Текст книги "Евреи-партизаны СССР во время Второй мировой войны"

Введение

Петр Вершигора родился в Молдавии в 1905 году. Он был актером и кинорежиссером. Во время Второй мировой войны был командиром одного из партизанских соединений под командованием Сидора Ковпака, командующего всем советским партизанским движением. За выдающиеся заслуги в качестве партизанского командира он был удостоен звания Героя Советского Союза.

В 1946 году Вершигора опубликовал книгу под названием «Люди с чистой совестью», в которую вошли исторические рассказы о подвигах и боях партизанского соединения против немецко-фашистских захватчиков, а также личные рассказы о талантливых и способных командирах партизанских отрядов [West 1968].

Вот отрывок из его произведений:

«Но Скалат [город недалеко от Тернополя] остался в нашей памяти благодаря еще одной случайности. Каким-то чудом к лету сорок третьего года там уцелело еврейское гетто. Вернее говоря, остатки его. За колючей проволокой жили евреи-ремесленники: портные, сапожники, шорники. Немцы отсрочили им смерть. Они держали этих людей на голодном пайке, они заставляли их с утра до ночи работать на себя. Свыше 300 человек, в том числе женщин, детей, стариков, выпустили из гетто на свободу бойцы Карпенко.

Следом за третьей ротой приплелась к нам в лес большая толпа оборванных, изможденных людей. Появление их в лагере поставило нас в тупик. Мы прекрасно понимали, что если они останутся в городе, то на следующий же день фашисты перебьют их всех. Но брать этих несчастных с собой тоже не было возможности. Мы ведь были военной единицей, совершающей сложный рейд. Сможет ли выдержать трудности похода толпа слабосильных стариков, истощенных женщин? Марш – это ведь еще самое малое испытание. Но другого выхода не было. Ковпак приказал Павловскому выделить из обоза несколько телег для слабосильных, а здоровым маршировать за колонной».

Среди бойцов следует отметить евреев, таких как Миша Тартаковский, Володя Лапопин и других. Тартаковский служил переводчиком на допросах немецких военнопленных.

В самом начале разношерстного похода Ковпак собрал в одну шеренгу всех евреев (мужчин и женщин), пришедших из гетто Скалата, и сказал им:

«Теперь вот какой у меня будет серьезный разговор. Мы люди военные. Идем на важные дела. Хоть жалко мне вас, а всех принять в отряд не могу. Каждый сам по себе пусть взвесит свои силы, примерится к этой военной жизни: по плечу она ему или нет. Решайте сами. Вот вам так прямо, по-честному, и ставлю вопрос. Кто хочет и может носить оружие – оставайся. Кто фашистов ненавидит – оставайся! Кто смерти не боится и жизнь свою за Отечество положить готов – оставайся! А кому не по силам или не по нутру это дело – не ходи с нами: так прямо и говорю – не ходи! Сейчас мы поможем всем оставшимся – разошлем по селам, у народа вас приютим. Харчей оставим. Но если в отряд поступишь, присягу примешь, и тогда не выдержишь – на нас чтобы не был в обиде. У нас суд один для всех, кто бы ты ни был – русский или украинец, татарин чи еврей. Вот такой уговор! До вечера думайте. Посоветуйтесь со стариками. Перед вечером я к вам командиров пришлю. А теперь – р-ра-зойдись!»[44]44
  К нашему сожалению, Вершигора не сообщает нам ни о решениях выживших, ни о том, что с ними случилось. – Прим. ред.


[Закрыть]

Свидетельство

Александр Абугов был партизаном в Белоруссии и Украине в 1942–1944 годах. Он командовал разведывательным соединением и совершил немало подвигов как боец-еврей[45]45
  Этот раздел был добавлен в книгу позже.


[Закрыть].

