Текст книги "Собрание сочинений в одной книге"

– Продавайте, продавайте, продавайте все, что у вас есть, и как можно быстрее, – крах будет грандиозный! Я не предвижу ему конца.

И Фрэнсис, возвращаясь домой, прочел огромный пятидюймовый заголовок последнего экстренного выпуска биржевых новостей:

«Я не вижу конца этой паники, – Томас Риган».

В восемь утра следующего дня Чарли Типпери не застал Фрэнсиса дома. В эту ночь весь чиновный Вашингтон не сомкнул глаз. Ночные телеграммы разнесли по стране вести, что Соединенные Штаты, несмотря на свой нейтралитет, объявили мораторий. Бэском уже в семь часов утра привез эту весть во дворец на Набережной и сам разбудил Фрэнсиса. Затем они оба отправились в город. Мораторий давал им надежду на спасение. Впереди было немало дел.

Однако Чарли Типпери оказался не первым, посетившим в этот день дворец Моргана. За несколько минут до восьми Генри и Леонсия, загорелые и запыленные с дороги, стремительно промчались мимо открывшего им дверь швейцара и вбежали наверх к великому смущению и замешательству Паркера.

– Напрасно вы изволите так врываться, – уверял он их. – Мистера Моргана нет дома.

– Куда же он ушел? – спросил Генри, перебрасывая из руки в руку свой чемодан. – Нам необходимо видеть его пронто – должен вам заметить, что «пронто» значит очень быстро. А вы-то кто, черт побери?

– Я камердинер мистера Моргана, – торжественно ответил Паркер. – А вы кто будете?

– Моя фамилия Морган, – коротко ответил Генри, оглядываясь, словно в поисках чего-то. Затем он подошел к двери библиотеки, заглянул в нее и увидел телефон.

– Где Фрэнсис? По какому номеру его можно вызвать?

– Мистер Морган отдал строгое распоряжение, чтобы никто не беспокоил его по телефону, разве только по очень важному делу.

– Мое дело чрезвычайно важное. Какой номер?

– Мистер Морган очень занят сегодня, – упрямо повторил Паркер.

– Неважные дела, а? – спросил Генри.

Лицо камердинера осталось таким же бесстрастным.

– Похоже, что сегодня его полностью обчистят, а?

Лицо Паркера не выразило и тени волнения:

– Говорю вам еще раз, что мистер Морган очень занят…

– К черту все эти церемонии! – перебил его Генри. – Ни для кого не тайна, что он по уши завяз на бирже. Все это знают. Об этом пишут утренние газеты. Ну-ка, мистер камердинер, назовите мне его номер, у меня к нему чрезвычайно важное дело.

Но Паркер был неумолим.

– Как фамилия его адвоката? Или его агента? Или кого-либо из его представителей?

Паркер покачал головой.

– Если вы скажете мне, какого рода ваше дело, – начал он.

Генри опустил чемодан и сделал движение, словно хотел броситься на Паркера и вытряхнуть из него номер Фрэнсиса, но тут вмешалась Леонсия.

– Скажи ему, – сказала она.

– Сказать ему? – закричал Генри. – Нет, я сделаю лучше, я покажу ему. Ну-ка, подойдите сюда, вы!

Он вошел в библиотеку, швырнул чемодан на стол и начал его распаковывать.

– Послушайте, мистер камердинер, наше дело – самое важное. Мы намерены спасти Фрэнсиса Моргана. Мы собираемся вытащить его из дыры. У нас припасено для него много миллионов вот здесь, в этом чемодане.

Паркер, холодным, неодобрительным взглядом следивший за всем происходившим, при последних словах в ужасе отпрянул назад. Эти странные посетители несомненно или сумасшедшие, или хитрые преступники. В ту самую минуту, пока они занимались болтовней о миллионах, их соучастники, возможно, очищают верхний этаж дома. А что касается чемодана, то весьма вероятно, что он наполнен динамитом.

– Вот!

Быстрым движением Генри поймал Паркера за ворот в ту самую минуту, когда тот обратился в бегство. Другой рукой Генри приподнял крышку чемодана, и перед верным камердинером засверкала груда необработанных драгоценных камней. Лицо Паркера ясно показывало, что он близок к обмороку, хотя Генри никак не мог угадать причину такого волнения.

