Текст книги "Барин и крестьянин в России IX–XIX веков. Влияние исторических событий на земельные отношения во времена Киевской Руси, в монгольский период и последние 150 лет крепостного права"

В царствование Ивана III и Василия III уменьшение веса монет продолжалось. В 1534 г. возникла единая монетная система Русского государства, ознаменовавшая собой завершение длительного процесса объединения вокруг Москвы прежде разрозненных княжеств (так называемая «денежная реформа Елены Глинской», матери Ивана IV)[15]15
  Уже в летописях, отметивших реформу 1534 г., новая тяжелая деньга вследствие избранного для нее изображения (всадник с копьем), которое отличало ее от деньги-московки (всадник с саблей), получила название «копейной деньги», «копейки».


[Закрыть]. С этого года началась чеканка новой общегосударственной монеты, вдвое более тяжелой, чем деньга, – серебряной новгородки или копейки, в течение долгого времени оставшейся самой крупной русской монетой. Но сама-то московская деньга стала легче: реформа сопровождалась наиболее обычным в таких случаях уменьшением веса новых монет. После этого последнего обесценивания деньги оставались на удивление стабильными и в начале XVII в., несмотря на беды, охватившие всю страну после 1515 г.

Изучение цен XVI в. на основных российских рынках показало, что в течение века деньги росли вверх. Из-за скудости данных невозможно определить, шел ли этот рост в тех же пропорциях, что и при «ценовой революции»[16]16
  Ценовая революция, иногда известная как испанская ценовая революция, представляла собой серию экономических событий, произошедших между второй половиной XV и первой половиной XVII в. и наиболее конкретно связанных с высокими темпами роста инфляции, что произошло в этот период в Западной Европе.


[Закрыть], происходившей в современной Западной Европе. Но совершенно ясно, что цены на зерно в России во второй половине века были гораздо выше, чем до 1550 г. Данные в отношении цен на сельскохозяйственные товары, лесную продукцию и промышленные изделия еще более скудны, чем на зерно, но имеющиеся сведения указывают на повышение цен и на эти товары.

Рост цен мог быть вызван рядом причин. До 1535 г. представляется вероятным, что часть (и, возможно, большая часть) этого являлась результатом обесценивания денег, но после денежной реформы того же года этот фактор уже перестал действовать. Неурожаи, войны, экономические и социальные неурядицы имели большое значение, особенно в отношении краткосрочного роста цен. Иностранные монеты, завезенные в страну через торговлю с заграницей, по-прежнему имели свободное хождение, хотя иногда их переплавляли и перечеканивали в русские деньги. Однако чаще всего европейские купцы обменивали свои товары на русские товары, так что вклад этого источника в денежную массу не мог быть значительным. Деньги поступали в государство и через восточную торговлю, но скудные данные не указывают на то, что эти суммы были значительными. Несомненно, имел место некоторый отток денег из России, хотя во второй половине XVI в. были введены меры, делавшие весьма затруднительным, а иногда и невозможным вывоз серебра и золота в каком бы то ни было виде. Слитки импортировались, но большая их часть, похоже, использовалась не в целях изготовления монет. Посетители царского двора были поражены огромным количеством золотых и серебряных блюд, зачастую инкрустированных драгоценными камнями, которые подавались сотням гостей на государевых пирах. Немало слитков использовалось также для украшения церквей и сакрального искусства. Однако отсутствует какое-либо свидетельство притока драгоценных металлов в Россию в масштабах, сравнимых с потоком американских сокровищ, хлынувших в Западную Европу в XVI в. Тем не менее некоторое вливание дополнительного количества серебра в систему, где использовалось относительно небольшое количество денег, могло оказать выраженное инфляционное влияние. И наконец, частичный рост цен можно объяснить ростом рыночного спроса. Рост цен на продукты питания, особенно на зерно, свидетельствовал о демографической нагрузке на запасы продовольствия. Говоря языком экономиста, увеличение спроса и неэластичность снабжения вместе привели к росту цен.

