получил титул древнего, потому что ты алхимик. Ты не лидер. Никто за тобой не пойдет. Так что занимайся своими зельями и прекрати тешить себя надеждой, будто нам не плевать на твое мнение.

Денитал возмущенно закудахтал и принялся хлопать себя ладонями по мантии, словно пытался найти в ее складках нечто такое, что могло бы опровергнуть слова Эдры. Но Эдра был прав, и все это знали.

Эдра повернулся к Карбаду и, увидев, что тот самодовольно ухмыляется, ударил его по лицу. Глаза Карбада округлились, рука метнулась к разбитым губам.

– Да как ты смеешь?..

Эдра ударил еще раз. Карбад захлопнул рот, сверля мастера оружия ненавидящим взглядом. Эдра кивнул:

– Аог прав. Академия мертва. А ты, Карбад, идиот. Мы не сможем отстроить все заново. Мы даже не можем достать из Хранилища артефакты. Да если бы и могли – что бы мы с ними делали? Обменивали на еду и золото магические предметы, которые всю свою жизнь собирали по всей Империи и берегли как зеницу ока? – Эдра шумно вздохнул. – Здесь нам делать нечего. Брайан правильно сделал, что ушел в Лукуру, жаль, что у меня не хватило ума отправиться вместе с ним.

Он окинул взглядом шестерых мужчин, топтавшихся у костра: Дэр, Атэр и Мурлах согласно качали головами. Аог лишь почесал бритую макушку, выражая свое согласие, как обычно, молчанием.

– Значит, решено.

– Не спешите.

Эдра, удивленно вскинув брови, обернулся на голос. Из руин Академии выбралась какая-то фигура в длинном одеянии цвета пепла и грозового неба; поверх был накинут черный плащ, а глаза скрывала плотная повязка. На шее и руках, затянутых в перчатки, блестело множество причудливых украшений. Одно из них – золотой амулет с рубином – особенно приковывало взгляд. Человек медленно приближался. В его облике было что-то неуловимое, до боли знакомое…

– Тосан, это ты? – неуверенно спросил Эдра и шагнул ему навстречу.

Человек уже выбрался из завалов и теперь шел к ним, освещаемый последними лучами заходящего солнца.

– Кентон?

Юный мастер проклятий поднял голову, уставив на него скрытые под повязкой глаза. Эдру прошиб холодный пот. Он несколько раз моргнул, пытаясь сбросить внезапно охватившее его оцепенение, и произнес:

– Мы думали, ты погиб. Мы спускались в развалины, искали выживших, но…

– Но меня вы не нашли.

Кентон остановился перед Эдрой и окинул его внимательным взглядом, как будто прекрасно видел сквозь непроницаемую ткань.

Эдра задрожал. Почему этот мальчик стал выше ростом? Когда он успел стать таким грозным и властным? И что случилось с его глазами?

– Не нашли, – медленно повторил мастер оружия. – Два дня прошло… мы уже начали думать, что, кроме нас, никто не выжил. Мы как раз решаем, что делать дальше.

– Значит, вот уже два дня, – Кентон оглядел поочередно остальных, – вы только и делаете, что сидите тут и чешете языками?

Карбад выскочил вперед, горя желанием выместить на ком-нибудь гнев за недавно пережитое унижение.

– Кем ты себя возомнил, щенок? Еще пару дней назад ты был всего лишь служителем, а миссию во дворце Янака тебе доверили лишь потому, что настоящие мастера упились медовухой. Но ты все равно опростоволосился. Вот Тосан и назначил тебя, бездарность, мастером проклятий, чтобы ты ему лишний раз глаза не мозолил! – Внезапно он осекся. – Так вот откуда у тебя эта одежда и украшения? Ты вынес их из Хранилища?

Эдра думал о том же. Если мальчишка и правда с ног до головы увешан артефактами – тогда и подумать страшно, насколько он опасен.

Словно прочитав его мысли, Кентон аккуратно снял с головы шарф. Эдра изумленно ахнул, Карбад отпрянул и чуть не упал, запутавшись в мантии. Из глазниц мастера проклятий вырывались языки радужного пламени, придавая ему вид демонического и в то же время божественного существа. Две огненные сферы, заменявшие человеческие глаза, смотрели на Эдру, проникая в самую его душу.

«Кеос, – подумал он, до боли прикусив щеку, чтобы не выругаться вслух. – Этот мальчишка – призрак… или демон? Он из того же племени, что и чудовища, напавшие на деревню».

Пока он смотрел на Кентона, пламя изменило цвет с оранжевого-красного на пурпурно-черный. Эдра судорожно сглотнул.

Юноша окинул взглядом каждого из мастеров и древних и вызывающе произнес:

– Да, я проник в Проклятое хранилище. Советую и вам там побывать. – Он повернулся к Карбаду. – Вы, мастер Карбад, не в счет. Поскольку вы не обладаете способностями к магии, ваше участие мне не требуется.

– Что ты несешь? Естественно, у меня нет способностей к магии! И ни у кого из нас нет! Мы тебе не какие-то чертовы кеокумы!

Кентон обвел рукой остальных:

– Все они обладают магическим талантом, пусть и не догадываются об этом. Я вижу, как он горит в их крови. Это он определил их склонности и способности. Это благодаря ему они стали тем, кем являются. Скрытность, лукавство, инженерное дело, алхимия, оружие… – Его взгляд остановился на Аоге. – И талант даровать смерть.

Эдра искоса посматривал на Кентона, пытаясь разглядеть в нем того робкого темноволосого паренька, который ходил к нему на занятия. Шрамы, оставленные рукой мастера Атэра, по-прежнему виднелись на щеке, но теперь Кентон не прикрывал их волосами, как раньше. Он выставлял их напоказ. Как и свои чудовищные, непостижимые глаза.

О нет, это уже не тот мальчишка, которого Тосан отправил в услужение мастеру Нараху. Он возмужал, стал увереннее – и сам прекрасно это сознавал.

«Его глаза… – думал Эдра, избегая встречаться взглядом с Кентоном. – Ты словно смотришь в пылающую пропасть, а она смотрит на тебя, видит тебя насквозь…»

– Я найду применение вашим талантам, – продолжал Кентон. – Каждый из вас может получить силу, о которой не смел и мечтать. Я обрел особый дар… – Он показал на свои глаза. – Я вижу магию во всех ее проявлениях. Я чувствую артефакты и понимаю их предназначение и в этом превосхожу даже покойного мастера Нараха. Я могу дать вам те артефакты, которые наилучшим образом помогут вам исполнить вашу новую миссию.

– И что это за миссия, мастер Кентон? – проскрипел дряхлый Денитал. По его мрачному лицу было понятно, что он тщательно взвешивает каждое услышанное слово. – Испокон веков мы занимались тем, что искали проклятые предметы, а потом укрывали их от всего мира. Такова была миссия, порученная нам Академией.

– Как вы сами сказали, Академия мертва. – Огненный взгляд пригвоздил Денитала к земле. – И ее миссия, сколь бы замечательной она ни была, окончена. Мы больше не станем охотиться за артефактами, чтобы спрятать их поглубже, да и жить здесь мы не можем.