– Я был уверен, – самодовольно заявил он, – что сумею вас убедить. Ну, смените гнев на милость и скажите нам номер.

– Присядьте, сэр… и вы, леди, – пробормотал Паркер с почтительными поклонами, стараясь как можно быстрее овладеть собой. – Присядьте, пожалуйста. Я оставил частный номер мистера Моргана в его спальне. Мистер Морган дал мне его сегодня утром, когда я помогал ему одеваться. Я вернусь сию минуту, а пока, пожалуйста, присядьте.

Очутившись за дверью библиотеки, Паркер тотчас же проявил необыкновенную деловитость и распорядительность. Ясность мышления снова к нему вернулась. Одного из лакеев он оставил у парадной двери, второго – у дверей библиотеки, а остальных слуг разослал по верхним этажам посмотреть, не прячутся ли там соучастники этого гнусного дела. Сам же он вызвал по телефону из буфетной ближайший полицейский участок.

– Да, сэр, – повторил он дежурному. – Это не то сумасшедшие, не то уголовные преступники. Пришлите, пожалуйста, немедленно полицейскую карету, сэр. Я не могу даже сказать вам, какие ужасные преступления совершаются, быть может, в эту минуту под нашей крышей.

В то же время швейцар, стоявший у парадной двери, бросился на звонок и с явным облегчением впустил одетого во фрак, несмотря на столь ранний час, Чарли Типпери, узнав в нем испытанного друга их хозяина. А через минуту второй лакей с таким же облегчением, подмигивая и всячески предостерегая Чарли знаками, впустил его в библиотеку.

Не зная, чего или кого ему ждать, Чарли Типпери прошел через огромную комнату навстречу незнакомым мужчине и женщине. Не в пример Паркеру, он решил, что их загорелые и запыленные с дороги лица заслуживают большего внимания, чем то, которое обычно уделяет обремененный делами житель Нью-Йорка заурядным посетителям. Красота Леонсии его поразила, и он сразу догадался, что перед ним настоящая леди. А бронзовые загорелые черты Генри, так поразительно напоминавшие Фрэнсиса и Р. Г. М., внушили ему восхищение и уважение.

– С добрым утром, – обратился он к Генри, почтительно поклонившись в то же время Леонсии. – Друзья Фрэнсиса?

– О сэр! – воскликнули Леонсия. – Мы больше чем друзья, мы приехали сюда, чтобы спасти его. Я читала утренние газеты. Если бы только не упрямство и глупость его слуг…

Последние сомнения Чарли Типпери тотчас рассеялись. Он протянул руку Генри.

– Я Чарли Типпери, – сказал он.

– А меня зовут Морган. Генри Морган, – горячо откликнулся Генри, хватаясь за него, как утопающий за спасательный круг. – А это мисс Солано. Сеньорита Солано – мистер Типпери. Мисс Солано, собственно говоря, моя сестра.

– Я явился сюда по тому же делу, – заявил Чарли Типпери, когда взаимные представления были окончены. – Спасение Фрэнсиса, насколько я понимаю, может заключаться в очень большой наличности или в неоспоримых ценностях, которые могли бы послужить обеспечением. Я принес с собой все, что мне удалось наскрести за эту ночь. Но я уверен, что этого далеко не достаточно.

– Сколько вы принесли? – прямо спросил его Генри.

– Миллион восемьсот тысяч. А вы?

– Пустяки, – сказал Генри, указывая на открытый чемодан. Ему и в голову не приходило, что он разговаривает с представителем трех поколений ювелиров.

Чарли быстро осмотрел несколько камней, лежавших сверху, и еще быстрее опытным глазом определил их количество; лицо его выразило глубочайшее удивление и восторг.

– Но ведь тут миллионы, миллионы! – воскликнул он. – Что вы намерены с ними сделать?

– Пустить в оборот, чтобы помочь Фрэнсису выпутаться из беды, – ответил Генри. – Ведь под такое обеспечение можно достать сколько угодно денег, не правда ли?

