Текст книги "Барин и крестьянин в России IX–XIX веков. Влияние исторических событий на земельные отношения во времена Киевской Руси, в монгольский период и последние 150 лет крепостного права"

Приобретение земель монастырем достигло апогея во время политического и экономического кризиса второй половины XVI в. Многие вотчинники, не желая допустить потери земли в результате экономической катастрофы или царской конфискации, отдавали свое имущество монастырям в обмен на пожизненное владение всей или частью подаренной ими земли или какой-либо другой земли, принадлежащей монастырю. Таким образом, бывший владелец мог мирно доживать свою жизнь под защитой монастыря, получая доход от своего имущества, и избежать опасностей, которые преследовали вотчинников во время царствования Ивана Грозного. Практика передачи имущества монастырю в обмен на пожизненную аренду не была новым явлением. Известно, что это делалось по крайней мере еще в первой половине XV в. и продолжалось до XVII в. Но своего пика она достигла в правление Ивана Грозного. Из-за бедствий и неурядиц некоторые собственники были вынуждены продать все свои земли или их часть. Монастыри, обеспеченные наличными от пожертвований и собственной хозяйственной деятельности и стремившиеся увеличить свои владения, а также свободные от домогательств трона, были единственными покупателями на рынке. Тогда как некоторым землевладельцам приходилось закладывать земли монахам, а затем отдавать их им, когда они не могли вернуть взятые взаймы деньги. И наконец, поток наследства пополнялся завещаниями собственников, которые, лишившись по причине какого-то бедствия своих наследников – нередкое в те времена несчастье, – оставляли свои земли монахам.

Имеющиеся данные о пожертвованиях монастырям в первой половине XVI в. ясно показывают соотношение между экономическими и политическими условиями и периодичность перевода вотчины в клерикальную собственность. Между 1552 и 1557 гг., когда появились первые признаки экономических бедствий, дарение вотчины монастырям стало возрастать. С начала Ливонской войны (1458 г.) это число стало увеличиваться, и ко времени создания опричнины этот рост стремительно ускорился. Известно, что между 1569 и 1678 гг., худшем десятилетии в экономическом и политическом плане за все полвека, 346 вотчинных владений были переданы монастырям их владельцами. В 1570 и 1571 гг., когда наступили самые тяжелые времена, сопровождаемые голодом, погромами в Новгороде и Пскове, массовыми казнями по приказу царя и опустошительными татарскими набегами, монастырям были пожертвованы 44 и 45 вотчин соответственно. В 1580-х гг., после окончания Ливонской войны и после послаблений кровавого террора Ивана Грозного, число пожертвований резко упало, так что между 1582 и 1590 гг. только 25 вотчин было передано монастырям. Помимо земли, верующие вливали в монастырскую казну большой и неуклонный поток золота. За семьдесят лет, между 1550 и 1625 гг., пожертвования Кирилло-Белозерскому монастырю составили в общей сумме 80 000 рублей. Общий доход монастыря за эти годы от его обычной деятельности – земледелия, рыболовства, солеварни, ренты и тому подобного – составил около 78 000 рублей, так что эти пожертвования удвоили его доходы. В течение XVII в. Иосифо-Волоцкий монастырь получил в общей сложности 30 861 рубль, из которых 10 031 были получены от царя, 4389 от князей, 7089 от высшего духовенства и 9346 от мирских землевладельцев. Эти пожертвования в некоторые годы составляли до трех четвертей денежного дохода монастыря.

Крупнейшим индивидуальным жертвователем монастырям в XVI в. был царь Иван IV, несмотря на его попытки ограничить их богатство. Пожертвования были настолько огромными, что они даже рассматривались в качестве главной причины финансовых затруднений его правления. Денежные вклады только в самые крупные монастыри оценивались не менее чем в 25 000 рублей, из которых почти половина пошла на Троице-Сергиеву лавру. Этими щедрыми подарками царь, казалось, пытался искупить свои преступления, он дошел даже до того, что учредил щедрые пожертвования на молитвы за упокой души уничтоженных по его велению людей. Высокородные семьи также часто и добровольно делали большие вклады. Иногда существовала давняя связь между некой семьей и монастырем, и каждое последующее поколение вносило пожертвования любимому монастырю. И у каждого монастыря имелись свои благодетели.

