Текст книги "Каин и Авель"

– Я принимаю ваше предложение, генерал.

– Благодарю вас, мистер Росновский.

Генерал нажал кнопку на столе, и в кабинет вошёл молоденький лейтенант, лихо отдавший честь.

– Лейтенант, проводите, пожалуйста, майора Росновского к нашим кадровикам, а затем приведите его ко мне.

– Есть, сэр. – Лейтенант повернулся к Авелю. – Прошу сюда, майор.

Авель пошёл за ним, но в дверях обернулся.

– Благодарю вас, генерал, – сказал он.

Выходные Авель провёл в Чикаго с Софьей и Флорентиной. Софья спросила его, что делать с его костюмами.

– Пусть висят, – ответил он, не поняв её вопроса. – Я не собираюсь погибать на этой войне.

– Конечно нет, Авель, – ответила она. – Меня беспокоит не это. Просто они тебе теперь велики на три размера.

Авель засмеялся и отнёс костюмы в Центр помощи польским беженцам. Затем отправился в Нью-Йорк, разослал клиентам, зарезервировавшим номера, уведомления об отмене заказов и через двенадцать дней передал отель Пятой армии Соединённых Штатов. Пресса восхваляла Авеля за его «жест самопожертвования», достойный бывшего беженца Первой мировой войны.

Прошло ещё три месяца, прежде чем Авеля призвали наконец на действительную службу. Это время он использовал для того, чтобы наладить работу нью-йоркского «Барона» в интересах генерала Кларка. Затем его откомандировали в Форт Беннинг, где он прошёл обучение по программе подготовки офицерского состава. Когда он, наконец, получил приказ отправиться в действующую армию к генералу Денверсу, тот воевал где-то в Северной Африке. «Смогу ли я когда-нибудь добраться до Германии?» – подумал Авель.

За день до отъезда он составил завещания, дав указания душеприказчикам предложить группу «Барон» Дэвиду Макстону на выгодных условиях и разделив состояние между Софьей и Флорентиной. Впервые за почти двадцать лет он задумался о своей смерти, и вовсе не потому, что страшился случайной пули в полковой столовой.

Его часть отплывала из Нью-Йорка, и он снова смотрел на Статую Свободы. Он хорошо помнил свои чувства, которые испытал, когда впервые увидел её почти двадцать лет назад. Как только корабль проплыл мимо Дамы, он зачем-то громко сказал:

– В следующий раз увижу тебя, французская красотка, когда Америка победит в войне.

Авель пересёк Атлантику, взяв с собой двух своих главных шеф-поваров и пять человек помощников по кухне. Корабль прибыл в Алжир 17 февраля 1943 года. Он почти год провёл в жаре, пыли и песках пустыни, следя за тем, чтобы каждый солдат каждой дивизии был накормлен как можно лучше.

– У нас неважная пища, но, чёрт побери, мы едим намного лучше других, – любил повторять генерал Кларк.

Авель занялся единственным хорошим отелем в Алжире и превратил здание в штаб генерала Кларка. Он видел, что его труд имеет большое значение для воюющих солдат, но у него всё равно чесались руки принять участие в настоящем бою. К сожалению, майоры, отвечавшие за продовольственное снабжение войск, редко бывали на передовой.

Он писал Софье и Джорджу и мог по фотографиям судить, как растёт его любимая дочь Флорентина. Однажды он даже получил письмо от Кертиса Фентона, в котором сообщалось, что группа «Барон» заработала ещё большую прибыль, поскольку по всей Америке люди переезжали из города в город, и каждый отель был забит военными и гражданскими постояльцами. Авель расстроился из-за того, что не смог принять участие в церемонии открытия «Барона» в Монреале, где от его имени выступил Джордж. Впервые он отсутствовал на открытии очередного «Барона», но Джордж прислал длинное ободряющее письмо о том, каким успехом пользуется новый отель, и Авель вдруг понял, как много он построил в Америке и как сильно хочет вернуться в края, которые считал своим домом.

