Текст книги "Песнь Ухуры"

Девушка взяла свой джойеуз и настроила на йауанскую мелодию. «Начать просто», – подумала она, вслух же лейтенант сказала.

– Я спою тебе на древнем языке, Стремительный Свет. Мой акцент будет странным для тебя, но, я думаю, ты поймешь.

Она начала версию «Баллады об Облакоподобной», которую больше всего любила. Во время пения Ухура вспомнила, как много лет назад Закат учила ее словам и музыке, ей вспомнился тот полдень в каюте «Энтерпрайза», когда она пела капитану. Правда, Ухура несколько опасалась, что может нарушить запрет, который наложила Закат на эти баллады. Йауанскую песню могли петь все, как и песни с Земли. Единственное ограничение, которое попросила соблюдать Закат, это не петь их йауанцам. Сегодня днем Ухура еще раз напомнила себе, что этот народ не йауанцы. Она пела свою обучающую песню для Несчастья и снова для Цепкого Когтя по требованию Вилсон. Никто из них не узнал песни и не знал пропавшего куплета о лекарстве от Долгой Смерти.

Когда девушка закончила балладу, то увидела, что Стремительный Свет смотрит на нее расширенными глазами. Она никогда не видела такого взгляда у сиваоанцев. Он моргал глазами от изумления. Когда его глаза снова приняли свои нормальные размеры, она наконец отважилась задать ему вопрос.

– Что такое Стремительный Свет?

Он моментально обмотал хвостом ее запястье. Хватка была сильной, но успокаивающей.

– Я не хотел тебя напутать, – быстро сказал сиваоанец, – клянусь на древнем языке. Ты даже не понимаешь, что ты только что спела! – Его уши дернулись назад от изумления. – Ты, действительно, не понимаешь!

Она покачала головой.

– Лейтенант Ухура, пожалуйста! – В его голосе теперь послышалось огромное нетерпение, и это пугало так же, как и гнев Жесткого Хвоста. – У тебя есть разрешение петь эту песню на публике? Дай мне ответ на древнем языке!

Девушка все заранее обдумала, ей не требовалось времени на размышление. Она мгновенно перешла на древний язык и сказала:

– Да, у меня есть разрешение петь «Балладу об Облакоподобной» на публике. Я делала это много раз и даже перевела ее на родной язык, чтобы петь для капитана и других на «Энтерпрайзе».

Стремительный Свет почувствовал безграничное облегчение. Затем он встал, повернулся к ней единой и постоял так несколько минут. Его хвост дрожал от возбуждения. Впрочем, Ухура не смогла бы сказать с уверенностью, возбуждение это или нечто иное, но главное, что она больше не боялась.

Наконец, сиваоанец снова повернулся к ней и мягко сказал:

– Лейтенант Ухура, «Баллада об Облакоподобной» была создана одним из величайших бардов, которых когда-либо знал наш мир – Он внимательно посмотрел на нее. – Ты не знаешь происхождения песни, не так ли?

– Нет, – призналась она, – я только знаю песню. Я даже не знаю имени… – она постаралась избежать употребления слова йауанки – … того, кто создал ее.

– Ее имя было Закат в-Энниен.

Девушка невольно открыла рот от изумления, и он снова бросился на колени перед ней.

– Ты знаешь это имя, – сказал он, – и все же ты не знала, что это ее песня?

Ухура покачала головой и осторожно предположила;

– Может быть, я научилась песне от… дальней наследницы Заката в-Энниен.

Ей показалось, что это единственное разумное объяснение сходству имен.

– Ты дашь мне разрешение петь песню на публике?

Ухура видела, что Стремительный Свет желал этого каждой клеткой своего тела, но Эван сказала, что сиваоанцы должны признать своих собратьев, чтобы помочь им. И поэтому она ответила:

– Мне очень жаль, Стремительный Свет. Она не принадлежит мне, чтобы я могла дарить ее. Это песни тех… о ком мне запрещено говорить.

– Понятно, – сказал он, снова поднялся на ноги и отошел прочь, его хвост волочился по земле. Лейтенант ничего не могла сделать, чтобы утешить его. Ухура не желала причинять ему боль, но поступила так, как, по ее мнению, только и можно было помочь Закату…

Его хвост немного поднялся, и Стремительный Свет снова повернулся к ней.

