Текст книги "Барин и крестьянин в России IX–XIX веков. Влияние исторических событий на земельные отношения во времена Киевской Руси, в монгольский период и последние 150 лет крепостного права"

Глава 6
Черносошные люди и помещичьи (сеньоральные) крестьяне

Частное землевладение представителей высших классов, как показано в предыдущих главах, значительно продвинулось вперед с момента его первого введения в киевскую эпоху. Но к концу XVI в. по-прежнему существовала обширная область, известная как «черная земля», где оно еще не было введено. Хотя количественные данные отсутствуют, представляется вероятным, что общая площадь черной земли превышала площадь частной собственности.

Крестьяне, жившие на этой земле, были известны с XII в. (а может быть, и раньше) как «черные люди», хотя иногда их называли «государевы крестьяне», или «податные люди», или «общинники» (позже – черносошные люди). Они действовали так, как будто земля принадлежала им, покупая и продавая владения друг другу или передавая их по наследству. Однако правитель каждого княжества считал черную землю, как и все недвижимое имущество своего княжества, частью вотчины. Сами черносошные люди принимали это, платя ему регулярный оброк. Однако его право собственности в более значительной степени проявлялось в том, что он мог отдавать черную землю по своему желанию тому, кому хотел, в качестве аллоидной[7]7
  Аллод (фр. alodis от al «полный» + od «владение») – свободно отчуждаемая индивидуально-семейная земельная собственность в раннефеодальной Западной Европе.


[Закрыть] собственности или поместья. В таком случае черносошные крестьяне, жившие на этой земле, становились арендаторами нового землевладельца.

Со второй половины XV в. практика передачи черных земель в частные руки участилась. Черной земли было роздано так много, что к концу XVI в. она исчезла почти везде, кроме приграничных районов. Как следствие, подавляющее большинство крестьян в XVI в. являлись арендаторами земли, принадлежавшей частным собственникам или находившейся в служилых владениях у помещиков.

Превращение черносошного крестьянина в помещичьего, когда оно происходило в результате пожалования князем помещику черных земель, происходило без всякой связи с желанием самого крестьянина. Но были и черносошные крестьяне, которые добровольно становились арендаторами у частных землевладельцев. Отдельные лица, а иногда и целые общины начиная с XIII в. и, возможно, раньше самостоятельно решали покинуть черную землю и поселиться в частновладельческих имениях. Некоторых из них привлекали обещания об освобождении от податей и налогов и другие соблазны, предложенные им помещиками. Хотя льготы давались на ограниченный период, эти люди, возможно, полагали, что в долгосрочной перспективе им будет легче жить, если они станут помещичьими крестьянами. Однако представляется гораздо более вероятным, что добровольное принятие статуса арендатора явилось не столько результатом такого рода рациональных расчетов крестьян, сколько следствием непрекращающихся бедствий, которые обрушивались на село с XIII в. Нашествия, междоусобные войны, эпидемии, голод и пожары – особый бич в этой стране лесов, где все делалось из дерева, – должно быть, погубили многих черных людей. Пострадав от одной или нескольких из этих катастроф, они оставались практически без средств, необходимых для того, чтобы оставаться независимыми земледельцами и выполнять обязательства, которые от них требовали, и поэтому они были вынуждены поселиться в частновладельческом поместье, чтобы выжить. У некоторых из этих людей все еще оставался некоторый капитал, такой как скот и сельскохозяйственные орудия, и они не нуждались в помощи землевладельца, кроме тех льгот, которые он им предлагал. Другим не так повезло, и они вынуждены были занять у помещика ссуду, чтобы начать вести хозяйство, таким образом становясь зависимыми от него.