Церковные магнаты, как и мирские, имели собственных слуг, которые держали их земли. Некоторые из этих слуг помогали в коммерческой деятельности, которой часто занимались монастыри, а некоторые отвечали за управление сельскохозяйственным имуществом, принадлежавшим монахам. В XVI в. монастыри сформировали из своих слуг военные отряды, а некоторые из крупнейших монастырей даже возводили укрепления и содержали постоянные гарнизоны. Англичанин, посетивший Троице-Сергиеву лавру в 1558 г., писал, «что он обнесен каменной оградой, очень прочной, наподобие замка; на стенах много бронзовых орудий…Они сообщили мне (полагая, что я верю им), что он исцеляет многие болезни, дарует слепым прозрение и другие подобные чудеса, но я не поверил, потому что во время моего пребывания там не видал ни одного чуда, совершенного святым». Слуги митрополита и епископа должны были нести воинскую повинность перед государством, но монастырские слуги освобождались от этой обязанности.

Число монастырских слуг, скорее всего, было невелико до 1560-х гг., после чего оно стало резко увеличиваться. Многие из новых слуг, видимо, происходили из бывших вотчинников, которые передали свою собственность монастырям в обмен на пожизненное владение в нем или лишились права собственности на свои земли в результате потери права ее выкупа. Иногда пожизненное владение гарантировалось и сыновьям дарителя, которые затем сменяли своего отца на монастырской службе. Земля также выдавалась монахами в служебное пользование тем слугам, которые сами не передали никакого имущества монастырю или не являлись прежними собственниками полученной ими земли. Предполагалось, что эти слуги будут обеспечивать себя за счет ведения собственного сельского хозяйства. Те, на которых были возложены различные обязанности по управлению, ведению хозяйства или защите монастыря, не получали земли, а их служба оплачивалась из монастырской казны.

Неизбежный рост богатства монастырей вызывал большое беспокойство среди землевладельцев-мирян. Церковники опасались, что накопление материальных благ ниспровергнет аскетические идеалы монашеской жизни. Этот вопрос часто и долго обсуждался на церковных конклавах в XIV и XV вв., причем решение всегда оставалось за теми, кто утверждал, что монашество и богатство не обязательно несовместимы. Кульминация этого долгого спора наступила на церковном соборе в Москве в 1503 г., на котором два выдающихся просветителя представляли противоположные взгляды. Один был преподобный Иосиф Волоцкий (1440–1515), а другой Нил Сорский (1433–1508).

Иосиф был монахом Волоколамского монастыря и возглавлял тех, кто поддерживал право монастырей на землевладение и владение имуществом в целях осуществления монастырями широкой просветительской и благотворительной деятельности, доказывал полезность монастырского землевладения. Иосиф отстаивал необходимость украшать храмы прекрасными росписями, богатыми иконостасами и образами. Его последователи впоследствии вошли в историю православной русской церкви как иосифляне. Будучи выходцем из высшего сословия, Иосиф считал, что монастыри должны стремиться к богатству не только для того, чтобы использовать свои средства на добрые дела, но и для того, чтобы сделать монашескую жизнь достаточно привлекательной для высокородных людей. Ибо, как утверждал Иосиф на соборе 1503 г., «аще у монастырей сел не будет, как честному и благородному человеку постричися? И если не будет честных старцев, отколе взять на митрополию, или архиепископа и на всякия честныя власти? А коли не будет честных старцев и благородных, ино вере будет поколебание».

Главным оппонентом иосифлян в церкви стало движение «нестяжателей», возглавляемое Нилом Сорским, основателем скита (Нилово-Сорской пустыни), находящегося неподалеку от Кирилло-Белозерского монастыря на реке Соре и поэтому получившего прозвище Сорский, которое требовало возвращения к коллективизму и аскетизму раннего христианства и соответственного отказа от церковного имущества в общем и феодального землевладения монастырей в частности. В «предании ученикам» своего скита Нил наставлял, что монахи должны питаться «от праведных трудов своего рукоделия». Милостыню преподобный Нил разрешал принимать только в крайних случаях, и то умеренную. Помогать другим людям в беде и нужде монахи его скита могли не материальными благами, а «рассуждением духовным». Монахи должны были жить в кельях-избушках по одному. Ничего, кроме икон, книг и самого нужного, необходимого, скромного, в кельях иметь не полагалось. Нил также напутствовал учеников бороться с соблазнительными помыслами и терпеливо переносить скорбь.