На XIV–XV вв. пришлась эпоха упадка, отмеченная депопуляцией и заброшенностью земельных наделов, замедлением развития городов и сокращением рынков. Тем не менее во время этого бедственного положения наблюдалось некоторое оживление экономики. Для объяснения этого парадокса можно использовать одни лишь предположения. Возможно, частичный ответ кроется в действиях небольшого числа индивидуумов, решивших опробовать новую тактику в своей экономической деятельности. Эти люди, возможно, рассчитывали, что, несмотря на трудные времена, такие новшества могут позволить им улучшить свое экономическое положение. Некий земледелец, начавший заниматься торговлей или внедривший на своей земле более эффективные методы земледелия, ремесленник, усовершенствовавший свою технологию и производивший новую и лучшую продукцию, торговец, увидевший возможность установить выгодную торговую связь с чужой землей, могли рассуждать так. Их успех мог вдохновить других последовать их примеру, и, каковы бы ни были их мотивы, совокупный эффект деятельности этих предпринимателей мог внести кинетическую энергию в застойную ситуацию и послужить стимулом к возрождению. Возможно, одних их усилий могло оказаться достаточно, чтобы вызвать восходящее движение в направлении развития. Но так случилось, что начиная с конца XV в. и на протяжении XVI в. происходили другие события, которые обеспечили среду, предлагающую гораздо большие возможности для новаторов и их подражателей, чем были для них приемлемыми до сих пор. Результатом стал внезапный подъем XVI в. Некоторые из этих новых обстоятельств обсуждались в данной главе: рост населения, территориальная экспансия и, вероятно, увеличение притока денег. Еще одним важным событием стало создание единого и централизованного государства, которое предоставило еще больше возможностей для роста торговли и регионального разделения труда. Возникновению этого нового государства и установлению над ним самодержавной власти московских князей посвящена следующая глава.

Глава 9
Абсолютизм и аристократия

Правление московского государя Василия II (1425–1462) стало решающим поворотным моментом в истории Российского государства. В силу того, что ему удалось покончить с междоусобными войнами, занимавшими большую часть его царствования, Василий смог ликвидировать старый политический строй и взять власть в свои руки. Тем самым он заложил основу самодержавной власти для своих преемников. Его сын Иван III (1462–1505) и внук Василий III (1505–1533) продолжили начатое им дело. Они настолько хорошо справились со своей задачей, что барон фон Герберштейн, дважды приезжавший в Россию в качестве посла императора Священной Римской империи в царствование Василия III, в своих «Записках о Московии» писал, что «властью, которую он применяет по отношению к своим подданным, он легко превосходит всех монархов всего мира. И он докончил также то, что начал его отец (великий князь Иван III), а именно отнял у всех князей и других властелинов все их города и укрепления… Он применяет свою власть к духовным так же, как и к мирянам, распоряжаясь беспрепятственно и по своей воле жизнью и имуществом всех; из советников, которых он имеет, ни один не пользуется таким значением, чтобы осмелиться разногласить с ним или дать ему отпор в каком-нибудь деле. Они открыто заявляют, что воля государя есть воля Божья и, что ни сделает государь, он делает по волей Божией…».

После смерти Василия в период несовершеннолетия Ивана IV, получившего впоследствии прозвище Иван Грозный, наблюдался короткий период боярской реакции (боярщины). Но после того, как молодой царь принял на себя управление страной в 1547 г., абсолютизм достиг своего апогея. Сам Иван в письме 1564 г. к князю Курбскому, когда-то своему любимцу, а ныне находящемуся в ссылке, употребил слова св. Павла (Послание к римлянам, 13:1) для описания своего понимания собственного положения: «Пусть каждая душа подчинится высшим силам. Ибо нет силы, кроме Бога; власть предначертана Богом… Да будет каждая душа подчинена высшим властям. Ибо нет силы большей, чем сила Бога; существующие силы назначены Богом… Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение…Поэтому тот, кто противится власти, противится тому, что повелел Бог, а всякий, кто противится, навлекает на себя Его суд».

