Текст книги "Семь раз отмерь"

– Это я учел. – Брейди вынул из бумажника сложенный листок. – Эд поработал. Кузен Кендрика зашел в «Американ экспресс» в Парадиз-Сити и сказал девушке, которая составляла маршрут Лепски, что хочет посылать цветы во все отели, где они остановятся. Она дала ему список. Они проведут четыре дня в «Эксельсиоре» в Париже, три дня в «Метрополе» в Монако, еще три дня в Монтрё, в «Монтрё палас». Несессеры поменяешь в отеле «Палас». Здесь все даты. – И он передал Пьеру листок бумаги.

– Двадцать тысяч швейцарских франков плюс все расходы?

– Да.

Клодетт восторженно ахнула.

Пьер изучал план маршрута. Спустя несколько секунд он с улыбкой поглядел на Брейди:

– У меня возникла идея. Вдруг мы случайно окажемся в аэропорту Шарля де Голля, когда приземлятся Лепски? Вдруг Клодетт случайно заведет с ними разговор, а потом появлюсь я. Вы остановились в «Эксельсиоре»? Какое совпадение! И мы там же, а оттуда поедем в Монако. У меня снаружи машина. Давайте вместе поедем в «Эксельсиор». Я знаю американцев. Уверяю тебя, мы с ними станем старыми друзьями раньше, чем доедем до «Эксельсиора». Американцы хотят, чтобы их любили. Я предложу показать им Париж, потом подвезти до Монако. Я смогу уладить все их языковые проблемы. В таком случае мы ни разу не выпустим несессер из виду. Что ты думаешь по этому поводу?

– Мне нравится, только будь осторожен с Лепски. Он коп.

– Да. А теперь как насчет денег, Лу? – спросил Пьер. – Я на мели.

Брейди вынул свой бумажник.

Когда Густав Хольц укладывал документы в дипломат, вошел Герман Радниц:

– Вам надлежит навестить Кендрика и выяснить, как именно он намеревается переправить икону в Цюрих и кто его сообщники. Станет болтать чепуху – пресекайте. Если я не буду твердо уверен, что получу икону в Цюрихе, я выйду из соглашения.

– Да, сэр, – сказал Хольц. – Я уже уезжаю.

– Подождите. – Радниц раскурил сигару. – Мне необходим человек на место Лу Силка.

На долю секунды глаза Хольца сузились.

Лу Силк был наемным убийцей Радница – безжалостный исполнитель, устранявший людей, которые угрожали расстроить какую-нибудь из многочисленных сделок Радница. Всего несколько месяцев назад Силк был убит в ходе одной операции, которая не имела отношения к Радницу.

По своему долгому опыту Радниц знал, что Хольц неизменно быстро находит решение его многочисленных проблем, однако даже он удивился, когда Хольц кивнул:

– Разумеется, сэр… мой племянник.

– Ваш племянник? Объяснитесь.

– Мой брат вместе с женой погибли в дорожной аварии. Их сын Сергас, которому было на тот момент три года, выжил. Поскольку я его единственный родственник, то занимался его воспитанием, – спокойно поведал Хольц. – Он получил блестящее образование. Свободно говорит по-английски, по-французски, по-немецки и по-русски. В восемнадцать лет, наперекор моему желанию, он вступил в армию. Примерно на десять лет я потерял с ним связь, а потом в один прекрасный день он сам меня нашел. Ему наскучила армия, он спросил, нет ли у меня для него работы. Он настолько напомнил мне Лу Силка, что я решил пока содержать его за свой счет на тот случай, если Силк вас подведет или же погибнет, как это и произошло. Сергас обладает всеми необходимыми качествами, какие вам требуются, сэр. Я ручаюсь за него.

– Вы поразительный человек, Хольц, – сказал Радниц. – Вы как будто постоянно опережаете мои желания. А чем ваш племянник занимается в данный момент?

– Совершенствуется во владении оружием и ждет случая послужить вам.

– Очень хорошо. Поскольку вы за него ручаетесь, он может считать себя нанятым на тех же условиях, что и Силк. А теперь отправляйтесь к Кендрику.