Черносошные и помещичьи крестьяне, которые колонизировали северо-восток, столкнулись с землями, покрытыми густыми лесами, непроходимыми болотами и множеством рек и ручьев. Поэтому им пришлось искать высокие сухие места или узкие открытые участки, которые иногда находились между опушкой леса и берегом реки. С этих выгодных мест первопроходцы углублялись в леса, стараясь расчистить как можно больше земли для своих нужд. Южнее, где лес становился реже, болота исчезали, и ландшафт выглядел куда более привлекательным. Но преимущества, предлагаемые природой, перекрывались теми опасностями, которые грозили колонистам со стороны человека, поскольку южные районы слишком часто подвергались татарским набегам. Так что они предпочитали защиту, обеспечиваемую естественной неприступностью лесов и болот, даже несмотря на то, что освоение таких мест требовало больших усилий и означало более скудную жизнь. Для расчистки земель необходимо было много рабочих рук, и колонисты трудились сообща группами на начальных и наиболее тяжелых работах по освоению новой территории. Как только предварительная работа была завершена, совместные усилия заканчивались, и каждая семья селилась на отдельном дворе вдоль какой-нибудь речки или в лесном анклаве со своими пашнями и лугами. Ближайший сосед часто находился далеко, а иногда добраться до него можно было только по воде из-за непроходимого леса или болота. Со временем на поляне появлялась вторая или третья изба для женатых детей и их семей, и тогда возникала уже деревушка.

Картина, которая вырисовывается из писцовой книги, составленной в конце XV в. по Новгородской земле, показывает, что иногда в одном из этих обособленных поселений насчитывалось более трех дворов, а в очень редких случаях – до восьми-девяти, но чаще всего на каждом хуторе было один-два двора. В записях также упоминается, что в этих дворах проживали супружеские семьи, поскольку обычно за каждым из дворов значился только один, редко два-три взрослых рабочих-мужчин. Например, в Деревской пятине (одна из пяти частей, на которые делилась Новгородская земля) в 653 хуторах насчитывалось всего 1316 дворов и 1413 взрослых работников мужского пола, то есть в среднем на поселение приходилось около двух дворов и один работник на двор. В 136 деревеньках Водской пятины было 475 дворов и 684 работника, то есть в среднем 3,5 двора на хутор и 1,5 работника на двор.

Отдельные дворы и деревни объединялись со своими соседями в территориальную общину, от имени которой ее представители выступали перед княжеской администрацией. Каждая община была полуавтономной и жила на принципах самоуправления. В XIV в. черносошная община стала называться волостью, хотя иногда ее называли погостом или станом. Она сама избирала своих должностных лиц (старост, сотских, пятидесятских, десятских), которые руководили общественной жизнью, следили за состоянием общинных угодий – пустошей, лугов, лесов, водных владений. Община распоряжалась свободными участками земли, которые нужно было приводить в культурное состояние, передавая их вновь прибывшим поселенцам или выделившимся из семьи членам общины. Однако земли, уже вошедшие в хозяйственный оборот, – дворовые, пахотные и сенокосные участки – находились в частном владении отдельных общинных дворов и передавались по наследству. Эту норму обычного права (подворно-наследственного землепользования) община всячески оберегала. Князь взимал налоги с общины как с единицы, а не с лиц, земель или доходов ее отдельных членов. Старосты общины сами распределяли княжеские повинности поровну между своими членами, собирали подать и передавали ее князю.

Они также отвечали за поддержание общественного порядка и безопасности в границах общины.

На частной земле землевладелец или его представитель имели дело непосредственно с выборными старостами общины. Они помогали им в оценке членов волости, и тот советовался с ними по вопросам, касающимся всей общины. Сеньоральные пошлины распределялись так же, как и княжеские повинности, и собирались волостными чиновниками, которые передавали их помещику.

