Текст книги "Рассказы"

Глава XIX. Столкновение интересов в пустыне

Легкий ветерок, задувший с юго-востока, донес до обоняния Серой волчицы запах пришельцев еще за целые полмили расстояния. Она предупредила об этом Казана, и он тоже почуял в воздухе какой-то странный запах. По мере их приближения запах становился все сильнее. Уже за двести ярдов от своего валежника они услышали треск валившихся деревьев и остановились. Целую минуту они простояли в напряжении и прислушивались. Затем молчание нарушилось каким-то криком, похожим на кваканье, и всплеском воды. Серая волчица заложила уши назад и с таким видом, будто для нее теперь ясно все, повернула свою слепую морду к Казану. Они продолжали вперед уже путь медленно, заходя к логовищу сзади. Едва только они подошли к той возвышенности, на которой помещалась куча валежника, как перед Казаном открылась вся удивительная перемена, происшедшая за их отсутствие. В изумлении он остановился и стал смотреть. От ручья не осталось уже больше ничего. Там, где он когда-то протекал, теперь стояла лужа, подходившая своими краями почти к самой берлоге. Она была футов в сто длиною, и напиравшая сверху вода затопляла теперь уже все деревья и кусты. Казан и Серая волчица пришли к себе вполне спокойно, и не обладавшие никаким чутьем сотрудники Сломанного Зуба даже и не догадались об их присутствии. Всего только в каких-нибудь пятидесяти футах от них сам Сломанный Зуб все еще продолжал обгрызать пенек дерева. В таком же расстоянии на правой стороне четверо или пятеро ребятишек-бобрят играли в постройку плотины и барахтались в грязи и тоненьких веточках. На противоположной стороне разлива поднималась гряда в шесть или семь футов вышиною, и здесь более старшие ребятишки – двухгодовалые, но еще не приученные к работе, – с большим шумом старались вскарабкиваться на эту гряду и скатывались затем с нее, как шары. Именно они-то и производили тот всплеск воды, который издали услышали Казан и Серая волчица. В десятке других мест взрослые бобры были увлечены своей работой.

Только несколько недель тому назад Казан уже видел точно такую же сцену, когда должен был свернуть на север от прежней колонии Сломанного Зуба. Тогда она не заинтересовала его. Но теперь он весь целиком был поглощен ею. Бобры перестали быть для него простыми водяными животными, несъедобными и с противным запахом, который ему не нравился. Теперь они были завоевателями – его врагами. И он молча оскалил на них клыки. Шерсть на нем ощетинилась и стала походить на щетку, и мускулы на передних ногах и на плечах напряглись, как веревки. Без малейшего звука он ринулся прямо на Сломанного Зуба. Старый бобр не обратил на него внимания даже и тогда, когда он был от него всего только в двадцати шагах. Естественно, не привыкший свободно чувствовать себя на суше, старый бобр помедлил немного. Затем он спрыгнул с дерева, как только бросился к нему Казан. Они оба все ближе и ближе подкатывались к краю разлива, и вдруг, улучив момент, плотное, тяжелое тело бобра выскользнуло из-под Казана, точно обмазанное маслом, и Сломанный Зуб, попав в свою сферу, почувствовал себя вне опасности, получив всего только две кусаные раны в свой мясистый хвост. Разочарованный в своей неудавшейся попытке загрызть до смерти Сломанного Зуба, Казан с быстротою молнии спрыгнул вправо. Молодые бобры не двинулись. В удивлении и от испуга от того, что они увидели перед собой, они так и окаменели. Они поняли, что надо хоть в чем-нибудь проявить свою деятельность, только лишь тогда, когда Казан уже бросился на них. Трое из них кое-как добрались до воды. Четвертый и пятый – еще бобрятки трехмесячного возраста – опоздали. Одним духом Казан перекусил одному из них спину, а другого схватил за горло и стал трясти так, как фокстерьер трясет попавшуюся крысу. Когда подоспела к нему Серая волчица, то оба маленьких бобрика были уже мертвы. Она обнюхала их мягкие тельца и заскулила. Возможно, что эти два маленьких существа напомнили ей об ее убежавшем Бари, потому что когда она обнюхивала их и скулила, то в этом ее плаче слышалась скорбь. Это был вопль матери.