Спустя полчаса Густав Хольц сидел в кабинете у Кендрика. Кендрик, выбитый из колеи зловещим видом Хольца и встревоженный новостью, что Радниц может расторгнуть договоренность в последний момент, объяснил Хольцу, как именно икона будет вывезена в Швейцарию. Он также сообщил Хольцу подробности, касающиеся Хэддона, Брейди и Дювинов.

Хольц выслушал, затем проговорил:

– Этот ваш несессер… Мне нужна фотография, чтобы показать мистеру Радницу.

– Это вовсе не проблема. Я фотографировал его, чтобы заказать копию. – Кендрик вынул стопку цветных фотографий.

– Я совершенно уверен, что мистер Радниц одобрит ваш план, – сказал Хольц, поднимаясь с места. – Поздравляю вас.

– Значит, я могу надеяться на оплату в Цюрихе? – спросил Кендрик несколько встревоженно.

– Когда икону доставят, работа будет оплачена.

Вернувшись в отель «Бельведер», Хольц в подробностях пересказал Радницу план Кендрика.

Радниц слушал и время от времени одобрительно кивал.

– Да. Остроумная идея, – сказал он, внимательно изучив фотографии несессера. А потом на его жабьей физиономии отразилась злоба. – Еще в тот раз, когда Кендрик не сумел достать русские марки, я пообещал себе преподать ему урок. Мне нужна копия этого несессера. Пусть ваш племянник доставит ее на мою виллу в Цюрихе.

Всегда ловивший все на лету, Хольц произнес:

– Прошу меня извинить, сэр, но это будет неразумно.

Радниц зыркнул на него:

– Почему это?

– Молодой человек, везущий с собой дамский несессер, немедленно вызовет подозрения на границе. Ему ведь придется проходить швейцарскую таможню. А это может породить опасные осложнения. Я знаю в Цюрихе человека, который способен сделать такой же несессер. Мне всего-то и нужно отправить ему эти фотографии. Уверяю вас, тогда никаких проблем не возникнет.

Радниц кивнул:

– Вы как будто успеваете подумать обо всем. Очень хорошо. Предоставляю это дело вам. А вашего племянника жду в конце недели.

Хольц наклонил голову, забрал фотографии и вышел.

Темнокожая девушка пошевелилась во сне и негромко простонала от наслаждения. Она лежала обнаженная на застиранной простыне, ее стройное тело поблескивало от пота, длинные черные волосы шелковистой волной скрывали лицо. От ее движения мужчина, лежавший рядом, проснулся, насторожившись, словно камышовый кот.

Он оглядел маленькую грязную комнатушку, затем посмотрел на девушку, спавшую рядом с ним, перевел взгляд на прогнившие ставни, едва спасавшие от слепящего флоридского солнца. Его глаза переместились с плетеного стула и дешевого эмалированного таза на шатком столе, который держался на погнувшихся бамбуковых ножках, на собственную футболку, джинсы «Левайс» и туфли-лоферы, брошенные на пыльный коврик, когда он в спешке раздевался.

Он чуть развернулся и приподнялся на локте, чтобы видеть девушку, прошелся взглядом по ее телу. Ему нравились черные. Белые женщины теперь нагоняли на него скуку. Они ждут от тебя слишком многого, прежде чем что-то дать, но даже когда он поддавался на их дурацкие уловки и требования, иногда в итоге они увиливали от самого главного. Чернокожие девушки либо соглашаются, либо говорят «нет». Такой подход он уважал. Переехав в Майами, он начал сторониться избалованных и пресных белых девушек, снимая себе подружек в Западном Майами, где всегда кипела жизнь.

В свои двадцать восемь Сергас Хольц был великолепно накачанным самцом и неимоверно гордился своим доведенным до совершенства телом. Рослый, с длинными волосами соломенного цвета, с мышцами боксера, длинноногий, со спины он вызывал интерес у дам, но стоило ему развернуться лицом, и их интерес смешивался с опасением.

Лицо Сергаса Хольца пугало, но при этом завораживало женщин. Узкое лицо с коротким боксерским носом, небольшими, похожими на ледышки, серыми глазами и чувственным ртом бросало вызов девушкам, которым хотелось сильных ощущений. Даже когда он смеялся, глаза его оставались безрадостными. Он был не из тех, кто вызывает теплые чувства. За несколько лет, когда он наемником убивал, грабил и насиловал в Конго и других частях Африки, он не сблизился ни с кем из товарищей по оружию. Хотя он был блестящим студентом, никто из преподавателей не ощущал к нему дружеского расположения, со смущением сознавая, что есть в этом юноше что-то недоброе.