– Закройте чемодан! – воскликнул Чарли Типпери. – Я сейчас же позвоню по телефону. Мне нужно связаться с моим отцом, прежде чем он уйдет из дому, – бросил он через плечо, ожидая ответа станции. – Это в пяти минутах ходьбы отсюда.

Не успел он обменяться с отцом несколькими короткими фразами, как в библиотеку вошел Паркер в сопровождении полицейского сержанта и двух полицейских.

– Вот эта шайка, сержант, – арестуйте их, – сказал Паркер. – О, простите, мистер Типпери, это, конечно, относится не к вам, а только к этим двум. Не знаю, какое им можно будет предъявить обвинение – это, во всяком случае, сумасшедшие, если не что-нибудь похуже, что всего вероятнее.

– Добрый день, мистер Типпери, – приветствовал сержант Чарли, как старого знакомого.

– Вы никого не арестуете, сержант Бернс, – улыбнулся в ответ Чарли Типпери. – Можете отослать свою карету. Я переговорю с инспектором. Дело в том, что вам придется проводить меня вместе с этими подозрительными личностями ко мне домой. Вы будете охранять – о, не меня, а этот чемодан. В нем лежат миллионы – осязаемые ослепительные миллионы. Когда я открою его перед моим отцом, вы увидите зрелище, которое не многим удается увидеть. А теперь – идем! Мы теряем время.

Они с Генри одновременно ухватились за ручки чемодана, и в тот момент, когда их руки соприкоснулись, сержант Бернс кинулся, чтобы им помочь.

– Пожалуй, лучше уж я понесу его, пока дело не закончено, – сказал Генри.

– Разумеется, разумеется, – согласился Чарли Типпери. – Только не будем терять драгоценных минут. Уйдет немало времени на то, чтобы реализовать эти камни. Ну, идем, живее!

Глава XXIX

Мораторий оказал немалую поддержку бирже, и она снова окрепла. Кое-какие ценности начали даже повышаться. Впрочем, это отразилось только на тех бумагах, в которых Фрэнсис не был заинтересован и на которые Риган не вел атаки. Старый Волк продолжал развивать военные действия, и акции Фрэнсиса неумолимо падали. Риган с радостью убедился, что на рынке появляется все больше акций «Тэмпико-Нефть», которые выбрасывал, по-видимому, не кто иной, как сам Фрэнсис.

– Теперь время! – заявил Риган своим соратникам. – Приступайте к делу. Тут двойная игра. Не забывайте списка ценностей, которые я вам дал. Продавайте их по любой цене, ибо я не предвижу конца их падению. Что касается остальных бумаг, то покупайте, покупайте немедленно и верните себе все, что вы продали. На этом вы не можете ничего потерять, а продавая те ценности, которые обозначены в списке, вы нанесете двойной удар.

– А вы сами? – спросил один из участников заговора.

– Мне нечего покупать, – был ответ. – Это может служить вам доказательством того, насколько честно я вел игру и как вам доверяю. Я не продал ни одной акции, кроме тех, которые обозначены в списке, так что мне нечего и возвращать. Я все еще распродаю акции из списка – то, что у меня осталось. В этом заключается мой удар, и вы можете принять в нем участие, распродавая по какой угодно цене те же бумаги.

– Вот и вы наконец! – в отчаянии воскликнул Бэском, встречая Фрэнсиса в половине одиннадцатого в своем кабинете. – Все ценности поднимаются, кроме наших. Риган жаждет вашей крови. Я никогда не предполагал, что он так силен. Нам ни за что не выдержать этого натиска. С нами покончено, мы раздавлены – вы, я, все мы…

Никогда в жизни Фрэнсис не чувствовал себя спокойнее, чем в эту минуту. «Разве все потеряно, стоит ли беспокоиться», – рассуждал он. Словно зритель, наблюдающий со стороны за игрой, он подметил одну возможность, которой не видел чересчур углубленный в борьбу Бэском.

– Относитесь к этому легче, – посоветовал Фрэнсис, чувствуя, как новая мысль с каждой секундой принимает все более реальную форму. – Давайте закурим и спокойно обсудим положение.

Бэском сделал жест, выражавший отчаянное нетерпение.

– Погодите же, – настаивал Фрэнсис. – Постойте, поглядите, послушайте! Вы говорите, что все кончено?

Маклер кивнул головой.