Но у Серой волчицы были свои соображения, тогда как Казан не хотел признавать ничего. Он убил двух врагов, которые осмелились вторгнуться в его владения. К этим маленьким бобрикам он отнесся так же жестоко, как и рысь, которая когда-то погубила первых детей Серой волчицы на Солнечной Скале. И теперь, когда он вонзил зубы в их тело, то вся кровь в нем заклокотала от желания убивать еще. Он неистовствовал, бегал вдоль берега разлива и ворчал на воду, под которой скрылся Сломанный Зуб. Все бобры юркнули под воду, и теперь ее поверхность заколебалась от множества скрывшихся под нею тел. Казан подбежал к краю плотины. Она была новостью для него. Инстинктивно он догадался, что она представляла собою произведение Сломанного Зуба и его бобров, и с остервенением стал разрывать в ней лапами составлявшие ее хворост и грязь. И вдруг вода забурлила у самой плотины, футах в пятидесяти от берега, и из нее высунулась серая голова Сломанного Зуба. Около полминуты Казан и Сломанный Зуб на расстоянии померивали друг друга взглядами. Затем Сломанный Зуб всем своим мокрым, блиставшим на солнце телом выполз на плотину и уселся на все четыре лапы, все еще поглядывая на Казана. Патриарх был один. Ни один из других бобров не показывался. Поверхность затона снова стала тихой, как зеркало. Напрасно Казан искал возможности тоже взобраться на плотину, чтобы придушить своего наглого завоевателя. Но между солидной стеной плотины и берегом находилась еще неоконченная работа, состоявшая из перепутанных между собою ветвей и колод, через которую с шумом перекатывалась вода. Три раза Казан пытался проложить себе дорогу по этому плетню, и все три раза его усилия заканчивались тем, что он сам же сваливался в воду. Все это время Сломанный Зуб не двигался. Когда же наконец Казану удалась его атака, то старый инженер соскользнул с края плотины в воду и исчез под ней. Он понял, что Казан, как и рысь, не мог сражаться в воде, и быстро поставил об этом в известность всю свою колонию.

Серая волчица и Казан возвратились к своему валежнику и разлеглись на теплом солнышке. Полчаса спустя Сломанный Зуб выполз на берег с противоположной стороны затона. И другие бобры последовали его примеру. Их отделяло теперь от Казана водное пространство, и они преспокойно принялись за свою работу, точно ничего и не случилось. Пильщики возвратились к своим деревьям, другие заработали в воде, трудясь над составлением цемента из грязи и ветвей. Средина затона была демаркационной линией. Через нее не переступал ни один из них. Раз десять в течение последовавшего затем часа один из бобров подплывал к этой линии, чтобы поглядеть поближе на двух маленьких бобрят, которых растерзал Казан. Может быть, это была их мать, а может быть, какой-то неизвестный еще Казану инстинкт подсказал это Серой волчице. Потому что Серая волчица за это время два раза подходила к трупикам, обнюхивала их, и оба раза, вовсе даже и не видя, как подплывала бобриха к демаркационной линии, уходила быстро.

Первая вспышка гнева уже улеглась в Казане, и он стал наблюдать за бобрами уже более внимательно. Он понял, что они вовсе не созданы для драк. Их было достаточно, чтобы померяться силами с ним одним, но они разбежались при его приближении, как зайцы. Сломанный Зуб даже ни одного раза не задел его; и Казан постепенно пришел к сознанию, что эти вторгшиеся в его владения существа, которые так же хорошо себя чувствуют и в воде, как и на суше, представляют собою для него такой же материал для охоты, как и кролики, и куропатки. Еще задолго до вечера он вместе с Серой волчицей ушел в кусты. Он еще и раньше усвоил себе манеру выслеживать кролика из засады, не показываясь ему, и решил выполнить эту чисто волчью тактику и по отношению к бобрам. Невдалеке от валежника он свернул в сторону и стал пробираться вверх по ручью, идя за ветром. Через четверть мили ручей стал глубже, чем был до этого. Их прежний брод теперь оказался совсем залитым, так что Казану пришлось броситься в воду и перебраться на другую сторону вплавь, оставив Серую волчицу на этом берегу ручья со стороны кучи валежника.