– Сейчас я спою тебе песню бардов, лейтенант Ухура.

Казалось, что он, говоря это, имел в виду что-то определенное. Когда она поинтересовалась, Стремительный Свет объяснил:

– Эта песня может исполняться только между бардами, но не на публике.

– Он взял свой инструмент и быстро настроил.

Девушка чувствовала себя обязанной повторить свое обещание по поводу святости его песен на древнем языке, но он остановил лейтенанта прежде, чем та успела заговорить.

– Не говори ничего. Слушай, – сказал он и начал петь очень тихим голосом, так что Ухуре пришлось наклониться в его сторону, чтобы слышать.

Он пел очень долго, не одну песню, а целый цикл, мелодия то становилась гневной и неблагозвучной, то грустной и просящей и, наконец, перешла в аккорды надежды.

Ухура понимала, что ей важно запомнить каждое слово, каждую деталь.

Она так сильно сконцентрировалась на песне, что, когда Стремительный Свет отложил свою лютню, лейтенант оказалась застигнута врасплох его движением.

Стремительный Свет спросил, все ли она поняла. Неплохо зная древний язык и получив уроки местного наречия у детей, Ухура пропустила очень мало из того, о чем пел бард, и он терпеливо объяснил ей эти куски.

Затем он медленно, выделяя каждое слово, сказал:

– Ты не можешь петь эти песни ни перед кем, кроме другого барда.

Она не могла не понять выделенной им фразы, и чтобы заверить его еще раз, лейтенант повторила:

– Я обещаю, Стремительный Свет, что никогда не буду петь эту песню ни перед кем, за исключением другого барда.

Неожиданно он ощетинился, шерсть встала дыбом.

– Твоя память! – воскликнул Стремительный Свет.

Она знала, что сиваоанец испугался, что его попытка помочь напрасна.

Ухура на древнем языке ответила:

– У меня не такая уж плохая память, как ты думаешь, Стремительный Свет. Прослушиваний через десять или больше я, наверное, смогла бы петь твои песни, но я обещаю, что никогда не забуду их содержание – Хорошо, – сказал сиваоанец, его усы зашевелились от облегчения. Теперь мы заснем. Завтра, когда твой голос отдохнет, я попрошу тебя спеть мне другие песни на древнем языке, которые ты знаешь. – Он встал, дотронулся до светильника, и помещение тут же поместилось в темноту, согреваемое теплом тлеющих углей.

Ухура сняла свои ботинки и закуталась от ночной прохлады в материал с темным рисунком. Ей было о чем подумать и что попытаться понять. Она долго лежала в темноте, прежде чем ее глаза сомкнулись, чтобы увидеть во сне древний мир и барда по имени Закат в-Энниен…

* * *

Наверное, ночь была очень темной… Закат в-Энниен стояла на краю города и вглядывалась в леса своего детства; свет Сумасшедшей Звезды освещал их, придавая деревьям фантастические очертания. Когда ей стало невыносимо Закат посмотрела вниз на движение своей собственной тени: «Тень в ночи, вот чем я стала… вот чем мы все стали. Так много изменилось и продолжает изменяться, что мы не можем больше жить вместе в лесах этого мира. Мы покидаем лагерь».

Это казалось так просто: сложить палатку и уехать, но лагерь, который они собирались покинуть, была вся Сивао. Покиньте, уезжайте, вы принесли планете достаточно вреда.

Но где они найдут приют?

Нет, слишком поздно спрашивать об этом. Они уже согласились уехать из-за стыда за то, что пятнадцать видов растений больше никогда не вырастут в этом мире снова, за четыре вида животных, охотиться на которых не научится больше ни один ребенок. От стыда за смерть, которую они отыскали в своих городах, как будто они создали ее и перенесли в самые глубокие леса, словно ужасную песню. Сейчас смерть остановлена, отрезана, как гнилая плоть, а оставшихся несколько жертв вылечит Удар Грома, но ничто не вылечит их от стыда. Поэтому они согласились ехать.

Закат хотела бы иметь возможность решить все по-другому, но видела только дрожащую тень хищника – корабля, стоявшего в центре города готовым к отправке. Его запуск уничтожит большинство из того, что построили ее родичи. Лес многие годы спустя поглотит все остальное, скрывая их следы от глаз, но не стирая из памяти.