Ему скоро наскучила Африка с её солдатскими котелками, тушёными бобами и мухобойками. Он слышал о паре боёв где-то на западе пустыни, – по крайней мере, об этом ему сообщали возвратившиеся с фронта солдаты, но он так и не увидел настоящего боя, хотя часто, доставляя еду на фронт, слышал выстрелы и от этого злился ещё сильнее. Но однажды, к его бурной радости, генерал Кларк приказал высаживаться в Южной Европе.

Пятая армия высадилась на итальянском побережье на десантных амфибиях, а американские самолёты обеспечивали ей тактическое прикрытие. Они встретили сильное сопротивление, сначала в Анцио, затем при Монте-Кассино, но боевые действия не предусматривали участия Авеля, и он уже стал страшиться, что война кончится, а он так и не увидит настоящий бой. Но Авель никак не мог придумать план, который бы доставил его на передний край. Шансы не выросли, когда его повысили до подполковника и отправили в Лондон ждать нового назначения.

В день «Д» началось вторжение в Европу. Союзники вошли во Францию и 25 августа 1944 года освободили Париж. Авель маршировал в парадном строю с американскими солдатами и французами из «Свободной Франции» по Елисейским Полям мимо генерала де Голля, чествовавшего героев. Он присматривался к сохранившему красоту городу и решил, где именно построит свой первый «Барон» во Франции.

Союзники двигались всё дальше через Северную Францию и пересекли границу Германии в своём финальном натиске на Берлин. Авель получил назначение в Первую армию под командованием генерала Брэдли. Продовольствие поступало в основном из Англии, в местностях, по которым они шли, его практически не было: каждый занимаемый ими город оказывался разграбленным отступавшими немцами. Когда Авель прибывал в очередной населённый пункт, ему хватало всего нескольких часов, чтобы распорядиться оставшимися в нём запасами продовольствия – ещё до того, как другие интенданты находили время, чтобы оглядеться. Британские и американские офицеры были рады заглянуть в столовую Девятой бронетанковой дивизии и всегда удивлялись, как это ей удаётся обеспечить себя такими деликатесами. Однажды, когда генерал Джордж Паттон пообедал с генералом Брэдли, Авель был представлен знаменитому военачальнику, заметившему:

– Это – лучший обед, которым меня угощали за всю эту чёртову войну!

К февралю 1945 года Авель носил мундир почти три года и знал, что война окончится через несколько месяцев. Генерал Брэдли посылал ему поздравления и регулярно награждал, но всё это было не то. Авель умолял генерала разрешить ему поучаствовать хотя бы в одном бою.

Сопровождение и доставка грузовиков с продовольствием на передовую были обязанностью младших офицеров, но Авель часто брался за это дело сам. Ровно так же, как при управлении отелями, он никогда не давал знать своим сотрудникам, какой из караванов поведёт.

Постоянный поток покрытых одеялами носилок в дождливый день Святого Патрика побудил Авеля принять решение отправиться на фронт и увидеть всё своими глазами. Он собрал людей и лично организовал четырнадцать грузовиков с продовольствием, взяв с собой лейтенанта, двух капралов и двадцать восемь солдат.

Поездка в то утро на передовую, находившуюся всего в тридцати километрах, была утомительной и долгой. Авель сел за руль головной машины и направился к линии фронта под проливным дождём и по вязкой грязи. Время от времени ему приходилось съезжать на обочину, пропуская санитарные отряды, доставлявшие раненых в тыл, – раненые тела имели преимущество перед пустыми желудками. С каждым прёодолённым по грязи километром Авелю становилось всё очевиднее, что под Ремагеном происходит что-то серьёзное, и он чувствовал, как его сердце стучит всё чаще. Теперь он понимал, что увидит настоящий бой и примет в нём участие.