Уже один, он тотчас же помчался по направлению к плотине, делая для этого крюк чуть не в сто ярдов. Ярдах в двадцати ниже плотины находилась густая заросль из ольхи и ивняка, сгруппировавшаяся у самого ручья, и Казан тотчас же воспользовался ею. Никем не замеченный, он пробрался на расстояние одного или двух прыжков к самой плотине и залег, готовый броситься вперед при первом удобном случае.

Большинство бобров в это время работало в воде. Четверо или пятеро все еще оставались на берегу, у самой воды. Прождав несколько минут, Казан решил уже пожертвовать всем, чтобы яростно броситься на врагов, как вдруг движение на плотине привлекло его внимание. Три бобра принялись за смазывание цементом центрального сооружения. Быстро, как стрела, Казан выскочил из своей засады и перебежал под прикрытие плотины. Здесь было мелко, так как главная масса воды нашла себе выход около противоположного берега. Когда он стал переходить через воду, то она едва доходила ему здесь до живота. Бобры его совершенно не замечали, и ветер дул в его пользу. Шум бежавшей воды поглощал собою малейший посторонний звук. Вскоре он услышал, что бобры работали уже над его головой. По веткам сваленных берез он вскарабкался наверх. Моментом позже его голова и плечи уже показались над самой вершиной плотины. Почти тут же, всего в аршине расстояния, Сломанный Зуб пригонял к месту трехфутовый чурбан от тополя толщиной с руку. Он так был занят своим делом, что даже и не видел, и не слышал, как подбирался к нему Казан. Другой бобр сделал предостережение, громко бросившись в воду. Сломанный Зуб поднял голову, и его глаза встретились с оскаленными зубами Казана. Он бросился было назад, но было уже поздно. Казан навалился на него всем телом. Его острые клыки вонзились Сломанному Зубу прямо в затылок. Но старый бобр все-таки стал увертываться назад, чтобы лишить Казана точки опоры. В этот же самый момент его похожие на долото резцы крепко ухватились за отвисшую шкуру на горле у Казана. Затем оба свалились с плотины в воду и пошли на самую глубину.

В Сломанном Зубе было полтора пуда веса. Упавши в воду, он оказался в своей сфере и, все еще не разжимая той хватки, которую ему удалось сделать на шее Казана, он потянул его книзу, как железная гиря. Казан оказался совсем под водой. Вода ринулась ему в рот, в уши, в глаза и в нос. Он не мог ничего видеть, и все его чувства пришли в смятение. Но вместо того, чтобы стараться освободиться, он задержал в себе дыхание и еще глубже вонзил свои зубы в затылок бобру. Оба они коснулись мягкого илистого дна и на минуту погрузились в тину. Только теперь Казан разжал свои челюсти. Он должен был бороться уже за свою собственную жизнь, а не искать смерти Сломанного Зуба. Всеми своими силами он старался отделаться от хватки бобра и выбраться поскорее на поверхность, к свежему воздуху и к жизни. Он сжал челюсти, зная, что сделать дыхание – для него значило бы умереть. На суше он без всяких усилий мог бы отделаться от хватки Сломанного Зуба. Но под водой эта его хватка могла оказаться еще более гибельной, чем когти рыси на берегу. Вдруг почувствовался вокруг Казана круговорот воды – это к боровшейся паре подплывал второй бобр. Если он присоединится сейчас к Сломанному Зубу, то всем стараниям Казана должен прийти немедленный конец.

Но природа все предусмотрела в борьбе бобров с хищными животными. Престарелому патриарху не было никакого расчета держать Казана под водой. К тому же он не был мстителен. Он не жаждал крови и смерти. Почувствовав, что Казан от него уже отцепился и что это страшное животное, которое уже два раза набрасывалось на него, уже больше не способно причинить ему какого-нибудь вреда, он разжал свои челюсти. Это он сделал, впрочем, не сразу. Казан совсем уже ослабел, когда выплыл на поверхность. Находясь тремя четвертями своего тела в воде, он кое-как успел уцепиться передними лапами за тонкие ветки, вылезавшие из плотины. Это дало ему время вздохнуть как можно глубже и выкашлять из себя воду, которая чуть не сделалась его могилой. Около десяти минут провисел он на этих ветках, прежде чем рискнул напрямик переплыть к берегу. Добравшись до него, он еле имел силы выбраться на сушу. Все его силы оставили его. Члены его тряслись. Нижняя челюсть отвисла. Он потерпел поражение, был побит в полном смысле. Унижен. Животное без всяких клыков чуть не погубило его. Он чувствовал над собой все его превосходство. Мокрый, с поджатым хвостом, он возвратился к своему валежнику, растянулся на солнце и стал поджидать Серую волчицу.