С увеличением частной собственности в результате княжеской раздачи черных земель помещикам волостная организация, все более и более подчиняясь воле своих владельцев-помещиков, постепенно теряла часть своих хозяйственных и управленческих функций. Часто князья не обращали внимания на волостные границы при пожаловании земель своим подданным, так что органическое единство общины нарушалось распределением ее земли между несколькими помещиками-владельцами. Однако самым возмутительным событием стало вмешательство помещика в волостную организацию. Сначала агенты помещика стали действовать помимо воли общинных старост. Затем помещик запретил крестьянам выбирать самим своих должностных лиц. Вместо этого он сам назначал их, часто выбирая старост из числа своих приближенных холопов. Заключительный этап наступил, когда помещик отобрал у волости все ее оставшиеся полномочия самоуправления и передал все управление в руки одному из своих прислужников или холопов. Постепенное разрушение правления общины на частновладельческих землях и одновременное исчезновение черных земель на большей части государства, положили конец существованию самостоятельных волостей как формы организации, поскольку это касалось большей части крестьянства. Аналогичный процесс имел место и в других частях Восточной Европы, где примерно в тот же период времени сеньоры постепенно посягали на деревенскую автономию и заменяли выборных должностных лиц своими собственными ставленниками.

Помимо функций и видов деятельности, очерченных выше, волость не имела контроля ни над отдельными крестьянами-общинниками, ни над землей, которую они возделывали. Хотя земля, которой владел крестьянин, фактически принадлежала частному собственнику или князю, если это была черная земля, крестьянин имел почти все права собственности на свой земельный участок, пока он обрабатывал его и пока исполнял обязательства, требуемые его владельцем. Он мог арендовать или продать в пользование всю землю или ее часть любому, кому он хотел, при условии, что новый владелец был лицом, способным обрабатывать землю и выполнять обязательства, связанные с ее владением, он мог заложить землю или распорядиться ею в своем завещании. Он мог оставаться на ней сколь угодно долго и волен был покидать ее по своему усмотрению (хотя, как будет видно из следующей главы, время его выхода стало регламентироваться еще в конце XV в.). Широкие права русских крестьян на свои земельные участки были аналогичны тем, которыми пользовались крестьяне других стран Восточной и Центральной Европы, жившие в соответствии с положениями так называемого «германского права»[8]8
  Исторически немецкое право сформировалось под значительным влиянием римского права. Начиная с XII в. стали составляться письменные своды местных законов общего права, как, например, «Зеркало Саксонии» (нем. Sachsenspiegel, 1220–1227), составленное рыцарем Эйке фон Репков, и «Зеркало Швабии» (нем. Schwabenspiegel, 1275).


[Закрыть]. Эти привилегии первоначально ограничивались германцами, которые хлынули на восток в ходе великих колонизационных движений, начавшихся в XII в., чтобы побудить их покинуть свои старые селения к западу от реки Эльбы. Но вскоре они были распространены на большую часть коренного населения в землях, на которых расселились германцы.

Очевидно, что эти полномочия крестьянина в отношении пользования и распоряжения землей, которой он владел, представляли собой серьезное посягательство на права лиц, являвшихся собственниками земли. Тем не менее князья и землевладельцы в России и других странах Восточной и Центральной Европы приветствовали возможность сдавать свои земли в аренду на этих условиях. Вероятное объяснение этому заключалось в малочисленности населения и острой потребности помещиков в крестьянах, дабы они могли продуктивно использовать свою собственность. Если бы крупные землевладельцы предложили менее выгодные условия, они, несомненно, не смогли бы привлечь поселенцев. Очевидно, они решили, что сокращение их прерогатив как собственников предпочтительнее, чем пустые земли, не приносящие им никакого дохода.

