Текст книги "Лучшая жена на свете"

Глава 16

Алекс медленно просыпалась. Лучи яркого солнца освещали Спальню. Солнце? Который же час?

Она приподнялась на локте, чтобы посмотреть на часы. Девять часов! Она никогда не спала так долго!

Ее взгляд упал на подушку рядом. Закрыв глаза, она нагнулась и зарылась в подушку, которая; еще хранила его запах. Потом легла на спину и прижала подушку к груди.

Мягкий материал скользнул по чувствительным; соскам. Это прикосновение живо напомнило ей те ощущения, которые вызывали у нее его руки, ласкающие ее грудь. Она не шала прочь эти ощущения, а, наоборот, наслаждалась ими. Она помнила все до мельчайших подробностей. Как Колин снял с себя всю одежду. Как изучал ее тело с нежной страстью, заставлявшей ее задыхаться. Как учил ее тому, что ему приятно и что возбуждает, и находил множество способов пробуждать в ней желание. Как поощрял ее любопытство и не позволял ей смущаться и сдерживать свои порывы.

Последнее, о чем она вспомнила, было то, как он прижимал ее к себе и шептал ее имя. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой защищенной, как в те минуты.

Теперь она знала, что все это значит. Знала то замечательное и страшное желание, требовавшее немедленного удовлетворения. Понимала, почему мужчины и женщины прятались в темных углах, чтобы утолить этот ненасытный голод.

Однако в ее с Колином отношениях не было ничего низкого и отталкивающего, как в тех торопливых уличных связях. Колин был нежен, терпелив и прекрасен. Одного она не могла понять – почему он, мужчина, который мог иметь любую женщину, выбрал ее?

«Да он и близко не подошел бы, если бы знал, кто ты на самом деле. Кем ты была и как ты прожила свою жизнь».

Горячие слезы подступили к глазам. Что с ней происходит? Она никогда не плакала. Во всяком случае, с тех пор, как перестала быть ребенком. С тех пор, как держала за руку свою умирающую мать – единственного на свете близкого человека.

Она нетерпеливо смахнула слезы, отбросила подушку и встала. Нет никаких причин, чтобы вдруг стать такой плаксивой. Просто она не привыкла к интимным отношениям. А они затронули ее сердце.

Она подошла к умывальнику и остановилась перед большим зеркалом. В течение нескольких минут она изучала свое отображение, пытаясь понять, почему Колин выбрал ее. Ведь не потому, что она красива. У нее самая обычная внешность, особенно по сравнению с потрясающе красивыми и элегантными девушками высшего света. Он уверял, что она необыкновенная. Может, ему нужны очки?

Ей казалось, что его особенно восхищает ее тело. Но она была уверена, что оно ничем не отличается от тела любой другой молодой женщины, разве что тем, что она была немного выше ростом, чем было модно в этом сезоне. Может, он ведет себя так же с другими своими любовницами?

Зачем она обо всем этом думает? Не все ли ей равно, почему он выбрал её? Важно то, что они будут принадлежать друг другу, пусть и короткое время. А потом она его отпустит.

Она выпрямила спину и тут заметила на деревянной поверхности умывальника сложенный лист бумаги, в который было что-то завернуто. Дрожащей рукой она взяла сверток и, развернув записку, прочитала:

«Необыкновенная ночь, проведенная с необыкновенной женщиной, должна быть вознаграждена необыкновенным сюрпризом. Наслаждайся сладким сюрпризом. До встречи».

«Сладкий сюрприз» был марципаном в форме апельсина, но ее гораздо больше взволновали последние слова записки: «До встречи».

Колин нетерпеливо вышагивал по гостиной Уэксхолл-Хауса в ожидании брата.

– Ну и подарочек, – бурчал он себе под нос, глядя на спящего у него на руках черного щенка.

Черт побери, он должен был знать, что Нейтан выкинет такую штуку. Что попытается всучить ему кого-нибудь из своего зверинца под видом подарка. Нет уж. Если он даст слабину, брат подкинет ему не только собаку, но и кошек, коз, поросят, уток, коров и еще бог знает кого.

