Текст книги "Собрание сочинений в одной книге"

– Он читает, – торжественно воскликнул пеон. – Весь наш древний язык скрыт в этих узлах, и он читает по ним, как по книге.

Фрэнсис и Леонсия подались немного вперед, чтобы лучше все видеть, и коснулись друг друга волосами. Это прикосновение, тотчас же прерванное, вызвало в них какую-то странную дрожь. Они невольно обменялись взглядами, но в тот момент, когда отдергивали головы, дрожь снова пробежала по их телам. Генри, поглощенный разглядыванием клубка, ничего не заметил. Он видел только таинственный клубок шнуров.

– Что ты скажешь, Фрэнсис, – пробормотал он. – Удивительно, просто замечательно!

– Меня начинает тянуть Нью-Йорк, – нерешительно сказал Фрэнсис. – Ну, конечно, не общество и не развлечения, а дела, – спешно добавил он, почувствовав со стороны Леонсии невысказанный упрек и легкую обиду. – Не забудьте, что я связан с «Тэмпико-Нефть» и с биржей. Страшно подумать, сколько миллионов туда всажено.

– Тысяча чертей! – воскликнул Генри. – Если есть хоть десятая доля правды в том, что говорят о богатстве сокровищницы майя, то есть прямой смысл остаться. Мы разделим клад на три части – между Энрико, тобой и мною. И каждый из нас станет богаче, чем ты теперь.

Но Фрэнсис все еще не мог решиться, и, пока Генри продолжал говорить о сокровищах майя, Леонсия шепнула на ухо Фрэнсису:

– Неужели вы так быстро устали от… погони за сокровищем?

Бросив острый взгляд на нее, а затем на ее обручальное кольцо, он также шепотом ответил:

– Разве я могу оставаться здесь, если люблю вас, а вы любите Генри?

Фрэнсис впервые открыто признался ей в любви. Леонсию охватила жгучая волна радости, но она тотчас сменилась такой же жгучей волной стыда. Как! Она, девушка, всегда считавшая себя добродетельной, могла одновременно любить двоих? Леонсия взглянула на Генри, чтобы проверить свое чувство, и ее сердце ответило: «Да». Она любила Генри так же искренне, как и Фрэнсиса, и ее чувство было похожим там, где они походили друг на друга, и неодинаковым там, где проявлялось различие между ними.

– Мне, пожалуй, придется пересесть в Бокас-дель-Торо на «Анжелику», – сказал Фрэнсис, обращаясь к Генри. – Вы с Энрико можете найти сокровище и разделить его между собой.

Но пеон, услышав эти слова, быстро заговорил о чем-то со своим отцом, а потом обратился к Генри.

– Слышишь, Фрэнсис, что он говорит? – сказал Генри, держа в руках священную кисть. – Ты должен пойти с нами. Именно к тебе старик питает особую благодарность за освобождение сына. Он отдаст сокровище не нам, а тебе. А если ты не пойдешь с нами, он не прочтет ни одного узла.

Леонсия с тихой любовью во взоре, как бы говоря: «Пожалуйста, останьтесь ради меня!», взглянула на Фрэнсиса, и этот взгляд заставил его изменить решение.

Глава XIII

Через неделю в один и тот же день три отдельные экспедиции отправились из Сан-Антонио в Кордильеры. Первая, верхом на мулах, состояла из Генри, Фрэнсиса, пеона, его престарелого отца и нескольких пеонов Солано, каждый из которых вел в поводу мула, нагруженного припасами и инструментами. Старый Энрико Солано в последний момент не смог присоединиться к компании: у него открылась старая рана, полученная в дни юности, во время одной из революционных схваток.

Кавалькада двигалась по главной улице Сан-Антонио, мимо тюрьмы, стены которой Фрэнсис взорвал динамитом и которую теперь начинали мало-помалу отстраивать сами узники. Торрес, проходивший по улице с последней телеграммой Ригана в кармане, удивленно вытаращил глаза на экспедицию Морганов.

– Куда это вы держите путь, сеньоры? – спросил он.