Черносошные крестьяне продолжали пользоваться своими широкими правами на земельные наделы до тех пор, пока их земля оставалась черной. Однако с течением времени на частновладельческих землях возникли существенные различия, разделившие помещичье крестьянство на отдельные категории с различными обязательствами и привилегиями. С начала XV в. часть помещичьих крестьян стала именоваться старожильцами, дабы отмежевать их от увеличившейся массы «новоприходцев» (новоподрядчиков) – крестьян, вновь призванных помещиком из других княжеств. Новоприходцы были обедневшими крестьянами, чаще всего утратившими свои земельные наделы и не имевшими средств вести собственное хозяйство. Старожильцы были исконными податными крестьянами, жившими на определенных земельных участках (то есть на определенных земельных наделах, в точно указанных селах и деревнях). Они пользовались правами свободного перехода, но находились в наиболее тесной зависимости от помещика. Старожильцам надлежало исполнять все повинности в пользу помещика или князя, в то время как новоприходцы освобождались от некоторых или даже всех этих тягот. Многие из старожильцев происходили из черносошных людей, живших на этой земле еще до того, как она была превращена в частную собственность, или были их потомками, унаследовавшими их земельные наделы. На самом деле черносошные крестьяне иногда идентифицировались как старожильцы, ибо в некоторых жалованных грамотах, передававших черные земли частным лицам, уже жившие на них люди упоминались как старожильцы. Другие старожильцы представляли собой бывших новоприходцев, которые остались на своих земельных наделах по истечению льготного срока, указанного в «порядной записи». Продолжительность этого срока, по-видимому, устанавливалась по договору (порядной записи) между помещиком и новым крестьянином по его прибытии. Обычно он длился от пяти до пятнадцати лет. На этот период крестьянин освобождался от всех повинностей, которые надлежало исполнять его собратьям-арендаторам. Такие льготы служили приманкой, используемой землевладельцем для привлечения поселенцев на свою землю. По истечении льготного периода новоприходец, если он решал остаться на своем наделе, становился старожильцем и отвечал за уплату всех пошлин и исполнение требуемых повинностей.

Старжильцы были, по всей вероятности, самой многочисленной группой помещичьего крестьянства. Они составляли как бы костяк сельской общины, и их подати и повинности обеспечивали основную часть доходов, получаемых помещиками со своих земель. Однако трудно понять, почему эти крестьяне оставались на земельных наделах, где им приходилось нести полные и часто тяжелые повинности, когда они могли бы освободиться от своего бремени, став новоприходцами в имении какого-нибудь другого помещика, который предоставил бы им льготы, поселись они на его земле. Возможно, старожильцы как класс составляли наиболее зажиточный слой крестьянства, они были довольны своей участью и не имели причин променять свое благополучное положение на неопределенное будущее в качестве новых поселенцев на чужой помещичьей земле. Исторические источники не предоставляют нам прямых доказательств в поддержку этой гипотезы, но она кажется вполне оправданным выводом из доступной нам информации. Льготы, которые давались другим крестьянам, предназначались для привлечения переселенцев, но возможно, что они давались и по той причине, что у пришлых не имелось средств для уплаты полных податей. Многие из новичков были настолько бедны, что им приходилось брать ссуды и субсидии от землевладельцев, дабы начать вести новое хозяйство. Старожильцы, напротив, должны были быть относительно обеспечены, поскольку они могли оставаться на одних и тех же землях и год за годом полностью выплачивать налоги. Однако, по имеющимся свидетельствам, они иногда покидали своего хозяина, что говорит о том, что не все из них были удовлетворены своим положением. Не исключено также, что помещики оказывали действенное, хотя и незаконное и нигде не запротоколированное давление на своих старожильцев, дабы не дать им уйти. И наконец, необходимо учитывать фактор человеческой инертности. Возможно, старожилец был и оставался таковым, потому что ему не хватало силы воли, дабы уйти и тем самым улучшить свое положение. Возможно, что большинство из них принадлежало к тому типу людей, которые в силу привычки принимали свое существование таким, какое оно есть, даже если оно не совсем их удовлетворяло.

Новоприходцы, другая группа помещичьих крестьян, являлась русским аналогом гостей (hospites) средневековой Западной Европы. Проблема привлечения этих крестьян имела серьезное значение для собственников, большая часть доходов которых, как мы видели, зависели от податей, собираемых со своих крестьян. Они изо всех сил старались предлагать потенциальным арендаторам всевозможные льготы. Как уже указывалось, эти льготы включали в себя займы и субсидии, а также освобождение от налогов, включая те, что причитались князю; степень и продолжительность освобождения от податей зависела от фискальных положений грамот, пожалованных помещикам князем. Помещики могли предлагать и другие поощрения, такие как обещание своей помощи в случае голода или какого-либо другого стихийного бедствия или же низкой цены на соль, если крестьяне владели солеварней.