Она могла остаться, если бы захотела, барда примут в любом лагере. Но Закат знала, что полетит, по той же причине, по которой она пришла в этот первый город, – ее песни нужны были здесь не меньше, чем в лесу. И они понадобятся особенно в путешествии, еще больше в другом мире. Так что она попрощалась по-своему, последней песней, и повернулась, чтобы уйти.

И увидела Петлехвоста. Он стоял к ней спиной на расстоянии слышимости песни, его хвост нехарактерно свисал на землю. Закат молча ждала, пока он успокоится. Наконец сиваоанец нашел в себе силы посмотреть ей в лицо, его глаза, его хвост молили.

– Твои песни, – попросил он.

Это было тоже трудное решение, но оно оставалось единственной надеждой, которую она хотела приберечь для своего народа в изгнании. С грустью в голосе Закат сказала:

– От барда к барду, Петлехвост, на память обо мне. – Ну вот, она и сделала это, ее песни будут помнить только барды, и никогда они не будут исполняться на публике. Все еще используя ритуальные слова, такие же старые, как и любая из традиций, которые Закат знала, она добавила:

– До того дня, пока бард не придет в мой лагерь. Тогда я освобожу все песни.

И теперь древние слова приобрели другой смысл. Это было все, что она могла предложить своим собратьям в изгнании, ее песни будут принадлежать только им до тех пор, пока они не объединяться с кем-нибудь из своего родного мира. Тогда ее песни им больше не понадобятся, это объединение будет означать, что их бесчестие и изгнание закончены. У них появятся новые радостные песни.

Петлехвост, по-видимому, понял и даже принял ее решение. Он постоял некоторое время молча, затем произнес:

– Никто из нас не доживет, чтобы увидеть это, Закат…

Она выгнула усы. Она знала это. Она знала также, что это не было повторной просьбой.

Он подошел, обвил своим хвостом запястья ее руки и сказал:

– Закат в-Энниен, я даю тебе все свои песни… пусть они будут свободны там, где ты разобьешь свой последний лагерь. Тебе и другим они могут понадобиться.

Закат не решалась заговорить. Вместо этого она обвила его хвостом.

Затем по молчаливому согласию они отпустили друг друга. Петлехвост молча направился в лес. Закат повернулась и пошла к сердцу города и кораблю, который ждал там. Она не посмела обернуться, так как ее сердце рвалось вперед.

* * *

Эван Вилсон беспокойно заерзала в гамаке из-за гневных звуков, которые доносились из глубины леса. Она приподнялась на локте, безнадежно пытаясь продрать глаза и привести в порядок спутавшиеся ото сна мысли.

Стало прохладно, и она покрепче закуталась в плед.

Внезапно доктор сообразила, что лежит одна. От осознания этого сон моментально пропал, и она мгновенно поднялась на колени, а ее фазер оказался в руке.

Звуки теперь слышали громче, но от этого не становились понятнее…

Спор? Это звучало слишком сложно, чтобы быть простым, а отсутствие Яркого Пятна сделало Вилсон чрезвычайно осторожной.

Эван подвинулась к краю гамака, в котором спала, и посмотрела вниз, но не смогла ничего разглядеть. Прыгнуть на ближайшую ветку в темноте будет рискованно, но оставаться здесь… Всем известно, что она ночует именно на этом дереве, а значит, оставаться тут еще рискованнее. Она доверяла Яркому Пятну, но не ее отсутствию.

Вилсон молча поползла к свисающей ветке, единственной, за которую можно было держаться, остановилась, чтобы прикрепить фазер к ремню. Но как только она сделала это, сверху свесился хвост и прислонился к ее губам… хвост Яркого Пятна!

Подняв глаза, она увидела Яркое Пятно, висевшую над их берлогой, вцепившись когтями в ветку. Затем Эван вспомнила жест который использовали сиваоанцы, чтобы утихомирить шумных детей. Яркое Пятно кивнула – и хвост уполз вверх.

Сиваоанка беззвучно опустила голову так, чтобы она находилась прямо напротив уха Вилсон.

– Жди здесь, – сказала Яркое Пятно очень тихим голосом. – Ты слишком шумишь в ветках.

Эван кивнула, и Яркое Пятно перебралась на другую ветку, практически бесшумно для слуха Вил сон, и исчезла в темноте.

