Текст книги "Гайдзин. Том 2"

Большой глоток прекрасного виски заметно поправил его настроение, и он рассмеялся. Стало быть, юный Струан загнан в угол: никакого венчания на «Жемчужине» и назад в Гонконг, со своей красоткой или без нее, а там – в чертову яму вместе со своей матушкой. Любопытно, что приходится оставлять этого оболтуса в живых, когда я планировал заполучить предложенные Стариком сливки: «… только смотри, Норберт, Моргану не проболтайся, он у нас вообще против всяких убийств, ему надобно юного Струана по макушку в дерьме увидать, и мать его тоже! Смотри, не позабудь, а то я из твоих кишок подтяжек наделаю».

Должен ли я отменить дуэль? Надо подумать об этом. Хорошенько подумать. Прибавка к пенсии мне не помешает.

Очень похоже на Моргана дать Горнту тайные инструкции, а меня держать в неведении. Что еще он сказал Горнту, чего не сказал мне? Ладно, Морган умнее всех, нервы у него как у Старика, но он умеет себя сдерживать, современен, никаких безумий и никакого риска – ни намека на животную, беспощадную одержимость отца. Морган наш настоящий тайпэн, и он будет тайпэном нового «Благородного Дома». Понадобилось всего двадцать лет, чтобы сокрушить компанию Дирка, крупнейшую из всех, что были в Азии.

Удовлетворенный, он допил виски, увернул фитиль в лампе и, зевнув, уронил голову на подушку. Жаль, что я никогда не видел Старика в пору его расцвета, или тайпэна, самого Старого Зеленоглазого Дьявола, которого смогли прикончить только сатанинские ветры великого тайфуна. Нам повезло, что этот юный дуралей не унаследовал ни одного из его качеств.

Откланялся последний гость. Теперь остались только Анжелика, Джейми Макфэй и Малкольм. Угли в громадном камине заалели, когда в трубу задул холодный ветер, и погасли. Малкольм, нахмурившись, молча смотрел в камин, наблюдая игру бликов на остывающих углях. Она сидела на подлокотнике его кресла, обеспокоенная. Макфэй опирался спиной на стол.

– Я тоже скажу доброй ночи, тайпэн, – сказал он.

Малкольм очнулся от своих раздумий.

– О… погоди минутку. – Он улыбнулся Анжелике. – Извини, ангел мой, мне нужно поговорить с Джейми кое о каких вещах, ты не возражаешь?

– Разумеется, нет. Доброй ночи, Джейми. – Она наклонилась и тепло поцеловала Струана. – Доброй ночи, Малкольм, спи хорошо.

– Доброй ночи, дорогая, нам нужно выехать пораньше.

– Да… но Малкольм, пожалуйста, могу я спросить, из-за чего поднялся весь этот крик? Я не поняла, ты не мог бы объяснить?

– Это была зависть. Ничего больше.

– О! Конечно, каким сильным ты был и каким современным! Как правильно ты решил насчет ружей и опиума… о-ля-ля, cheri, и мудро. Спасибо. Конечно. – Она опять поцеловала его. – Когда мы отправляемся завтра утром? Я сгораю от нетерпения, эта поездка будет таким change superbe.[8]8
  Великолепным развлечением (фр.).


[Закрыть]

– Сразу, как рассветет. Я позабочусь, чтобы тебя разбудили заранее, но… но не удивляйся, если… если наши планы поменяются – Марлоу сказал, что погода может испортиться.

– Но он поклялся, что ветер упадет и это будет замечательный день для морской прогулки.

– Я сказал «может испортиться», Эйнджел. – Он обнял ее. – Если не завтра, то в первый же подходящий день. Он обещал.

– Я так надеюсь, что мы поедем завтра. Je t'aime, cheri.

– Je t'aime.

Когда она ушла, тишина в комнате сгустилась. Чен снова заглянул к ним, приоткрыв дверь.

– Закрой эту чертову дверь, – крикнул Малкольм, – и чтобы я тебя больше не видел! – Дверь мгновенно захлопнулась. Джейми открыл было рот, но Малкольм поднял руку. – Не говори ничего о кораблях, пушках или опиуме. Пожалуйста.

– Очень хорошо.