До войны он был инструктором по физподготовке в Одессе. В начале войны между СССР и Германией в июне 1941 года он был призван в Красную армию, попал в плен и провел четыре месяца в лагерях для военнопленных – сначала в глубоком овраге возле города Умань (УССР), а затем в лагерях для военнопленных в Виннице (УССР), Шепетовке (УССР), Брест-Литовске (БССР), Кобрине (БССР) и Ковеле (УССР). За это время многие военнопленные-евреи были убиты. Абугова не убили, так как ему удалось скрыть, что он еврей. После многочисленных попыток он бежал из лагеря в Ковеле в соседние леса. Его скитания по лесу завершились успехом – он добрался до партизанского отряда недалеко от Пинска, возглавляемого командиром Дмитрием Поповым.

Приводим выдержки из его свидетельств, хранящиеся в Мемориальном комплексе Яд Вашем в Израиле[46]46
  Международный центр документации холокоста, расположенный в Иерусалиме, Израиль. – Прим. ред.


[Закрыть]:

Дойдя до деревни Сварицевичи (недалеко от Ровно), мы решили расположиться на ночлег в лесу. Наши разведчики отправились изучать местность, с которой мы не были знакомы. Я хорошо помню, что было пасмурно, шел дождь со снегом, было сыро и холодно. Не у всех партизан была зимняя одежда.

Конец ноября 1942 года. На рассвете наш часовой услышал звук топора и решил пойти на звук. Подойдя к месту, он увидел двух заросших мужиков в рваной одежде. Они рубили сухую сосну. Часовой, который был сибиряком, не мог понять, кто эти двое. Увидев его, они стали убегать. Он был одет в немецкую куртку, и они приняли его за немецкого полицейского. Он побежал за ними, крича по-русски, что ничего им не сделает, если только они скажут, кто они такие. Наконец он настиг одного из них и начал трясти. Тот от страха не произнес ни слова. В этот момент часовой увидел вдали несколько шалашей, из которых поднимался густой дым. Тем временем убегавший заметил красную ленту на шапке партизана, который сказал ему: «Не бойся меня. Я советский партизан». Услышав это, человек сказал партизану, что он еврей.

Оба пошли в хижины, где партизан-часовой обнаружил много евреев. Сначала они боялись подойти к нему, но после того, как он заверил их, что не сделает им ничего плохого, они медленно подошли к нему и начали говорить. Он узнал, что это были евреи, пришедшие из разных деревень: из Серников, Дубровицы, Сварицевичей, Вичевки, Городной и других.

Часовой рассказал нам о своем открытии, когда вернулся в лагерь. Услышав, что в лесу есть евреи, я пошел повидаться с ними. Пользуясь случаем, хочу отметить, что никто в соединении ничего не знал о моей национальности. Они думали, что я русский. Когда я увидел шалаши, в которых жили эти евреи, меня переполнили глубокие чувства. Я вспомнил свои страдания как военнопленного в немецких лагерях и то, как уничтожали евреев. Я подумал про себя, что есть шанс, что эти евреи, рассеянные в лесу, неорганизованные, выйдут живыми из этой тяжелой войны, но что они не смогут защитить себя в таких трудных условиях в этой рваной одежде, находясь в лагере из 400 человек. Они подходили и задавали сотни вопросов. У меня не было ответов на все. Только тогда я испытал чувство, которое приблизило меня к моему народу. Во мне возродилась «еврейская отметина». До того момента, как я попал в плен, и во время жизни в лесу у меня не было такого чувства, потому что все это время я жил среди русских, учился с русскими, имел русских друзей, и по этой причине мне было нетрудно скрывать свою национальность как в немецких лагерях, так и в партизанских отрядах.

Среди евреев, которых мы нашли в лесу, я увидел много молодых людей с пейсами. Я достал бритву и побрил их на месте, так как бритва всегда была при мне[47]47
  Без сомнения, это были ортодоксальные евреи, чьи пейсы выдали бы их. – Прим. ред.


[Закрыть].