Одновременно, как будто они заранее заучили ответ, Фрэнсис ткнул пальцем в небо, Генри указал вниз, на землю, пеон показал направо, а его отец – налево. Проклятия, вырвавшиеся из уст Торреса при виде такой невежливости, вызвали взрыв смеха, к которому присоединились и пеоны, ведущие вьючных мулов.

В тот же день, в час сиесты, когда весь город спал, Торрес был удивлен вторично. Он увидел Леонсию и ее младшего брата Рикардо верхом на мулах; за ними шел в поводу третий мул, нагруженный материалами для устройства лагеря.

Третьей экспедицией была экспедиция самого Торреса. Она, как и экспедиция Леонсии, состояла из двух человек – его самого и Хозе Манчено, известного в округе убийцы, которого Торрес из личных соображений спас от сарычей Сан-Хуана. Но планы Торреса, породившие эту экспедицию, были более честолюбивы и опасны, чем могло показаться на первый взгляд. Почти у самого подножия Кордильер обитало старинное племя кару. Оно вело свое начало от беглых рабов-негров из Африки и караибских[34]34
  Караибы – воинственный народ индейцев-людоедов, населявший Центральную Америку во время ее открытия.


[Закрыть] рабов с Мескитового Берега. Беглецы постепенно превращались в племя, похищая женщин из долины и сходясь с беглыми рабынями. Эта своеобразная колония существовала почти независимо между майя на вершинах гор и правительством на побережье. Когда впоследствии к ней присоединились беглые испанские каторжники, племя кару образовало такую помесь наследственно порочных и преступных элементов, что, не будь правительство Колумбии слишком занято собственными политическими переворотами, оно, конечно, послало бы отряд, чтобы разорить это гнездо опасной заразы. Здесь-то и родился Хозе Манчено от убийцы отца (испанца) и убийцы матери (метиски). Сюда повел его Торрес, чтобы с помощью этого бандита выполнить приказания Томаса Ригана с Уолл-стрит.

– Вот счастье-то, что мы его нашли, – сказал Фрэнсис Генри, указывая на ехавшего впереди них последнего главного жреца племени майя.

– А старик-то очень дряхлый, – промолвил Генри. – Посмотри-ка на него.

Отец пеона, восседая на своем муле, не переставал перебирать священную кисть и все время что-то гнусаво бормотал.

– Надеюсь, что этот старый джентльмен не перетрет шнурков, – высказал пожелание Генри. – Было бы куда лучше, если бы он хоть раз прочел и запомнил адрес, чем без конца теребить кисть.

Они выехали на просеку, имевшую такой вид, будто заросли были здесь вырублены недавно. Впереди на горизонте на фоне солнечного неба вырисовывались очертания вершины Бланко-Ровало. Старик майя задержал мула, перебрал пальцами шнуры кисти и, указывая на гору, забормотал на ломаном испанском языке:

– Они гласят: «Там, где След Стопы Бога, жди, пока блеснут очи Чии».

Он указал на узлы на одном из шнуров, поведавшие ему эту тайну.

– Но где же След Стопы Бога, старый жрец? – спросил Генри, глядя на девственно нетронутую траву вокруг.

Старик, барабаня голыми пятками по брюху своего мула, быстро погнал его через просеку по направлению к зарослям.

– Он напоминает собаку на стойке, – заметил Фрэнсис. – И похоже на то, что следы свежие.

Старик проехал еще с полмили и в том месте, где заросли сменились поросшими травой крутыми склонами, погнал мула галопом и вскоре достиг большой естественной котловины. Она была глубиной фута три или больше, так что в ней могло свободно разместиться десяток людей. По форме котловина удивительно напоминала след колоссальной человеческой ступни.

– След Стопы Бога, – торжественно провозгласил старик, слезая с мула и с молитвой на устах благоговейно распростерся на земле. – «Там, где След Стопы Бога, жди, пока блеснут очи Чии» – так гласят священные узлы.