– Присядь, Джейми. – Малкольм продумал все обходные пути вокруг адмирала и приготовил план действий для каждого из различных вариантов: если адмирал решит, что они могут отправиться в море с его благословения, или если они отправятся, но Марлоу будет запрещено совершать церемонию, или если поездка будет отложена на будущее. Сейчас он на время отложил контрмеры в сторону. – Позаботься, пожалуйста, чтобы наш паровой катер подошел к «Жемчужине» перед рассветом с указаниями боцману выяснить у Марлоу, состоится наша поездка или нет. Какой бы ответ ни был получен, скажи боцману, чтобы доставил его мне сюда. Хорошо?

– Разумеется.

– Я написал письмо Норберту и передал его Горнту сегодня вечером, так что это дело сделано. Я ничего не забыл?

– Относительно среды?

– Да.

– По-моему, нет. Время и место тебе известны, пистолеты стандартные, врачей не будет, так как было решено, что ни на Бэбкотта, ни на Хоуга положиться нельзя. Эти письма – твоя единственная защита. Других свидетелей, кроме меня и Горнта, не будет.

– Хорошо. Ты готов отбыть с «Гарцующим Облаком»?

– Завтра я отошлю на борт чемодан вместе с нашей почтой, никто не должен ничего заподозрить. А как быть с твоими сундуками?

– Я беру только один. Незаметно доставь его завтра на корабль. Если кто-нибудь начнет задавать вопросы, скажи, что я отсылаю вперед кое-что из одежды, планируя переезд в Гонконг до Рождества.

– Упаковывать его будет Чен?

– Придется ему. Я возьму с него клятву держать язык за зубами, но это будет касаться только нашего общества, а не китайцев. Мне придется взять его с собой. А Ток – тоже проблема, но она может остаться здесь в ожидании нашего настоящего переезда. Мне придется посвятить в нашу тайну А Со. Она отправится с нами в Гонконг.

– Анжелика?

– Ей ничего говорить не нужно. Если мы попадем на «Жемчужину», А Со сможет уложить ее одежду еще в один сундук и отправить его на корабль с тем же объяснением – для большей безопасности нужно будет подождать, когда стемнеет. Годится?

– Да.

– В среду утром мы, ты и я, незаметно выскользнем через заднее крыльцо, как и было решено. Чуть позже Чен, А Со и Анжелика, хорошенько закутавшись в плащи, пройдут через улицу на нашу пристань, где ты оставишь паровой катер, который доставит их на клипер…

– Извини, что прерываю, но если это окончательный план, то лучше воспользоваться катером на веслах, шуму меньше. На всякий случай паровой катер должен ждать нас у причала в Пьяном Городе.

– Так действительно лучше, Джейми. Спасибо. Значит, катер на веслах. После того как я разберусь с Норбертом, мы немедленно отправляемся на корабль. Завтра скажи Варгашу, чтобы он договорился о встрече с нашими японскими поставщиками шелка на следующую пятницу, пусть все выглядит так, будто у нас очень загруженное расписание на остаток этой недели и на всю следующую, хорошо?

– Да.

– Что-нибудь еще, Джейми?

– Могу я предложить кое-что?

– Конечно.

– После завтрашней поездки на «Жемчужине»… – Макфэй нерешительно помолчал. – Ты говорил, что, возможно, планы поменяются… из-за погоды? Прогноз ведь как будто хороший, нет?

– Да. Это на тот случай, если Марлоу придется остаться в порту, – беззаботно ответил Малкольм. – Со всей этой подготовкой к бомбардировке Эдо, или с угрозой бомбардировки, невозможно загадывать, что взбредет в голову Кеттереру или сэру Уильяму. Так что у тебя за предложение, Джейми?

– Вообще-то их несколько. После того как вы завтра вернетесь – Марлоу сказал, что это будет еще до захода солнца, почему бы тебе и Анжелике на отправиться поужинать вместе с капитаном Стронгбоу на «Гарцующем Облаке», даже заночевать там. На рассвете ты и я могли бы вернуться на берег…

– Этот план гораздо лучше, – тут же согласился Малкольм, мигом оценив его преимущества и радостно просияв, – гораздо лучше. Тогда Анжелика окажется уже на борту, как и ее багаж, поэтому нам не нужно будет беспокоиться за нее, а после Норберта мы сразу вернемся назад. Отлично придумано, Джейми. Наши вещи можно отослать на борт с Ченом и А Со, они тоже с полным основанием могли бы остаться ночевать на корабле, никто не должен ничего заподозрить. – Его улыбка была чистой и искренней. – Ты очень умен, если подумал об этом, очень умен, почему я и не хочу, чтобы ты покидал компанию.