Последовали дни, в которые желание погубить всех бобров во всей их массе превратилось в Казане в сжигательную страсть и цель всей его жизни. А плотина с каждым днем становилась все неприступнее. Цементные работы в воде производились бобрами быстро и в полной безопасности. Вода в запруде с каждыми сутками поднималась все выше и выше, и самый затон становился все шире и шире. Поверхность воды расширилась в своем разливе уже настолько, что стала окружать валежник со всех сторон и через неделю или через две, если бобры будут продолжать свою работу, грозила уже превратить ее в островок в центре широкой водной равнины, заменившей собою все болото сплошь.

Теперь Казан охотился только для того, чтобы быть сытым, а не для удовольствия. Без устали он выжидал удобного случая, чтобы напасть на подданных Сломанного Зуба, когда они менее всего будут этого ожидать. На третий день после схватки под водою Казан загрыз взрослого бобра, который неосторожно подошел поближе к зарослям ивняка. На пятый день два молоденьких бобра бродили по затопленным местам недалеко от кучи валежника, и Казан схватил их прямо в воде и разорвал на куски. После таких успешных нападений с его стороны бобры перешли на работу, главным образом, в ночное время. А это было для Казана как нельзя более кстати, потому что он был вполне охотником. В две следующие ночи он убил еще по одному бобру. Таким образом, считая и бобрят, он истребил всего семь штук, когда пришла к нему на помощь выдра.

Никогда еще Сломанный Зуб не находился между двух таких смертных и непримиримых врагов, какими были эти два его преследователя. На суше Казан был мастером своего дела благодаря своей быстроте, собачьему чутью и умению изловчаться. Но зато в воде выдра представляла еще большую угрозу. Там она была еще быстрее, чем рыба, которой она питалась. Ее зубы были, как стальные иголки. Она была такая гладкая и такая увертливая, что бобры едва ли сумели бы вцепиться в нее своими похожими на долота зубами, даже если бы ее поймали. Как и бобры, выдра не обладала жаждой крови. И все-таки на всем севере не было более пламенного истребителя их породы, как она, даже еще большего, чем человек. Она являлась и уходила, как чума, и самые большие истребления приносила с собою в самую холодную пору зимы. В такие дни она не трогала бобров в их уютных жилищах. Она делала то, что люди исполняют теперь динамитом, а именно приводила в негодность их плотины. Она прорывала в них дыры, вода моментально понижалась, лед проваливался, и в жилища бобров высовывались изводы наружу. Вследствие этого бобры начинали погибать массами от голода и стужи. Благодаря отсутствию воды вокруг их жилищ, накопляющимся хаотическим количествам сломавшегося льда и температуре, которая опускается на сорок и пятьдесят градусов ниже нуля, они умирают в два-три часа. Потому что бобр, несмотря на свою теплую шубу, более чувствителен к холоду, чем даже человек. В течение всей зимы окружающая его жилище вода составляет собою то же, что и печь для жилища человека.

Но теперь было лето, и Сломанный Зуб, и вся его колония не очень-то испугались прибытия выдры. Конечно, им во что-нибудь обойдется починка плотины, но на дворе стояло еще тепло и запас пищи был еще значителен. Целых два дня выдра производила исследования вокруг плотины и измеряла глубину воды в запруде. Казан принял было ее за бобра и тщетно старался придушить ее. Она тоже, со своей стороны отнеслась к Казану подозрительно и приняла против него меры предосторожности. Ни тот, ни другая даже и не предполагали, что имеют друг в друге союзников. А тем временем бобры стали продолжать свои работы уже с большей осторожностью. Вода в запруде поднялась теперь уже настолько, что инженеры приступили к постройке трех жилищ. На третий день в выдре заработал ее инстинкт разрушения. Она принялась за обследование плотины у самого ее основания. Найдя в ней наиболее слабое местечко, она с помощью своих острых зубов и маленькой, похожей на пулю головы принялись за свои сверлильные операции. Дюйм за дюймом она проникала в нее, прокладывая сквозь нее туннель и перегрызая ветки, и внедрялась в нее сама. Круглый ход, который она прокладывала, был в семь дюймов в диаметре. За шесть часов работы она проникла вглубь плотины на целых пять футов.