– А ведь не худо было бы расположиться здесь на завтрак, – заметил Генри, оглядывая котловину. – В ожидании божественных фокусов мы смело можем перекусить.

– Если Чия не будет против, – смеясь, сказал Фрэнсис.

Чия не протестовала. По крайней мере, старик жрец не смог найти в своих узлах никаких возражений.

Путешественники стреножили мулов у опушки зарослей, зачерпнули воды из протекавшего поблизости ручья и развели костер в котловине, похожей на След Стопы Бога. Старик майя, по-видимому, забыл обо всем окружающем и без конца бормотал молитвы, перебирая пальцами узлы.

– Только бы он не спятил, – высказал опасение Фрэнсис.

– Когда я в первый раз увидел его в Юкатане, меня поразило дикое выражение его глаз, – проговорил Генри. – Но это ничто в сравнении с тем, как горят глаза старика теперь.

Тут в разговор вмешался пеон – не зная языка, на котором разговаривали гринго, он все же уловил смысл.

– Иметь дело со старинными святынями майя – великое святотатство. Это очень опасно. Это путь к смерти. Мой отец знает это. Много людей умерло. Они умерли внезапной и ужасной смертью. Умирали даже жрецы майя. Так умер отец моего отца. Он тоже любил женщину из долины и из любви к ней, прельстившись золотом, продал тайну майя и, следуя указаниям священных узлов, повел людей долины к сокровищам. Он умер. Все они умерли. Мой отец не любит женщин из долины – он теперь стар. Но слишком любил их в юности, и в этом его грех. И он понимает, как опасно вести вас к сокровищу. Много людей веками искали сокровище. Из тех, кто нашел его, никто не вернулся. Говорят, что конквистадоры и пираты англичанина Моргана нашли место, где скрыто сокровище, и покрыли его своими костями.

– А когда твой отец умрет, ты, как сын его, будешь великим жрецом майя? – спросил Фрэнсис.

– Нет, сеньор, – отрицательно покачал головой пеон. – Я только наполовину майя. Я не умею читать по узлам. Мой отец не учил меня этому, потому что я не чистокровный майя.

– Ну а если он сейчас умрет, сможет ли какой-нибудь другой майя прочесть узлы?

– Нет, сеньор, мой отец последний из живых людей, знающих этот древний язык.

Их разговор был прерван появлением Леонсии и Рикардо, которые, стреножив своих мулов и стоя на краю котловины, робко заглядывали вниз. При виде Леонсии лица Фрэнсиса и Генри вспыхнули радостью, но из уст их полились только упреки и слова недовольства. Они стали настаивать на том, чтобы они с Рикардо вернулись домой.

– Но ведь вы не отправите меня домой, не дав мне позавтракать? – сказала она и соскользнула в котловину: с чисто женской хитростью девушка решила перенести обсуждение вопроса об ее удалении на несколько иную почву.

Обеспокоенный шумом голосов, старик майя очнулся от молитвенного транса и гневно посмотрел на Леонсию. Он обрушился на нее с целой речью, вставляя в поток слов на своем языке случайные испанские слова.

– Он говорит, что женщина – это зло, – перевел пеон, воспользовавшись первой паузой в речи старика. – Он говорит, что женщины сеют между мужчинами вражду, ожесточение и внезапную смерть. Их всегда преследуют неудачи и Божий гнев. Их пути – не пути богов, и они ведут людей к гибели. Он говорит, что женщины – извечные враги Бога и мужчины, навсегда отдаляющие Бога от мужчины. Он говорит, что женщины всегда затемняли Следы Стопы Бога и мешали мужчинам идти к Богу Божьей тропой. Он говорит, что эта женщина должна вернуться…

Фрэнсис слушал горячую тираду старика, насвистывая, со смеющимися глазами. А Генри, обратившись к Леонсии, сказал:

– Ну, Леонсия, будьте умницей. Слышите, что думает майя о вашей сестре? Здесь не место для вас. Ваше место в Калифорнии. Там женщины имеют право голоса.