Сосредоточив внимание, Эван с фазером в руке ждала примерно два часа, в то время как шум в лесу продолжался, то стихая, то возобновляясь с новой силой. Ругань и угрозы наконец стихли до глухого ворчания, и это ворчание начало приближаться.

Яркое Пятно появилась так же внезапно, как и исчезла. Толчок ее хвоста откинул Эван в глубину берлоги, затем она перекатилась через край, чтобы беззвучно приземлиться рядом с доктором. Сиваоанка пододвинула Эван к себе поближе и снова приложила свой хвост к ее губам.

Бормотавшая компания прошла прямо под ними. Эван сумела уловить только несколько слов из тех, которые оказались в пределах досягаемости трикодера.

– Дурачье. Упрямое дурачье, – это был голос Цепкого Когтя. – Люди не знают, что надо кричать, когда больно, сиваоанцы не соображают, что необходимо заткнуться, когда боль уже прошла, – и затем, прежде чем они ушли за пределы слышимости, до нее донеслось:

– Ты пожалеешь об этом, Жесткий Хвост. На этот раз ты сунула свой хвост в гнездо ломтеклюва, сама увидишь.

Еще несколько сиваоанцев прошли под ними, но Эван не услышала больше ничего. Наконец Яркое Пятно отпустила ее плечи, и они обе сели. Сиваоанка тихо сказала:

– Теперь можешь говорить, только тихо… Ты не ответила мне, когда я толкнула тебя хвостом.

– Это твой мир, Яркое Пятно. Если появляются неприятности, я должна полагаться на твое мнение. Иногда нужно просто доверять. Теперь скажи, что происходит? Мои друзья в опасности?

Яркое Пятно дернула ушами назад.

– Конечно, нет! Я просто не хотела, чтобы узнали, что я подслушиваю!

Как еще я могу узнать, что здесь происходит? – Последняя фраза была сказана почти уныло. – Ты не злишься на меня за то, что я подслушивала взрослых?

– Я не твоя мать, – ответила Эван. – И, по моим понятиям, ты достаточно взрослая, чтобы решать самой. Ты узнала что-нибудь?

– Ты сказала, что доверяешь мне, – напомнила Яркое Пятно. – Я должна подумать и сложить все вместе. Мне нужно кое с кем поговорить. То, что случилось, не может повредить тебе, клянусь на древнем языке, но мне нужно знать больше, прежде чем я расскажу тебе все. Ты можешь подождать?

Эван Вилсон задумалась на минуту.

– Яркое Пятно, – сказала она наконец. – Я могу ждать целую жизнь ответов на мои вопросы. Но есть кто-то в другом мире, у кого нет этого времени. Я прошу только, чтобы ты помнила и о них.

– Я думаю, это делает и меня тоже ответственной за них, – заявила Яркое Пятно. – Ты не испугаешься побыть здесь одна? – Она обмотала хвостом талию Вилсон и объяснила:

– Ты пахла страхом до этого.

– Если это нужно, то я как-нибудь переживу, – ответила доктор.

– Хорошо. Тогда поспи. Я разбужу тебя, когда все сделаю, – Яркое Пятно снова выскочила в темноту и исчезла.

Эван Вилсон легла и закрыла глаза, но так и не заснула.

Глава 12

Джеймс Кирк проснулся с первыми лучами солнца и, с надеждой вспомнив о Левом Ухе, бодро приветствовал Спока:

– Доброе утро, мистер Спок. Надеюсь, вы спали хорошо?

– Я не спал, капитан. Сразу после полуночи наблюдалось существенное волнение в лесу недалеко отсюда. Я посчитал, что лучше остаться на страже.

– Вы могли разбудить меня, – сказал Кирк.

– Мог бы, но не разбудил. Я не видел дальнейших причин для беспокойства.

Будь она проклята, пунктуальность Спока. Эта черта характера вулканца вызывала у капитана постоянную досаду. Кроме прямого выговора, ему никак нельзя было дать понять, что его поведение беспокоит тебя. Ну и, конечно же, как всегда, в выговоре необходимости не было.

– Какого рода волнение?

– Спор или нечто подобное, если судить по характеру звуков, которые я слышал, и исходя из поведения разных обитателей лагеря сегодня утром.