Росту абсолютизма способствовала услужливость лидеров духовенства. Важные церковные деятели, такие как Зосима, митрополит Московский с 1490 по 1494 г., и Иосиф Санин (1440–1515), настоятель Волоколамского монастыря, выступали за подражание царем византийскому цезарепапизму, потому что почитали его за представителя Бога на земле, и учили, что народ должен подчиняться ему во всем. Среди церковников зародилась теологическая и политическая концепция, что Москва – это «Третий Рим», преемник Рима и Константинополя, как центр истинного христианства, во главе с царем, духовным и светским наследником Византии.

Клерикальный энтузиазм в отношении абсолютизма и сотрудничество с ним резко контрастировали с позицией и деятельностью крупных магнатов-землевладельцев. Противостояние представителей этого сословия царским амбициям было настолько упорным и устойчивым, что держало Россию в состоянии почти непрекращающихся внутренних распрей более века. Среди служилых князей нашлись самые яростные противники притязаний московского государя на самодержавную власть. Представители этой группы, известные как «княжата»[17]17
  Княжата – наименование в России XV–XVII вв. потомков удельных князей (Рюриковичей и Гедиминовичей).


[Закрыть], не могли забыть, что они были одной царской крови с московским правителем, которому теперь служили, что они произошли от людей, некогда правивших, и что генеалогически многие из них были равны, а некоторые даже превосходили потомков московского князя Даниила Калиты. Они признали – или должны были принять – политическую неизбежность объединения под руководством Москвы, но они хотели, чтобы новое государство основывалось на олигархических, а не на абсолютистских принципах. И они считали, что по крайней мере заслуживали превосходства на царской службе над теми его приближенными, которые происходили из менее родовитых фамилий.

Не вызывает сомнения, что притязания княжат не разделяли служилые люди некняжеского происхождения. Многие из этих бояр происходили из семей, длительное время служивших Московскому дому и оказавших неоценимую помощь в его возвышении. Они, разумеется, воспользовались успехами своих государей, ведь это и служило главной причиной того, что они и их предки остались на московской службе. Некоторые из них стали крупными земельными магнатами со своими слугами и собственными военными силами. Тем не менее в те времена, когда Москве грозила беда, их верность подвергалась испытанию и не всегда оставалась прежней. Московские правители не могли не ценить эту верность и преданность. Дмитрий Донской перед смертью сказал своим боярам: «При вас я родился, на глазах у вас вырос, с вами и царствовал и землю Русскую держал двадцать семь лет… Отчину свою, которую передал мне бог и родители мои, с вами сберег, чтил вас и любил, под вашим правлением свои города держал и великие волости. И детей ваших любил, никому зла не причинял, ничего силой не отнимал, не досаждал, не укорял, не разорял, не бесчинствовал, но всех любил и в чести держал, и веселился с вами, с вами же и горе переносил. Вы же назывались у меня не боярами, но князьями земли моей». И, призвав детей своих, дал им свой навет: «Бояр своих любите, честь им воздавайте по достоинству и по службе их, без согласия их ничего не делайте».

Чин боярина зависел главным образом от того, сколько времени его род находился на московской службе. Элиту XV и XVI вв. составляли около тридцати пяти родов, преданность которых восходит к началу истории Московского государства. Те, чьи предки начинали свою службу при Дмитрии Донском, были значительно менее родовитыми, а из многих, вступивших под московские знамена в царствование преемников Донского, Василия I и Василия II, только два известных рода добились выдающегося положения.

После долгих трений между соперничающими группами была выработана система назначения на царскую службу, основанная на генеалогии, которая получила известность как местничество. Система местничества была основана на критериях знатности происхождения (чем выше стояли предки претендента, тем более высокий пост в государственной иерархии он мог занять). Помимо знатности лица (принадлежности его к определенной фамилии, отечеству) учитывалось и положение претендента внутри своего рода. Старшие в роду имели преимущество. Имели значение и заслуги предков – сын боярина, проявившего себя на службе, имел приоритет перед своим же двоюродным братом, чей отец никаким образом себя не прославил. Между аристократами часто возникали «местнические споры» – кто знатнее, кто имеет право на должность. Основополагающий принцип системы заключался в том, что никому не следовало служить под началом другого человека, если он мог доказать, что один из его предков занимал более высокое положение, чем предки его предполагаемого начальника. Более того, каждый служащий был ответствен за честь всех своих нынешних родственников и всех своих потомков, ибо, если он принял бы более низкий чин, чем тот, который подтверждался его родословной, он создавал прецедент, который причинил бы вред карьере всех его нынешних и будущих родственников. Приведенный пример иллюстрирует запутанность и абсурдность этой системы назначения. Должность князя Д.М. Пожарского была чином ниже, чем должность князя Б. Салтыкова. Это оправдывалось тем, что Пожарский был генеалогически равным родственником князя Ромодановского, нижестоящего по службе некоему М. Салтыкову, который, в свою очередь, был более низкой по родословной позиции в роду Салтыковых, чем упомянутый выше Б. Салтыков.