– Беда в том, – заявил Фрэнсис, – что старик хорошо еще помнит ту женщину, которая принесла ему столько несчастий в пору его юности. – Затем он обернулся к пеону. – Пусть твой отец прочтет по узлам, что там говорится за или против женщин, идущих по Стопам Бога.

Тщетно дряхлый великий жрец читал священные письмена. В них не было ни малейшего возражения против участия в экспедиции женщины.

– Он просто путает собственный опыт со своей мифологией, – с торжеством усмехнулся Фрэнсис. – Мне кажется, Леонсия, вы смело можете остаться и позавтракать. Кофе готов. После этого…

Но «после этого» наступило гораздо раньше. Не успели они усесться на землю и приступить к трапезе – Фрэнсис протянул Леонсии горячие оладьи, – как пуля сбила шляпу с его головы.

– Черт возьми, я этого не ожидал, – сказал он, приседая. – Ну-ка, Генри, выгляни и посмотри, кто хотел меня подстрелить.

В следующую минуту все, кроме старого жреца, уже выглядывали из котловины. Они увидели, как на них со всех сторон ползла орда людей в странных, не поддающихся описанию одеждах; казалось, эти люди не принадлежат ни к одной определенной расе, представляя собой помесь всех рас. Видимо, все существующие племена приняли участие в формировании телосложения и цвета кожи пришельцев.

– Какая отвратительная компания, – сказал Фрэнсис. – Отроду не видал такой рвани.

– Это кару, – пробормотал пеон, не скрывая охватившего его страха.

– Это еще что за своло… – начал было Генри, но спохватился и закончил: – Какие еще кару?

– Исчадия ада, – был ответ пеона. – Они свирепее испанцев и ужаснее майя. Никто из них не выходит замуж и не женится на стороне. У них нет ни одного жреца. Это дьявольская семья. Они как черти, только намного хуже.

Но тут поднялся старик майя и, указывая пальцем на Леонсию, заявил, что она виновница свалившейся на них беды. В этот момент пуля задела его плечо, и он покачнулся.

– Опусти-ка его на землю! – закричал Генри Фрэнсису. – Ведь только он умеет читать узлы, а очи Чии, каковы бы они ни были, еще не блеснули.

Фрэнсис вытянутой рукой схватил старика за ноги с такой силой, что тот с треском, как падающий скелет, грохнулся на землю.

Генри снял винтовку и начал отстреливаться. К нему тотчас присоединились Фрэнсис, Рикардо и пеон. А старый жрец, перебирая узлы шнуров, устремил неподвижный взор через дальний край котловины на неровные очертания далекой горы.

– Постойте! – вскричал Фрэнсис, тщетно стараясь перекричать грохот выстрелов.

Ему пришлось ползком пробираться от одного стрелка к другому, чтобы заставить их прекратить стрельбу. И каждому из них пришлось объяснять, что все их боеприпасы погружены на мулов, и потому нужно очень экономно расходовать патроны, которые остались в магазинах винтовок и патронташах.

– Смотрите, чтобы они не подстрелили вас, – предупреждал всех Генри. – У них старинные мушкеты, которые пробивают в теле отверстие величиной с тарелку.

Час спустя была выпущена последняя пуля, не считая оставшихся в револьверной обойме Фрэнсиса; на беспорядочный обстрел кару котловина отвечала гробовым молчанием. Хозе Манчено первый угадал положение вещей. Чтобы убедиться в правильности своих предположений, он осторожно подполз к краю котловины, а затем подал знак кару, что у осажденных кончились все патроны и можно наступать.

– Хорошо попались, сеньоры! – торжествующе крикнул он осажденным, и кару, облепившие края котловины, ответили ему зловещим смехом.

То, что произошло в следующую минуту, было так же неожиданно и поразительно, как смена декораций в красочной феерии. Кару с дикими криками обратились в бегство, в панике побросав свое оружие.

– Ты-то от меня не уйдешь, сеньор Сарыч, – любезно заверил Фрэнсис Манчено, наводя на него револьвер. Он стал целиться в убегавшего убийцу, но затем передумал и не спустил курок.