На соборе Нил осудил монастырское землевладение как противоречащее духовной идее монашества. По его просьбе Иван III внес на собор предложение о секуляризации монастырских земель и об обязательстве всех монахов жить в бедности и своим трудом. Однако иосифляне выступили с резким осуждением «нестяжателей» и временно поддержавшего их князя Ивана Васильевича.

Сами цари постоянно меняли политику по вопросу о монастырском землевладении. Хотя Иван III на какое-то время встал на сторону «нестяжателей» на соборе 1503 г., но это решение, скорее всего, исходило из его стремления завладеть монашеской землей для себя, а не из богословских убеждений. В Новгороде он конфисковал много церковного имущества, но в других частях своего княжества не отнимал церковные земли и не пытался ограничить их в приобретение недвижимости в дальнейшем. Его сын и внук предприняли некоторые усилия по ограничению церковных владений, однако эти усилия не увенчались успехом. Василий III повелел, чтобы в некоторых подчиненных ему удельных княжествах, прежде чем кто-то мог подарить вотчину монастырю, было получено его личное разрешение. Иван IV в 1551 г. расширил это требование на все государство, сделав его применимым к земле, приобретаемой всеми церковными учреждениями, а не только монастырями, включая покупки и дары. Если его разрешение не было предварительно испрошено и предоставлено, земля, а в случае покупки земли деньги, уплаченные за нее монастырем, подлежали конфискации. Для надзора за выполнением данного указа был создан специальный правительственный приказ, и в течение нескольких лет этому закону, по-видимому, неуклонно следовали. Затем он вышел из употребления, а вклады и продажа земли снова стали совершаться свободно, без запроса царского одобрения.

Попытки государства ограничить церковное землевладение предпринимались, по крайней мере отчасти, в ответ на давление на царя со стороны его служилых людей, которые видели в монастырях с их богатством, льготами и вытекающей из этого возможностью покупать ценную землю и привлекать крестьян-поселенцев, врагов своих собственных интересов. Но решительные меры по контролю за приобретением земли монастырями не принимались до 1570-х гг. В 1573 г. церковный собор постановил, что недвижимое имущество можно жертвовать только малоземельным монастырям и то только с царского одобрения. Подарки богатым монастырям надлежало преподносить в денежной форме. В 1580 г. очередной церковный собор подтвердил этот указ и, когда царь стал настаивать на дальнейших действиях, постановил, чтобы ни церковные сановники, ни учреждения не могли покупать землю и давать залоги на недвижимое имущество.

Очередное ущемление привилегий монастырей произошло в июне 1584 г., когда у них были изъяты особые льготы на государственное налогообложение. Эти льготы делали монастырские земли более привлекательными для крестьян-арендаторов, чем земли светских собственников, ибо с последних они должны были платить налоги помимо других своих повинностей. Уменьшение населения в центре, где наблюдалось наибольшее сосредоточение монастырских земель, вызвало огромную нехватку рабочей силы. Льготы, которыми пользовались монастыри, позволили им переиграть других помещиков в борьбе за доступную рабочую силу и, таким образом, сделали нехватку крестьян еще более серьезной проблемой для землевладельцев-мирян. Правительство, обеспокоенное опасной возможностью экономического краха своей главной опоры, служилого класса, и встревоженное потерей налоговых поступлений, понесенной им в результате послаблений монастырям, приняло ряд мер для стабилизации рынка труда. Одной из таких мер стала отмена монастырских льгот.

Тем не менее, несмотря на ограничения, владения монастырей продолжали расти. Давние традиции было трудно обуздать, особенно когда самые именитые люди русского общества, в том числе и сами цари, предпочитали игнорировать положения закона. Иван IV, например, в 1583 г. пожаловал монахам землю и села. Его сын Федор Иоаннович пожаловал недвижимость нескольким монастырям. Жена Федора Иоанновича и ее брат Борис Годунов сделали крупные земельные вклады в Свято-Ипатьевский монастырь, давнейший бенефициарий годуновской щедрости. В следующем столетии царь Михаил Федорович и его преемники также дарили земли монастырям. Этим царственным примерам последовали и другие. Кроме того, монастыри, в прямом противоречии с законом, увеличили свои владения за счет покупок и изъятия закладных на выданные ими ссуды.