Сергас предпочитал оставаться одиночкой. Если он не участвовал в боях среди джунглей, то пропадал в армейском спортзале, боксируя, осваивая карате и разные приемы, которым учат в армии, чтобы убивать быстро и беззвучно.

Он обожал смотреть вестерны. В армии он быстрее всех выхватывал оружие и был самым метким стрелком. Довольный результатами своей стрельбы, он сосредоточил усилия на метании ножа. И сделался непревзойденным мастером и в этом.

Сергас обнаружил, что может говорить откровенно с единственным человеком на свете: со своим дядей Густавом Хольцем. Если не считать удовольствия, какое он испытывал от безжалостных убийств и охоты за женщинами, Сергас интересовался в жизни только деньгами. Устав от армейской жизни, он вернулся из Африки в Париж, где его дядя работал на Германа Радница.

Дядя много рассказывал о Раднице, и Сергас восхищался им. Несметное богатство Радница, его не ведающая жалости властность, его тесные связи с главами разных правительств потрясли воображение Сергаса.

Сергас имел с дядей долгий разговор по поводу своего будущего. Сам он склонялся к идее присоединиться к какой-нибудь из группировок Кастро и уехать на Кубу, однако Густав посоветовал ему не спешить. Он обеспечит Сергаса средствами для существования. Рано или поздно, обещал Густав, для него отыщется местечко в королевстве Радница. Он рассказал ему о Лу Силке.

– У мистера Радница много врагов. Некоторые из них слишком влиятельны. Стоит сказать Силку – и враг мертв. Силк получает содержание четыре тысячи долларов в месяц, а за каждое удавшееся убийство ему выплачивается кругленькая сумма в пятьдесят тысяч долларов. Но он уже немолод. Либо он попросится в отставку, либо его убьют, – предположил Густав. – Ты сможешь занять его место. Нам придется подождать, но ты между тем совершенствуй свои навыки. – И он продолжил рассказывать Сергасу обо всем, что умеет Лу Силк.

– Зачем ждать? Скажи мне, где я могу найти этого типа, и я избавлюсь от него, – заявил Сергас.

Густав покачал головой:

– Пока еще ты недотягиваешь до уровня Силка. Ты очень хорош, но он просто совершенство. Тебе нельзя рисковать жизнью. Кроме того, Радниц что-нибудь заподозрит. Жди.

Поэтому Сергас остался в Париже, оттачивая разные техники убийства, гоняясь за девушками и почитывая биографии мировых лидеров.

Когда Радниц переехал в Парадиз-Сити, Сергас перебрался в Майами, где снял скромную однокомнатную квартиру. В Майами он часами валялся на пляже, плавал, бегал, поддерживая форму, охотился за девушками и метал ножи в пальмы.

Он верил в своего дядю. Рано или поздно он сделается подданным королевства Радница. Если так сказал его дядя, значит так и будет.

В этот день ему захотелось женщину. Он погнал в Западный Майами на своем мотоцикле «хонда» и отправился в черный квартал. Подцепил там эту девицу, которая теперь спала рядом с ним. Он купил ей колу. Она сказала, что ее парень уехал по делам на Ки-Уэст и вернется домой только к вечеру. Они переглянулись, и Сергас понял, что она согласна. Сев на его «хонду», она тесно прижалась к нему, показывая дорогу к хижине, в которой жила.

Стоило Сергасу утолить похоть, как он неизменно терял интерес к своей партнерше. Он выскользнул из кровати и натянул джинсы. Взяв футболку, он услышал, как взвизгнула тормозами машина. Быстро метнувшись к прогнившим ставням, он выглянул в щель.

Перед хижиной замер видавший виды запыленный «линкольн». Из него выпрыгнул крупный черный парень в кремовом костюме и панаме. Его суровое лицо с редкой бородкой блестело от пота, напоминая зловещую маску. Он помчался по дорожке к дому, и тут девушка проснулась. Она села, лицо ее посерело от ужаса, когда черный парень всем весом навалился на дверь.