Как только Нейтан появится, он тут же передаст щенка ему в руки. Что за несносный человек его братец! Единственное, чего достиг Нейтан, так это то, что его подарок заставил его думать не только об Александре.

– Доброе утро, Колин. – Веселый голос Нейтана прервал его мысли.

Нейтан вошел и, увидев щенка, широко улыбнулся.

– Вижу, что ты, наконец, обнаружил мой подарок. Я оставил щенка у Эллиса, пообещавшего присмотреть за ним, пока я не передам его в твои руки.

– Ты специально подгадал время, чтобы тебя не было в тот момент, когда Эллис подбросит мне щенка, и я не смогу сразу вернуть тебе твой подарок.

Судя по довольной усмешке, Нейтан ничуть не раскаивался.

– Правильно выбрать время – это искусство. Мне было достаточно один раз взглянуть на этого щенка, чтобы понять, что он предназначен тебе.

– Мне бы не хотелось лишать тебя общества этого существа. Поэтому я должен вернуть его тебе. – Но говоря это, он почему-то гладил за ухом спящего щенка.

– Ерунда. Человеку, который чует опасность, нужен сторожевой пес.

– Возможно. Но ты же не думаешь, что щенок годится для этого. Все, на что он способен, это лизнуть того, кто явится непрошеным. Он ничего не умеет, только спать, есть, грызть сапоги, оставлять на полу лужи и оглушительно тявкать. Особенно когда ты стараешься заснуть.

– Это характерно для всех щенков. Именно поэтому они так невероятно симпатичны – чтобы компенсировать свои менее привлекательные качества.

– Как раз эти качества и заставляют меня воздержаться от того, чтобы завести собаку.

– Завести – возможно, но не от желания иметь.

– Я не хочу…

– Конечно, хочешь. Ты просто слишком упрям, чтобы в этом признаться. Посмотри, как крошка Одуванчик уютно устроился у тебя на руках.

Колин возвел глаза к потолку.

– Одуванчик? Что это за кличка для кобелька?

– Ты, конечно, можешь спасти его от позора и дать ему другую кличку. Наверное, он будет тебе благодарен.

– Тебе повезло, что он не откусил тебе руку за то, что ты дал ему такую ужасную кличку. Но давать ему новую придется тебе, потому что я не собираюсь его оставлять.

– Почему?

– Потому что я знаю тебя и боюсь, что скоро появятся еще существа с кличками Роза, Гортензия, Лилия и Хризантема и мой дом станет похож либо на животноводческую ферму, либо вообще на зверинец.

Нейтан приложил руку к сердцу.

– Даю слово, что никаких животных с такими кличками здесь не появится.

Но Колин хорошо изучил шутки Нейтана.

– И ни Гардения, ни Дельфиниум или подобных им.

– Договорились, На самом деле я подарил тебе Одуванчика не только для защиты.

– Да уж. Боюсь, что это безнадежно.

– А потому, что он поможет тебе найти невесту.

– Невесту?

– Да, не-ве-сту, – чуть ли не по буквам сказал Нейтан, будто разговаривал с маленьким ребенком. – Сходи с Одуванчиком на прогулку в Гайд-парк. Поверь мне, нет ничего лучше резвящегося щенка, чтобы привлечь внимание женщин. Ты сможешь сузить поиски, отвергнув женщину, которая не придет в восторг от твоего щеночка, потому что у нее холодное сердце и она не достойна твоего восхищения. И уж конечно, не достойна стать твоей невестой и носить титул виконтессы Саттон. – Нейтан улыбнулся. – Видишь, как я стараюсь тебе помочь?

– Боюсь, что сейчас я вряд ли употребил бы слово «помощь».

Невеста. Виконтесса Саттон. В последнее время он совсем забыл для чего он, собственно, приехал в Лондон. С того момента, как он увидел Александру, все мысли о том, что он ищет невесту, растаяли, словно сахар в горячем шоколаде.

Как только он о ней подумал, она, словно по волшебству, появилась на пороге за спиной дворецкого Питерса, который откашлялся и громко провозгласил:

– Мадам Ларчмонт.

Затем он отступил в сторону и пропустил Александру.