В деле по привлечению новых поселенцев между помещиками существовала жесточайшая конкуренция. Как и следовало ожидать, самые крупные землевладельцы оказывались в ней самыми успешными. Они могли делать более выгодные предложения потенциальным арендаторам, поскольку их богатство позволяло им предоставлять больше средств, а их высокое положение давало им возможность получать от князя более обширные фискальные иммунитеты. Их военная мощь и политическое влияние привлекали крестьян, искавших защиты от насилия в тяжелые времена.

Издольщик, или половник[9]9
  Половник – крестьянин-издольщик. Половниками становились малоземельные крестьяне-общинники, а также отпущенные на волю холопы и обедневшие горожане. Они получали земельный участок в ссуду, заключив договор с землевладельцем, и «половье» – срок работы, размер полученной ссуды, повинности (доля урожая от половины до двух третей, полевые и строительные работы, деньги и др.).


[Закрыть], соглашался остаться с землевладельцем на оговоренное количество лет и платить ему фиксированную долю своего урожая в качестве арендной платы. Размер этой доли варьировался от одной пятой до половины. По приходу половник получал от помещика взаймы ссуду наличными или зерном, чтобы приступить к своему хозяйству и вести его до тех пор, пока он не соберет свой первый урожай. Как правило, издольщик либо освобождался от повинностей по отношению к князю, либо платил в меньшем размере, чем другие крестьяне-арендаторы. Тот факт, что им предоставляли ссуды, что они были готовы работать на паях, наиболее тягостном виде арендного договора, и что они платили меньше или вообще не платили налогов правительству, указывает на то, что они, вероятно, находились в очень стесненных обстоятельствах. Издольщики не ограничивались только крупными земельными владениями. Новгородские писцовые книги конца XV в. показывают, что они иногда обрабатывали землю, принадлежавшую своеземцам, наиболее мелким собственникам, и даже арендовали часть наделов помещичьих крестьян.

Сведения о характере и размерах податей и повинностей, требуемых землевладельцами от крестьян в эти первые века, фрагментарны. Однако можно предположить, что, поскольку не существовало общепринятых норм, должны были существовать большие различия в требованиях не только между регионами, но и между соседними владениями. Свидетельством этого служит отсутствие единообразия в льготных грамотах, дарованных князьями, что позволяло одним землевладельцам пойти на большие уступки новоприходцам, чем другим. Переход крестьян из одной помещичьей земельной собственности в другую, по-видимому, также указывает на то, что имел место разброс в размере требуемых обязательств, поскольку вполне естественно предположить, что при прочих равных условиях крестьяне переселялись на землю другого помещика, потому что он требовал меньшее количество податей и повинностей, чем помещик, от которого они уходили. И наконец, повинности крестьян в пределах одной собственности различались. Уже указывалось, что старожильцы платили больше податей, чем новоприходцы. Но новгородские поземельные книги показывают, что крестьяне одного и того же статуса в данном имении часто платили разные суммы податей и исполняли разное число повинностей.

Подати крестьян выплачивались в денежной и натуральной форме (известные в совокупности как оброк), исполнялись также и трудовые повинности (барщина). В XVI в. большая часть податей выплачивалась натурой по причинам, объясненным ранее. Новгородские писцовые книги показывают, что подати обычно устанавливались в определенном размере, хотя в некоторых местах требовались доли. В качестве главного оброка служило зерно, в первую очередь рожь и овес, а также производился ряд более мелких выплат другими продуктами. Например, хутор Враниково, состоявший из двух дворов, ежегодно предоставлял своему господину 4 короба ржи, 4 короба овса, половину короба ячменя, одного барана, полтуши мяса, 2 сыра, 2 ковша масла, 1 пяток льна, 1 овчину и 10 денег. Другой двухусадебный хутор в этом же имении, примерно с таким же количеством земли, отдавал 3 с половиной короба ржи, столько же овса, полкороба ячменя, 1 барана, полтуши мяса, 1 сыр, 2 ковша масла, 1 пяток льна и 10 денег. В другом имении один двор должен был собрать хозяину 5 денег, 1 с половиной короб ржи и столько же овса. Еще один двор в этом же имении, имевший значительно больше земли, отдавал по 1 с половиной коробу ржи и овса соответственно, 1 с половиной коробу пшеницы и 11 денег. Детальный анализ повинностей крестьян прихода Обонежской пятины на Новгородской земле показывает, что 129 из 157 обжей[10]10
  6 б ж а – единица площади для поземельного налога в Новгородской земле в XV–XVI вв. Равнялась площади земли, которая вспахивалась с помощью одной лошади в течение одного светового дня.