– У меня осталось всего три заряда, – сказал Генри, как бы извиняясь, – а ведь в этой стране никогда нельзя знать, когда эти три заряда пригодятся больше всего…

 
Пришел я к убеждению
Вне всякого сомнения,
Вне всякого сомнения…
 

– пропел он.

– Глядите! – вскричал пеон, указывая на своего отца и на маячившую вдали гору. – Вот почему они удрали. Они поняли, как опасно касаться святыни майя.

Старый жрец, перебегая пальцами по узлам кисти, в каком-то экстазе, близком к припадку безумия, не сводил глаз со склона отдаленной горы, где рядом, близко одна к другой, вспыхивали две широкие полосы света.

– Это можно сделать с помощью двух зеркал, – сказал Генри.

– Это очи Чии, – твердо заявил пеон. – Вы слышали, что сказал мой отец, читая по узлам: «Там, где След Стопы Бога, жди, пока блеснут очи Чии».

Старик поднялся на ноги и завопил:

– «Чтобы найти сокровище, мы должны найти очи!»

– Будь по-твоему, старина, – подбодрил его Генри, определяя карманным компасом направление световых вспышек.

* * *

– У него, видно, компас в голове, – заметил Генри, указывая на старого жреца, возглавлявшего экспедицию. – Я проверяю по компасу, и, хотя естественные преграды заставляют его отклоняться, он все время возвращается на верный путь, как настоящая магнитная стрелка.

С тех пор как путники отъехали от котловины, они не видели больше световых вспышек. Очевидно, только оттуда неровная местность позволяла их видеть. Местность была гористая, пересеченная высохшими руслами речушек, утесами, лесистыми участками, длинными полосами песка и вулканического пепла.

Наконец дорога стала непроходимой для мулов. Рикардо поручили пеонов с мулами и велели разбить лагерь. Остальная компания двинулась дальше по поросшим кустарниками крутым склонам, втаскивая на них друг друга и перескакивая по выступавшим из земли корням. Старик майя, шедший впереди, по-видимому, забыл о присутствии Леонсии.

Пройдя с полмили, он вдруг остановился и резко рванулся назад, словно укушенный змеей. Фрэнсис расхохотался, и громкое эхо прокатилось по дикой местности. Последний жрец майя быстро пробежал пальцами по узлам, вытащил какой-то шнур, дважды перебрал его пальцами и затем возвестил:

– «Когда Бог смеется, берегись!» – так говорят узлы.

Прошло четверть часа, прежде чем Генри и Фрэнсису удалось хотя бы отчасти убедить старика, что это было просто эхо.

Через полчаса они дошли до полосы круто спускавшихся песчаных дюн. И снова старик отпрянул назад. Из песка, по которому они брели, исходили какие-то звуки. Стоило им остановиться, как все стихало. Но достаточно было сделать шаг – и пески снова начинали звучать.

– «Когда Бог смеется, берегись!» – предостерегающе воскликнул старый майя.

Очертив пальцем по шумящему песку круг, старик опустился на колени. И в тот момент, когда его ноги коснулись песка, раздался пронзительный шум. Пеон сошел к отцу, вступив в этот шумящий круг. Старик указательным пальцем чертил на песке какие-то кабалистические знаки, издававшие резкие звуки.

Потрясенная Леонсия прижалась к Генри и Фрэнсису. Даже Фрэнсис был ошеломлен.

– Эхо есть эхо, – сказал он. – Но ведь здесь нет эхо. Не понимаю, в чем тут дело. Говоря по совести, это действует мне на нервы.

– Вздор, – сказал Генри, разбрасывая ногами песок, который от этого снова зашумел. – Это поющие пески. На острове Кауаи, одном из Гавайских островов, я видел такие поющие пески – интересное место для туристов, уверяю вас. Только здесь они лучшего типа и куда голосистее. Ученые приведут вам десятка два сложнейших теорий для объяснения этого явления. Я слышал, что такие пески встречаются в разных местах земного шара. Нам остается только одно – пересечь их, следуя указаниям компаса. Такие пески лают, но никогда еще никого не укусили.