На ней было простое, без всяких украшений коричневое утреннее платье, а волосы были убраны в незатейливый пучок. У Колина перехватило дыхание. Их взгляды встретились, и Колин мог бы поклясться, что между ними проскочила искра. Ему сразу же захотелось броситься к ней, обнять и провести с ней остаток дня, рассказывая, как он по ней скучал.

Скучал. Смешно об этом говорить, ведь они расстались совсем недавно, но так оно и было. Будто с того времени, как он ушел от нее рано утром, у него над головой была туча, а теперь, как только она появилась, вышло солнце и согрело его своим теплом.

– Доброе утро, джентльмены.

– Доброе утро, – пробормотал он, зная, что его слишком наблюдательный брат заметит, как он пожирает ее глазами. Но ему было все равно.

– Доброе утро, мадам, – сказал Нейтан. – Надеюсь вы хорошо спали?

Она улыбнулась:

– Да, спасибо. Я только что видела леди Викторию в комнате для завтраков. Она хотела знать, не присоединитесь ли вы к ней.

– От такого приглашения я никогда не откажусь – сказал Нейтан. – Прошу меня извинить.

Нейтан двинулся к двери, но прежде чем он успел выйти, Александра увидела щенка на коленях у Колина.

– О Боже! – Ее чуть припухшие губы изогнулись в улыбке. – Разве он не прелесть!

Колин услышал, как хихикнул Нейтан, а когда взглянул на него, то увидел, как тот произнес одними губами: «Я тебе говорил!» – а потом вышел, прикрыв за собой дверь.

Александра остановилась перед Калином, глядя на спящего – и так неудачно названного – Одуванчика.

– Кто это? – спросила она и провела пальнем по черной шерсти щенка.

Он не сразу ответил, так как его мыслительный процесс был подорван ее близостью и еще тем, что на ее руках не было обычных кружевных перчаток. От нее исходил свежий аромат мыла и апельсинов, а он смотрел на ее пальцы, так недавно гладившие его кожу. Вместо ответа на ее вопрос он тихо сказал:

– Ты без перчаток.

Она оторвала взгляд от щенка и, слегка покраснев, так же тихо сказала:

– Ты говорил, что тебе нравятся мои руки.

Ему, конечно же, не следовало бы так радоваться ее очевидному желанию доставлять ему удовольствие.

– Говорил. – Он свободной рукой обнял ее за талию и привлек к себе. – А еще я говорил, что мне нравятся твои губы.

Он хотел, чтобы его поцелуй был легким и недолгим, но как только его губы коснулись ее рта, а ее губы разомкнулись, он не просто со стоном, а с рычанием прижал ее к себе и дал волю желанию поцеловать ее так, как он мечтал с самого утра.

В этот момент, однако, неудачно названный Одуванчик зашевелился, а потом залаял. Колин отпустил Александру, и они оба уставились на щенка, розовый язычок которого явно искал, кого бы лизнуть.

– Он дает нам понять, что ему не нравится, что на него не обращают внимания, – со смехом сказала Александра, глядя на щенка, который с упоением лизал ее пальцы.

– Прелесть, – недовольно пробормотал Колин. Он хотел рассердиться на этот комок шерсти, прервавший их поцелуй, но, увидев, с каким восторгом Алекс и щенок радуются друг другу, сменил гнев на милость.

– Хочешь подержать его?

– Конечно! – Алекс протянула руки.

Колин передал щенка Александре и рассмеялся, вспомнив слова Нейтана.

– Какой ты славный, – проворковала Александра, прижимая щенка к груди. Когда она зарылась лицом в мягкую шерсть и нежно поцеловала щенка в голову, он затих и вздохнул, явно довольный лаской.

«Черт бы побрал этого хитрого щенка, – подумал Колин. – Как ему повезло!»

– Он просто замечательный, – провозгласила Александра. – Это твой щенок?

– Мой, – не колеблясь ответил Колин. – Это подарок, о котором говорил мой брат. Я не очень удивился. Подарки Нейтана всегда требуют, чтобы их кормили и за ними ухаживали. Я почувствовал облегчение, когда понял, что он не подарил мне стадо гусей или коров.

– А у него есть кличка?

Колин взглянул на щенка на руках у Александры. Он свернулся, положив голову ей на грудь.

