Текст книги "Барин и крестьянин в России IX–XIX веков. Влияние исторических событий на земельные отношения во времена Киевской Руси, в монгольский период и последние 150 лет крепостного права"

Землевладелец мог завещать свое имущество любым способом по своему выбору (при условии, что он не оставлял унаследованное имущество чужакам без согласия семьи), но обычная процедура заключалась в том, чтобы разделить его между наследниками мужского пола. В результате такой практики последовательное дробление наследства могло легко привести к окончательному обнищанию семьи. Члены каждого последующего поколения наследовали все меньшие и зачастую разбросанные по разным областям участки земли. Поземельные книги рубежа XV в. в Новгородской земле показывают, что право собственности на ряд имений было разделено неравномерно между девятью наследниками, а одна деревня была поделена аж между шестнадцатью родственниками. Среди владельцев доли собственности можно было найти почти всех представителей общества, начиная от скромного арендатора до крупного духовного лица или светского магната.

Пагубное воздействие такого способа наследования семейного состояния усугублялось неопределенностью современной политической и экономической жизни и такими стихийными бедствиями, как голод и чума. Так, в 1332 г. в Москву из Киева прибыл могущественный вельможа по имени Родион Нестерович Квашнин со своей свитой из 1700 человек с целью поступить на службу московскому государю. Само собой разумеется, что великий князь Иван Данилович Калита встретил его с распростертыми объятиями, пожаловал его в московское боярство и наделил крупными земельными владениями. После смерти боярина Родиона его имущество было поделено между его наследниками, и этот процесс продолжался в каждом последующем поколении. Кроме того, часть вотчины отдавалась в качестве приданого женщинам – членам семьи, часть продавалась, а часть дарилась монастырям. Затем, когда в XVI в. царь Иван Грозный повел борьбу против бояр, роду стала грозить конфискация всего оставшегося имущества, а ее членам – казнь. Дабы избежать подобной участи, Квашнин передал свои владения монастырям, которые затем взяли бывших землевладельцев под свою защиту. К 1580-м гг. все, что осталось семье от огромных земельных владений, принадлежавших ее прославленному предку Родиону, представляло из себя крестьянское хозяйство приблизительно в 65 десятин.

Распад вотчины меньших родов часто происходил гораздо быстрее. Яков Воронин во второй половине XV в. владел около 6750 десятинами земли в Переславле. У него было пятеро сыновей, между которыми поделили имущество Воронина после его смерти. Подверженные бедствиям чумы, голода и продолжавшегося дележа земли между наследниками, потомки Воронина вскоре настолько обеднели, что были вынуждены продать свою вотчину, и ко второй четверти XV в. их род стал безземельным.

Большая часть земли, пожалованная князьями в эпоху монгольского владычества, становилась полноправным, частным владением одаряемого, и князь утратил дальнейший контроль над ней. Однако правители также раздавали землю на условии продолжения службы. Если получатель не выполнял своих обязательств, князь мог забрать землю обратно. Обычно условные пожалования давались мелким служащим, свободным и несвободным, составлявшим княжеский двор: его дружинникам, некоторым из дворовых людей, его ремесленникам, приказчикам, егерям и прочим. Более значимые люди на государевой службе иногда отказывались от условных дарений на землю, но они, скорее всего, награждались через назначение на прибыльное «кормление» или прямое дарение недвижимости. Земли, которые князья использовали в качестве этих пожалований, поступали из их личных владений; практика раздачи государственных земель в служилое пользование началась лишь во второй половине XV в. Состоятельные бояре и монастыри также давали землю своим вольным и невольным холопам на условии службы. Кроме того, мелкие и незадачливые землевладельцы иногда отдавали себя и свое имущество под покровительство какой-нибудь крупной церкви или светских магнатов, добровольно превращаясь в холопов, которые удерживали за собой свою землю при условии продолжения службы.