По возвращении в лагерь у меня в голове мелькнула мысль организовать этих людей. Для этого я должен был либо остаться с ними, либо убедить командира не продолжать наше продвижение на восток. О последнем не могло быть и речи по двум причинам: во-первых, все соединение попало бы в руки немцев, которые готовились к обширной проческе леса, главным образом из-за тех евреев, которые прятались в лесу; во-вторых, соединение двигалось на восток, чтобы присоединиться к Красной армии, и поэтому нельзя было задерживаться в лесу. Таким образом, был отдан приказ готовиться к выходу на следующий день. Один из наших проводников должен был переправить нас через реку Горынь, но я решил уйти из соединения, чтобы организовать новое партизанское соединение из евреев в лесу – из тех, кто мог носить оружие и сражаться. В моем соединении были друзья, которые согласились остаться со мной, чтобы продолжать борьбу в тылу врага. Это были Анатолий Корочкин, Сергей Корчев, Женя Водовозов и Федор Никоноров.

Соединение выдвинулось ночью, и мы вместе дошли до деревни Сварицевичи, где уничтожили немецкую полицейскую команду. Затем соединение продолжило продвижение до деревни Озерск, которая находится на дороге к реке Горынь, а затем до деревни Хилин, где мы ее по-тихому покинули и вернулись в еврейский лагерь в лесу. Нас было пятеро евреев.

На следующий день мы начали создавать новое соединение бойцов. Мы собрали более 20 еврейских юношей. Это были: Й. Борис, Ашер Маньковицкий, Шмуэль Пурим, Нахум Зильберфарб, Цви Либхерц, братья Моше, Эфраим и Аншель Ландау, Лейбель Флейшман, который был известен как Замороченский, и другие. (Все они сейчас находятся в Израиле.)

* * *

Зимой мы жили в землянках, а летом – в шалашах. Их мы устраивали в лесу и маскировали как могли, – жили по двое в каждом жилище. Они были покрыты снегом или мхом, так что даже при дневном свете нельзя было сказать, что там живут партизаны, поскольку они были похожи на небольшие холмики.

Сергей Корчев был назначен командиром нового соединения, которое увеличилось за счет новых людей, как из числа евреев, так и из числа местного населения. Одним из них был крестьянин по имени Мисюра. Это был смелый боец, принесший с собой пистолет. Чтобы укрепить нашу роту, чтобы она могла начать военные действия, мы принимали в свои ряды всех, кто мог носить оружие: украинцев, евреев, беглых военнопленных и других.

Среди них был и еврейский юноша по фамилии Бакальчук.

Две недели спустя ко мне пришла еврейка и сказала, что полчаса тому назад в их сарай из Озерска пришли два еврейских мальчика, избитые и страшно израненные. Одного из них звали Ашер Туркенич, имя другого я забыл. Вены у обоих были изрезаны, и на телах было много ран. Один из них был в критическом состоянии. У Ашера было меньше ран.

Эти два мальчика, которым было примерно 12 или 13 лет, спрятались в сарае недалеко от села Озерск. Там их обнаружили два украинца. Ночью в декабре 1942 года, когда двое мальчиков разожгли небольшой костер, один украинец ворвался в сарай, поймал одного из мальчиков и стал наносить ему жестокие удары. Когда он решил, что мальчик мертв, он отбросил его и накинулся на другого, Ашера. Но Ашер сумел освободиться от убийцы, прежде чем тот успел нанести ему тяжелые раны, и убежал. Украинец снял сапоги с ног полумертвого мальчика и вернулся в Озерск. Когда через два часа Ашер вернулся к сараю, то обнаружил, что от сарая ничего не осталось, а его друг лежит в канаве, засыпанной снегом. Он вытащил его из канавы и с большим трудом добрался вместе с ним до еврейского лагеря в лесу.

Партизаны перевязали раны двух мальчиков, но в лагере не было ни врача, ни лекарств. Тяжелораненый мальчик получил заражение крови и, пролежав всю ночь без сознания, утром умер. Ашер Туркенич выздоровел, дожил до дня победы и сегодня находится в Израиле.

Я решил отомстить убийце. Лейбель Флейшман и Моше Ландау сказали, что знают этого человека и готовы вместе со мной пойти в деревню и показать, где тот живет.

На следующий день, в воскресенье, мы отправились в направлении Озерска, что был в шести километрах от нашего лагеря. Мы подошли к деревне со стороны кладбища, нас никто не заметил. В предпоследнем доме жил украинец. Вокруг было тихо и пусто, потому что это было воскресенье, и жители ушли в центр деревни, где проходили воскресные гуляния.