Однако последний из жрецов, несмотря на настояния американцев, ни за что не хотел выйти из очерченного им круга. Наконец им удалось оторвать его от молитвы, вызвав у старика целый поток страстных речей на языке майя.

– Он говорит, – перевел пеон, – мы совершаем такое святотатство, что даже пески кричат на нас. Он не хочет приближаться к страшному жилищу Чии. Я тоже не пойду. Его отец умер там – это знают майя. Он говорит, что не хочет умереть там. Говорит, что не так уж и стар, чтобы умирать.

– Несчастный восьмидесятилетний старикашка! – смеясь, воскликнул Фрэнсис и вздрогнул от жуткого издевательского хохота, возвращенного ему эхом, в то время как песчаные дюны кругом лаяли хором. – Слишком молод, чтобы умереть! Ну а как насчет вас, Леонсия? Вы ведь тоже слишком молоды, чтобы желать смерти?

– Как сказать! – улыбнулась она в ответ, слегка шевеля ногой и вызывая этим стон в песках. – Напротив, я слишком стара, чтобы умереть только потому, что эхо горных склонов повторяет ваш смех, а песчаные холмы лают на нас. Идемте дальше. Мы очень близко от этих вспышек. Пусть старик сидит себе в своем кругу и ждет, пока мы вернемся.

Леонсия двинулась дальше. По мере того как путники шли вперед, все дюны начинали говорить каким-то непонятным языком, а ближайший к ним песчаный холм, по склонам которого струился песок, загремел и загрохотал. К счастью для них – и в этом они скоро убедились, – Фрэнсис захватил с собой тонкую прочную веревку.

В следующей полосе песков, которую они пересекли, эхо было еще сильнее. Их выкрики четко повторялись по шесть-восемь раз.

– Тысяча чертей! – сказал Генри. – Нет ничего удивительного, что туземцы избегают этих мест.

– Кажется, Марк Твен писал что-то о маньяке, который собирал коллекцию эхо? – спросил Фрэнсис.

– Не читал. Но тут, во всяком случае, недурная коллекция эхо. Майя очень разумно выбрали эту местность, чтобы хранить в ней свое сокровище. Не подлежит сомнению, что оно издревле считалось священным, еще до прихода испанцев. Старые жрецы, конечно, знали естественные причины этих явлений, но внушали своим, что это священные тайны, таинства.

Через несколько минут они вышли на открытое ровное место у подножия растрескавшегося, покрытого выступами утеса; здесь путники двинулись уже не гуськом, а все трое в ряд. Поверхность земли была покрыта жесткой хрупкой корой, такой твердой и сухой, что, казалось, она не может быть непрочной. Леонсия, возбужденная и веселая, желая выказать одинаковое расположение к обоим мужчинам, взяла их за руки и побежала вперед. Не успели они пробежать и нескольких шагов, как случилось несчастье. Кора не выдержала, и Генри, Фрэнсис, а за ними и Леонсия внезапно провалились по колено в песок.

– Тысяча чертей! – пробормотал Генри. – Да тут действительно жилище самого дьявола.

Ближайшие окружавшие их утесы без конца повторяли его слова, произнесенные чуть слышным шепотом.

Сначала никто из них не понял, какая опасность им угрожает. Только когда песок засосал их по пояс и они почувствовали, что погружаются глубже и глубже, мужчины поняли всю опасность положения. Леонсия продолжала смеяться – происходящее казалось ей просто забавным приключением.

– Зыбучие пески, – вырвалось у Фрэнсиса.

– Зыбучие пески, – вернули ему эти слова окружающие холмы, без конца повторяя их угрожающим зловещим шепотом, в котором слышалось какое-то злорадное умиление.

– Да, это овраг с зыбучим песком, – подтвердил Генри.

– А ведь старый младенец, пожалуй, не зря остался на поющих песках, – заметил Фрэнсис.

Его жуткий шепот повторился и слышался еще долгое время, постепенно замирая вдали.