Авель остановил свой караван рядом с полевой кухней и выскочил из машины, пытаясь найти место, чтобы укрыться от дождя. Зайдя под брезент палатки, в которой размещалась столовая, он начал командовать выгрузкой четырёхсот литров супа, тонны говядины с бобами, двух сотен куриц, полутонны масла, трёх тонн картофеля и прочей снеди, чтобы всё это было готово для тех, кто идёт на передовую или возвращается с неё. Он приказал своей команде готовить еду, а сам пошёл на поиски дежурного офицера.

Авель направился непосредственно в палатку бригадного генерала Джона Леонарда, чтобы узнать, что происходит. Он собирался войти в палатку, когда генерал в сопровождении адъютанта сам вышел наружу и на ходу начал разговор с Авелем:

– Чем могу помочь, подполковник?

– Я начал готовить еду для вашего батальона…

– Вам не надо теперь беспокоиться о приготовлении пищи. Сегодня утром лейтенант Берроу из Девятой армии обнаружил неповреждённый железнодорожный мост к северу от Ремагена, и я отдал приказ немедленно захватить его и плацдарм на восточном берегу реки. До сего дня немцам удавалось взрывать все мосты через Рейн задолго до нашего приближения, поэтому мы не можем останавливаться, чтобы не дать им взорвать и его.

– А Девятая переправилась на ту сторону? – спросил Авель.

– Конечно да, – ответил генерал. – Но они наткнулись на ожесточённое сопротивление, когда подошли к лесу на той стороне. Первый взвод попал в засаду, и мы потеряли бог знает сколько людей. Так что съешьте ваш обед сами, подполковник, потому что сейчас моя задача – вывести оттуда живыми как можно больше людей.

– Могу ли я чем-либо вам помочь?

Командир на секунду прервал свой быстрый шаг и внимательно оглядел подполковника.

– Сколько у вас людей?

– Лейтенант, сержант, два капрала и двадцать восемь рядовых, вместе со мной – тридцать три человека.

– Хорошо. Отправляйтесь в полевой госпиталь и доставьте в тыл столько раненых, сколько сможете обнаружить.

– Есть, сэр, – сказал Авель и бегом направился к столовой, где нашёл своих солдат.

– Подъём, лентяи! Пора сменить обстановку: у нас есть настоящая работа.

Тридцать два человека встали по стойке «смирно».

– За мной! – крикнул Авель. – Бегом марш!

Он повернулся и побежал по направлению к полевому госпиталю. Молодой военврач инструктировал шестнадцать санитаров, когда Авель и его команда появились на пороге.

– Чем могу помочь, сэр? – спросил доктор.

– Нет, это я хочу помочь вам, – ответил Авель. – Генерал просил нас отправиться к вам на подмогу.

Тут подчинённые Авеля впервые услышали о задании.

Доктор подал Авелю коробку с повязками Красного Креста, которые повара, помощники по кухне и чистильщики картофеля надели на руки, пока доктор продолжал рассказ о том, что случилось в лесу на том конце моста Людендорфа.

– Девятая понесла тяжёлые потери, – говорил он. – Те солдаты, у которых есть медицинский опыт, пусть остаются на передовой, а остальным необходимо доставить сюда как можно больше раненых.

Доктор выдал им носилки и укомплектованные аптечки первой помощи, после чего повёл их к мосту Людендорфа. Они в тишине перешли по мосту, ступая друг за другом рядом с железнодорожными путями, и на той стороне увидели результат немецкого взрыва, который не смог разрушить мост. За лесом слышались звуки стрельбы. Авель был взволнован мыслью о том, как близко к передовой он находится, и ужаснулся: какие огромные потери противник нанёс его соотечественникам! Куда бы он ни поворачивал голову, всюду видел раненых солдат и слышал их крики о помощи.