Я оставил Флейшмана и Ландау у входа в дом убийцы и тихо проскользнул внутрь. Я застал там его старую мать и сестру. Они очень испугались, увидев стоящего перед ними партизана, вооруженного винтовкой и патронташем. Я предупредил их, чтобы они не кричали и не пытались убежать, и попросил отвечать на мои вопросы тихим голосом, иначе я буду стрелять. Я спросил, где сын. Старуха ответила, что он на празднике в деревне. Я хотел продолжить допрос, но в этот момент сестра открыла окно, выпрыгнула и побежала в сторону центра деревни. Я приказал ей остановиться, но она продолжала бежать. Я понял, что вся операция провалится, если я позволю ей предупредить жителей деревни, так как они придут за мной и, поймав меня, повесят за ногу, как они поступили с военнопленным, попавшим в их руки, о чем много говорили в лесу. Я не мог терять ни мгновения и выстрелил ей в спину. Она упала на землю. Но выстрел был слышен по всей деревне, и до моих ушей донесся шум приближающейся толпы. Тогда я решил поджечь дом.

Старуха выскочила на улицу и закричала. Вдалеке я увидел бегущих людей с ведрами.

Я выстрелил в воздух. Когда дом был в огне, мы побежали в сторону кладбища, которое находится в полукилометре от Озерска. По дороге мы миновали одинокий хутор, принадлежащий крестьянину, отцу десяти детей. Я приказал ему бежать к пылающему дому и, если там появится сын старухи, подать мне знак, обнажив голову. Он отказался. Я пригрозил, что убью его вместе с членами его семьи, если он не подчинится моему приказу. Он согласился сделать то, что я ему сказал, при условии, что жители деревни не узнают об этом.

С кладбища мы видели все, что происходило в горящем доме. Там собралось много людей, которые пытались потушить огонь. Не прошло и пяти минут, как я увидел, что хозяин хутора снял с головы шапку.

Знак был подан. Я встал и побежал к огню. Мальчики и девочки, которых крестьяне поставили вокруг дома наблюдать и сообщить им, если увидят партизан, выходящих из леса, начали кричать: «Партизаны!» Толпа сразу же рассеялась. Я побежал к хозяину хутора и спросил его, где убийца. Он указал на молодого человека. Я пошел за ним, но крестьяне встали на его защиту и загородили его. Я сделал несколько выстрелов. Крестьяне разбежались. Он побежал на задний двор и спрятался в сарае, заваленном мякиной, закрыв за собой дверь. Видимо, он думал, что я его не вижу. Я подбежал к сараю и распахнул дверь. Молодой человек стоял у стены и хотел броситься на меня, но я схватил его за грудь, держа в правой руке заряженную винтовку. Он стал умолять меня, просить пощады и уверять, что он невиновен. В этот момент появился Флейшман, и я спросил его, тот ли это убийца, который зарезал двух мальчиков. «Да», – ответил он. Сначала я хотел связать убийцу и отвести его в лес, чтобы евреи могли его убить. Но веревки рядом не было. Тем временем на улице собралось много людей. Я боялся, что если останусь там еще немного, то не смогу уйти живым. Я выстрелил прямо ему в живот. Он упал на землю, пробормотав: «Ты уже убил меня».

Но я ответил: «Нет, теперь я убью тебя, чтобы ты перестал убивать и грабить других людей». Я перезарядил винтовку, приблизил дуло к его шее и, пока он лежал, прислонившись к стене, выстрелил еще раз, и пуля убила его.

Выходя из сарая, я увидел толпу крестьян. Я выстрелил поверх их голов, и они разбежались. Мы все трое побежали обратно в лес. Хозяин хутора догнал меня и подарил бутылку самогона в знак благодарности за то, что я убил этого негодяя. Через какое-то время этот крестьянин стал нашим связным.