Джейми виновато улыбнулся.

– Посмотрим.

– Кстати, на тот случай, если произойдет непредвиденное, – спокойно произнес Малкольм, глаза его смотрели ровно и без страха. – Если я буду ранен, но сохраню достаточно сил, чтобы добраться до корабля, именно это я и хотел бы сделать. Если рана окажется по-настоящему серьезной, ну, тогда просто приведи либо Бэбкотта, либо Хоуга. Позаботься доставить Хоуга на клипер в любом случае, мы заберем его с собой в Гонконг.

– Я справился в их клинике в Канагаве, но там у них прием только в четверг, так что оба будут здесь.

– Ты обо всем подумал.

– Нет. Мне хотелось бы все учесть, и мне хотелось бы, чтобы ты отменил дуэль.

– Ничего непредвиденного не произойдет.

– Я молю Бога, чтобы ты оказался прав. Но что бы ни случилось, мне лучше оставаться здесь, пока ты не вернешься, или пока не пошлешь за мной.

– Но мать написала в письме, что…

– Знаю. Давай не будем кривить душой, Тайпэн. Я ухожу, так или иначе. Лучше всего мне остаться здесь, чтобы прикрыть твою спину, будет Норберт жив или нет, и присмотреть за Горнтом. Извини, но я по-прежнему не доверяю этому парню. Моя работа здесь, а не в Гонконге. Весной я ухожу. Так будет лучше всего, и нам следует договориться об этом сейчас, но не раньше, чем тебе исполнится двадцать один.

Они посмотрели друг на друга, глаза в глаза. Оба резко обернулись, когда дрова с шумным вздохом осели и несколько угольков выкатились из камина. Угли померцали и тихо угасли, не причинив вреда.

– Ты замечательный друг, – тихо проговорил Малкольм. – Правда.

– Нет, я просто стараюсь сдержать свою клятву – тайпэну «Благородного Дома».

Андре и Филип Тайрер стояли, беседуя, перед британской миссией.

– Идея Малкольма насчет эмбарго, сколь она ни похвальна, стала бы катастрофой для всех торговых компаний Азии, – говорил Тайрер, – включая ваши, правда, вы все равно не последуете его примеру, как не последуют ему немцы, русские или янки. – Ветер трепал его длинные волосы, но он не чувствовал холода, разгоряченный разговорами и изрядным количеством выпитого. – Сэр Уильям сомневается, чтобы губернатор Гонконга одобрил, смог одобрить, какие бы то ни было распоряжения парламента на этот счет; он станет вилять и тянуть время, хотя, как вы понимаете, я не могу официально говорить ни за того, ни за другого. Парламенту закон не писан, – добавил он, зевнув. – Я окончательно вымотался, а вы?

– У меня свидание.

– Вот как! – Тайрер заметил сверкнувшее в глазах француза радостное нетерпение. – Счастливчик! Последнее время вы, несомненно, выглядите счастливее, просто гораздо счастливее. А то мы все уже начали не на шутку тревожиться.

Андре перешел на французский и понизил голос:

– Теперь у меня все прекрасно, так хорошо еще никогда не было. Даже не могу высказать, насколько я счастлив. А эта девушка, о, она обращается со мной как с королем – лучше нее у меня никого не было. Все, с вольным гулянием покончено. Я купил ее контракт.

– Замечательно.

– Послушайте, раз уж речь зашла об этом, как насчет Фудзико? Райко начинает нервничать, и девушка тоже. Я слышал бедняжка совсем раздавлена горем, все время плачет.

– О? – Тайрер почувствовал острый укол в паху. – Значит, ваш совет был правильным, – сказал он, едва заметив, что ответил по-французски – большую часть вечера он беседовал с Сератаром, Сергеевым и другими министрами, постоянно переходя с одного языка на другой.

– Я бы сказал, что вы проявили достаточную твердость, и теперь довольно. Нет смысла заставлять страдать кого-то, они милые люди. Обе женщины сожалеют, что вызвали ваше раздражение.