Авель смотрел, как доктор останавливается около каждого солдата и делает всё, что может. Следуя его примеру, Авель начал перебегать от солдата к солдату, подзывая санитаров с носилками к тем, кто не мог помочь себе, и отправлял тех, кто ещё мог ходить, к мосту. К тому времени, когда они подошли к опушке леса, от первоначального состава команды остались только доктор, один чистильщик картошки и Авель. Все остальные несли назад носилки с ранеными.

Когда они втроём зашли в лес, то услышали канонаду противника. В глубине леса Авель разглядел огромную пушку, всё ещё нацеленную на мост, но теперь разбитую. Потом он услышал свист пуль и понял, как близко они находятся от противника. Он быстро присел в тревожном ожидании, а его чувства обострились до крайнего предела. Внезапно они услышали невдалеке очередной залп, вскочили и побежали в ту сторону. Пробежав сотню метров, они наткнулись на красивую поляну, покрытую густой зелёной травой, сквозь которую пробивались белые крокусы. Вся она была усеяна телами американских солдат.

– Да это же самая настоящая бойня! – вскричал Авель в гневе. Доктор ничего не ответил: он откричал своё ещё три года назад.

– Не обращайте внимания на мёртвых, – вот всё, что он сказал. – Просто посмотрите, есть ли такие, кто ещё жив.

– Вон там, – закричал Авель, опускаясь на колени перед сержантом, лежащим в немецкой грязи. У него не было обоих глаз.

– Он мёртв, подполковник, – сказал доктор, бросив на тело быстрый взгляд. Авель подбежал к другому телу, затем к следующему, но и они были мертвы…

Когда Авель проверил тридцатого – а может быть, это был сороковой, – то вернулся к доктору, пытавшемуся спасти жизнь какому-то капитану, голова которого, за исключением одного глаза и рта, была обмотана окровавленными бинтами. Авель стоял над телом капитана, беспомощно наблюдая за движениями рук доктора. Он увидел на рукаве капитанского мундира нашивку Девятой бронетанковой дивизии и вспомнил слова генерала Леонарда: «Один Бог знает, сколько людей мы сегодня потеряли…»

– Проклятые немцы! – воскликнул Авель.

– Да, сэр.

– Он мёртв?

– Вполне может быть, – ответил доктор равнодушным тоном. – Он теряет так много крови, что вопрос только во времени. – Он поднял голову. – Я больше ничего не могу тут сделать. Подполковник, попробуйте доставить этого единственного выжившего в полевой госпиталь до того, как он умрёт, и дайте знать на командный пункт, что я пошёл дальше и что мне нужен каждый человек, которого они могут прислать.

– Хорошо, – ответил Авель, и они с доктором аккуратно положили капитана на носилки. Авель и один из чистильщиков картошки медленно пошагали в лагерь. Доктор предупредил их, что резкие дёргания носилок могут вызвать ещё большую потерю крови. Авель ни разу не дал своему напарнику передышки, пока они не сделали четырёхкилометровый марш-бросок до полевого госпиталя. Он хотел дать капитану шанс на жизнь, а потом вернуться к доктору в лес.

Больше часа они шли по грязи и под дождём, и Авелю уже стало казаться, что капитан умер. Измученные, они дошли до полевого госпиталя, и Авель передал капитана санитарам. Когда капитана погрузили на каталку, он открыл единственный незабинтованный глаз, всмотрелся в лицо Авеля и попытался поднять руку. Авель отдал ему честь и чуть не запрыгал от радости, увидев открытый глаз и двигающуюся руку. Он молился за то, чтобы этот человек выжил.

Авель вышел из госпиталя, готовый вернуться в лес со своей командой, когда его остановил дежурный офицер.

– Подполковник, – сказал он. – Я ищу вас повсюду. Там триста человек, которых надо накормить. Где вы были?

– Прогулялся, чтобы сменить обстановку…

25

Два санитара осторожно положили капитана на операционный стол. Капитан, которого звали Уильям Каин, видел медсестру, печально смотрящую на него, видел, как шевелятся её губы, но не слышал, что она ему говорила. Он не понимал, почему, – оттого ли, что его голова была обмотана бинтами, либо оттого, что он оглох. Каин закрыл глаза и задумался. Он много думал о прошлом, немного – о будущем, и думал быстро, потому что боялся, что умрёт. А вот если он выживет, у него будет много времени для размышлений.