На следующий день мы приказали старосте созвать всех жителей, чтобы выслушать обращение партизанских командиров. Я выступал первым. В своей речи я предупредил жителей деревни, что если произойдет еще одно убийство, независимо от того, будет ли убитый евреем, татарином, грузином или человеком любой другой национальности, то мы подпалим всю деревню и расстреляем всех ее жителей, независимо от того, виновны они или невиновны. Я приказал им оказывать помощь всем военнопленным и всем евреям, которые случайно попадут в деревню. Таким образом я подчеркивал национальный аспект евреев.

Вскоре многие евреи добрались до Озерска, и крестьяне приняли их с особым радушием. Они кормили их и прятали в своих домах во время поисковых рейдов немецкой полиции. Евреи, спрятавшиеся в этой деревне, дожили до дня победы.

Наш отряд к этому времени вырос до 80 бойцов, в основном еврейских юношей. На небольшом расстоянии от отряда был разбит лагерь для еврейских семей, в котором были собраны все те евреи, которые не могли носить оружие. Для них были вырыты землянки. За необходимым инструментом я с несколькими бойцами отправился в деревню Городная, где мы конфисковали у крестьян награбленное ими еврейское имущество, погрузили его на три телеги и привезли в семейный лагерь. Мы также взяли с собой двух коров – одну для партизан, другую для невоюющих.

Постепенно наша рота приступила к боевым действиям. Мы уничтожали полицейские участки и убивали местных жителей, сотрудничавших с немцами.

* * *

…В начале марта 1943 года мы получили информацию о том, что в наш район вот-вот выйдет крупный партизанский отряд под командованием Федорова-Рубенского. Наши разведчики встретились с их разведчиками. Через какое-то время мы получили письмо от Федорова, в котором он приглашал командиров нашего отряда приехать к ним в лагерь для переговоров. Письмо было составлено почти как приказ. Трое наших командиров, включая меня, отправились в его штаб в Золову. Федоров предложил нам присоединиться к его подразделению, так как согласно приказу, присланному из Москвы, все мелкие отряды должны были быть объединены в одно большое подразделение. Это объединение имело свои преимущества. Мы были официально признаны партизанами, поддерживали связь с Москвой и получали от нее оружие и боеприпасы. Однако было решено, что мы остаемся на своем месте. Отныне наш отряд должен был называться «Отряд имени Ворошилова соединения Федорова-Рубенского».

В результате объединения произошли некоторые изменения в командовании отрядом. Командир отряда Корчев был переведен в штаб части, а вместо него командиром отряда был назначен лейтенант Мисюра.

Мисюра был местным крестьянином. Он хорошо знал местность, к тому же был смелым и энергичным партизаном.

Я могу отметить, что он не делал различий между своими людьми по национальному признаку и помогал большому числу евреев.

Как начальник штаба отряда, я был назначен командиром разведчиков. Корчев, который, как уже говорилось, был назначен в штаб части, пытался уговорить меня переехать к нему, чтобы мы могли работать вместе. В это время я женился на партизанке Хае Ландор, и этот брак не понравился Корчеву, так как он не хотел, чтобы я был привязан к семье. Был даже издан ряд приказов в связи с моим переводом в штаб части, при условии что я оставлю жену в отряде. Со своей стороны, я не только не соглашался на разлуку с женой, но и не хотел покидать еврейский семейный лагерь, о котором я так долго заботился. Если бы я согласился на перевод в штаб части, я был бы вынужден уехать навсегда. С евреями лагеря у меня сложились крепкие отношения. Я приложил много усилий, чтобы остаться при своем первоначальном решении, и я рад отметить, что подавляющее большинство этих евреев выжили и сегодня живут в Израиле, США и Канаде.