Однако в XVII в. темпы роста монастырских земель замедлились. Возможно, одной из причин этого послужило то, что законодательство все же возымело некоторый эффект. Кроме того, большинство знатных семей, владевших обширными землями и бывших главными дарителями, пали жертвами политики престола, направленной против магнатов. Новое дворянство было не столь богато и поэтому не могло позволить себе щедрых пожертвований. Возможно, рост рыночной экономики и более широкое использование денег предоставили монастырям новые возможности для обогащения за счет торговли и кредитования, так что они больше не были так сильно заинтересованы в приобретении земли.

Глава 12
Изменения в помещичьем (сеньоральном) хозяйстве

В течение долгой эпохи экономического застоя, длившейся с XIII по XV в., большинство собственников получали доход от своих земель в виде ренты натурой и в значительно меньшей степени в денежной форме. Обычный русский землевладелец не был заинтересован в непосредственном производстве и мало контактировал с рынком. Его потребности удовлетворялись в основном частично за счет товаров, которые он получал от арендаторов, и за счет услуг дворовых работников. Затем, начиная со второй половины XV в., рост рыночного хозяйства и увеличение использования денег, длительные политические волнения, послужившие родовыми муками единого и абсолютистского государства, а также требования, предъявляемые царской службой к доходам бояр и дворян, экономический кризис в конце XVI и начале XVII в. создали новую экономическую среду, к которой русские помещики должны были приспособиться.

Информация о благосостоянии землевладельческого сословия в этот период крайне скудна. Возможную связь с моделью распределения доходов среди вотчинников примерно в середине XVI в. дает размер залогов, которые Иван IV требовал в качестве гарантий лояльности некоторых своих слуг. Если предполагалось, что размер залога соответствовал годовому доходу поручителя, тогда три человека, имена которых фигурируют в качестве поручителей, имели около 7000 рублей в год, двенадцать от 2000 до 4000, семьдесят от 300 до 500 рублей, 250 от 200 до 250 рублей, 150 от 130 до 160 рублей, 600 от 75 до 120 рублей, 200 от 50 до 70 рублей. Некоторое представление о реальной стоимости этих сумм можно получить из цен, действовавших на то время в центральной части государства. Четверть ржи стоила от одной восьмой до одной четверти рубля, четверть овса продавалась приблизительно за половину этих денег, один мерин продавался по цене от 4 до 7 рублей, а издержки составляли от 5 до 15 рублей. Таким образом, большинство вотчинников, по-видимому, были людьми со средним достатком – при условии что размер требуемой от них гарантии действительно соответствовал их доходам.

Разумеется, были собственники, обладавшие крупными состояниями. У 15 поручителей, предоставивших под залог более 2000 рублей, должны были иметься значительные средства. Некоторые из них унаследовали состояния, другие разбогатели благодаря царским пожалованиям земли или должностей, а некоторым удалось накопить достаточно капитала. Например, Д.Д. Хомский, представитель тверского княжеского дома, служил Ивану III, который одарил его рядом доходных «кормлений», но не пожаловал земли. Князь Хомский использовал доходы, полученные от своей должности, для покупки крупной недвижимости. П.М. Плещеев являлся потомком одного из старинных московских боярских родов. Когда он начинал свою карьеру, у него имелась только одна деревня и несколько хуторов в Переславле, доставшихся ему в наследство от отца. Он стал одним из самых важных слуг Ивана III, а затем Василия III. Единственным его пожалованием были две небольшие деревушки, подаренные ему неким мелким князем, которому он оказал услугу. Но Плещеву удалось накопить деньги, которые он использовал для покупки земли, так что после смерти он оставил своим наследникам огромные владения в четырех уездах. Борис Годунов слыл самым богатым человеком своего времени во второй половине XVI в. Джайлс Флетчер оценивал его годовой доход в 1580-х гг. почти в 100 000 рублей, Джером Хореи, другой английский путешественник, утверждал, что его доход составлял 180 000 рублей. Другие данные указывают на то, что, хотя Годунов действительно был очень богат, эти оценки сильно завышены.