Его мысли обратились к Кэтрин. Она так и не смирилась с его решением уйти на фронт.

Уильям оставил банк под совместным управлением Тэда Лича и Тони Симмонса до своего возвращения… Да, до своего возвращения. Он не дал им никаких инструкций на тот случай, если не вернётся. Оба они умоляли его не уходить на фронт. Ещё два человека, которые не могли его понять…

Сначала его отправили в школу подготовки офицерских кадров в Вермонте. В последний раз он был в Вермонте, когда катался здесь на лыжах с Мэттью.

Его первым назначением стал Лондон, где он работал офицером связи между американцами и англичанами. Он квартировал в гостинице «Дорчестер», где разместилось военное министерство Великобритании, а часть здания была предоставлена американской армии. Уильям где-то читал, что Авель Росновский сделал то же самое с нью-йоркским «Бароном», и одобрил такой его поступок. Светомаскировка, сирены при угрозе атак ракет «Фау-1» и налётов немецкой авиации заставляли его считать, что он находится на войне, но ему было не по себе, оттого что он не принимает участия в военных действиях. Всю свою жизнь Уильям привык проявлять инициативу и никогда не мирился с ролью стороннего наблюдателя. Передвижения между штабом Эйзенхауэра в Сент-Джеймском дворце и штаб-квартирой военного министерства Черчилля на Сториз-Гейт не казались Уильяму достойным занятием, и он не хотел встретиться с немцами лицом к лицу только тогда, когда Гитлер высадится на Трафальгарской площади.

Когда часть Первой армии разместили в Шотландии для совместных учений с «Чёрным дозором», элитным полком шотландских горцев, Уильяма отправили туда в качестве наблюдателя. Долгое и длинное путешествие в Шотландию и обратно на поезде, который постоянно останавливался, убедило Уильяма в том, что его роль свелась к обязанностям мальчика на посылках, и он начал задумываться, зачем вообще пошёл в армию. В Шотландии всё было по-другому. Там, по крайней мере, царила атмосфера подготовки к настоящей войне, и по возвращении он подал рапорт о немедленном переводе в Первую армию. Его полковник, никогда не считавший, что надо держать в тылу человека, который хочет участвовать в бою, отпустил его.

Три дня спустя Уильям вернулся в Шотландию и попал в свой новый полк, расквартированный в городе Инвереней на западе Шотландии, где вместе с остальными готовился к наступлению, которое должно было вот-вот начаться. Учения были тяжёлыми и напряжёнными.

Через три месяца их перебросили на север Франции, где они соединились с армией Омара Брэдли, двигавшейся по Европе. В воздухе витал запах победы, и Уильям хотел первым войти в Берлин.

Первая армия двигалась к Рейну. Капитан Каин получил приказ наступать по мосту Людендорфа и вступить в бой с противником в полутора километрах к юго-востоку от Ремагена в лесу. Уильям стоял на гребне холма и смотрел, как Девятая дивизия идёт по мосту, который вот-вот может быть взорван противником.

Его командир повёл свой полк следом, а Каин двинулся за ним со своими ста двадцатью солдатами, большинство из которых шли в бой – как и Уильям – в первый раз. Не будет больше учений с шотландцами, которые только притворялись, что хотят убить его холостыми патронами, не будет и совместных трапез после боя. Перед ним были немцы с боевыми патронами, угрожающие настоящей смертью, а уж о застолье и речи быть не могло.