Кирк посмотрел по сторонам и увидел нескольких сиваоанцев, которые уже встали и вышли из своих палаток. Он понял, что имел в виду Спок: жители приветствовали друг друга так, как обычно это делали Яркое Пятно и Вызывающий Бурю, увидев друг друга, то есть подергиванием хвостов. «Мне это совсем не нравится», – подумал капитан, Видя его озабоченность, Спок сказал:

– Я просто констатирую факт. У меня нет поводов для заключения, что мы являемся причиной раскола или что нам стоит опасаться чего-либо в связи с этим. Однако мне любопытно.

– Любопытство… – Кирк осекся на середине предложения. Он почти собирался сказать, что любопытство кота сгубило, но, подумав, решил не делать этого. – Ничего, мистер Спок. Я считаю, нам лучше позаботиться о завтраке. Даже любопытство нуждается в подпитке.

– Мистер Чехов уже что-то готовит.

Кирк улыбнулся.

– Мистер Чехов определенно полон сюрпризов. Я могу рекомендовать Академии Звездного Флота отыскать его учителя в Волгограде: навыки, которым она обучает, замечательно полезны на планетах.

– Действительно, капитан. И отношение к «примитивным» людям, которое она прививает, может быть очень ценным, когда имеешь дело с туземной культурой, не имеющей высоких технологий нашего мира.

– Доброе утро, капитан, – приветствовал Кирка Чехов. – Завтрак будет готов через минуту, сэр. – Он зачесал волосы назад и вытер пот со лба.

Извиняясь, он добавил:

– Я подумал, что нам лучше завтракать не в палатке, пока у нас есть такая возможность.

Кирк отмахнулся от извинений и осмотрел завтрак: вариант шашлыка из различных видов мяса, хорошо прожаренного и нанизанного на зеленые палочки. Через определенные интервалы Чехов поливал его соусом. Он объяснил:

– Местный шашлык… Дальний Дым дал мне его рецепт.

Изумленный Кирк присоединился к Споку и произнес:

– Шашлык?

– Я не знаком с этим термином, капитан, – не оборачиваясь к нему, ответил Спок. Он с интересом наблюдал за тем, что происходит на поляне.

Кирк проследил за его взглядом и увидел, что на другой стороне поляны, вокруг палатки Цепкого Когтя, быстро собиралась толпа.

– Капитан, я хотел бы посмотреть, поближе.

– Конечно, мистер Спок, – они вдвоем направились к месту событий.

Кирк осмотрел толпу в поисках Яркого Пятна, ее пояснения могли бы быть сейчас очень кстати, но ее нигде не было видно. Они протиснулись вперед.

Цепкий Коготь показалась у выхода из своей палатки, неся пару маленьких, туго перемотанных узлов, сбросила их на землю и свирепо посмотрела на толпу. Ее хвост хлестал о землю.

– Ну? – сказала она. – Вы что, никогда не видели, как в-Энниен снимается с лагеря? Где ваши манеры? – у всех в толпе уши дернулись назад от изумления, затем два сиваоанца подскочили ей на помощь. Она дала несколько кратких указаний, и они начали выносить бутылки и засушенные травы из палатки. Все это они переносили через поляну, чтобы оставить в химической лаборатории.

Из ближайшего к палатке Цепкого Когтя строения вышла Устойчивый Песок. Она тоже дернула ушами и на минуту исчезла в своем доме, а когда появилась снова, то все увидели, что и она держит пару маленьких, туго связанных котомок. Она подошла и, не говоря ни слова, бросила свою ношу рядом с узлами Цепкого Когтя. Цепкий Коготь крепко обвила своим хвостом ее талию.

Четверо малышей были дико возбуждены. Они подпрыгивали, отскакивали и пихали хвостами все узлы и связки… и начали делать маленькие упаковки, подражая взрослым.

Ногохват кидался на каждую ногу, которую только видел, так что Кирк мог проследить его маршрут по толпе, наблюдая за взрослыми, которые отскакивали, реагируя на это. Наконец пришла очередь Кирка. Ногохват прыгнул, затем уцепился за бок капитана и пробрался к нему на грудь, оказавшись с Кирком нос к носу.

– В Среталлес! – заявил Ногохват. – Мы собираемся в Среталлес!

Приходи встретиться с нами там! Это Цепкий Коготь так говорит!