Эти условные пожалования делались либо по той причине, что князья или бояре не могли позволить себе содержать свои дворы за счет собственных доходов, либо потому, что они считали пожалования и привилегии более дешевым способом обеспечивать своих младших слуг, чем платить им деньгами напрямую. Более того, эта система давала крупным землевладельцам определенные экономические преимущества. Поскольку их земельная собственность зачастую была разбросана на большой территории и раздроблена на множество мелких частей, управлять ею эффективно и получать выгоду было крайне затруднительно. Раздавая эти участки в виде пожалований своим слугам, магнат не только получал надзирателя за хозяйственной деятельностью на этих землях, но и доход от услуг, оказанных ему человеком, которому он передал эти участки. Кроме того, малочисленность населения и спорадическое распространение крестьянских поселений означали, что большей части владений крупного землевладельца грозило остаться необработанной. Выделяя пожалования слугам, земельный магнат способствовал обработке неиспользуемой земли и более эффективной эксплуатации земли, уже обрабатываемой, тем самым увеличивая общую стоимость своих владений.

Самое раннее упоминание о предоставлении пожалований содержится в одном из двух дошедших до нас завещаний, оставленных Иваном Калитой и датируемых 1328 г. Великий князь пояснил, что он передал ростовскую деревню Борису Волкову в обмен на службу Волкова ему и его потомкам, и повелел отобрать землю у Волкова, если тот не выполнит своего обязательства. Более поздние источники явно свидетельствуют о том, что предоставление земли на условиях служебного владения стало довольно распространенным явлением в конце XIV в. и все более частым в XV в. Во второй половине XV в. земля, предоставленная на условиях службы, стала называться поместьем, а ее владелец – помещиком.

Однако служебное владение не получило широкого распространения вплоть до XVI в. Проблема его происхождения и ранней истории привлекла к себе большое внимание русских ученых, стала в конечном итоге чрезвычайно важной и превратилась в историографическую дискуссию о том, существовал ли феодализм западноевропейского типа в средневековой России. Хотя временами утверждалось, что служебное владение было известно и в Киевской Руси, как правило, считается, что оно возникло в эпоху монгольского господства. Тот факт, что оно, скорее всего, не использовалось до этого периода, позволил сделать предположение, что введение института служилого поместья стало результатом иноземного, и особенно татарского, влияния. Конечно, вполне возможно, что эта идея могла быть заимствована из-за рубежа, но представляется наиболее вероятным, что служебное землепользование было местным явлением, выросшим из потребностей времени. Учитывая проблемы современной политической и экономической жизни, это выглядело вполне логичным решением для князей и крупных землевладельцев.

Еще одним явлением эпохи татаро-монгольского ига, имевшим большое значение для будущего, было приобретение крупными землевладельцами государственной власти над людьми, жившими на их землях. Князья выдавали им грамоты, предоставлявшие землевладельцам такие привилегии, как свершение суда над своими крестьянами-арендаторами, иммунитет от вмешательства государственных чиновников в отношения с арендаторами, освобождение от уплаты налогов и других повинностей князю. Размер льгот, представленных правителем, мог быть разным; крупным землевладельцам давались более широкие полномочия, чем мелким, и князь всегда оставлял за собой определенные права. В большинстве случаев крестьяне, жившие на частновладельческих землях, становились в первую очередь подданными своих хозяев, а не князя.

Вполне возможно, что такая система сеньоральной власти начала формироваться уже в киевскую эпоху, но если она и существовала в то время, то должна была быть весьма ограниченной, по крайней мере в том, что касалось землевладельцев, не принадлежащих княжескому роду. Несомненно, такой господин имел права вершить суд, дабы наказать свободных крестьян, которые заняли у него деньги и обязались работать на него, пока не выплатят ссуду. Но и здесь его власть была ограничена, поскольку, как говорилось ранее, несвободный крестьянин, или закуп, имел право обращаться в княжеский суд, если он считал, что его хозяин повел себя несправедливо по отношению к нему, а в случае, если он избил закупа без причины, хозяин был обязан заплатить ему за обиду. Более того, вся его власть над закупом исходила из статуса последнего как должника, а не из того, что тот проживал на господской земле. Как только закуп выплачивал свой долг, он возвращался к своему прежнему состоянию свободного крестьянина и переставал подчиняться юрисдикции землевладельца.