[Закрыть] в этом приходе обрабатывались на паях, причем уплата за 110 обжей составляла половину урожая. Кроме того, эти крестьяне вносили ряд мелких платежей натурой, но не наличными.

Описание всех обязательств, требуемых от крестьян в одном частном имении, к счастью, сохранилось в монастырской грамоте 1391 г. События, приведшие к выдаче этого документа, представляют интерес сами по себе, поскольку они дают дополнительную информацию об отношениях между хозяином и крестьянином. Священник по имени Ефрем был назначен настоятелем храма Святого Константино-Еленинского (Царевоконстантиненского) монастыря во Владимире, заменив собой игумена Царко, заболевшего и удалившегося в Москву. Игумен Ефрем, видимо решив, что новая метла должна мести по-новому, попытался внести некоторые изменения – что, несомненно, представляло собой увеличение трудовых повинностей монастырских крестьян-наймодателей. На что крестьяне ответили бурным протестом, поскольку его нововведения нарушали прежнее соглашение между ними и монастырем о размере их податей и трудовых повинностей. Так как этот монастырь входил в состав вотчины митрополита Киприана Московского, то крестьяне обратились к сановному лицу со своей жалобой. Тот решил провести расследование и послал своего помощника Окинфа к Царку, отставному игумену, узнать, какие подати платили крестьяне, когда он возглавлял монастырь.

Посланец выяснил, что крестьяне Царевоконстантиновского монастыря были разделены на две группы: больших людей и пешеходцев. Первые владели и использовали в работе тягловых животных, в то время как вторые – нет, и выполняли всю свою работу пешими – отсюда и их название. На больших людей возлагались гораздо более тяжелые обязательства, чем на менее зажиточных пешеходцев.

И Царко игумен отвечал так:

«…большим люд ем из монастырских сел церковь наряжати, монастырь и двор тынити, хоромы ставить, игумнов жеребий весь рольи орать взгоном, и сеяти, и пожати, и свести, сено косить десятинами и в двор ввести, ез бити и вешней и зимней, сады оплетать, на невод ходити, пруды прудить, на бобры им в осенине поити, а истоки им забивати, а на велик день и на Петров день приходят к игумену что у кого в руках.

А пешеходцем из сел к празднику рожь молоти, и хлебы печи, солод молоть, пива варить, на семя рожь молотить, а лен дасть игумен в села, и они прядут сежи и дели неводные наряжают… а дают из сел все люди на праздник яловицу, но одинова ми, господине, добили челом, а не в пошлину, тремя бараны и яз их пожаловал за яловицу, занеж ми была не на-добе яловица, а по пошлине по старой всевды ходит яловица на празник. А в которое село приедет игумен в братшину и сыпци дают по зобне овса конем игуменовым…»

(Все крестьяне вместе должны были отдать игумену телушку или три овцы. Они также были обязаны снабжать овсом лошадей игумена, когда тот посещал их село.)

Киприан включил свидетельство Цирко в «Уставную грамоту Митрополита Киприана Владимирскому Царевоконстантиновскому монастырю» от 1391 г., октября 21-го, в которой приказал сохранять старый порядок вещей без изменений; «И Киприан митрополит всеа Руси так рек игумену и Христианом монастырском: ходите же вей по моей грамоте, игумен сироты (крестьяне) держи, а сироты игумена слушайте, а дело монастырское делайте»[11]11
  Акты феодального землевладения и хозяйства XIV–XV веков. М., 1951. Ч. 1. № 201. С. 179–180. Печатается по кн.: Хрестоматия по истории СССР с древнейших времен до конца XVIII в. ⁄ Сост. П.П. Епифанов, О.П. Епифанова. М., 1989. С. 90–92.