– Нас раздавили обоих – вас и меня?

Новый кивок.

– Значит, мы с вами разорены, – продолжал Фрэнсис. – Но ведь совершенно ясно как вам, так и мне, что если мы разорены окончательно, на сто процентов, целиком разорены, то хуже этого ничего случиться не может.

– Мы зря теряем драгоценное время, – запротестовал Бэском, соглашаясь с ним кивком головы.

– Но если мы действительно окончательно разорены, как выяснили только что, – улыбнулся Фрэнсис, – то нас не может интересовать время покупки и продажи. Разве вы не понимаете, что все это потеряло для нас всякую ценность?

– Но в чем же дело, – сказал Бэском, погружаясь вдруг в покорность отчаяния. – Я взлетел вверх выше воздушного змея и не могу уже взлететь выше – это что ли вы хотите сказать?

– Вот-вот! Теперь вы понимаете? – с энтузиазмом воскликнул Фрэнсис. – Ведь вы член биржи, так ступайте же – продавайте, покупайте, делайте все, что вам заблагорассудится. Потерять мы ничего не можем. Все, что ниже нуля, есть нуль. Мы спустили в трубу все, что имели, и даже больше того. Давайте начнем спускать теперь то, чего у нас нет.

Бэском снова попытался протестовать, но Фрэнсис убедил его, воскликнув в заключение:

– Помните: нет ничего ниже нуля!

И в течение следующего часа, покорный воле Фрэнсиса, Бэском с ощущением какого-то кошмара пустился в самую сумасшедшую биржевую авантюру.

– Ну, – рассмеялся Фрэнсис в половине двенадцатого, – теперь, пожалуй, можно и перестать. Но помните, что сейчас нам ничуть не хуже, чем час назад. Тогда мы стоили нуль. Теперь мы стоим ровно столько же. Можете в любой момент повесить объявление о распродаже имущества.

Бэском, устало и грустно берясь за трубку, собирался уже отдать распоряжение, которое должно было закончить битву сдачей на милость победителя, как вдруг дверь распахнулась и в нее ворвался знакомый припев старой пиратской песни, при звуке которой Фрэнсис стремительно остановил руку своего маклера.

– Стойте, – воскликнул он, – и слушайте!

И они стали прислушиваться к песне, которую распевал невидимый певец:

 
Ветра свист и глубь морская,
Жизнь недорога. Эгей!
Там, спина к спине, у грота
Отражаем мы врага!
 

В ту минуту, когда Генри ввалился в комнату, на этот раз уже с другим огромным чемоданом в руках, Фрэнсис присоединился к припеву.

– В чем дело? – спросил Бэском Чарли Типпери, который, все еще во фраке, после всех пережитых волнений казался измученным и усталым.

Тот вынул из бокового кармана три подписанных чека на общую сумму в миллион восемьсот тысяч долларов и передал их Бэскому, который с грустью покачал головой.

– Слишком поздно, – сказал он. – Это капля в море! Положите их обратно в бумажник. Взять их у вас – все равно что выбросить на улицу.

– Но подождите, – воскликнул Чарли и, взяв чемодан из рук своего поющего спутника, стал его открывать. – Может быть, это поможет?

«Это» состояло из огромной кипы аккуратно сложенных пачек государственных ассигнаций.

– Сколько здесь? – задыхаясь, спросил Бэском, мужество которого тотчас же вспыхнуло с новой силой, точно политый керосином костер.

Но Фрэнсис, пораженный видом такого солидного резерва, перестал петь и остановился с раскрытым ртом. И оба они – он и Бэском – выпучили глаза, когда Генри вынул из внутреннего кармана пачку чеков.

От удивления они не могли вымолвить ни слова, ибо на каждом из этих чеков была обозначена кругленькая сумма – ровно миллион долларов.

– И сколько угодно еще, – с небрежным видом заявил Генри. – Тебе стоит только сказать слово, Фрэнсис, и мы сотрем твоих противников в порошок. А теперь принимайся за дело. Повсюду носятся слухи, что ты совершенно разорен. Ну-ка, покажи им, где раки зимуют. Взорви их всех до последнего! Вытряси из них все – до золотых часов и зубных пломб включительно.