Капитан не знал, что и ответить, но поддался импульсу и ласково почесал Ногохвата за ушами. Малыш от удовольствия свернул свой хвост петлей, затем перебрался на более удобное место на плече Кирка и уставился на уши Спока.

– Не трогать мистера Спока, – сказал он почти с грустью. – Ты приходи в Среталлес! Может, там по-другому… может быть, можно трогать! Расскажи, как это случилось, что Облакоподобная пришла на Вулкан. Пока прощай, мистер Спок!

– Пока прощай, Ногохват, – ответил Спок. Ногохват слез на землю и повел остальных малышей в сумасшедшую атаку через всю поляну, чтобы попрощаться с Чеховым.

Кто-то тронул Кирка за локоть. Он повернул голову и увидел около себя Вилсон.

– Капитан, – поинтересовалась она, – вы не видели Яркое Пятно этим утром? – в ее голосе слышался оттенок нетерпения.

Он покачал головой.

– Мистер Спок?

– Я тоже не видел, доктор Вилсон. Есть проблемы?

Она покачала головой.

– Я расскажу вам, когда найду Яркое Пятно. И она должна быть здесь, черт подери. Она пропустит Армагеддон.

– Прошу прощения, доктор?

«Хорошо, что Спок спросил», – подумал Кирк, его это тоже интересовало.

Цепкий Коготь вынула колышки палатки. Затем она зашла внутрь и сбила основной опорный шест. Палатка упала, превратившись в груду яркой материи, и вздох изумления пробежал по собравшейся толпе. Цепкий Коготь посмотрела на них с вызовом и, завернув все опоры в материю, начала скатывать палатку. Минутой позже с мягким шелестом упала палатка Устойчивого Песка.

Вилсон в смятении наконец повернулась к Споку и прошептала:

– Яркое Пятно должна быть где-то рядом с Цепким Когтем. Такое впечатление, что эти сиваоанцы никогда до этого не видели кого-нибудь, пакующим свою палатку.

Спок отозвался:

– Понимаю, доктор Вилсон. Я согласен с вашей оценкой. Капитан, у нас есть предположение, что сиваоанцы никогда не видели, чтобы Цепкий Коготь снималась с лагеря.

– Армагеддон, – мрачно повторила Вилсон, – я вам уже говорила. Когда скандалисты начинают вести себя с достоинством, смотрите под ноги!

Две палатки оказались упакованы за очень короткий отрезок времени.

Устойчивый Песок привела двух быстриков. Она пробурчала что-то Цепкому Когтю и отогнала ее от работы. Дальний Дым, уши которого от удивления все еще лежали плашмя, шагнул вперед, чтобы предложить свою помощь, и скоро он и Устойчивый Песок занялись работой, загружая на животных упакованные вещи.

– Доктор Вилсон, – обратилась Цепкий Коготь, – я хотела бы на всякий случай проверить твои раны. – Она куда-то двинулась, и Вилсон последовала за ней.

– Это интересно, – заметил Кирк, наблюдая, куда они направились. Мне кажется, Цепкий Коготь хочет быть уверена, что Жесткий Хвост знает о ее отъезде.

– Ну, Жесткий Хвост вряд ли может находиться в неведении, капитан, судя по отношению других обитателей лагеря к этому событию.

Кирк увидел, как Цепкий Коготь выселила Жесткий Хвост из ее собственной палатки и ввела Вилсон внутрь.

– В неведении – нет, мистер Спок. Но я бы сказал, что Цепкий Коготь играет с огнем, – Жесткий Хвост вышагивала у своей палатки, ее хвост хлестал. – Цепкий Коготь могла вообще-то проверить раны Вилсон до того, как сняла свою палатку.

– Вы правы, капитан, и Цепкому Когтю незачем было выбирать палатку Жесткого Когтя для этой цели, когда у нас есть своя собственная.

– Именно так. И я чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы доктор Вилсон не выглядела так мрачно.

– Я не могу понять, капитан, почему чисто эмоциональная реакция доктора Вилсон на эту ситуацию должна влиять на вас.

– У нее хорошие инстинкты, Спок.

– Соглашаясь с вашей оценкой доктора Вилсон, я возражаю против употребления слова «инстинкты». Это очень похоже на ее собственную «хорошую реакцию». И я все еще утверждаю, что мое наблюдение… Но если у нее есть логическая причина для беспокойства, то я еще больше озабочен этим.