– Да. Лаки.

– Какая хорошая кличка.

– И очень ему подходит, когда он у тебя на руках. – Он не удержался и провел пальцами по ее щеке. – Как ты себя чувствуешь?

– Немного… больно, но приятно.

Наклонившись, он провел губами по ее шее.

– Лучшего слова для прошедшей ночи не придумаешь, – пробормотал он.

– К тому же я хорошо отдохнула. Обычно я не сплю так долго.

Его пальцы скользнули вниз по позвоночнику, и он еле удержался от того, чтобы сказать, что держал ее в своих объятиях, пока она спала, и это доставило ему не меньшее наслаждение, чем то, что они занимались любовью.

– Ты нашла мой сюрприз?

– Да, спасибо. Очень вкусный. Ты принес его из дома?

– Нет, я украл его из тайного запаса сладостей Нейтана перед тем, как прийти в твою комнату. Я знаю все его тайники.

– Неужели ты смог это сделать за то короткое время, пока я блуждала по коридорам?

– Да.

– Боже, как ты талантлив. И… э… не только в этом, а во многом другом.

– Спасибо. – Его пальцы не переставали двигаться. Теперь они коснулись ее груди. – Не желаешь ли, чтобы я продемонстрировал тебе и другие свои таланты? – Он провел большим пальцем по соску, почувствовав, каким он стал твердым.

– Что у тебя на уме? – чуть заикаясь, спросила она.

Вместо ответа он отнял у нее щенка и посадил его на ковер перед камином, где тот зевнул и, свернувшись клубочком, тут же заснул. Колин подошел к двери, и Алекс услышала, как в тишине раздался щелчок закрываемого замка.

Он подошел к ней, обнял, приподнял от пола и пошел дальше.

– Что ты делаешь? – шепотом спросила она, обнимая его за шею.

– Хочу показать тебе, что у меня на уме.

– Здесь? Сейчас? – Он прижал ее к стене.

– Прямо здесь. – Он приник губами к ее шее и вдохнул ее запах. – Прямо сейчас. – Он задрал подол ее юбки.

– А как же лорд Уэксхолл?

– Его не будет дома весь день.

– А твой брат и леди Виктория?

– Они известны тем, что едят очень медленно и долго.

– А вдруг сегодня они позавтракают быстро?

– На этот случай я и запер дверь.

– Но тогда они поймут, чем мы занимаемся.

– Только если мы тоже не поторопимся. Тебе очень больно?

– Нет, не очень. Терпимо.

– Слава Богу!

Он поднял ее юбки до пояса, а потом положил ее ногу себе на бедро.

Она вздрогнула, когда его рука проскользнула внутрь ее панталон, а когда он начал ласкать влажную плоть, из ее груди вырвался стон. Она схватила рукой его твердое копье.

– Ты уже готов.

– Ты виновата в том, что я готов постоянно. – Его палец медленно проник внутрь ее. – Боюсь, что это становится проблемой.

– Считай, что я всегда готова тебе помочь.

– Я не намерен отказываться от предложения о помощи.

Он вынул руку и быстро расстегнул брюки – так быстро, насколько ему позволяли дрожащие пальцы. Слабый внутренний голос подсказывал ему, что в спешке определенно не хватает изящества, но нестерпимое желание заглушило этот голос. Ему надо было немедленно, сейчас удовлетворить его.

Обеими ладонями он приподнял ее.

– Обхвати меня ногами, – каким-то незнакомым голосом сказал он, – и держись…

Через секунду он уже был внутри ее и потерял всякую видимость самоконтроля. Стиснув зубы, он размеренно двигался. Толчки были длинными и глубокими. При этом он следил за выражением ее лица, за полураскрытыми губами. Ее глаза вдруг закрылись, она вцепилась пальцами в его плечи и, вскрикнув, выгнула спину ему навстречу. Как только он увидел, что она расслабилась, он вышел из нее и прижался к ее животу, почувствовав наступающее освобождение.

Он подождал, пока окончатся конвульсии, и поднял голову. Несколько секунд они просто молча смотрели друг на друга. Он хотел сказать что-нибудь непринужденное и остроумное, но не смог. Эта женщина не только лишила его самоконтроля, но, видимо, и ума. Поэтому он произнес всего одно слово:

– Александра.