– Ты нашел-таки наконец сокровища старого сэра Генри? – вырвалось у Фрэнсиса.

– Нет, – Генри покачал головой. – Это часть сокровищ древних майя, примерно треть. Вторую часть мы оставили у Энрико Солано, а последняя треть лежит в полной сохранности здесь, в Национальном банке. Послушай, у меня есть еще новости для тебя. Только боюсь, что ты сейчас не способен их выслушать.

Но Фрэнсис смог выслушать их тотчас же. Бэском лучше его знал, что нужно делать, и отдавал уже по телефону распоряжения своему штабу – приказы покупать в таких огромных размерах, что всего состояния Ригана не хватило бы на то, чтобы вернуть проданное им раньше.

– Торрес умер, – сказал Генри.

– Ура! – весело приветствовал эту новость Фрэнсис.

– Погиб, как крыса в крысоловке. Я видел его голову, которая торчала оттуда. Не слишком приятная картина. И начальник полиции умер и… и еще кое-кто умер…

– Не Леонсия?! – воскликнул Фрэнсис.

Генри отрицательно покачал головой.

– Кто-нибудь из Солано? Старый Энрико?

– Нет, твоя жена, миссис Морган. Торрес застрелил ее, застрелил самым подлым образом. Я стоял рядом с ней, когда она упала. Ну, теперь держись! У меня есть еще новости. Леонсия здесь, в соседней комнате, и она ждет, чтобы ты вышел к ней. Подожди же, я сейчас закончу. Мне нужно сказать тебе еще кое-что, прежде чем ты ее увидишь. Черт побери, если бы я был неким корыстолюбивым китайцем, то заставил бы тебя выложить мне миллиончик за те сведения, которые ты получишь у меня даром.

– Живо выкладывай!.. В чем дело? – нетерпеливо торопил его Фрэнсис.

– Новости, разумеется, хорошие. Ты никогда не слышал лучших. Только не смейся и не бросайся на меня, ибо они заключаются в том, что у меня есть сестра.

– Что ж из этого? – резко возразил Фрэнсис. – Я всегда знал, что у тебя в Англии остались сестры.

– Но ты не понимаешь меня, – продолжал тянуть Генри. – Это совсем новенькая сестрица, вполне взрослая, и притом самая очаровательная женщина из всех, кого ты когда-либо где-либо видел.

– Ну и что? – еще резче прервал его Фрэнсис. – Это, быть может, хорошие вести для тебя, но меня они нисколько не касаются.

– Ага! Вот теперь мы и добрались до сути, – ухмыльнулся Генри. – Дело в том, что ты женишься на ней. Даю тебе на это свое братское разрешение и благословение.

– Ни за что! Будь она десять раз твоей сестрой и еще в десять раз прекраснее, – оборвал его Фрэнсис. – Нет такой женщины, на которой я бы женился.

– Что там ни говори, Фрэнсис, мой мальчик, а ты на ней женишься. Я чувствую это каждой клеточкой своего тела. Готов с тобой спорить на что угодно.

– Держу пари на тысячу, что не женюсь на ней.

– Изволь! Заключим настоящее пари, – изводил его Генри.

– На какую угодно сумму?

– В таком случае – на тысячу пятьдесят долларов. Ну, теперь ступай поглядеть на нее.

– Она вместе с Леонсией?

– Ничего подобного, она сама по себе.

– Но ведь ты, кажется, сказал, что там Леонсия?

– Совершенно верно, совершенно верно. Там Леонсия. С ней нет ни одной живой души в той комнате, и она ждет, чтобы поговорить с тобой.

Тут Фрэнсис совсем разозлился.

– Что ты меня морочишь? – возмутился он. – Я не могу ничего понять из твоего дурачества. То ты говоришь, что там находится твоя новая сестра, то твоя жена.

– Кто тебе сказал, что у меня есть жена? – возразил Генри.

– Ну, довольно! – воскликнул Фрэнсис. – Я пойду туда и повидаюсь с Леонсией. А с тобой мы поговорим попозже, когда ты придешь в нормальное состояние.

Он направился было к двери, но Генри остановил его.