Кирк поймал взглядом промелькнувший через поляну кусок яркой шерсти и направился туда, чтобы разглядеть поближе. Яркое Пятно и Несчастье стояли на площадке, где прежде стояла палатка Цепкого Когтя, и смотрели во все глаза на черное пятно почвы, говорившее о том, что стоянка здесь была очень продолжительной. Яркое Пятно ощетинилась от изумления, Несчастье выглядела испуганной.

Чехов принес свой шашлык, аромат которого заставил Кирка осознать, как он голоден и дал каждому по одной палочке.

– У меня осталось также для лейтенанта Ухуры и доктора Вилсон, сказал он. – Я приготовил на пятерых.

Вилсон и Цепкий Коготь вышли из палатки. Жесткого Хвоста. Чехов направился было к ним, но Джеймс Кирк удержал его.

– Я не уверен, что сейчас нужно их прерывать, – заметил он, но когда Вилсон увидела Чехова, то махнула ему рукой и подбежала, чтобы взять свой завтрак.

– Мистер Чехов, – сказала она, – спасибо. Вы только что спасли мне жизнь. Я голодна как волк, – она проговорила это, впившись зубами в мясо.

Но тем не менее не оторвала своего взгляда от Цепкого Когтя и Жесткого Хвоста.

– Яркое Пятно здесь, доктор Вилсон, – сообщил Кирк. – Вы хотели поговорить с ней.

– Где? – воскликнула Эван.

Капитан указал ей, и она помахала рукой, зовя сиваоанку. Яркое Пятно моментально присоединилась к ней. Несчастье последовала за ней, попытка стать незаметной сделала ее движения неуклюжими. Теперь Кирк совершенно не сомневался, что она была отчаянно напугана.

Яркое Пятно возбужденно сказала:

– Цепкий Коготь уезжает!

Несчастье вздрогнула.

Цепкий Коготь и Жесткий Хвост все еще разговаривали друг с другом, кончики их хвостов дрожали. Однако, когда Цепкий Коготь увидела Несчастье, она оставила свою собеседницу и позвала ученицу к себе. Несчастье бросилась к ней, Цепкий Коготь поймала ее хвостом и мягко обвила его вокруг талии воспитанницы.

Несчастье просияла и выпрямилась. Цепкий Коготь сказала ей несколько слов, и Несчастье выгнула усы в знак понимания. С хвостами, обвивающими друг друга, они направились к команде с «Энтерпрайза».

– Доктор Вилсон, – заявила Цепкий Коготь, – я еду в Среталлес и оставляю вас ответственной за Несчастье в-Энниен.

«Вилсон ожидала чего угодно, – подумал Кирк, увидев изумление, – но только не этого». Наконец Вилсон сказала:

– По моим законам, я должна спросить, Цепкий Коготь, одобряет ли Несчастье этот выбор?

– Капитан, – настойчиво сказал Чехов, – она просит доктора Вилсон присматривать за ребенком!

Несчастье посмотрела на Цепкий Коготь, затем на Вилсон.

– Я не против, – неуверенно сказала она и затем, как будто что-то вспомнив, добавила:

– Нет, я не против.

Другие сиваоанцы, если судить по их реакциям, были против, хвост Жесткого Хвоста хлестнул. Уши у всех в толпе прижались к головам, и все больше хвостов начали хлестать:

– Капитан, – сказал Спок предупреждающим тоном.

– Вижу, мистер Спок, – сказал тот. – Будьте начеку, Чехов, – затем обратился к Эван:

– Доктор Вилсон, вы не можете принять на себя ответственность за Несчастье. Мы даже не знаем, как долго не будет Цепкого Когтя.

Вилсон даже не повернулась, она серьезно посмотрела на Цепкого Когтя и Несчастье.

Цепкий Коготь повторила:

– Доктор Вилсон, я еду в Среталлес и оставляю тебя ответственной за Несчастье в-Энниен.

– Капитан, – ответила Вилсон, – я искренне надеюсь, что ваши слова не были приказом. Я принимаю ответственность, Цепкий Коготь, и благодарю тебя.

Ад кромешный разверзся. Жесткий Хвост подошла к Цепкому Когтю, мех на шее встал дыбом.

– Нет! – сказала она.

Несколько других из толпы эхом повторили ее слова, но никто не сделал попытку вмешаться.