Несколько ночей назад Райко перехватила его и опять спросила, готов ли он заплатить просроченные деньги. После того как он успокоил ее обещанием, что ожидает поступлений со дня на день – положившись на то, что Анжелика сумеет достать деньги, – Райко расспросила его о Тайрере.

– Что стало не так с этим человеком? Мы сослужили бы добрую службу ему, мне, Фудзико и вам, старый друг, исправив все, что нужно исправить. Его, очевидно, соблазнили шлюхи из гостиницы Лилии. В эти тяжелые времена нам бы весьма помогло, и вам тоже, если бы вы убедили его вернуться. Бедная девушка уже на грани самоубийства.

Он в это не поверил, но Райко с готовностью повернула в его ране нож по имени Хинодэ.

– Филип, вы сыграли свою роль безукоризненно, – сказал он. – Я договорюсь о встрече, и мы продолжим переговоры.

– Ну, Андре, я, право, не знаю, – ответил Тайрер. – Я… э-э… должен сознаться, что действительно попробовал другую девушку, один раз, гостиница, которую вы мне порекомендовали, совсем не плоха, и я тут подумал, что, возможно, иметь постоянную девушку вовсе не такая уж хорошая мысль. Я хочу сказать, это большие расходы, а мне, ну, нужно приобрести лошадь для поло…

– В том, что ты имеешь свою собственную девушку, есть и положительные и отрицательные стороны, – заметил Андре, скрывая свой страх. – Возможно, лучше всего было бы положить переговоры о контракте на полку до «улучшения во взаимоотношениях».

– Вы хотите сказать, иметь свой кусок пирога и есть его?

– Почему бы нет? Эти девушки всегда там для нашего удовольствия, любая из них, хотя Фудзико и Райко очень особенные. – Андре был убедителен, он хотел, чтобы Тайрер соскочил с крючка Фудзико, не больше чем сам хотел оставаться на крючке у Райко. Быть с ней тайными партнерами – это одно. Быть целиком в ее власти – совсем другое. Он договорится о свидании, остальное будет зависеть от них самих, сумеют ли они оживить в Тайрере былую страсть. – Предоставь их мне. Как насчет завтрашнего дня? Могу обещать, что примут вас с большим энтузиазмом.

– О, в самом деле? Ну что ж, хорошо.

– Филип… – Андре снова огляделся. – Анри более чем стремится поддержать сэра Уильяма во всем, что имеет целью самым суровым образом поставить на место этого дурака тайро Андзё – этот идиот зашел слишком далеко на этот раз. Не мог бы сэр Уильям обсудить все это наедине завтра? У Анри есть несколько соображений, которыми он хотел бы поделиться без посторонних ушей.

– Я уверен, что он согласится. – Тайрер сразу стал внимателен, забыв об усталости. Он был приятно удивлен: обычно Сератар сам запускал все французские инициативы, и англичане узнавали о них, только когда те уже шли полным ходом. Как, например, тайное приглашение посетить французский флагман, переданное князю Ёси, о котором они только что услышали из своих собственных источников – китайские слуги во французской миссии подслушали разговор Андре и Сератара, передали его содержание номер один Чену, который рассказал об этом Струану, который рассказал ему, а он – сэру Уильяму. – Военный совет? Они вдвоем?

– Я предлагаю вчетвером – им понадобятся помощники, чтобы запустить их замыслы в действие, однако, чем меньше людей будут знать о них, тем лучше. Если потом они захотят ввести в курс дела адмирала и генерала – прекрасно. Но потом, а?

– «Сердечное согласие», Антанта? Я поговорю об этом со Стариком первым же делом завтра утром. Как насчет одиннадцати часов?

– А в десять не получится? У меня в полдень свидание, на котором мне необходимо быть.

Андре уже обсудил идею этой встречи с Сератаром сразу же, как только вернулся после разговора с Райко:

– Анри, это встреча может иметь большое значение, чем меньше о ней будут знать другие министры, тем лучше. В этот раз нам придется притвориться, что мы на сто процентов заодно с англичанами. У них есть боевые корабли, у нас нет. В этот раз мы должны склонить их начать войну.

– Почему?

– Я получаю информацию от Тайрера, который имеет ее от своего ручного самурая Накамы – Анри, Тайрер поразительно хорошо говорит по-японски после того короткого времени, что он здесь. У него замечательные способности к языку, поэтому нам следует серьезно присматривать за ним и располагать к себе. Тайрер выяснил, что существует сильная неприязнь между этим Андзё и Торанагой Ёси, который, подобно вам, является патрицием, в то время как Андзё больше плебей.