– Еще секунду, Фрэнсис, и я закончу, – сказал он. – Я хочу, чтобы у тебя прояснилось в голове. Я не женат. Тебя ждет там только одна женщина, и эта женщина – моя сестра. Но в то же время это Леонсия.

Понадобилось не более полминуты, чтобы Фрэнсис как следует уяснил себе это. Он снова бросился к двери, но Генри опять задержал его.

– А ведь я выиграл как будто пари? – спросил он.

Но Фрэнсис оттолкнул его, выскочил за дверь и с грохотом захлопнул ее перед носом у Генри.

Клондайкские рассказы

Человек со шрамом

Джекоб Кент всю жизнь страдал непомерной жадностью. С течением времени эта жадность породила недоверие к людям, которое так извратило его ум и характер, что сделало его неприятным человеком в делах. С детства он был ткачом и работал за ткацким станком вплоть до того времени, как клондайкская «золотая лихорадка»[40]40
  В девяностых годах XIX века в Клондайке, на севере Америки, были открыты богатейшие золотые россыпи. Со всех концов света в Клондайк потянулись «искатели счастья». Шли рабочие торговцы, учителя, инженеры, даже попы. Шли люди без определенных занятий, шли сынки богатых буржуа. Всех захватила «золотая лихорадка» – погоня за богатством. Тысячи этих искателей погибли в суровом Клондайке. Вместо богатства, Клондайк принес им несчастья и смерть.


[Закрыть] отравила его кровь и заставила бросить насиженное место.

Его хижина стояла как раз на полпути между Шестидесятой Милей и рекой Стьюарт.

Надо заметить, что хижина вовсе не принадлежала ему, а в свое время была построена двумя золотоискателями, которые пригнали сюда плот специально для этой хижины. Это были очень добродушные парни, и после того, как они бросили свой домик, путешественники, которые прекрасно знали этот путь, стали всегда останавливаться в нем на ночь. Это было очень удобно, так как избавляло их от необходимости разбивать собственный лагерь и тратить зря массу времени. С течением времени создался неписаный закон, согласно которому каждый последний путник приготовлял вязанку дров для следующего гостя. Редкая ночь проходила без того, чтобы здесь не находили себе приюта от пяти до двадцати человек.

Джекоб Кент обратил внимание на создавшееся положение вещей и через некоторое время въехал в хижину полноправным хозяином. С тех пор установились новые порядки, и усталые путники должны были уже платить по доллару с человека за право спать на голом полу. Джекоб Кент исправно отвешивал золотой песок из их мешков и так же исправно отвешивал его с солидным «походом» в свою пользу. Мало того, он устроился еще так, что его прохожие постояльцы кололи для него дрова и носили воду. Конечно, это был форменный грабеж, но так как его жертвы отличались крайне добродушным характером, то они не подымали споров и криков и нисколько не препятствовали ему наживаться за их счет.

Однажды в апрельский полдень Джекоб Кент сидел у своих дверей и грелся в лучах воскресающего весеннего солнца. В эту минуту он удивительно походил на жадного паука, который поглядывает на дорогу в ожидании жирных мух. У его ног простирался Юкон – огромное море льда, которое двумя изгибами исчезало на севере и юге и имело добрых две мили от одного берега до другого. Вдоль его суровой груди пробегал санный путь шириной в восемнадцать дюймов и длиной в две тысячи миль. Можно было смело утверждать, что никакой другой путь на белом свете не выслушивал такого безграничного количества отборных ругательств, как этот.