Он накрыл ее губы поцелуем, медленно погрузившись языком в бархатистое тепло ее рта, наслаждаясь ее вкусом, эротическим движением ее языка. Его сердце громко стучало. Он медленно прервал поцелуй – так же медленно, как начал.

– Ты и вправду талантливый человек, – прошептала она.

– А ты восхитительная женщина. Я не сделал тебе больно?

– Нет, что ты! Вчера ночью ты был нежным и осторожным, но я не могу не признать, что сегодняшний бурный натиск был не менее приятным.

– Принято во внимание.

Уголки ее губ приподнялись в лукавой улыбке.

– Мне не терпится узнать, что ты собираешься продемонстрировать в следующий раз.

– Если учесть, как ты на меня действуешь, ты узнаешь это очень скоро. А сейчас тебе следует вернуться в свою спальню и привести себя в порядок перед тем, как мы уедем.

– Мы куда-то уезжаем?

– Да. Я буду сопровождать тебя, куда бы тебе ни надо было ехать.

– О! – Она взглянула на него скептически. – А я думала, что ты здесь, чтобы показать, как ты умеешь со мной обращаться.

– Но поскольку я уже тебе это показал, – засмеялся он, – мы каждый можем заняться своими делами.

– А какие же у тебя дела?

– Первое, что мне надо сделать, это прогулять собачку.

Глава 17

Алекс шла по дорожке Гайд-парка, и точно также, как она сделала это вчера за обедом, она себя больно ущипнула, чтобы убедиться, что все это не сон.

Но как это может быть реальностью, если она – Александра Ларчмонт, трущобная крыса и бывшая воровка из печально знаменитого района Сент-Джайлс – прогуливается по Гайд-парку в сопровождении виконта, человека, который не только красив, умен и богат, но и ее любовник?

Она держала Колина под руку, незаметно скрестив два пальца, и чувствовала его твердые мускулы под тонким сукном пальто. Они-то определенно были реальными. Она покосилась на Колина, и у нее вырвался вздох удовольствия. Может быть, где-то на свете и существовал более красивый мужчина, но она не могла себе представить, как бы он мог выглядеть.

Однако ее притягивали не только красивые черты его лица. Он обладал всеми качествами, какими она наделяла его в своем воображении после того, как увидела его когда-то в Воксхолле. Умный и остроумный. Добрый и терпеливый. Чувственный и возбуждающий. А когда он доверился ей, это был подарок, который стоил больше, чем все драгоценности на свете.

Его доверие. Она ощутила укол вины – если бы он знал о ее прошлом, если бы вспомнил их встречу в Воксхолле, он вряд ли так безоговорочно доверился бы ей. Но этот подарок не имел цены, и она не собиралась от него отказываться, хотя это и было самонадеянно. Он доверился ей, и она не даст ему повода усомниться в своем выборе.

Он, видимо, что-то почувствовал, потому что повернул к ней голову. В его взгляде была прежняя страсть, и ей пришлось снова незаметно себя ущипнуть, чтобы убедиться, что она здесь, с ним и он по-прежнему смотрит на нее такими же горящими глазами.

– Ты думаешь о том же, что и я? – тихо спросил он, коснувшись ее плечом.

– Не знаю. – Стоит ли признаваться? – Я пыталась убедить себя, что прогулка по Гайд-парку под руку с красивым любовником-виконтом не просто плод моего воображения.

– Хм. Я думал совсем о другом.

– Да? А в каком направлении работают твои мысли?

– Я думал о том, сколько еще пройдет времени до того, когда мы уйдем из этого проклятого парка и я смогу раздеть тебя и снова заняться любовью со своей восхитительной гадалкой.

Ее обдало жаром, и она споткнулась.

– Я не думаю, что Лаки понравится, если его прогулка окажется недолгой. – Она кивнула в сторону щенка, который то мчался впереди них, насколько позволял поводок, то останавливался, чтобы обнюхать каждую травинку.