Сергас посмотрел на девушку, когда дверь крякнула от удара плеча. Шурупы из замка раскатились по всей комнате. Недобрая улыбочка затрепетала на губах Сергаса. Он проворно отошел к стене слева от двери. В этот момент дверь распахнулась, и ворвался чернокожий парень, он скалился, и лучи света, проникавшие сквозь щели в ставнях, играли на зажатом в руке ноже.

Девушка на кровати вскрикнула, съежившись от ужаса и прикрыв грудь.

Словно атакующая кобра, Сергас метнулся от двери. Ребром раскрытой ладони он рубанул чернокожего по шее жестоким ударом из карате. Хижина содрогнулась, когда чернокожий грохнулся на пол, словно бык с перерезанным горлом.

Девушка снова вскрикнула.

– Успокойся, – сказал Сергас. – Не стоит волноваться.

– Он мертв? – Девушка переползла в изножье кровати и смотрела сверху на огромное неподвижное тело.

– Нет… нет. Просто отключился. – Сергас натянул футболку.

– Когда очнется, он убьет меня!

Сергас наклонился, чтобы надеть туфли.

– Нет, не убьет. Я тебе обещаю.

– Он меня изобьет! – простонала девушка.

Сергас покачал головой, и его длинные волосы колыхнулись из стороны в сторону, словно желтый флаг.

– Не изобьет.

– Еще как! Он всегда бьет меня до крови!

Сергас склонился над лишившимся сознания черным парнем, затем взял его громадную ладонь и вцепился в мизинец. Быстрым рывком он загнул палец назад, сломав кость. Взяв другую руку, он сломал второй мизинец и, улыбнувшись девушке, сказал:

– Теперь он не сможет тебя тронуть, детка. Он будет слишком занят своим здоровьем, но на случай, если он вдруг захочет пнуть тебя, я займусь и его ногами.

Пока девушка в ужасе наблюдала, дрожа всем телом, Сергас стянул с чернокожего ботинки и сломал оба мизинца на его громадных вонючих ступнях.

– Ты уж о нем позаботься, детка. Он будет признателен тебе за заботу.

Затем, улыбнувшись своей безрадостной улыбкой, он вышел, вскочил на «хонду» и с ревом понесся обратно в Майами. Вернувшись в маленькую обшарпанную комнатку, он заметил, что на телефоне горит сигнал пропущенного звонка. Консьержка сказала, что ему поступил срочный вызов, и продиктовала номер в Парадиз-Сити.

Глаза Сергаса загорелись.

Дядя!

Он набрал номер.

– Это Сергас, – произнес он, услышав дядин голос.

– Немедленно приезжай в отель «Бельведер» в Парадиз-Сити, – сказал дядя. – Ты теперь работник мистера Радница. – И он отсоединился.

Сергас положил телефонную трубку. Постоял неподвижно один долгий миг, а затем начал спешно собираться.

Долгое ожидание закончилось.

Глава четвертая

Фрэд Скунер, начальник отдела охраны, постоянным местом работы которого значился Музей изящных искусств Вашингтона, стоял на площадке над тремя широкими пролетами мраморных ступеней, ведущими в фойе второго этажа, где была размещена выставка из Эрмитажа.

Скунер, грузный мужчина лет пятидесяти, был облачен в темно-синюю униформу, на голове фуражка. На его должность указывали золотые галуны на обшлагах.

Рядом с ним стоял агент ФБР Джек Трамблер, в темном костюме, с непокрытой головой; пиджак на нем слегка топорщился, поскольку под ним скрывалась плечевая кобура с полицейским револьвером 38-го калибра.

Оба мужчины наблюдали за длинной очередью людей, дожидавшихся, когда их пропустят через металлоискатель. В дверях стоял охранник, регулировавший движение очереди. Еще один охранник направлял посетителей к длинной стойке, где они сдавали на хранение все, что с собой принесли.

Трамблеру, худощавому тридцатилетнему парню с суровым лицом, не нравилось текущее задание. Не так он представлял себе настоящую работу: стоять и наблюдать за любителями искусства и просто ротозеями, – однако указания он получил четкие и внятные. Шеф приказал ему и четверке его подчиненных постоянно быть начеку.