Сегодня Джекоб Кент чувствовал себя исключительно хорошо. В последнюю ночь он побил рекорд в том отношении, что в его хижине нашли себе приют двадцать восемь человек. Конечно, нельзя сказать, чтобы все постояльцы остались довольны ночлегом, так как некоторые из них – человека четыре – всю ночь провели под его собственной лежанкой, на которой он спал. Но тем не менее в его мешочке прибавилось изрядное количество золотого песку. Этот мешочек с его блестящим желтым богатством в одно и то же время был для Кента источником и всех его радостей и всех горестей. Небо и ад залегли в нем. Принимая во внимание, что его домик в одну комнату стоял совершенно одиноко, легко было догадаться, что Джекоб Кент жил в непрестанном страхе: рано или поздно его ограбят. Все это было чрезвычайно легко проделать бородатым отчаянным людям, которые заглядывали к нему. Ему часто снилось, что в его домик врываются бандиты, и он просыпался в состоянии неописуемого кошмара. Всего чаще его сновидения посещала одна компания, которую он успел уже прекрасно изучить, а всего больше он пригляделся к главарю с бронзовым лицом и шрамом на правой щеке. Этот парень очень часто попадался ему на глаза, и только из-за него он вырыл вокруг хижины множество потайных ям, где и прятал свое добро. После выкапывания каждой такой ямки он отдыхал в продолжение нескольких ночей, пока в его сны снова не врывался человек со шрамом и снова не покушался на его сокровища. Кент просыпался посреди самой отчаянной схватки, вскакивал с ложа и прятал золото в новом, еще более потайном месте. Нельзя сказать, чтобы эти видения сами по себе и, так сказать, непосредственно мучили его. Но он верил в предчувствия, в силу внушения и в астральную проекцию живых персонажей, которые в настоящую минуту независимо от того, где они находились, мысленно покушались на его имущество. Вот почему он продолжал безжалостно эксплуатировать всех тех, кто переступал порог его дома, и в то же время невыразимо страдал с каждой новой песчинкой золота, попадавшей в его мешок.

В то время как он сидел так, греясь в чудесных лучах солнца, ему пришла мысль, которая заставила его подскочить на месте. Все радости его жизни только в том и заключались, что он взвешивал и перевешивал свое золото. Но вся его радость этим занятием омрачалась тем, что его весы были слишком малы. Действительно, он мог на них взвесить максимально полтора фунта за один раз, а между тем его запас был уже по меньшей мере в три раза больше. Ему ни разу не удавалось до сих пор взвесить все свое золото сразу, и это лишало его огромного счастья, которое заключалось в том, чтобы видеть все свои богатства собранными воедино. Лишенный этой возможности, он чувствовал, что одновременно лишается и половины блаженства. Мало того, он находил, что из-за такой незначительной причины умаляется сам по себе факт обладания богатством. И вдруг у него мелькнула идея, каким образом разрешить столь важную проблему, – вот это и заставило его вскочить на ноги. Он внимательно осмотрел дорогу слева и справа. Никого и ничего подозрительного не было. Кент вошел в хижину.

В несколько секунд стол был очищен, и Джекоб Кент поставил на него весы. На одну чашку он положил тяжесть, равную по весу пятнадцати унциям, а другую чашку сбалансировал соответствующим количеством золотого песку. Затем он переложил песок на ту чашку, где лежали гири, и снова сбалансировал вторую чашку соответствующим количеством песку. Таким образом он высыпал весь имевшийся в его распоряжении золотой запас и свободно, облегченно передохнул. Он задрожал от восторга, безмерно восхищенный. Тем не менее он продолжал старательно вытряхивать мешок до последней золотой песчинки и до тех пор, пока одна чашка не коснулась стола. Равновесие он восстановил тем, что прибавил к первой чашке пенни и пять зерен с другой чашки. Он стоял, откинув голову назад и испытывая неведомое доселе блаженство. Мешок его был пуст, но нагрузочная способность весов возросла неимоверно. Он мог теперь взвешивать на них любое количество песку – от малой песчинки до нескольких фунтов. Солнце продолжало катиться к закату, и теперь лучи его, лизнув порог, упали на чашки весов, доверху нагруженные сверкающим золотом. Драгоценные горки, похожие на золотые груди бронзовой Клеопатры, чудесно отражали мягкий, ровный свет. Исчезли время и пространство.

– Черт побери совсем! Да вы никак производите здесь золото! Верно я говорю?

Джекоб Кент стремительно подался назад и в то же самое время схватил свое двуствольное ружье, которое находилось под рукой. Но когда взор его упал на лицо непрошеного гостя, он остолбенел и снова подался назад. Это был человек со шрамом!

Гость глядел на него с большим любопытством.

– О, все обстоит совершенно благополучно! – успокоительно сказал он. – Не подумайте только, что я собираюсь сделать что-нибудь дурное вам или же вашему проклятому золоту!