Таким образом, в киевский период проживание на частной собственности не делало крестьянина полностью подвластным своему господину. Тем не менее имеются все признаки того, что в то время отправление правосудия господином над арендаторами было делом известным. Крестьяне, жившие на личных владениях князя, скорее всего попадали под его юрисдикцию. У этих людей не было никого, к кому они могли бы обратиться за защитой от произвола своего господина. По всем практическим соображениям они были вынуждены жить под сеньоральной властью, потому что их арендодатели являлись и их суверенами. Сохранившиеся документы также показывают, что иногда общественные права передавались частным землевладельцам. В грамоте ИЗО г. о пожаловании земли Новгородскому монастырю Святого Георгия дарители, князь Мстислав Владимирович и его сын Всеволод, предписывали монахам собирать подати и взимать штрафы с живущих на этой земле людей. Аналогичные привилегии предоставлялись в грамоте 1148 г. князем Изяславом Мстиславовичем Новгородскому Пантелеймонову монастырю. Другие данные указывают на то, что, возможно, к концу XII в. частные землевладельцы, особенно в западной части Киевской Руси, осуществляли многие функции государственного контроля над своими крестьянами.

Однако в период монгольского владычества сеньоральные иммунитеты являлись обычным институтом. Сохранилось около 500 иммунитетных грамот, большинство из них, XV и начала XVI в., предоставляли разного рода привилегии их получателям. Они жаловались не только крупным церковным и светским магнатам, но и более мелким собственникам и держателям поместий. Иногда даже группе крестьян или ремесленников разрешалось иметь на определенный срок некоторые льготы, дабы убедить их поселиться во владениях князя, предлагающего льготы.

Грамоты, выдававшиеся вплоть до конца XIV в., отличались обилием привилегий, которые они предоставляли одаряемому, и своими уступками. В XV в. объем льгот стал сокращаться, и князь предпочитал сохранять за собой больше власти. Вместо общих льгот правители издавали грамоты, дающие конкретные привилегии, такие как освобождение арендаторов получателей от определенных налогов и обязательств, запрет на доступ княжеских должностных лиц к их собственности, предоставление судебной власти и т. д.

Предоставление собственнику судебных прав означало, что живущие на его земле люди выводились из-под юрисдикции государевых судов целиком либо в случаях, непосредственно указанных в грамоте. Ни в одном из этих пожалований судебного иммунитета не содержалось указаний на то, что крестьянин может обжаловать в государственных судах решения сеньоральных судов, и не содержалось никаких положений, защищающих их от жестокого обращения со стороны господ. Масштаб налоговых льгот также варьировался. Некоторым получателям иммунитетных грамот дозволялось освобождать своих арендаторов-крестьян от всех налогов и повинностей на неопределенный срок, другие могли освобождать их от некоторых из этих повинностей, но не от всех, третьи могли освобождать их только на определенный срок.

Такое делегирование князьями своего полновластия магнатам объяснялось рядом причин. Изоляция и недоступность многих областей княжеских владений затрудняли, если не делали невозможным, правителям прямое управление своими подданными. Передача части собственного суверенитета магнатам была решением этой проблемы. Более того, слабость правителей после распада Киевской Руси и их зависимость от поддержки магнатов и духовенства оказали сильное влияние на то, чтобы убедить их отказаться от значительной части своей власти. Князья нуждались в магнатах, и это был весьма эффективный способ завоевать и сохранить их преданность. Экономические мотивы также имели значение. Иммунитет от княжеского налога поощрял привлечение к обработке пустующей земли и к другим неиспользуемым ресурсам, он также привлекал крестьян из других княжеств и тем самым обогащал государство. Крупные землевладельцы, со своей стороны, по понятным причинам стремились получить от князя как можно больше льгот, которые помогли бы им привлечь и удержать на своей земле крестьян-арендаторов, приносящих им доходы. В эпоху малонаселенности магнаты часто предлагали своим потенциальным арендаторам освобождение от уплаты сеньоральных обязательств на определенный период. Их предложения становились еще более заманчивыми, если они могли пообещать также освобождение от княжеских налогов. Для России этого периода уменьшение центральной власти и усиление власти знати не было уникальным явлением. Во всей современной этому периоду Восточной Европе правители были вынуждены делиться своим суверенитетом с магнатами почти по той же причине, по которой русские князья следовали этой политике.