– Вполне возможно, но могу поспорить, что он скоро выдохнется и мне придется нести его домой на руках. – Он кивнул на парочку, которая шла в нескольких шагах впереди них. – Полагаю, что и мой слуга будет очень недоволен, если наша прогулка закончится слишком быстро. По-моему, Джону очень понравилась твоя подруга Эмма.

– Кажется, симпатия взаимна. С твоей стороны было весьма щедро купить у Эммы весь ящик с апельсинами. Она еще никогда не распродавала их так рано.

– Не надо меня благодарить. С некоторых пор мне очень полюбился этот фрукт. К тому же я заметил, как Джон и Эмма смотрят друг на друга. Так что не только они имели возможность познакомиться, но получается, что Эмма как бы твоя компаньонка.

– А разве мне нужна компаньонка?

– Конечно, нужна. Иначе я поддался бы искушению и затащил бы тебя в кусты средь бела дня.

– О Господи… – Она чуть было не задохнулась при мысли, как это произошло бы. – И это было бы очень плохо.

– Но вполне возможно, если ты не перестанешь так на меня смотреть.

– Как?

– Так, как любой мужчина желает, чтобы на него смотрела женщина. Это… чревато. Особенно если на тебя смотрят такие прекрасные глаза. Полагаю, что другие мужчины сравнили бы их цвет с топазами. А мне кажется, что они цвета шоколада, посыпанного корицей.

– Если учесть твою слабость к сладкому, это приятный комплимент. Тем более что топазам я предпочитаю шоколад.

Он тихо рассмеялся, а потом незаметно дотронулся локтем до ее груди.

– Я знал, что ты необыкновенная, но то, что ты сказала, тем более вслух, делает тебя действительно необыкновенной и исключительной. Я считаю тебя… невероятной.

Они остановились, пока Лаки обнюхивал какую-то кочку.

– Мне нравится, как ты, употребляя обычные слова, делаешь их новыми. Ты всегда так говорил?

– Нет. Ты первая женщина, вдохновившая меня на это.

Она хотела обратить все в шутку, но взгляд его глаз, тон его голоса свидетельствовали о том, что он говорит серьезно.

– Я польщена.

Он рассмеялся, и оба взглянули на щенка, который вилял хвостом в знак того, что он готов бежать дальше.

– Я еще раньше хотел сказать тебе кое о чем, но ты все время отвлекала меня своими чарами, и я забыл. Когда я вчера вечером уходил от Уэксхолла, да и сегодня ранним утром, я видел Робби.

– Робби? – нахмурилась она. – Где?

– Он прятался в кустах около дома. Он уверял, что высматривает тебя.

– Ему не следовало это делать.

– Именно это я ему и сказал. Я уверил его, что о тебе заботятся и что ты в полной безопасности. И что если ты узнаешь, что он прячется здесь, ты будешь беспокоиться.

– Спасибо. Я поговорю с Эммой. Пусть она убедит его, что мне ничто не угрожает и что я скоро вернусь домой.

– Этот ребенок тебя любит.

У Алекс ком подступил к горлу.

– Я тоже его люблю. А что касается любви… – Она кивнула в сторону Джона и Эммы, поглощенных беседой.

– По-моему, они прекрасно поладили, – сказал Колин.

– Не могу сказать, что удивлена. Когда я недавно разложила карты на Эмму, они предсказали, что она встретит высокого и красивого блондина.

– А твой карты предсказали тебе мужчину высокомерного вида, с выдающимся умом и довольно красивой внешностью?

Она вспомнила о своем последнем гадании и об опасности, которую предсказывали карты. Однако ей не хотелось омрачать такой чудесный день и потому она сказала беспечно:

– Да, но это мог быть и не ты, потому что карты не сказали о том, что этот мужчина питает слабость ко всему сладкому.

– А я уверен, что это был я. У меня столько слабостей, что одна просто затерялась среди прочих.

– Кроме сладкого? А какие у тебя еще слабости?

– Скажу, но за плату.

– Сколько?

В его глазах блеснул дьявольский огонек.

– Это не деньги.

– А если я откажусь?

– Тогда ты рискуешь никогда не узнать, какой чувственной может быть игра на бильярде.

– Бильярд? – не поверила она. – Неужели игра на бильярде может быть чувственной?