К тому времени их засосало почти по грудь и они медленно, но верно опускались все глубже и глубже.

– Но кто-нибудь должен же выбраться отсюда живым, – сказал Генри.

И ни минуты не колеблясь в выборе счастливца, мужчины стали выталкивать наверх Леонсию, хотя от усилий и веса ее тела сами они погружались все глубже и глубже. Когда освобожденная из песков Леонсия стояла, поставив одну ногу на плечо одного любимого человека, а другую – на плечо другого, Фрэнсис сказал ей под глумливый аккомпанемент эхо:

– Слушайте, Леонсия. Мы теперь выбросим вас отсюда; по команде «марш!» прыгайте. Постарайтесь упасть плашмя, и притом осторожно, на кору. После падения вы, конечно, немного соскользнете вниз. Только не останавливайтесь! Продвигайтесь вперед, ползите на четвереньках к твердой почве. И что бы там ни было, не вставайте на ноги до тех пор, пока не доползете до твердой земли. Готово, Генри?

Мужчины стали раскачивать Леонсию в воздухе взад-вперед. При движении они все глубже и глубже погружались в песок и по команде «марш!» что было сил швырнули ее по направлению к твердой земле.

Леонсия точно выполнила все указания и на четвереньках доползла до твердой скалы.

– Бросьте мне веревку! – крикнула она.

Между тем песок уже так засосал Фрэнсиса, что он не мог снять веревочный круг, накинутый на шею и проходивший под рукой. Генри снял с него круг и, хотя от этих усилий погрузился на такую же глубину, все-таки сумел изловчиться и кинул Леонсии конец веревки.

Она поймала веревку. Затем закинула веревочную петлю за выступ скалы величиной с большой автомобиль. Натяжение было боковым и, по-видимому, только погружало Генри все глубже и глубже в песок. Зыбучие пески засосали его уже по самые плечи, когда Леонсия вдруг закричала, вызвав своим криком неистовый отклик.

– Постойте, не тяните! Мне пришла в голову другая мысль. Давайте мне всю веревку, оставьте себе только конец, чтобы обвязаться под мышками.

Затем, волоча за собой другой конец веревки, она стала карабкаться на утес. На высоте сорока футов, там, где росло низенькое сучковатое дерево, пустившее корни в расщелины скалы, девушка остановилась. Пропустив веревку между сучьями, так что ствол служил своеобразным блоком, она вытянула свободный конец и прикрепила его к большому тяжелому камню.

– Вот молодец девушка! – вскричал Фрэнсис, обращаясь к Генри.

Мужчины поняли ее план. Теперь успех дела зависел от того, сможет ли она сдвинуть камень с места и скатить его по склону. Прошло пять драгоценных минут, пока Леонсия нашла достаточно крепкий сук, который мог послужить рычагом. Сохраняя полное спокойствие и напрягая все силы, она стала толкать камень сзади, в то время как оба любимых ею человека все глубже и глубже засасывались песком. Наконец ей удалось свалить камень с утеса.

Падающий камень рванул веревку так резко, что из груди Генри, внезапно стиснутой натянувшейся петлей, невольно вырвался стон. Его медленно вытянуло из зыбкой пучины. По мере того как он освобождался от неохотно выпускавших его песков, они смыкались под ним с громким сосущим звуком. Но когда Генри достиг поверхности, тяжелый камень настолько перевесил его, что молодой человек стрелой пронесся через зыбкую кору и оказался прямо под деревом на твердой почве. Камень находился рядом с ним.

Только голова, руки и верхняя часть плеч Фрэнсиса высовывались из зыбучих песков, когда ему кинули конец веревки. Вскоре он уже стоял рядом с Леонсией и Генри на твердой земле, грозя кулаком зыбучим пескам, из которых едва освободился, и все трое стали насмехаться над песками. А мириады духов и эхо возвращали им их насмешки, и даже воздух, казалось, впитал в себя злобу и издевательство – глумливые шепоты сновали вокруг них, словно челноки в ткацком станке.