Но даже самый небогатый из вотчинников, должно быть, казался Крезом огромной массе мелких служилых людей. Единственный регулярный доход, который они получали, шел от их поместий. Подсчитано, что доход от поместья в 300 четвертей составлял от 5 до 8 рублей в начале XVI в. и от 10 до 20 рублей в конце столетия. Но многие поместья были куда меньше размером, чем 300 четвертей. Денежные субсидии, которые государство выплачивало помещику, были невелики и нерегулярны. Из своего дохода он должен был не только обеспечивать семью, но и снабжать себя доспехами, оружием и всем необходимым для верховой езды, когда находился на службе. Во второй половине XVI в. стоимость снаряжения, как говорят, составляла от 5 до 7,5 рубля, расходы на лошадь и самого ратника в походе составляли около 7 рублей.

Некоторые мелкие служилые люди отказались от неравной борьбы ради сведения концов с концами. Оставив свои поместья и обязательства, они бежали к границам, где оседали крестьянами или смешивались со степными казаками-кочевниками. Некоторые из них добровольно становились холопами богатых магнатов, дабы избежать обязательной государственной службы. Последняя практика стала настолько частой, что правительство с середины XVI в. предприняло шаги, сначала ограничивающие ее, а в конечном счете полностью ее запрещающие.

Однако основная масса знати и дворянства прибегла к традиционному приему, применяемому высшим сословием в каждой европейской стране в переходное время. Они брали взаймы. Займы были настолько распространены, что стали нормальной частью экономической жизни этих людей, от самого крупного магната до мелкого служилого. Они брали взаймы товары, а также наличные деньги. Они занимали большие суммы, постоянно брали мелкие займы для покрытия побочных расходов по домашнему хозяйству на такие предметы, как еда и одежда, а также деньги и экипировку, дабы обеспечить себя и свою свиту, когда отправлялись на царскую службу. Например, князь Иван Васильевич Гундоров занял у монастыря Святого Иоакима трех лошадей, пять меринов, четыре комплекта доспехов и бархатную одежду общей стоимостью 54 рубля и еще наличными 74 рубля. Федор Иванович Хабаров занял у того же монастыря семь лошадей и девять меринов стоимостью 64 рубля, девять комплектов доспехов стоимостью 30 рублей и 150 рублей наличными. Они занимали под все, что кредиторы могли принять в качестве залога. Иногда это приводило к неловким ситуациям. Так, например, жена князя Александра Горбатого, должно быть, страшно расстроилась, когда царь Иван IV узнал о бедственном положении, в которое она попала из-за долгов своего супруга. Царь организовал союз между дочерью Горбатого и князем Иваном Федоровичем Мстиславским. Князь Александр, выдающийся воевода, неотлучно находился на службе. Царь пожелал, дабы мать невесты прибыла ко двору, но ему сообщили, что преграда, непреодолимая для женщины, мешает ей повиноваться повелению государя. Ей просто нечего было надеть. Ее муж, нуждавшийся в деньгах для похода, заложил все ее наряды. Царь, которому тогда не исполнилось еще и двадцати, был тронут сим затруднительным положением и написал женщине следующие строки: «Ваш брат Фома поведал нам, что князь Александр, отправляясь в поход, заложил все ваши одежды. Мы пожелали выкупить ваши платья, но брат ваш Фома не ведает, кому их заложил князь Александр. Мы изъявили желание, дабы вам прислали от нас одежду, в которой вам должно приехать. Дай Бог, вам приехать в Москву и поведать нам, у кого заложена ваша одежда, и мы повелим ее выкупить».

Завещания знатных аристократов конца XV и начала XVI в. демонстрируют накопившиеся у них долги. Князь Юрий, брат Ивана III, на момент своей смерти в 1472 г. был должен 714 рублей. Князь Андрей, другой брат Ивана, в 1481 г. задолжал огромную сумму в 31 050 рублей. Долги князя Михаила Андреевича в 1486 г. достигали 267 рублей, а князь Иван Борисович Волокский, племянник Ивана, в 1504 г. был должен 600 рублей. Долги такого размера были, конечно, исключительными, но люди более низкого чина пропорционально их богатству и доходу были гораздо более отягощены бременем долгов. Сохранившиеся завещания вотчинников XVI в. показывают, что долг являлся среди них почти повсеместным явлением. Помещики находились, вероятно, в еще худшем положении, поскольку, как указывалось выше, их доходы катастрофически отставали от их потребностей. При таких обстоятельствах неудивительно, что мелкие служилые люди имели долги на суммы от 50 до 100 рублей.