Он прикрыл ладонью ее руку, а потом медленно провел тыльной стороной по изгибу ее груди. Она вздрогнула.

– Еще какой! Хотя это зависит оттого, с кем играешь.

Он продолжал ее гладить, так что почти начисто лишил способности соображать. Ей пришлось сделать вид, что она обдумывает его слова.

– Ладно, я согласна на твои условия, какими бы ужасными они ни были.

– Отмечено должным образом. Заметь, эти слабости появились совсем недавно. Оказывается, я питаю слабость к апельсинам.

Он быстро провел пальцем по ее соску, и ее сердце замерло.

– Вот как?

– Представь себе. – Он остановился под вязом и повернулся к ней лицом. Их разделял всего один шаг – опасное расстояние, которое легко можно было преодолеть. – А еще – к большим, шоколадного цвета глазам и темным блестящим волосам, – продолжил он. – И к гладкой коже с россыпью веснушек… вот здесь. – Он поднял руку и коснулся пальцами ее щеки. – Ах да. Я забыл упомянуть полные розовые губы.

Господи, неужели он собирается ее поцеловать? Здесь, где все могут их увидеть? Внутри у нее все трепетало, и хотя внутренний голос настоятельно требовал, чтобы она отступила, она была не в силах даже пошевелиться.

– Я питаю к тебе непреодолимую слабость, Александра.

– А я к тебе. – Слова сорвались с ее губ, прежде чем она успела подумать. Но все было настолько очевидно, что отрицать не было никакого смысла.

– Я рад. – Он улыбнулся. – Нет ничего хуже, чем отсутствие взаимности.

Он наклонился к ней, и у нее замерло сердце от предчувствия, которое должно было напугать ее, а вместо этого привело в восторг. Она быстро огляделась – рядом с ними никого не было. Голос разума шептал, что она слишком рискует, позволяя ему такие вольности, но она не слушала его, потому что ждала поцелуя.

Однако сквозь пелену окружавшего ее тумана проник громкий лай, и Колин отступил.

– Похоже, – сказал он немного смущенно, – самый лучший сопровождающий для тебя – это Лаки. Тебе он определенно нужен, потому что я чуть было не забылся, – Он снова предложил ей руку, и они продолжили свою прогулку.

Молчание нарушало лишь щебетание птиц. Наконец она не выдержала и сказала:

– Твоя одержимость начинает меня пугать.

– Так-так. А кто сейчас напрашивается на комплимент?

– Не я.

– Тогда позволь мне уверить тебя, что ты необыкновенная. И самая красивая.

– Тебе нужны очки.

Он покачал головой:

– Твоя красота гораздо более сложная и состоит не только из внешней привлекательности. Она связана с твоей сущностью. С твоей душой. Ты исключительный человек.

– Я вовсе не тот образец, каким ты стараешься меня представить, Колин. Я делала вещи, которыми не могу гордиться.

– Мне было бы трудно назвать человека, который бы мог похвастаться, что всегда поступал правильно. Я сам много раз делал такое, чем не могу гордиться. Но ты, несмотря ни на что, сумела подняться и стала той, кем можно восхищаться. Это само по себе уже необычно.

Он смотрел на нее так, что у нее пересохло в горле. А его слова… Он говорил так, будто знал, что ее прошлое было далеко не безупречно.

– Что ты имеешь в виду?

– Я догадываюсь, что в детстве тебе пришлось столкнуться с большими трудностями. По опыту я знаю, что трудности либо ломают человека, либо закаляют и заставляют его задуматься и принять решение изменить свою жизнь. Я совершенно убежден, что ты все преодолела и хочешь помочь таким, как Робби. Это говорит в твою пользу.

От такого точного определения ей стало немного не по себе.

– Почему ты думаешь, что у меня было трудное детство?

В ее голосе ему послышалась обида, и он ответил:

– Я не хотел тебя обидеть, Александра. У меня склонность изучать людей. Боюсь, что это связано с тем, что я был шпионом. А относительно тебя – это просто заключение, к которому я пришел в результате своих собственных наблюдений. Если я ошибся, прошу прощения.

– И что это были за наблюдения?