«В этом проклятом городишке, – сказал шеф, – полно недоумков. Все экспонаты на сигнализации, так что шансов на похищение практически нет, зато какой-нибудь психопат с бутылкой кислоты может наделать бед. У меня приказ самого президента, чтобы никаких происшествий, и, если что-нибудь случится, крайним будешь ты».

Точно такие же наставления из Белого дома получил Фрэд Скунер. Всю последнюю неделю его подчиненные, все до единого, были настороже, и напряжение уже начало сказываться. Даже когда в восемь вечера музей закрывался, охранники посменно дежурили всю ночь.

– Как я буду счастлив, когда вся эта суета закончится, – произнес Трамблер. – Осталась еще неделя!

Скунер кивнул:

– Эти люди выглядят вполне прилично, но все равно никогда не угадаешь. Столько вокруг придурков, которые ненавидят русских. Вдруг кто-нибудь захочет испортить экспонат по политическим мотивам? Мне кажется, последняя неделя будет самой опасной.

– Ты хочешь сказать, пока еще кто-то прощупывает почву, а потом начнет действовать?

– Мне так кажется.

– Если кто-нибудь в самом деле повредит что-нибудь на выставке, разразится такой скандал, – угрюмо произнес Трамблер. – Отличный повод для Советов заявить, что мы ненадежные партнеры. Я не удивлюсь, если они даже обрадуются появлению какого-нибудь психа.

– Мы обеспечили такую охрану, что лучше не бывает.

– Ага. Как ты поладил с этими уродами из КГБ?

– Никаких контактов. Они делают вид, что понимают только по-русски.

– И у меня точно так же.

Пока мужчины беседовали, а непрерывный поток посетителей двигался по ступеням, у входа в музей образовывалась новая очередь.

Небольшой синий фургон с надписью на борту «Электрическая корпорация Вашингтона» подкатил к главным воротам. Рослый чернокожий парень в униформе «Корпорации» выскочил из фургона и подошел к одному из охранников.

– Звонил мистер Скунер, – сообщил он. – У вас какие-то проблемы с электрическим щитом.

Охранник оглядел чернокожего с головы до ног:

– Где щит, знаете?

– Конечно. – Чернокожий улыбнулся. – С другой стороны здания.

Охранник, заметив, что подъезжает большой туристический автобус с кондиционером, нетерпеливо замахал чернокожему, пропуская его. Фургон заехал на задворки музея.

Охранник подошел к автобусу. Оттуда выбрался, сияя улыбкой, невысокий толстенький священник.

– Преподобный Хардкасл, – представился он. – Я привез на выставку свою паству. Насколько я знаю, все уже согласовано.

Охранника встревожило, что группа преподобного Хардкасла состоит из тридцати пяти вьетнамских беженцев.

– А билеты, сэр? – спросил он, взяв под козырек.

– Разумеется. – Толстенький священник вытащил стопку билетов и паспорт.

Охранник жестом отказался проверять документ:

– В этом нет необходимости, сэр.

– Насколько я понял, меры защиты очень строгие. Я подумал, что нужно взять с собой паспорт.

Священники, толстые или тонкие, по мнению охранника, были проклятыми доброхотами и надоедалами. Он пересчитал билеты, поглядел на желтые лица, таращившиеся на него из окон автобуса, хмыкнул, а потом махнул водителю.

– Проезжайте, сэр, – сказал он священнику. – В вестибюле проводится досмотр. Вы лучше скажите своей группе, чтобы оставили все личные вещи в автобусе. Так вы сэкономите время. Все зонтики, сумки, трости и любые металлические предметы.

– Я понял. Благодарю вас. – И святой отец вернулся в автобус, который подъехал к входу в музей.

Последовала задержка, пока все пассажиры выгрузились. Внутри автобуса началась суета – вьетнамцы оставляли свои пожитки. Последним двум женщинам пришлось помогать выйти из автобуса. Обе они были на позднем сроке беременности.

– Вот черт! – ругнулся себе под нос Скунер. – Только взгляни на эту толпу!

Он наблюдал сверху за группой вьетнамцев: мужчины, женщины, некоторые с маленькими детьми, все одеты в национальные костюмы – на женщинах аозай[4]4
  Аозай – длинная рубаха с разрезами, надетая поверх брюк.