Ближе к середине марта соединение возобновило боевые действия, теперь уже под командованием Мисюры. Мы устроили засаду для немцев на дороге, проходящей через Городную – Бутово – Вичевку – Серники, где они часто передвигались. Мы расположились недалеко от въезда. На рассвете мы увидели большое количество немецких солдат, обошедших нас с флангов справа и слева. Было ясно, что их кто-то предупредил. Один из моих разведчиков, Барух Меньковский, который находился на вершине пожарной вышки в деревне, заметил, что немцы наступают прямо на деревню. Когда он сообщил мне об этом, я немедленно доложил новость Мисюре в Вичевку. Он почувствовал себя в этом месте неспокойно и решил вступить с немцами в бой. Это было бессмысленно. У немцев было в 20 раз больше солдат, чем у нас. Они были вооружены автоматами и минометами и находились вокруг нас. По своему горькому опыту я знал, что они планировали окружить нас. Я пытался убедить Мисюру, что все, что нам нужно было сделать в тот момент, это занять позицию у моста, через который мы могли бы в любой момент уйти в лес. Но он не хотел об этом слышать и приказал мне оставаться на месте вместе с моим отрядом, в котором было всего 25 человек. Я отказался подчиниться приказу и перешел на место, расположенное недалеко от моста. Командир соединения Мисюра разозлился на меня, но у него не было другого выбора, кроме как пойти за мной.

Мы окопались в удобном месте. Справа и слева от нас были болота, и немцы не могли атаковать нас с тыла. Вскоре между нами завязался бой, который продолжался весь день. Под покровом темноты нам удалось отступить по дороге, проходившей между Вичевкой и Бутово. Отступая, мы увидели со стороны Бутово ракеты, которые освещали путь немцам, посланным на подкрепление к тем, с кем мы вели бой под Вичевкой. Немедля мы устроили немцам засаду. Мы залегли в кюветах по обе стороны дороги. Когда немецкие повозки достигли места, где мы прятались, мы открыли по ним огонь с расстояния десяти метров. Под наш перекрестный огонь попало немало немцев и лошадей. Мы не могли продолжать бой, так как устали и нас было намного меньше, поэтому вернулись в лес, где переночевали. Утром мы отправились к месту засады и нашли там только мертвых лошадей, несколько винтовок и пистолет. От вернувшихся с боя владельцев подвод мы узнали, что они подобрали 12 убитых и 22 раненых солдата.

На базу мы вернулись без потерь, только для того, чтобы наш связной в Бутове сообщил, что немцы вернулись в деревню, собрали крестьян и их детей в круг, облили их керосином и подожгли. Мы тут же оседлали лошадей и поскакали в деревню. Но мы опоздали. Немцев в деревне уже не было, а крестьяне превратились в пепел. Я видел только остатки тел. Там лежала одна женщина с ребенком на руках, оба сгорели вместе. Таким образом было сожжено заживо около 35 человек.

В апреле 1943 года немцы предприняли массированный удар по селу Сварицевичи, предварительно разбомбив его с воздуха. Мы вовремя предупредили жителей о грозящей им опасности, и им удалось укрыться в лесу. Немцы полностью сожгли их деревню.

Антисемитские тенденции в отряде

После того как Федоров назначил в наше соединение нового начальника штаба и нового комиссара, в его рядах задули антисемитские ветры. В состав соединения входили в том числе еврейские девушки и жены еврейских партизан. Они были одними из первых партизан, вступивших в соединение до его объединения с отрядом Федорова. Женщины в основном занимались приготовлением пищи, стиркой и уходом за ранеными.

Однажды от начальника штаба и комиссара поступил приказ выгнать из соединения в 24 часа всех еврейских женщин и девушек. Я отправился к штабному командованию и попытался доказать им, что приказ необоснован, что труд еврейских женщин приносит большую пользу соединению, что они ухаживают за ранеными, и, следовательно, никто не имеет права исключать их из партизанского соединения и тем самым подвергать их смертельной опасности. К своему сожалению, я понял, что мои доводы не произвели никакого впечатления. Поэтому я сообщил им, что тоже ухожу из соединения. Слух об этом сразу же распространился среди партизан. Ко мне присоединились мои разведчики и несколько партизан. Всего вокруг меня собралось 27 человек, включая женщин и девушек.