– Их много, и они разные. Например, твои руки говорят о том, что ты привыкла к тяжелой работе. Тот факт, что ты полна решимости помочь таким детям, как Робби, наводит меня на мысль, что твое детство было далеко не идиллическим. Когда ты упомянула о том, что твоя мать умерла, мне показалось, что ты была совсем юной, когда это случилось.

На мгновение Алекс вспомнила мать – бледную, тяжелобольную.

– Мне было восемь лет.

– Я понял, что она много для тебя значила.

– Как ты мог это понять? – нахмурилась она. – Я почти ничего о ней не говорила.

– Об этом сказали твои глаза. Я узнал этот взгляд.

– Потому что потерял свою мать, – понимающе кивнула она.

– Да. Что с тобой случилось после того, как она умерла?

Волна болезненных воспоминаний окатила ее, и хотя у нее не было желания вытаскивать на свет божий эту часть своей жизни, ей вдруг захотелось, чтобы он узнал что-нибудь из ее прошлого, по крайней мере достаточно, чтобы понять, что она говорит правду, убеждая его в том, что в ней нет ничего необычного.

– Я стала жить с тетей, сестрой моего отца. Ей не нравилась моя мать, она называла ее цыганским отродьем и не очень-то была рада, что меня ей навязали.

– А твой отец?

– Он был матросом. Он умер, когда я еще была младенцем. Я его, конечно, не помню.

– Мне очень жаль. – Он нежно сжал ее руку. – Твоя тетя, наверное, занималась твоим образованием.

– Ничего подобного. Она занималась только своим сыном Джеральдом, который был на два года старше меня. Я училась, подслушивая у дверей или прячась в кустах под окнами комнаты, где он занимался с учителем. – Она глубоко вздохнула и решила, что нет необходимости добавлять, что тетя вышвырнула ее из дома, когда ей было двенадцать, за то, что она дала в глаз Джеральду, пытавшемуся залезть ей под юбку. – Дом тети был не самым приятным местом. Так же как холодные, темные, пугающие улицы Лондона, где я оказалась. Здесь тогда и началось мое настоящее образование.

– Все это доказывает, что ты относишься к тем, кого трудности закаляют. А что стало с твоей тетей?

– Понятия не имею. С тех пор как она меня выгнала, я ее не видела и ничего о ней не слышала. Да мне это и неинтересно. Насколько я знаю, она умерла. Наверное, так оно и есть. – Она взглянула на него вызывающе. – И какой я после этого человек?

– Простая смертная. Как все мы.

Решив, что достаточно поделилась с ним своими болезненными воспоминаниями, она спросила:

– А ты? Какие ты совершил поступки, о которых сожалеешь?

Он хотел задать ей еще несколько вопросов, но понял, что ей это не понравится. Он надеялся, что она расскажет ему о своей прошлой профессии, но понимал, почему она этого не сделает. Впрочем, если он доверится ей, может быть, и она сделает то же самое. А может, никогда больше не посмотрит на него с сегодняшним восхищением.

– Ты и вправду хочешь узнать? – Он постарался, чтобы его голос был ровным и без эмоций, – То, что ты услышишь, может тебе не понравиться.

– Ты ничего не можешь сказать такого, что заставило бы меня подумать о тебе плохо.

– Смотри, пожалеешь.

– Не пожалею. Я слишком хорошо знаю, что такое стыд, сожаление, ошибки, чтобы кого-то судить. Но если ты не хочешь ничего мне рассказывать, я пойму.

От ее слов, от сострадания, которое он прочел в ее глазах, у него перехватило горло. Его рассердило то, что ей пришлось пережить боль и стыд. Ему захотелось высказать ее бессердечной тетке все, что он думает о том, как она обошлась с осиротевшей племянницей. А то, что она не стала настаивать, чтобы он раскрыл все детали его прежней жизни, заставило его рассказать ей то, чем он никогда ни с кем не делился.

– Я хочу, чтобы ты знала.

Он рассказал ей о той ночи, когда в него стреляли, о том, как он предал своего брата, и о том, как после этого они отдалились друг от друга. И о своей вине, которую он до сих пор чувствует.

Она внимательно его выслушала, а потом сказала:

– Но ведь вы помирились.

– Мне повезло, что он меня простил.