– Но вы как будто бы нездоровы? – прибавил он после минуты размышления. – Что с вами? – И он указал на пот, который катился с лица Кента, и на его подкашивающиеся ноги. – Но почему же вы ничего не говорите? – продолжал он, видя, как тот делает усиленные движения для того, чтобы перевести дух. – Может быть, что-нибудь случилось с вами? В чем дело? Да говорите же!

– О… от… куда… это… у вас? – Кент наконец собрался с силами и, подняв дрожащий указательный палец, показал на страшный шрам на лице незнакомца.

– А, это один матрос, с которым я вместе плавал, нанес мне швайкой удар. Ну-с, а теперь, когда вы, наконец, снова обрели дар речи, разрешите узнать, что случилось с вами? В настоящее время я хочу знать только одно: что с вами? Черт побери, вы так взволнованы, так дрожите… И почему это вас так заинтересовал мой шрам? Я и это хочу знать! Ну, говорите!

– Нет, нет! – ответил Кент, упав на стул и сделав при этом болезненную гримасу. – Меня просто так заинтересовало.

– А вам приходилось когда-либо видеть подобную штуку? – подозрительно спросил гость.

– Никогда в жизни!

– Ну и как, нравится вам мой шрам?

– Да, нравится!

Кент одобрительно кивнул головой, решив про себя всячески ублажать этого странного визитера, но он совершенно не ожидал того взрыва возмущения и негодования, с которым были встречены его старания быть приятным.

– Эх вы, глупая, старая, мокрая курица! Как вы смеете говорить, что этот позор, которым всемогущий Господь Бог украсил мое лицо, вам нравится! Что вы хотите этим сказать?

И тут почтенный и пылкий сын моря разразился таким бешеным потоком типично восточных ругательств, что в одну кучу были свалены и боги, и дьяволы, и ныне здравствующие люди, и их предки, и потомки, – и все это было преподнесено с таким хулиганским мастерством, что Джекоб Кент был буквально парализован. Он еще больше подался назад и поднял над головой руки, точно выжидая, что вот-вот над ним будет учинено насилие. У него был при этом такой испуганный и вместе с тем смешной вид, что незнакомец вдруг замолчал, остановившись посреди замечательного и на редкость красочного ругательства, и разразился оглушительным хохотом.

– Солнце растопило верхний слой льда на дороге, – между отдельными припадками смеха произнес человек со шрамом. – Теперь путь совсем испортился, и вы должны благодарить Господа Бога за то, что он послал вам такое счастье в моем лице. А ну-ка, дорогой мой, растопите вашу печку, а я тем временем распрягу моих собак и накормлю их. Но смотрите, не жалейте дров: там их много! И времени, чтобы нарубить дров, у вас тоже хватит. Да, кстати, захватите с собой ведро и принесите сюда воды. И поживее! Не доводите меня до того, чтобы я показал вам, как надо работать: вам же хуже будет!

Это была совершенно неслыханная вещь! Джекоб Кент стал разводить огонь, наколол дрова, принес воду – словом, занялся обычными хозяйственными услугами для гостя!

Когда Джим Кардижи оставлял Доусон, его голова была забита рассказами и анекдотами о подлости этого скряги, а в пути от многочисленных жертв ему пришлось еще больше услышать о художествах этого человека. Вот почему с чисто матросской любовью к матросским же штукам он решил проучить этого молодца. Он не мог, конечно, не обратить сразу же внимания на то, какой эффект – и эффект совершенно неожиданный – произвело его появление, но он не имел ни малейшего понятия о том, какую роль в этом деле сыграл шрам на его щеке. Но, не понимая этого, он видел ужас, вызванный одним видом его лица, и решил эксплуатировать его самым беззастенчивым образом, как это сделал бы любой современный торгаш, желающий выгодно сбыть тот или иной товар.

– Лопни мои глаза, если мне приходилось когда-нибудь видеть такого проворного парня, как вы! – в восторге вскричал он, склонив набок голову и следя за тем, как возится хозяин. – По-моему, вы совершенно напрасно выехали на Клондайк, где вам нечего делать! Вам бы стоять во главе хорошего трактира – вот это для вас настоящее дело! Мне, правда, очень часто приходилось слышать о вас от товарищей по работе, но я понятия не имел о том, на что вы способны. Прямо молодец!