Когда наступила ночь, мы покинули соединение, вооруженные только винтовками. Мы углубились в лес. Утром командование соединения узнало, что мы ушли, и сразу же доложило в штаб Федорова, что я дезертировал вместе с группой партизан и даже взял с собой винтовки, хотя прекрасно знало, что винтовки – наша собственность. Штаб приговорил меня к смерти и издал приказ, согласно которому любой партизан мог убить меня на месте. Поскольку они знали, где меня найти, они изо дня в день посылали гонца, задачей которого было убедить меня вернуться в соединение. Я сказал им, что вернусь при условии, что уберут двух антисемитов, желавших навредить мне. Оставаться в этом месте было, конечно, опасно, и поэтому мы ушли из леса туда, где стояло соединение «Дяди Пети».

Соединение «Дяди Пети»

«Дядя Петя» был русским полковником по имени А. П. Бринский, он вместе с 12 бойцами был заброшен в тыл врага в конце 1942 года. Он организовал партизанское соединение из беглых военнопленных, которые скрывались в Маневичском лесу в зоне Рафаловки – Маневичей (Западная Украина). Вся рота занималась диверсиями и подрывами.

Дойдя до соединения дяди Пети, наслышанного обо мне и моих разведчиках, мы были приняты в его соединение без промедления. Он распределил нас по разным группам в соединении. Меня определили в группу Моше Бромберга из Сварицевичей, которая специализировалась на подрывных работах. Группа состояла из 12 человек. В течение двух недель нам удалось взорвать три эшелона с немецкими войсками и боеприпасами на железнодорожных путях между Рафаловкой и Маневичами.

В мае дядю Петю вызвали в Москву для вручения наград за партизанскую деятельность. Но перед отъездом он заполнил опросник о моих боевых действиях, а по возвращении привез копию приказа о награждении меня медалью «За боевые заслуги», которая была вручена мне в Москве в конце войны.

В том же месяце мы выполнили трудную задачу. Нам поручили взорвать мост недалеко от Маневичей. Мы разделили наших бойцов на две небольшие группы по шесть бойцов в каждой. Одной из них было приказано обойти мост слева, а другой – справа. Проход слева был закрыт кустарником. Когда группа оказалась в 30 метрах от моста, ее встретил град пуль. Немцы обнаружили ее. Группа, расположившаяся справа, услышала стрельбу и поспешила к мосту, чтобы поддержать другую группу. Последовал ожесточенный бой. Немцы заподозрили окружение и немедленно отступили.

К их счастью, ночь была темной, и мы не увидели направление их отступления. В этом бою Моше Бромберг был смертельно ранен осколком ручной гранаты. Когда мы посадили Моше на телегу, он был еще жив, но не выдержал тяжести переезда. Он был награжден орденом Ленина посмертно.

Таким образом, первая операция по подрыву моста закончилась неудачей. Однако через несколько ночей мы повторили операцию и на этот раз добились успеха. Мы даже успели разобрать железнодорожные пути.

Через некоторое время я получил новое задание. Дядя Петя назначил меня начальником караула в деревне Галузия, которая находилась всего в километре от станции Маневичи. В обязанности караульных входило охранять все подъездные пути, ведущие к командованию соединения. В июне 1943 года мне было велено явиться к командованию. Во дворе я встретил многих разведчиков, которых я знал по соединению Федорова. Я слез с лошади и пешком пошел в сторону деревни. Здесь я встретил генерал-майора Бегму, который прибыл в апреле самолетом из Москвы на партизанский аэродром в Ламачичах и привез с собой множество наград и орденов за партизанскую деятельность на Украине и в Белоруссии. Он был назначен начальником штаба всех партизанских соединений в этих районах.

В здании штаба я заметил и Корчева, который стоял возле дяди Пети. Я весь задрожал, но тут же взял себя в руки, отдал честь и доложил генералу о своем прибытии. Как я узнал позже, Корчев не мог примириться с тем, что я дезертировал из соединения, за что меня приговорили к расстрелу. Однако он уговорил генерала приехать сюда, чтобы вернуть меня к себе. Отвечая на вопросы генерала, я пересказал ему все происшедшее, указав, что изгнание еврейских женщин и девушек из соединения было вызвано тем, что они не согласились быть любовницами командира.