Споры о происхождении неизбежно вызывали большие проблемы и серьезно мешали функционированию правительства. И правителям, и служилой знати необходимо было принимать меры, призванные урегулировать и удостоверить подлинность претензий противоположной стороны. Родовитые семьи составляли собственные генеалогические и служебные книги, которые служили документальными свидетельствами в спорах о чинах, а в XVI в. центральным правительством был составлен официальный генеалогический справочник[18]18
  В архиве Разрядного приказа хранился известный Государев родословец (1555 г.).


[Закрыть].

Система местничества действовала как ограничение власти царя, поскольку вынуждала его избирать себе должностные лица по нормам, установленным его приближенными, а не по тем, которые он мог утверждать сам. С другой стороны, система укрепляла престиж и власть государя. Ожесточенная конкуренция за должности в его правительстве служила доказательством того, что аристократия признавала для себя почетным находиться на царской службе, а соперничество между претендентами на высокий пост ослабляло корпоративную силу знати и тем самым облегчало торжество царского самодержавия.

Боярская дума представляла собой еще одно аристократическое учреждение, которое могло служить для ограничения усиления монархической власти. Этот орган восходит к эпохе независимых княжеств, когда правители остро нуждались в поддержке и благоволении своих главных слуг. В те времена это имело большое значение. Но московские князья XV и XVI вв. сумели свести деятельность Думы к функции совещательного органа, представителей которого они сами избирали и к чьим советам обращались по своему усмотрению.

Одержать верх над знатью было лишь одним из этапов деятельности московских правителей по объединению русского народа под своим абсолютным господством. Они понимали, что для достижения конечной цели им необходимо уничтожить власть удельных князей и знати на аннексированных ими землях. Наиболее эффективной из мер, принятых ими для достижения этой цели, послужила конфискация земель собственников и принуждение их к расселению в других частях Московского государства. Первое массовое применение этой практики было осуществлено Иваном III после присоединения им Новгородской земли в 1447 г. В период между 1483 и 1500 гг. царь конфисковал 80 процентов или даже более здешних владений (включая церковные), включавших в себя, по оценкам, в общей сложности 1 млн десятин пахотных земель. Единственными собственниками, чьи участки остались не тронутыми, были некоторые из своеземцев, самых мелких землевладельцев. Царь, видимо, счел, что ему нечего бояться этих мелких собственников. Но и их перевели с аллодиального владения на поместное. Царь оставил за собой около четверти конфискованных деревень и поселений с присоединенными к ним полями. Остальное он раздал в виде поместий примерно 2000 своих сподвижников. Многих из обездоленных новгородцев взяли на царскую службу, но переселили с родных мест в московские уезды, часто расселяя их как помещиков на восточных границах.

При присоединении Пскова в 1510 г. Василием III снова была применена политика массовых конфискаций. В Рязани и Твери большое число сторонников свергнутых правителей этих княжеств присягнули на верность царю и, по-видимому, были оставлены, по крайней мере на время, в качестве аллодиальных собственников своих земель. В Чернигове-Северске землевладельцам также разрешили остаться на своих землях, которые были переведены с аллодиального на служебное владение. В Смоленске землевладельцы сохраняли полную собственность на свои владения в течение почти 50 лет после того, как в 1521 г. Василий III аннексировал это княжество. Затем, при Иване IV, там были произведены массовые конфискации. Большинство смоленских землевладельцев, по-видимому, были переселены в центральную Московию, а их земли были розданы в поместное владение московским слугам государя.