Струя воды ринулась сквозь это отверстие из запруды с такой силой, точно ее стали накачивать оттуда насосом. Казан и Серая волчица в это время скрывались на южной стороне разлива, в ивняке. До них донесся рев воды, начавшей вытекать через отверстие, и Казан вдруг увидел, как выдра вскарабкивалась на плотину и по дороге сбрасывала с себя вцепившуюся в нее громадную водяную крысу. Не прошло и получаса, как вода заметно уже понизилась в бассейне, а по ту сторону плотины стала повышаться. В следующие затем полчаса заготовленные для трех жилищ фундаменты, которые находились на десять дюймов над водой, уже оказались стоявшими на обнажившемся тинистом дне. Только тогда, когда вода стала уже отделяться от жилищ, Сломанный Зуб поднял тревогу. Настала настоящая паника, и очень скоро каждый бобр во всей колонии возбужденно заметался в запруде туда и сюда. Они стали быстро переплывать от одного берега к другому, не обращая уже ни малейшего внимания на демаркационную линию. Сломанный Зуб и другие старшие работники бросились к плотине с резким криком, и выдра бросилась между ними туда же и, как стрела, выскочила потом в ручей выше запруды. А вода все продолжала падать, и по мере ее спада и возбуждение среди бобров повышалось. Они забыли уже и про Казана, и про Серую волчицу. Некоторые из представителей молодого поколения колонии бросились к тому берегу затона, на котором находилась куча валежника, и, тихо заскулив, Казан уже собирался отправиться туда через заросли ивняка, когда один из пожилых бобров заковылял вдруг по топкой грязи мимо его засады. В два прыжка Казан уже очутился около него, поддержанный Серой волчицей. Короткая, жестокая расправа прямо на грязи была замечена остальными бобрами, и они в один момент пустились на противоположную сторону запруды. Вода опустилась уже наполовину своей высоты, прежде чем Сломанный Зуб и его сотрудники сумели обнаружить, в каком именно месте находилась в плотине дыра. Началась работа по ремонту. Для того чтобы выполнить ее, требовались палки и хворост значительных размеров, и, чтобы добыть этот материал, бобрам приходилось по десять и по пятнадцать ярдов шлепать по грязи, образовавшейся после спада воды, и увязать в ней тяжелыми телами. Их больше уже не страшили ничьи клыки. Инстинкт говорил им, что они должны были спасать свою колонию во что бы то ни стало и что если они не успеют как можно скорее замазать в плотине отверстие и вода успеет сбежать через него вся, то они все очень скоро окажутся целиком во власти своих врагов. Для Казана же и Серой волчицы это был день сплошных убийств. Они загрызли еще двух бобров в трясине около новой заросли. А когда они перешли через ручей ниже плотины, то невдалеке от своей кучи валежника, в пойме, покончили еще с тремя. Для этих троих не представилось ни малейшей возможности убежать от них, и все они были разорваны на куски. Еще выше по ручью Казан поймал молодого бобра и загрыз его.

Убийства закончились только перед вечером. Сломанный Зуб и его доблестные инженеры починили наконец плотину, и вода в затоне стала снова подниматься.

В полумили выше по ручью старая выдра всползла на бревно и стала греться на последних лучах заходившего солнца. Завтра утром она опять отправится к плотине, чтобы продолжить свою разрушительную работу. Это было ее методом. Для выдры он составлял ее забаву.

Но странный и невидимый судья, по имени О-се-ки, что по верованиям и на языке индейцев значит «Дух», сжалился наконец над Сломанным Зубом и его перепуганными до смерти подданными. Потому что именно в этот самый час захода солнца Казан и Серая волчица шли вверх по ручью, настойчиво стараясь выследить сладко дремавшую на бревне выдру.