Цепкий Коготь лизнула Несчастье в лоб и отпустила ее, направив к Вилсон. Несчастье немедленно обвила хвостом талию Вилсон, и доктор успокаивающе погладила его кончик.

Затем Цепкий Коготь ощетинила шерсть на левом плече, обращенном к Жесткому Хвосту. Действие носило характер откровенного презрения, и не один Кирк подумал так. Жесткий Хвост вскинула руку для удара. Цепкий Коготь резко дернула головой назад, ее глаза расширились, уши откинулись назад. Глухой ропот прошел по толпе, и Жесткий Хвост, словно пораженная своим поступком, опустила руку. Она сделала шаг назад и повернулась спиной к Цепкому Когтю.

– Нет, – снова повторила она.

– Дело сделано, – сказала Цепкий Коготь. Без дальнейших разговоров она пошла по направлению к толпе. Сиваоанцы расступились перед ней, и она прошла вперед, собрала своих детей и посадила поверх упакованных вещей.

Малыши уцепились в них и помахали хвостами, но взрослые из-за своего волнения не замечали возбуждения малышей.

Цепкий Коготь сурово произнесла:

– Ну, Устойчивый Песок, мы едем, или собираемся остаться здесь на весь день?

Устойчивый Песок подпрыгнула и уселась верхом. Когда они исчезли в лесу, «приветственная делегация» подняла прощальный шум, желая счастливого пути.

Какую бы защиту ни предлагала Цепкий Коготь Несчастью и Вилсон, теперь она покинула лагерь. Кирк, воспользовавшись всеобщим смятением, шагнул и встал рядом с доктором, а Спок и Чехов тут же последовали за ним.

Они встали буквой «У» вокруг двоих для защиты.

– Фазеры, капитан? – спросил Спок. Кирк надеялся, что в этом не будет необходимости.

– Нет, пока вы не будете абсолютно уверены, мистер Спок. Я хочу избежать этого, если мы только можем, но если нет… – он увидел Ухуру, пробирающуюся через толпу. – Лейтенант Ухура, – позвал он, – сюда, к нам.

Ухура поспешила присоединиться к друзьям.

– Что произошло, капитан?

– Я не знаю, лейтенант. Спросите у доктора Вилсон.

Он сказал это в упрек Вилсон, но Ухура поняла это буквально.

Вилсон ответила, и Кирк, не поворачивая головы, почти почувствовал, как она пожала плечами.

– Цепкий Коготь попросила меня присмотреть за Несчастьем, и я сказала, что буду рада.

Толпа все еще делала угрожающие движения в их направлении.

Яркое Пятно подскочила к Вилсон и сказала:

– Не бойся. Они на тебя не сердятся.

Кирк спросил:

– Ты уверена, Яркое Пятно?

Она махнула кончиком хвоста в его сторону.

– Почему они должны сердиться на вас? Цепкий Коготь сделала это.

Цепкий Коготь была права, но они не верят.

Ветреный Путь подкрался к Жесткому Хвосту, стараясь казаться незаметным, так что это выглядело как заискивание, и сказал:

– У в-Энниен больше хвоста, чем мозгов… а Цепкий Коготь еще и дважды в-Энниен, – Жесткий Хвост дважды хлестнула своим хвостом, и Ветреный Путь сделался еще меньше.

Стремительный Свет вышел из толпы вперед и, в отличие от Ветренного Пути, не сделал и попытки казаться незаметным. Он подошел к Жесткому Хвосту.

– Расскажи мне, как это случилось, – потребовал он и бросил взгляд мимо Жесткого Хвоста на Ухуру. По нему было видно, что вся эта история его очень удивила. Жесткий Хвост дала ему детальный отчет.

Чем дальше он слушал, тем больше изгибался его хвост. Жесткий Хвост раздражалась все больше и больше. Когда она закончила, Стремительный Свет сказал:

– Цепкий Коготь делает, как считает нужным. Ты должна лучше всех знать это, Жесткий Хвост.

Кирк увидел, что такой ответ поразил ее, уши упали назад.

– Знать лучше всех!

– Ты слышала меня, – заявил сиваоанец, и на этот раз его хвост стал жестким, он говорил серьезно. – Посмотри на них, все сжались вместе, как пальцы в кулаке… Понюхай!