[Закрыть], на мужчинах белые рубашки и черные брюки.

– Беженцы, – продолжал Скунер. – Этот падре организовал им поездку через «Братство любви».

– Ты посмотри на тех двух женщин, – пробормотал Трамблер. – Судя по их виду, они в любой момент могут родить.

– Ради бога, не здесь!

А в нижнем фойе Чик Хёрли, охранявший вход, тоже уставился на двух миловидных вьетнамок с большими животами.

Хёрли, несколько толстоватый и не сильно умный молодой человек, сознательно выбрал для себя работу в охране музея, понимая, что такая размеренная служба, дающая право на пенсию, как раз подходит медлительному человеку без амбиций. Десять месяцев назад, почувствовав, что положение его устойчиво, и не помышляя ни о каких излишествах, он женился. Жена была ему под стать: лишенная амбиций, но отчаянно мечтающая создать семью. Оба они любили детей. Его жена тоже была сейчас на большом сроке, и они ожидали рождения наследника со дня на день. Хёрли, обожавший свою толстенькую жену, все же был в ужасе от того, до каких размеров раздалось ее тело. Еще он посмотрел по телевизору несколько фильмов о деторождении, и они очень сильно его расстроили, поэтому всю последнюю неделю он терзался, представляя, что предстоит испытать его жене. Увидев двух беременных вьетнамок, похожих на нежные цветочки, он ощутил, как его пробрал озноб.

Когда святой отец отдал стопку билетов и вернулся к своей группе, Хёрли отошел от дверей и приблизился к нему.

– Сэр, у нас имеется лифт, – сказал он священнику. – Этим двум леди не стоит подниматься по лестнице.

Святой отец лучезарно улыбнулся ему:

– Как вы добры! И насколько предусмотрительны!

Хёрли хмыкнул:

– Да, сэр, я и сам со дня на день жду пополнения в семье.

– Мои поздравления! Это великолепно!

Хёрли показал, где находится лифт, и вернулся на свой пост у дверей.

Пока остальные вьетнамцы поднимались по лестнице, священник с двумя беременными женщинами вошел в лифт. Наверху они дождались остальной группы, и священник сказал:

– Прошу вас, следуйте за мной и не отставайте, – после чего повел всех в первый выставочный зал.

– А некоторые вьетнамочки ничего, – заметил Трамблер. – Я бы не отказался прокатиться с какой-нибудь из них.

– Сосредоточься на работе, – отрезал Скунер. – Возьмешь правое крыло. Я возьму левое. Начинаем обход.

Пока группа вьетнамцев переходила от одного экспоната к другому, останавливаясь, чтобы выслушать объяснения священника, Трамблер двинулся дальше, миновал специально построенную нишу, где поместили икону, принадлежавшую Екатерине Великой и привлекавшую не так уж много внимания, и вошел в просторный зал, где висели несколько самых известных в мире картин.

Здесь толпа была особенно плотной, и он отметил, что все пять кагэбэшников смешались с публикой и двое его собственных подчиненных тоже настороженно наблюдают.

Священник задержался у окна, посмотрел вниз, увидел, что небольшой синий фургон выезжает с территории музея. Он взглянул на часы, затем указал рукой на очередной экспонат. Спустя десять минут он прервал свою речь и едва заметно кивнул одной из беременных девушек. Та отделилась от группы и приблизилась к охраннику, пытавшемуся сдержать зевоту. Он дежурил всю ночь и с нетерпением ждал, когда же его смена закончится.

– Туалет, сэр?

Он поглядел на ее выпуклый живот, затем дружелюбно улыбнулся:

– Вон та дверь, мисс.

– Спасибо, сэр.

Девушка подошла к двери сбоку от ниши с иконой, когда святой отец как раз завел свою группу в нишу.

– А вот здесь, друзья мои, – сказал он, – находится самая древняя из известных икон, которая когда-то принадлежала русской императрице Екатерине Великой.

Группа выстроилась вокруг огороженной канатом стеклянной витрины.

Вперед выдвинулся охранник.

– Пожалуйста, не подходите к канатам, – коротко велел он.