В XV в. с усилением власти великих князей Московских и расширением московского владычества за счет других княжеских домов объем предоставляемых магнатам иммунитетов стал сокращаться. Ибо теперь московские правители не были так зависимы от своей знати, как прежде. Это стало особенно очевидным после окончания Междоусобной войны второй половины XV в., когда победоносный Василий II взялся за то, чтобы утвердиться и стать бесспорным хозяином Русской земли.

В целом самые обширные иммунитеты даровались церковным магнатам, хотя между привилегиями, предоставленными различным религиозным учреждениям, имелись большие различия. Некоторым из самых знатных светских магнатов были предоставлены такие же широкие полномочия, как и церковным учреждениям, но светские собственники в целом получили меньше привилегий. Фискальные иммунитеты в особенности давались им не так часто, как церковным вельможам, и, по-видимому, начиная с царствования Василия III (1505–1533) вообще перестали предоставляться светским магнатам.

К середине XVI в. барско-крестьянские отношения дошли до той степени, когда подчинение крестьянина своему хозяину стало настолько общепринятым, что монарху уже не было необходимости продолжать выдавать особые иммунитетные грамоты. Престол признал, что судебная и полицейская власть землевладельцев, крупных и мелких, над крестьянами, жившими на их землях, является неотделимой частью их прав владения недвижимостью. Это признание было крайне важной составляющей взаимовыгодной сделки, которую великие князья Московские заключили с землевладельцами в годы образования единого Российского государства. Поскольку эти полномочия принадлежали всем помещикам, монарху не было особого смысла издавать специальные грамоты, подтверждающие эти полномочия каждому из них.

В киевскую эпоху крестьянин имел право обращения в княжеский суд. В течение последующих столетий полу анархии он находился под юрисдикцией землевладельца, на земле которого он жил, и был лишен права обращаться к высшей власти. Однако это подчинение воле господина являлось результатом особых действий князя, навязанных ему нуждами времени. Кроме того, крестьяне нередко получали выгоду, в частности освобождение от государственных обязательств в течение часто длительных периодов, но при этом теряли право подачи апелляции. Однако в XVI в., когда Россия наконец освободилась от татаро-монгольского ига и объединилась под верховной властью местного княжеского дома, крестьяне остались под властью своих помещиков, и, кроме того (как будет показано дальше), они оказались обременены возрастающими обязательствами как перед государством, так и перед своими помещиками.

Умалчивание в Судебнике 1649 г. о правовых отношениях между барином и крестьянами, проживавшими на его земле, свидетельствует о полном принятии центральным правительством принципа сеньоральной юрисдикции. В этом длинном своде законов, в котором были собраны и систематизированы законы и обычаи, сложившиеся при создании единого государства, лишь одна статья косвенно затрагивала это отношение. В ней говорилось, что помещичий крестьянин, который к этому времени превратился в крепостного – в значительной степени из-за судебной власти, которую имел над ним его господин, – мог обратиться в царский суд, если он хотел сообщить о предательстве своего хозяина. Если его жалоба не была доказана, его били кнутом и возвращали к барину.

Сходство между русскими институтами XII–XV вв. и средневековой Западной Европы порождает долгие, часто жаркие и до сих пор незаконченные историографические споры о том, следует ли называть русское общество феодальным. Этот спор начался как часть полемики славянофилов и западников, потрясшей русский интеллектуальный мир в XIX в. Славянофилы, стремясь доказать уникальность русского опыта, утверждали, что русский народ непосредственно перешел от патриархальной или общинной стадии общественного развития к политическому единству, минуя промежуточную стадию феодализма. Западники, столь же полные решимости показать, что Россия разделяет общий европейский опыт, утверждали, что их страна пережила феодальную эпоху. Споры между славянофилами и западниками наконец улеглись, но споры о феодализме продолжаются и в современной России, хотя и в иной форме. В наше время все советские ученые согласны с тем, что Россия прошла через стадию феодализма, как и все общества. Они определяют феодализм как форму общественной организации, при которой помещик «присваивает» себе часть продукции крестьянина либо в виде отработки, либо в виде платежей в натуральной и денежной форме, и может делать это потому, что крестьянин находится в его сеньоральной юрисдикции. Однако классики марксизма-ленинизма не говорили, когда эта стадия началась и когда она закончилась в России, и советские историки продолжали вести долгие и нудные дискуссии по урегулированию этой проблемы.