Люди, дававшие взаймы, принадлежали к разным слоям общества. Иногда это были купцы и ремесленники, иногда священники, но чаще всего это были монастыри, и это несмотря на давнюю позицию Русской церкви против того, чтобы ее духовенство ссужало деньги под проценты. Бояре же, которые сами пребывали в долгу, одалживали деньги, оружие, лошадей, одежду и прочее добро своим служилым собратьям. На самом деле все, кто мог сэкономить деньги, видимо, были готовы давать взаймы. По крайней мере, так считал барон фон Герберштейн, писавший, что ростовщичество широко распространено и, хотя русские почитают его большим грехом, вряд ли кто от него воздерживается. Тот факт, что некоторые из кредиторов были в состоянии ссудить крупные суммы, указывает на то, что они обладали большими накоплениями капитала, что само по себе является признаком экономического возрождения и роста. Купец по имени Вепр фигурировал кредитором в завещаниях двух князей. Его ссуды этим двум личностям составили 460 рублей. Протоиерей Василий Кузьмич в завещании 1531–1532 гг. перечислил долги на общую сумму 737 рублей, которые он ссудил девяти князьям. Князь Михаил Андреевич Верейский в своем завещании от 1486 г. упоминает о долгах Кирилло-Белозерскому монастырю на сумму 150 рублей. Князь Федор Борисович Волотский в 1523 г. был должен Волоколамскому монастырю 100 рублей.

Обычная процентная ставка, которая взималась по кредитам, составляла 156 процентов в год и даже достигла 1 процента в день. Такие проценты делали полное погашение чрезвычайно дорогостоящим. Чтобы избавить своих служилых людей от части этого бремени, Иван IV издал в 1558 г. указ, предписывающий им не платить процентов по своим займам по прошествии 5 лет.

Другим способом, которым землевладельцы пытались приспособиться к новым экономическим условиям, было введение денежных повинностей в отношении своих крестьян или увеличение их, если они уже выплачивались. Таким образом они надеялись получить больше наличных денег, в которых теперь нуждались, чтобы покрыть возросшую стоимость жизни. Переход к денежным оброкам стал происходить в конце XV в. Поземельные книги Новгородской земли в последнее десятилетие века фиксируют частую замену деньгами различных повинностей, оплачиваемых до сих пор натурой крестьянами-арендаторами. Обычно некоторые платежи продолжали взиматься натурой, но иногда, как на владениях архиепископа Новгородского в Бежецкой пятине, все повинности крестьян заменялись деньгами. Документальные источники последней части XV в. по другим областям Московии также раскрывают этот переход от натурной ренты к денежной. В течение XVI в. все большее распространение получили денежные сборы. Наиболее ярко этот сдвиг проявился в тех частях государства, где рыночная деятельность была наиболее активной, что свидетельствует о связи между развитием рыночной экономики и превращением крестьянских повинностей в деньги. В центральной части замена ряда повинностей, особенно множества более мелких, была к концу XVI в. почти повсеместной, и, по-видимому, во многих деревнях и хуторах все повинности были заменены на деньги. В Новгородской земле, хотя удельный вес денежных повинностей в общей сумме платежей крестьян неуклонно возрастал, они не принимали такого всеобщего характера, как в центре. В колониальных районах, где рыночный обмен был наименее развит, денежные взносы осуществлялись гораздо реже, а в некоторых местах вообще были неизвестны. К концу столетия они получили большее распространение в бассейне реки Камы, где крестьяне стали получать требуемые от них деньги от развития таких сельских промыслов, как отлов дичи, солеварение и сбор дикого меда (бортничество), а не от продажи продуктов земледелия.