Московские государи были недовольны княжатами и не доверяли им, потому что те выказывали свою независимость от них и желали принимать участие в управлении государством как соправители своего московского родича. Они также готовы были изгнать служилого князя, навлекшего на себя их опалу, или заставить его постричься в монахи, или даже казнить. Если кто-либо из княжат замышлял «отъехать» от великого князя в Литву (больше отъезжать было некуда), то его хватали и обвиняли в измене и отступничестве. Когда княжата поступали на службу московскому государю, от них требовалось дать письменное обещание, что они будут служить ему и его детям до конца своих дней. Но одних этих залогов было недостаточно, чтобы удовлетворить правителей. В особых случаях они требовали от поступавшего на службу предоставить поручителей из числа своих товарищей, которые соглашались выплатить крупные денежные штрафы в случае, если он нарушит свое слово и «отъедет». В 1474 г. князь Даниил Холмский подписал Ивану III заклад о службе, за которым стояли восемь поручителей, которые должны были заплатить в общей сложности 8000 рублей, если Холмский не выполнит своих обещаний. Василий III применил такую меру предосторожности по меньшей мере в отношении девяти князей, а также одного нетитулованного боярина. Гарантии за служилых людей составляли от 2000 до 5000 рублей.

Подобные меры, очевидно, были направлены на ограничение или отмену традиционного, хотя и без того ограниченного, права этих служилых людей избирать своего князя и оставить его службу по своему желанию. Но право свободного выбора и свободного отъезда служилые люди продолжали отстаивать до XVI в. В 1537 г., когда Ивану IV было всего семь лет, его дядя, князь Андрей Старицкий, обратился с посланием к детям боярским, призывая их перейти от царя-малолет-ки к нему. Должно быть, на его призыв откликнулись некоторые из них, ибо правительство приказало схватить и бросить в темницы бояр, поступивших на службу к Андрею, детей боярских повесить «вдоль дороги к Новгородскому тракту, на значительном расстоянии друг от друга». Тридцать человек были посажены на кол. Самого Андрея бросили в темницу, где он и умер через несколько месяцев.

Мелодраматическая сцена 1553 г. у постели больного Ивана IV может служить еще одной иллюстрацией убежденности служилых людей в том, что они все еще вольны выбирать, кому служить. Царь, думая, что его дни сочтены, умолял своих главных слуг присягнуть на верность его маленькому сыну, поцеловав крест, – русский обычай скрепить клятву. Многие, в том числе некоторые из ближайших друзей и советников Ивана, намеревались принести присягу в пользу князя Владимира Старицкого, сына умершего Андрея, хотя Иван слабым от боли голосом спрашивал их: «Разве забыли вы данную вами клятву служить единственно мне и детям моим?» И только после долгих уговоров они согласились выполнить его волю.

Дело в том, что, пока царские сподвижники чувствовали, что государь недостаточно силен, чтобы навязать им свою волю, они пытались отстаивать свою традиционную свободу выбора. Но с усилением власти трона возможностей для проявления их независимости становилось все меньше. Наконец, в XVII в. некогда важное право свободного выбора служения правителю было сведено к пустой формальности, через которую государь и его служилый боярин устраивали показной торг.

Политика, проводимая Иваном III и Василием III, временно сошла на нет в период малолетства Ивана IV. Царевичу исполнилось всего 3 года, когда его отец, Василий III, умер в 1533 г., и в течение следующих 15 лет правительство оставалось в руках родовитых бояр. Затем, когда Иван достиг шестнадцатилетнего возраста, он принял правление на себя и почти сразу же приступил к реализации программы, направленной на укрепление централизованной власти.