– Конечно-конечно, – сказал священник и раскрыл принесенный с собой иллюстрированный каталог. Когда охранник отодвинулся назад, он продолжил: – Художник неизвестен, однако, как вы видите, учитывая огромный возраст…

Послышалось громкое шипение, и из-за крупной статуи рядом с дверью женского туалета повалил густой черный дым.

Вьетнамцы тут же ударились в панику. Девушки визжали и толкались. Мужчины что-то выкрикивали, дети плакали.

Охранник кинулся к источнику дыма, однако дым был уже слишком плотный, и он отступил назад, задыхаясь и кашляя.

Народ в зале с живописью тоже запаниковал. По всему помещению раздавались крики: «Пожар!» Все разом ринулись к многочисленным выходам.

Скунер, услышав шум, выбежал из левого крыла, оказавшись в плотном черном дыму. «Это не пожар, – сказал он себе, – это просто мощная дымовая шашка». Он побежал к лестничной площадке и проорал вниз Хёрли, который уставился на него, разинув рот:

– Запри двери! Никого не впускать, никого не выпускать!

Второй охранник, стоявший у дверей рядом с Хёрли, перепрыгивая через три ступеньки, поднялся к Скунеру. Их едва не сшибли с ног вопящие вьетнамцы, которые пытались добраться до выхода внизу, однако Скунер с охранником перегородили им дорогу.

– Всем оставаться на местах! – рявкнул Скунер. – Опасности нет!

Хёрли, оставшийся в вестибюле один, привалился своей толстой спиной к запертым входным дверям и с разинутым ртом наблюдал за суматохой, царившей вверху на лестнице.

– Друг мой…

Вздрогнув, он обернулся и увидел рядом с собой святого отца.

Дверцы лифта были открыты, и одна из беременных вьетнамок лежала на полу.

– Боюсь, эта паника спровоцировала у нее роды, – сказал святой отец. – Мистер Скунер был так добр, что вызвал по телефону «скорую». А! Я слышу, что она уже едет. Помогите, пожалуйста!

Был бы Хёрли чуть менее тупым, он понял бы, что Скунер, сдерживавший вьетнамцев на лестничной площадке, никак не мог выкроить время, чтобы позвонить в «скорую», однако ужасные стоны, которые издавала вьетнамская женщина, и пронзительный вой сирены подъезжавшей «скорой помощи» лишили его остатков сообразительности. «Господи! – думал он. – И вот такое может со дня на день случиться с Мег!» Он вместе со священником поспешил к девушке, вдвоем они подняли ее. Ее лицо, блестевшее от пота, исказилось в гримасе боли.

– Впустите санитаров! – резко произнес святой отец.

В полном смятении Хёрли побежал к дверям, отодвинул засовы и впустил двух чернокожих парней с носилками. Ему было невдомек, что эти двое всего четверть часа назад были здесь в униформе «Электрической корпорации Вашингтона».

– Мы о ней позаботимся, – сказал тот чернокожий, что был выше ростом.

Санитары переложили девушку на носилки, а она взвыла от боли.

Не успел Хёрли, содрогнувшийся при этом звуке, хоть что-то сообразить, как санитары уже выскочили наружу, загрузили носилки в машину, и та умчалась на полной скорости под завывание сирены.

– Великолепно! – воскликнул священник. – Благодарю вас. Ну а теперь я должен вернуться к своему стаду. Даже не представляю, что там творится.

Он проворно вошел в лифт, нажал кнопку третьего этажа, дождался, пока кабина остановится. Народ, осматривавший экспонаты на третьем этаже, а людей было здесь не много, столпился на площадке лестницы. Священник вошел в мужской туалет и закрыл дверь. Спустя три минуты дверь открылась, и к толпе, которую теперь теснила назад охрана, присоединился молодой худощавый парень со взъерошенной шевелюрой, одетый в белую спортивную майку и черные брюки.

Тот факт, что панику удалось быстро подавить, многое говорит о мускулах и авторитете охраны. Все окна до единого были распахнуты, и густой дым медленно рассеялся.

Скунер, взяв мегафон, все еще выкрикивал:

– Пожара нет! Это ложная тревога! Всем сохранять спокойствие!

Толпа повиновалась, словно отара овец.