[Закрыть].

Крестьяне одержали победу. Имеется несколько возможных объяснений решения Киприана в их пользу. Возможно, он воспринимал обычаи монастырского поместья неприкосновенными. Возможно также, что он довольствовался доходностью монастыря и не видел необходимости пытаться ее увеличить. Наиболее вероятным объяснением, однако, можно считать то, что он понимал, что, если недовольство крестьян не утихнет, они покинут монастырские земли и станут арендаторами других землевладельцев, готовых предложить им более выгодные условия.

В дополнение к податям, которые он платил своему хозяину, помещичий крестьянин должен был платить ряд пошлин и повинностей князю, если только он не пользовался освобождением от них. Крестьяне на черной земле тоже подвергались этим фискальным сборам сверх того оброка, который они отдавали государю. В эпоху монгольского владычества слово «тягло» стало использоваться для обозначения как общей суммы налогов, взимаемых с отдельного крестьянина, так и его способности выполнять свои финансовые обязательства. Князю, как и землевладельцу, платили наличными, натурой и трудовой повинностью. Как указывалось выше, они взимались с общины в целом, а не с крестьянина-домохозяина, и распределялись между отдельными налогоплательщиками самими общинными старостами. Требуемая сумма сильно различалась между общинами, и внутри каждой отдельной общины налоговое бремя членов разнилось в зависимости от способности общинников платить подати или их статуса в качестве старожильца, новоприходца или издольщика. Единица площади для поземельного налога носила разные региональные названия, такие как выть, соха, обжа. Как бы она ни называлась, эта единица, вероятно, изначально соответствовала, подобно хайду, хуфе, болу и подобным единицам в Западной и Центральной Европе, то есть количеству земли, которое считалось необходимым для содержания крестьянской семьи. Но если такое представление об оценочной единице как о земельном участке определенного размера действительно существовало в России, то от него впоследствии отказались. Теперь количество и качество земли, принадлежавшей крестьянскому двору, являлось лишь одним из элементов, который учитывался при определении платежеспособности (тягла) этого двора. Учитывались также все приносящие доход виды деятельности семьи, количество работников в ней, количество скота, которым она владела, постройки и инструменты, которые она имела, и т. д. Вес, присвоенный каждому из этих факторов, определялся в соответствии с местными обычаями старостами общины. Метод оценки объясняет, почему не было единообразия в соотношении между количеством земли и уплаченным налогом. Другими повинностями, требовавшимися как от черносошных, так и от помещичьих крестьян, служили строительство и ремонт укреплений, полицейская повинность, обозная и ямская (почтовая) служба, товары и деньги на содержание кормленщиков – княжеских местных административных чиновников – и деньги на выкуп пленных. Хотя княжеские грамоты позволяли землевладельцам освобождать новых поселенцев от большинства этих налогов на определенный период, исключения редко предоставлялись для извоза и ямских услуг, поскольку монголы требовали, чтобы дорожные коммуникации использовались их чиновниками. Существовал также ряд обязательств, которые можно назвать квазиправительственными, такие как обеспечение фуражом лошадей князя или содержание его егерей и собак, работа в качестве его загонщиков, когда он охотился, а иногда и работниками на его дворе. И наконец, надо было платить дань татарским властителям. Поначалу дань собирали сами монголы. Затем великим князьям Московским удалось получить разрешение у ханов собирать для них дань. До конца XIV в. они покорно отдавали собранные деньги. Но в следующем столетии, когда татарское иго начало ослабевать, они продолжали взимать дань, но не отдавали ее регулярно монгольскому сюзерену, а к концу века стали оставлять все собранные средства для своих собственных нужд.