Важнейшим нововведением первого периода правления молодого царя стала реорганизация воинской повинности служилых людей. Государству необходимо было всегда иметь в своем распоряжении войско, достаточно сильное, чтобы подавить внутренние угрозы его власти, защитить себя от внешних врагов и продолжить территориальную экспансию. Такую военную силу обеспечивала знать, от великого служилого князя до самого мелкого помещика служившая престолу. В обмен на их преданность государи жаловали им земельную собственность или позволяли тем, кто уже владел землей, оставить ее себе. Но никакой связи между землевладением и воинской повинностью, кроме как в отношении помещиков, не существовало. Так, из 574 землевладельцев, числившихся в поземельных книгах Твери между 1539–1555 гг., 150 фигурировали как никому не служащие. Царь решил, что всю светскую знать необходимо обязать воинской повинностью. В 1555–1556 гг. он отменил кормления и принял Уложение о службе. Вотчинники были обязаны оснащать и приводить ратников в зависимости от размера земельных владений (по 1 ратнику с 300 четвертей «доброй» земли) наравне с помещиками. Были проведены и другие значительные преобразования в сфере комплектования войск. Если землевладелец не мог предоставить нужное количество ратников, у него отбирали «излишки» земли. Те, кто не мог сам нести военную службу, должны были заплатить за нее деньгами. У иноверцев отнимали землю и отдавали ее людям, готовым преданно служить государю.

Еще одной крупной реформой этих лет стала отмена системы кормления. Официальная причина состояла в том, что это было необходимо для защиты населения от злоупотреблений кормленщиков. Согласно современным данным, целые регионы подвергались опустошению из-за их непомерных требований, и зачастую возмущенные люди поднимали бунты против их произвола. Фактически полномочия кормленщиков стали сокращать уже во второй половине XV в. Начавшееся в это время укрепление центральной власти, по-видимому, позволило усилить прямое управление из Москвы. Представляется также вероятным, что ограничение, а затем и отмена системы кормления послужили отражением подъема экономической активности в правительственных методах. С наступлением лучших времен царь все чаще мог использовать другие средства для обеспечения своих слуг, кроме как дачи им «кормления». Начиная с царствования Ивана III служилые люди часто получали денежное вознаграждение. Но наиболее распространенным видом вознаграждения было пожалование земли либо в аллодиальное, либо в поместное владение, что свидетельствовало о том, что теперь у служилых людей появилась возможность получать от эксплуатации земельной собственности достаточно средств для своего существования.

Эти и другие действенные меры первой половины царствования Ивана IV, направленные на укрепление его царства и собственного положения, послужили прелюдией к неуемному – и безумному – стремлению царя сломить всякое сопротивление его власти. Вряд ли можно было подозревать, что правление Ивана обернется таким образом, когда он пришел к власти шестнадцатилетним мальчиком. Ибо, хотя царь и ожесточился против некоторых бояр, управлявших государством в период его несовершеннолетия, своих близких друзей и советников он выбрал из числа родовитой знати. До 1553 г. он неплохо ладил с этими людьми. Потом у него, видимо, стали возникать подозрения, что они замышляют принизить его положение и взять на себя бразды правления. Возможно, эта мысль впервые пришла ему в голову еще в 1547 г., когда его высокопоставленные советники выступили против его женитьбы на Анастасии Романовой-Юрьевой, поскольку она была хоть и старинного, но некняжеского боярского рода. В любом случае отказ его ближайших соратников присягнуть на верность малолетнему сыну, когда царь считал, что он при смерти, заставил его осознать, насколько ненадежной была верность высокородной знати. Тем не менее после выздоровления он не выказывал своего недоверия, по крайней мере внешне, до 1560 г. В том же году умерла Анастасия, с которой молодой царь был очень счастлив.

После ее смерти, в которой он обвинял своих бывших сподвижников, он полностью ожесточился против княжат и стал бороться против их власти. Первые шаги царя носили ограничительный и правовой характер, ибо он осознавал, что должен действовать неспешно. Как выразился доктор Флетчер, побывавший в России вскоре после смерти Ивана: «…покойный царь Иван Васильевич, отец нынешнего царя, человек высокого ума и тонкий политик, желая более усилить свое самодержавие, начал постепенно лишать их прежнего величия и прежней власти, чтобы наконец сделать их не только своими подчиненными, но даже холопами, то есть настоящими рабами, или крепостными».