К Скунеру подошел Трамблер:

– Посмотри! – Он показал Скунеру пластиковый футляр. – Очень непростая дымовая шашка, и еще тут написано…

Скунер прочитал то, что было написано на наклейке:

К ЧЕРТУ РОССИЮ!

Антисоветская Лига

– Этот сукин сын все еще здесь, – прорычал Скунер. – Мы его найдем.

Вошел коренастый кагэбэшник.

– Никого не выпускать, пока мы не проверим, все ли уцелело! – рявкнул он.

– Разумеется, – ответил Скунер. – Это ложная тревога. Я поговорю с людьми.

Скунер, уже потея и понимая, что у него большие неприятности, объяснил толпе в свой мегафон, что какой-то шутник заложил дымовую шашку и, прежде чем уйти, каждый должен записать свое имя и адрес. Не будут ли все так добры, чтобы построиться в очередь в вестибюле, и как только охрана установит, что никакого ущерба не нанесено, все они будут вольны уйти.

Успокоившийся народ начал посмеиваться. Кажется, всем показалось, что шутка в адрес Советского Союза удалась.

Как только второй этаж был очищен от людей, кагэбэшники осмотрели экспонаты, выискивая повреждения. К немалому потрясению Скунера, все они, кажется, оказались экспертами в области искусства. Один из них подошел к иконе в стеклянной витрине, внимательно посмотрел, затем перешагнул через канат и обнаружил, что витрина не заперта.

У Скунера, наблюдавшего за ним, упало сердце. Когда кагэбэшник открыл витрину, должна была завыть сирена.

Кагэбэшник выхватил икону из витрины, вытаращился на нее, затем развернулся к Скунеру с побагровевшим от гнева лицом.

– Это подделка! – выкрикнул он.

Услышав эти слова, Трамблер развернулся и кинулся к ближайшему телефону.

Черный «Мерседес-280 SL» въехал на заброшенную складскую площадку, незаметную со стороны улицы.

Эд Хэддон сверился с часами. Ждать осталось плюс-минус десять минут. Он был абсолютно спокоен. Его уверенность в успехе Лу Брейди была непоколебима. Операция отлично спланирована. Лишь невероятное невезение могло бы сорвать ее, однако Хэддон не верил ни в невезение, ни в везение.

Прошло девять минут, и на площадку заехала машина «скорой помощи». Выскочил рослый чернокожий парень, бросился к двустворчатым воротам и запер их. А водитель «скорой» подбежал к Хэддону, показывая поднятые вверх большие пальцы.

– Никаких проблем, босс! – доложил он, сияя. – Как конфетку съесть.

Рослый чернокожий открыл заднюю дверцу «скорой», и оттуда выпрыгнула вьетнамская девушка, больше не беременная и успевшая переодеться в машине в красные брючки и желтую блузу. Подбежав к Хэддону, она просунула в окно икону. Хэддон рассмотрел ее, удостоверился, что это оригинал, затем вынул три конверта. Два он отдал чернокожим, третий – вьетнамке.

– Хорошо, – сказал он. – Открываем ворота и смываемся.

Рослый чернокожий открыл ворота, Хэддон, махнув ему на прощание, выехал на улицу и, держа скорость чуть менее разрешенной, отправился в аэропорт.

Заехав на стоянку аэропорта, он взял дипломат, лежавший на заднем сиденье. Открыв его, сдвинул в сторону свои пожитки и нажал скрытую пружину, удерживавшую фальшивое дно. Засунув туда икону, он со щелчком закрыл дипломат и, оставив «мерседес» на стоянке, прошел в зал вылета. Зарегистрировался под чужим именем. Девушка, признавшая в нем крупного дельца, зазывно ему улыбнулась.

– Рейс на Майами через десять минут, – сказала она.

Кивнув, Хэддон остановился, чтобы купить номер «Тайм», затем проследовал в зону вылета, присоединившись к другим бизнесменам, тоже летевшим в Майами.

Приземлившись в аэропорту Майами, он нанял у стойки компании «Херц» «линкольн» и отправился в Парадиз-Сити. Вливаясь в поток машин, Хэддон взглянул на часы. Было пять минут четвертого. Отлично движемся, подумал он. Хэддон нисколько не переживал за судьбу Лу Брейди, а лишь улыбался, представляя себе, какой бардак должен сейчас царить в Музее изящных искусств.