Целодневная работа, полный желудок и снопы теплого солнечного света, на котором грелась выдра, помогли ей крепко заснуть. Она лежала так же неподвижно, как и бревно, на котором она растянулась. Она была велика ростом, уже старая и почти седая. Уже десять лет, как она выказывала хитрость и ловкость, далеко оставлявшие за собою людские. Напрасно люди расставляли на нее ловушки и капканы. Изобретательные звероловы не раз устраивали для нее узенькие лазейки из камней и бревен поперек ручьев, чтобы поймать ее, но старая выдра всегда перехитряла их и избегала железных челюстей капканов, поставленных в каждом конце таких лазеек. След, который она оставила на размокшей трясине, говорил об ее размерах. Но немногие звероловы видели ее воочию. Ее мягкая, нежная шкура давно бы уже попала в Лондон, в Париж или в Берлин, если бы она сама не была так хитра. Целых десять лет прожила она на свете и все-таки избежала рук богачей.

Но сейчас было лето. Никакой зверолов не стал бы убивать ее теперь, потому что именно в этот сезон ее шкура не стоила ничего. И природа, и инстинкт уверяли в этом выдру. В этот сезон она не боялась людей, да и некого было бы бояться. Поэтому она лежала и спала на бревне, забывши обо всем, кроме покоя и солнечной теплоты.

Тихонько, чуть ступая по земле и разыскивая следы своих пушных врагов, Казан спускался по ручью. Серая волчица шла около его плеча. Они не производили ни малейшего шума, и ветер дул им навстречу, неся с собою запахи. Долетел до них и запах выдры. Казану и Серой волчице показалось, что это был запах водяного животного, крепкий и отдававший рыбой, и они приняли выдру за бобра. Они стали подходить к ней с громадной предосторожностью. И вдруг Казан увидел, что это была выдра, спавшая на бревне, и предостерег об этом Серую волчицу. Она остановилась и вытянула голову вперед, тогда как Казан все еще настойчиво продолжал свой путь. Выдра забеспокоилась. Наступали сумерки. Золотые лучи солнца уже погасли. В потемневшем лесу, в глубине, сова уже прокричала своим низким голосом привет ночи. Выдра глубоко вздохнула. Ее морда с бакенбардами завертелась. Она пробудилась и стала потягиваться, когда вдруг налетел на нее Казан. Лицом к лицу, в честном бою, старая выдра могла бы постоять за себя превосходно. Но в данном случае она была застигнута врасплох. К тому же она в первый раз за всю свою жизнь встретилась с таким злейшим своим врагом. Это был не человек, а дух О-се-ки, который накладывал на нее свою руку. А отдуха не убежишь никуда. И клыки Казана впились ей в самую глубину затылка. Она испустила дух, быть может, так и не догадавшись, кто был этим ее врагом, который так неожиданно наскочил на нее. Ибо она умерла почти моментально, и Казан с Серой волчицей отправились далее своей дорогой, все еще разыскивая врагов, чтобы разделаться с ними, того и сами не понимая, что в выдре они потеряли своего самого верного союзника, который один сумел бы выгнать из их болота всех бобров до одного.

Последовавшие затем дни становились все более и более безнадежными для Казана и Серой волчицы. Выдры теперь уже не стало, и Сломанный Зуб и все его племя теперь уже могли действовать свободно. С каждым днем вода все затопляла и затопляла понемногу местность и стала подбираться уже и к куче валежника. К средине июня только узенький перешеек соединял эту кучу с внешним миром. В глубокой воде бобры могли действовать теперь беспрепятственно. Вода поднималась медленно, но постепенно, пока наконец не настал день, когда и этот перешеек стало тоже заливать. Ручей стал приобретать для Казана и Серой волчицы новое значение; когда они бродили вдоль него, то принюхивались к его запахам и прислушивались к его звукам с интересом, которого не видали раньше. Это был интерес с примесью боязни, потому что в той манере, с какой бобры побивали их, было что-то человечье. Да и в ту ночь, когда при ярком свете полной луны они наткнулись на колонию, которую впоследствии покинул Сломанный Зуб, они должны были быстро свернуть в сторону и отправиться на север. Так почтенный Сломанный Зуб научил их относиться с уважением именно к труду своих сородичей.