Следуя прецеденту, созданному его отцом и дедом, Иван IV потребовал от ряда служилых князей, а также от некоторых худородных бояр предоставить поручителей, которые соглашались выплатить большие суммы царю, если они оставят его службу. Он также возродил земельную политику своих предшественников, приказав конфисковать без компенсации все имущество, которое служилые князья приобрели или продали во время его несовершеннолетия на том основании, что они пренебрегли получением разрешения престола на эти сделки и тем самым нарушили законы, изданные Иваном III и Василием III. В 1562 г. царь постановил, что, если у них не останется наследников мужского пола, их земля должна перейти как выморочная государю, который выделит пожизненную долю вдове, приданое дочерям и средства на поминовение усопшего. Цель царя в этих действиях была той же, что вдохновляла его отца и деда: ограничить всеми возможными средствами свободу представителей знати, дабы держать их и их земли под своим наблюдением и тем самым контролировать источник их богатства и власти.

Эти притеснения были лишь первыми шагами. В 1556 г. царь решил, что пришло время для действий, которые навсегда положат конец аристократической угрозе абсолютистским притязаниям на престол. И тут он также последовал прецеденту и применил ту же практику массовой конфискации земель и переселения собственников, которой следовали его дед и отец. Но он наложил свой личностный отпечаток на эту унаследованную политику, добавив к ней репрессивные меры. Средством, которое он использовал для осуществления своего плана, стала «опричнина», утвержденная царем по образцу монашеского ордена, который подчинялся ему непосредственно. Для большинства современников цель создания опричнины была неясной. Многие, воспринимая внешние атрибуты и издевательства над установленным порядком, которыми царь обставлял свое странное творение, думали, что это какая-то ужасная игра, придуманная Иваном ради забавы. Не может быть никаких сомнений и в том, что зверства и непристойности в большей степени объяснялись извращенным умом царя и отрицательными чертами его личности. Но царь прекрасно осознавал, что делал.

Он тщательно подготовился к новой политике. В начале декабря 1564 г. Иван внезапно выехал из Москвы с большой свитой и пригрозил отречься от престола из-за, по его словам, изменнического поведения бояр и духовенства[19]19
  В своем обращении к ним он обвинял их в том, что «бояре и воеводы от службы учали удалятися, за православных крестьян кровопро-литиев против басурманы против латын и немец стояли не похотели».


[Закрыть]. Он «позволил» уговорить себя пересмотреть свое решение на определенных условиях. Все это привело к разделению государства на две части: «Государеву светлость опричнину и земщину». В той части, что относилась к земщине, существующая государственная машина продолжала работать по-прежнему и землевладельцев не трогали. Во второй части, опричнине, царь конфисковал частную собственность, заявив, что эти земли нужны ему для обеспечения своей семьи и нового двора в Александровской слободе.

Территория, вошедшая в опричнину, вначале была относительно небольшой, но царь прибавлял к ней все новые и новые земли, пока она не захватила половину всего царства. Замысел царя стал очевиден, когда стало ясно, какую землю он избрал для опричнины. Он присвоил себе ту часть царства, в которой находились старые княжества, присоединенные Московским государством на первых этапах территориальной экспансии. Здесь были сосредоточены имения княжат, потомков бывших правителей этих княжеств. В земщину входили прежде всего территории, окружавшие эти княжества и завоеванные Иваном III и Василием III. Здесь крупные землевладельцы уже были лишены собственности или переведены на служебное землевладение. Теперь Иван IV применял политику своих предшественников на более старые части государства. Собственникам из опричнины, у которых были отняты земли и которые не подверглись казни или ссылке, предоставлялись поместья на границе, вдали от их старых домов и от людей, на которых они имели какое-либо наследственное или традиционное влияние. Себе царь Иван оставил около четверти конфискованного имущества, а остальное раздал в виде поместий опричникам.

Эти опричники набирались в основном из представителей мелкой знати. Но в состав опричнины входили и князья, и бояре, и иностранные наемники, которых привлекали возможности грабежа, и просто служилые люди. В начале их было около тысячи, а на пике – около 5 тысяч. Послушное орудие своего хозяина, они убивали, пытали и грабили по его приказу. Их организованный террор был направлен не только против княжат. Среди их жертв были и худородные бояре, и даже городские и деревенские простолюдины. Если царь подозревал в нелояльности жителей города или целой области, или если воины и крестьяне знатного боярина подозревались в сочувствии своему господину, он бросал на них своих удальцов, чтобы грабить, жечь и убивать.