Подойдя к опушке леса, Уильям и его солдаты не встретили никакого сопротивления и решили наступать дальше. Вдруг со всех сторон началась стрельба, и они попали под автоматный и миномётный обстрел. Внезапно всё пришло в движение. Солдаты Уильяма попадали на землю в попытке найти укрытие за деревьями, но за несколько секунд он потерял половину своей роты. Весь бой, если его можно так назвать, занял пару минут, и Уильям даже не успел увидеть ни одного немца. Он пополз по мокрой траве и тут, к своему ужасу, заметил, что ещё одна дивизия приближается к лесу. Уильям выбежал из укрытия, чтобы предупредить своих о засаде. Первая пуля ударила его в голову, и он стал опускаться на колени, продолжая исступлённо размахивать руками. И тут вторая пуля попала ему в шею, а третья – в грудь. Он лежал и ждал смерти, сожалея, что так и не увидел противника, – какая грязная, пошлая смерть!

Потом Уильям почувствовал, что его несут на носилках, но ничего не слышал и не видел, только пытался решить, почему вокруг темно: оттого ли, что теперь ночь, или оттого, что он ослеп.

Путь показался ему долгим. Когда он снова открыл глаза, то увидел невысокого подполковника, который, хромая, выходил из палатки. Кого-то он Уильяму напомнил, но он не мог вспомнить – кого. Санитары отнесли Уильяма в операционную и положили на стол. Он старался не заснуть, опасаясь, что сон может оказаться смертельным.

Потом Уильям почувствовал, что два человека пытаются поднять его. Они аккуратно поворачивали его тело, а затем воткнули в него иглу. Он заснул и увидел во сне Кэтрин, потом свою мать, а потом Мэттью, который играл с его сыном Ричардом.

Проснувшись, он понял, что его перенесли в другую кровать, и слабая надежда пришла на смену мысли о неизбежной смерти. Он лежал без движения, сосредоточив взгляд на брезентовой крыше палатки, неспособный пошевелить головой. Подошла медсестра, что-то сказала и осмотрела его. Он снова заснул, потом опять проснулся. Сколько же прошло времени? Другая медсестра. На этот раз он разглядел её получше и – о радость! – смог пошевелить головой, хотя и было очень больно. Он старался оставаться бодрствующим сколько мог, он хотел жить. И – заснул.

Он проснулся. Его осматривали четыре врача, – и что же они решали? Он не слышал их, поэтому ничего не узнал.

Его опять куда-то несли. Теперь он смог разглядеть, что его положили в армейскую санитарную машину. Двери за ним закрылись, заработал двигатель, и машина пошла по изрытой земле, а новая медсестра сидела рядом и следила за тем, чтобы он лежал неподвижно. Переезд занял около часа, но он больше не ощущал времени. Машина выехала на ровную дорогу и вскоре остановилась. Его опять понесли. На этот раз они шли по ровной поверхности и по какой-то лестнице поднялись в тёмную комнату. Снова чего-то ждали. Потом комната начала двигаться, – видимо, это был ещё один автомобиль. Комната взлетела. Сестра воткнула в него очередную иглу, и он ничего не помнил – до тех пор, пока не почувствовал, что самолёт сел и заруливает на стоянку. Его опять понесли. Ещё один санитарный автомобиль, ещё одна медсестра, запахи другого города. «Должно быть, Нью-Йорк, по крайней мере, Америка, – подумал он, – больше ничто в мире так не пахнет».

Потом его опять понесли куда-то вверх, внесли в небольшую комнату с белыми стенами и положили на удобную кровать. Уильям почувствовал под головой подушку, и когда проснулся в очередной раз, то подумал, что лежит в одиночестве. Затем пригляделся и увидел, что перед ним стоит Кэтрин. Он попытался поднять руку и коснуться её, хотел что-то сказать, но не смог. Кэтрин улыбалась, но Уильям понимал, что она не видит его улыбки; и когда он проснулся в другой раз, Кэтрин стояла там же, только в другом платье. Или она всё время была здесь? Она опять улыбнулась. Сколько времени это продолжалось? Он попытался пошевелить головой и увидел сына Ричарда, такого высокого и такого красивого. Он хотел увидеть и дочерей, но больше не мог двигать головой. Они сами встали перед ним. Виргиния – какая взрослая, а Люси? Нет, это невозможно! Как же летят года! Он заснул.