Собирая данные для своих аргументов, спорщики прошлого и настоящего обнаружили много полезной информации. Но сам по себе спор является в основном словесной войной между защитниками идеальных моделей, которые зачастую значительно отличались друг от друга, но которые все их создатели называют «феодализмом».

Русские, конечно, не были одиноки в построении своей модели. Историки Западной Европы занимались этим долгое время. Фактически сама концепция феодализма является изобретением западных ученых, «абстракцией, полученной из некоторых фактов ранней европейской истории», как выразился один ученый. Возведенные конструкции, хотя и могут значительно отличаться друг от друга, имеют один или несколько следующих признаков. Все они предполагают преимущественно аграрное общество в эпоху политического или экономического надлома (или отсталости), в котором экономическое единство и рыночное хозяйство пришли в упадок (или еще не сложились). В ответ на этот вызов произошла медиатизация высшей политической власти. Возникла иерархия феодалов и вассалов, или высших и низших представителей общества, в которой каждый человек зависел от человека, непосредственно стоящего над ним по шкале иерархии. Эта иерархия обладала монополией (или почти монополией) на военную власть. Представители иерархии были связаны присягой, которая обязывала их подчиняться своему правителю и оказывать ему услуги, носившие преимущественно, хотя и не исключительно, военный характер. Этот правитель, или феодал, со своей стороны был обязан не только охранять своих вассалов, но и обеспечивать их содержанием. Для этого он выделил им феодальные владения, которые обычно, хотя и не всегда, представляли собой участки земли. Для того чтобы вассалы получали свои доходы из этих феодальных владений, не прикладывая собственных рук, им были даны широкие экономические и государственные полномочия над крестьянством, которое жило на земле и непосредственно обрабатывало ее. Тот или иной социум считается «феодальным» или «квазифеодальным», или «парафеодальным», или «протофеодальным» в соответствии с наличием или отсутствием тех атрибутов модели, которые создатель считает существенным элементом или элементами модели.

Очевидно, что некоторые условия жизни и общественного устройства на северо-востоке Руси в эпоху монгольского владычества отвечают нескольким из этих критериев. Это было аграрное общество в период политического и экономического упадка; военную службу вместо бояр несли их слуги, представители низшего сословия; землевладения являлись главным источником богатства и власти правящего класса; крупные бояре имели обширную власть над людьми, которые жили на их земле; поместные земли выдавались на условиях службы дарителю, а мелкие землевладельцы переходили вместе со своим имуществом к могущественным магнатам. Вместе с тем бояре и низшие представители правящего класса явно не являлись вассалами князей[6]6
  В Киевской Руси феодальная лестница (система сеньоров и вассалов) отсутствовала. Имелись лишь бояре, владевшие наследственными вотчинами.


[Закрыть]. Не было договора о взаимной верности, который бы их связывал, поэтому боярин или представитель низшего сословия мог покинуть службу князя по своему желанию. Он держал свою землю как личную или вотчинную собственность, а не как лен (феодальное поместье) и не терял ее, если решался оставить государеву службу. Более того, боярин мог владеть землей, никому не служа. Разумеется, были люди, владевшие землей на условиях службы, но эта форма владения не стала еще господствующей в домосковскую эпоху.

Называть русское общество этой эпохи феодальным или же нефеодальным становится, таким образом, вопросом выбора и приверженности той или иной модели. Тем не менее представляется целесообразным вспомнить высказывание Фредерика Мейтленда, британского историка, о том, что «феодализм – неудачное слово», и его предупреждение о невозможности сделать так, чтобы «эта единственная идея представляла весьма значительную часть мировой истории». При изучении сравнительной истории представляется более полезным исследовать причины сходства и различия между институтами разных обществ, чем определять соответствия и несоответствия между институтами одного общества и некоего идеального типа.