Наиболее эффективным способом, которым землевладельцы могли ответить на вызов экономических преобразований, было бы направить свою энергию на более эффективное управление собственным хозяйством. Это потребовало бы рационализации земледельческих работ, включая объединение владений и непосредственное личное управление. Такая практика, однако, предполагает умонастроение и интересы, которые явно отсутствовали у большинства этих людей. Высокомерные великие князья и бояре, давно привыкшие к обладанию богатством и в высшей степени уверенные в том, что оно всегда у них будет, не могли заботиться о таких вещах. Обстоятельства, в которых оказались мелкие служилые люди, мешали им направлять свою энергию на улучшение собственных владений. Средний помещик отсутствовал на службе так часто и так долго, что он не мог уделять много внимания управлению своим хозяйством. Нередко размеры пахотной земли, которую он получал от царя, были меньше того, что ему полагались за его чин и службу. В таких случаях ему иногда выделяли дополнительный участок в другом месте, и так до тех пор, пока общее количество пашни не достигало причитавшегося ему размера. Это означало, что помещичьи земли были разбиты на участки, разбросанные по одному или нескольким уездам, что усложняло управление и делало сельскохозяйственное производство менее эффективным и более дорогостоящим. Практика передачи части поместья после смерти держателя его вдове и детям-иждивенцам для их содержания усугубляла эту тенденцию к дроблению.

Тем не менее, несмотря на все эти барьеры на пути новшеств, имеются поразительные и многочисленные свидетельства того, что многие землевладельцы внесли изменения в свою земледельческую деятельность. Этим доказательством можно считать значительное увеличение количества земли, которую помещики отводили для собственного сельскохозяйственного производства, и связанное с этим увеличение трудовой повинности, которую они взимали со своих крестьян. Основным объяснением этого явления было расширение рынка и рост стоимости жизни. Многие русские землевладельцы, как и их собратья в других частях Восточной Европы, решили, что лучший способ получить необходимые им деньги – это воспользоваться растущим спросом на сельскохозяйственные товары и производить продукцию на продажу. В некоторых восточных странах стимул для рыночного производства исходил в основном с Запада, где возник большой новый спрос на зерно с Востока. В России помещики производили товары для расширяющегося внутреннего рынка. В конце XVI в., в годы экономического кризиса, другие соображения, несомненно, играли заметную роль в способствовании росту барской запашки[21]21
  Земля для этой цели силой отбиралась у крестьян и обрабатывалась в порядке выполнения барщинной повинности. Появление и рост барской запашки означали развитие отработочной ренты, усиление эксплуатации крестьян.


[Закрыть]. Бегство крестьян из старых районов оседлости столкнуло местных помещиков с резким падением доходов. Чтобы компенсировать эту потерю, многие из них решили производить продукты за собственный счет, используя труд холопов и оставшихся крестьян. К тому же некоторым служилым выделялись поместья, которые были частично или полностью заброшены. Дабы получить хоть какой-то доход от такого владения, помещик должен был уделять ему все свое личное внимание. Учитывая серьезную нехватку арендаторов – крестьян, он, видимо, часто решался обрабатывать землю собственными силами, используя ту рабочую силу, который мог заполучить.

Хотя барская запашка присутствовала во всех частях государства, разрозненные данные ясно показывают, что в одних регионах она встречалась гораздо чаще, чем в других. Писцовые книги Новгородской земли конца XV в. свидетельствуют, что до конфискации Иваном III многие владения не содержали барской запашки, а там, где все же имелась, она была незначительной. Некоторые из помещиков, которым были переданы конфискованные земли, выделяли барские запашки, но они были также небольшого размера и находились поблизости от Новгорода или на тех землях, где помещик строил свой дом. Но большинство людей, переселенных Иваном III в Новгородскую землю, следовали привычной в этих краях системе земледелия и довольствовались передачей всей своей земли крестьянам-арендаторам. В конце XV в. самые крупные барские запашки по отношению к общему размеру единоличных владений находились в хозяйствах своеземцев, самых мелких землевладельцев края. В среднем они обрабатывали от 25 процентов до 35 процентов пахотных земель на своих владениях. Дело было не в том, что они производили продукцию для рынка, а в том, что, подобно крестьянам, на которых они во многом походили, своеземцы выполняли земледельческие работы, дабы вырастить то, что им было необходимо для собственного потребления.