Он проснулся. Рядом никого не было, но теперь он мог шевелить головой. Часть бинтов снята, и он стал видеть лучше. Он попытался что-то сказать, но слов не было. Он уснул.

Он проснулся. Бинтов стало ещё меньше. Кэтрин была на своём месте, её красивые длинные волосы спускались на плечи. Большие нежные глаза и незабываемая улыбка выглядели красиво, очень красиво. Он назвал её по имени. Она улыбнулась. Он заснул.

Он проснулся. Бинтов стало ещё меньше. На этот раз он услышал сына. Ричард произнёс:

– Привет, папа.

Уильям ответил: «Привет, Ричард», – и удивился звуку собственного голоса. Сиделка помогла ему сесть, чтобы он мог увидеть всю семью. Он поблагодарил её. Доктор тронул его за плечо.

– Худшее уже позади, мистер Каин. Вы скоро поправитесь и тогда сможете вернуться домой.

Он улыбнулся, когда в палату зашли Кэтрин с Виргинией и Люси. Сколько вопросов ему надо им задать! С чего же начать? В его памяти были провалы, которые требовали заполнения. Кэтрин рассказала ему, что он едва не умер. Он знал это, но не понимал ещё, что прошёл год с того дня, когда его дивизия попала в засаду под Ремагеном.

Куда ушли месяцы бессознательного существования, когда жизнь не отличалась от смерти? Ричарду было теперь почти двенадцать, Виргинии – девять, а Люси – семь. Ему предстоит познакомиться с ними заново.

Кэтрин была ещё красивее, чем её запомнил Уильям. Она собралась с духом и рассказала ему о шрамах на лице и груди, которые останутся у него на всю жизнь, и как она возблагодарила Бога, когда доктора сказали, что с его рассудком ничего не случилось, а зрение скоро восстановится. Она теперь хотела лишь, чтобы он выздоровел. Но Кэтрин хотела выздоровления постепенного, а Уильям – быстрого.

Каждый член семьи принял участие в процессе восстановления. Сначала – слух, потом – зрение, затем – речь. Ричард помогал отцу учиться ходить, и наконец костыли оказались ненужными. Люси помогала ему принимать пищу до тех пор, пока он снова не научился питаться самостоятельно, а Виргиния читала ему Марка Твена. Уильям так и не понял, кому чтение было более полезным – ей или ему, но оба получали огромное удовольствие. Наконец, после Рождества, ему разрешили вернуться в собственный дом.

Переехав на Шестьдесят восьмую улицу, он стал выздоравливать ещё быстрее, и врачи сказали, что он сможет вернуться к работе в течение ближайших шести месяцев. Уильям был покрыт шрамами, но жив и здоров, и ему разрешили принимать посетителей.

Первым был Тэд Лич, несколько ошеломлённый внешним видом Уильяма. Это было внове, и требовалось время, чтобы привыкнуть. От Тэда Лича узнал приятные новости. «Лестер» продолжал набирать обороты во время его отсутствия, а коллеги ждали его возвращения. Тони Симмонс принёс печальные известия. Алан Ллойд и Руперт Корк-Смит умерли. Как Уильяму будет не хватать их благоразумной мудрости! Затем зашёл Томас Коэн, чтобы рассказать, как он рад известиям о выздоровлении Уильяма, и сообщить, что с течением лет он начал отходить от дел и многих своих клиентов передал сыну Тэду, открывшему контору в Нью-Йорке. Томас Коэн выразил надежду, что мистер Каин продолжит пользоваться услугами его фирмы, и Уильям заверил его, что так и будет.

– Кстати, у меня есть тут некоторая информация, которую вам следует знать, – сообщил Коэн.

Уильям слушал старого юриста и сердился всё больше и больше.