Я добавил, что и комиссар, и командир часто посылали братьев и мужей этих женщин на очень опасные задания. Таким образом они пытались сломить их дух и заставить женщин отдаться им. Генерал Бегма укорял меня за то, что я не доложил ему об этом инциденте напрямую. По сей день я помню его слова: «Я отменяю смертный приговор и приказываю вам вернуться в соединение Федорова». После разговора с дядей Петей я вернулся в соединение на лошади вместе с женой. Приняли меня с большой радостью.

Ванька Моряк

На следующее утро меня вызвали на доклад к командиру в генеральный штаб. За столом сидели Бегма, Корчев, Федоров и комиссар части Кыся. Они спросили меня, какое назначение я предпочитаю. Я ответил: боец. На следующий день мне была дана команда выйти из строя, и на глазах у всех бойцов меня назначили командиром разведчиков всего подразделения.

Я реорганизовал подразделение. Часть разведчиков я перевел в несколько формирований, а многих бойцов из этих формирований взял в свое подразделение. Я особенно старался, чтобы перевести в свое подразделение как можно больше евреев. После завершения реорганизации моего подразделения я получил новое задание: отправиться с диверсионной группой из 300 человек под командованием Корчева в окрестности Пинска. В этом районе я чувствовал себя как дома, поскольку в прежние годы действовал там как партизан.

Прибыв на место, мы обнаружили вооруженный лагерь, состоящий из 800 человек. Им командовал русский по прозвищу Ванька Моряк. Мы не знали, чем именно они занимались. Землянки, в которых они жили, были расположены широкими квадратами – с мебелью и коврами. Среди людей Моряка были врач-еврей и две девушки-еврейки, любовницы их командиров. Мы пришли к ним, чтобы использовать их лагерь в качестве базы для наших операций. Но вскоре Моряк сообщил нам, что ему не нравится идея, чтобы в окрестностях лагеря партизаны начали взрывать поезда, поскольку немцы скоро возьмут его в осаду. Мы ответили, что нас послало сюда крупное партизанское соединение и что единственное, что мы могли сделать в сложившихся обстоятельствах, это отойти от его лагеря.

Мы пошли в направлении деревни Гневчицы. Там мне были знакомы все тропы, и поэтому я мог провести нашу группу прямо через лес. Пройдя около километра от лагеря Моряка, мы увидели на обочине дороги разрушенную землянку с множеством барахла, рассыпанной повсюду крупой и столовой ложкой. Было понятно, что здесь не жили партизаны. Можно было предположить, что в этом месте жили евреи и с ними что-то случилось.

После возвращения с задания я подошел к врачу-еврею, чтобы узнать у него подробности о брошенной землянке. Сначала он ничего не сказал, но когда я открыл ему, что я тоже еврей, он рассказал мне, что люди Моряка убили всех евреев, живших в этом заброшенном месте, пощадив только его и двух еврейских девушек. Он говорил шепотом, так как боялся людей Моряка, и добавил, что недалеко от Гневчиц еще живут евреи, которые прячутся и от немцев, и от «моряков». В тот же день я пошел к землянке и нашел рядом с ней разбросанные повсюду тела мужчин и женщин. Они были покрыты мхом и свежим снегом. На следующий день, направляясь на очередную операцию, мы увидели еще одну землянку примерно в пяти километрах от лагеря Моряка. На расстоянии от нее стоял часовой, который, увидев нас, побежал. Со мной было четыре еврея, и они крикнули ему на идише, чтобы он не убегал. Он остановился и направил нас к землянке, где мы нашли несколько мужчин и женщин и раненого, лежащего на полу. Вот что рассказал нам раненый: «В той землянке, что находилась недалеко от лагеря „моряков“, жили 13 евреев – десять мужчин и три молодые женщины. Все они были жителями Иваново. Чтобы добыть пропитание, они ходили в соседние деревни. Однажды в землянки пришли трое „моряков“, в том числе Мустафа, известный бандит. Они оттащили одного еврея из землянки, повалили его на землю и закололи штыками. Так они перебили всех евреев, находившихся в землянке, – одного за другим». Даже его, раненого, они хотели заколоть до смерти.