Его позабавило, как Сератар надулся от гордости, услышав эту лесть, – он был не большим патрицием, чем сам Андре.

– Мы будем тайно подбивать англичан на то, чтобы расправиться с этим Андзё, а сами в последний момент отстранимся от фактического столкновения, и все это время будем привязывать к себе Ёси, сделав это нашей первостепенной, тайной национальной политикой. Мы превратим его в союзника, мы должны это сделать, потом, действуя через него, мы спихнем британцев в их выгребную яму и станем контролировать здесь все иностранное присутствие.

– Как мы добьемся этого, Андре? Привяжем его к себе?

– Предоставьте это мне, – ответил он, снова положившись на то, что через Райко, предоставляя ей ценную информацию и деньги, он сможет установить нужные контакты и сблизиться с Ёси. – Он станет тем ключом, который отомкнет нам Японию. Нам придется вложить кое-какие деньги, немного. Но, положив их в нужный карман… – а кое-что перекочует и в мой, фыркнул он про себя, – я гарантирую успех. Он будет нашим Рыцарем в Сияющей Броне. Мы поможем ему стать сэром Галахадом, который погубит короля Артура Крошки Вилли.

Почему же нет, снова повторил он про себя, стоя на променаде вместе с Тайрером, еще одной ключевой фигурой на шахматной доске французского влияния в Азии. Филип будет…

Боже мой! едва не вырвалось у него, когда в его голове мелькнула вдруг дикая мысль: если Струана убьют на дуэли и Анжелика станет дамой без масти, не сможет ли она стать Гвиневерой для этого джаппо Ёси? Почему бы и нет? Ему, возможно, понравился бы этот экзотический кусочек. Через Райко, возможно, Анжелика могла бы… потому что источник ее средств иссякнет с пугающей быстротой и она, следовательно, окажется уязвимой.

Он рассмеялся и отложил мысль об этом в сторону: она была слишком сумасшедшей, чтобы серьезно продумывать ее сегодня ночью.

– Филип, – произнес он, желая, чтобы тот считал его своим лучшим другом. – Если мы сможем помочь нашим хозяевам найти верное решение и осуществить его… а?

– Это было бы чудесно, Андре!

– В один прекрасный день вы станете здесь послом.

Тайрер рассмеялся.

– Не говорите глупостей.

– Это не глупости. – Несмотря на то что они всегда будут во враждующих лагерях и он должен сохранить возможность влиять на него, Тайрер ему искренне нравился. – Через год вы будете свободно говорить и писать по-японски, Крошка Вилли вам доверяет, у вас есть ваш козырь в колоде, Накама, который вам поможет. Почему же нет?

– Почему же нет? – повторил Тайрер с улыбкой. – Пусть сегодняшний вечер закончится на этой приятной ноте. Счастливых снов, Андре.

Едва ли хоть один человек в Поселении спал так мирно, как Анжелика, – подобное разорвавшейся бомбе заявление Струана сегодня вечером, помноженное на тревогу по поводу предстоящей войны здесь и в Европе и, значит, неизмеримо возрастающего риска в бизнесе, не давали уснуть большинству.

– Словно мало нам хлопот и тревог с гражданской войной у себя дома, – пробормотал Дмитрий в подушку в глубокой темноте своей комнаты в фактории Купера-Тиллмана. Новости из дома с каждым разом все хуже и хуже, чью бы сторону вы ни держали, а у него родственники и с той стороны, и с этой.

Ужасные цифры потерь с обеих сторон, мародерство, поджоги, зверства, грабежи, бунты, убийства, продажность и чудовищные трагедии с обеих сторон. Дядя из Мэриленда писал ему, что целые города грабятся и предаются огню отрядами Квонтрилла от южан и канзасскими «джейхокерами» от северян и что к этому времени большинство важных людей из Северных Штатов по закону откупили себя и своих сыновей от призыва в армию: «На войне сражаются бедняки, недоедающие, плохо экипированные, почти что умирающие с голоду. Нашей стране приходит конец, Дмитрий…»

Его отец писал из Ричмонда то же самое: «Не останется ничего, если это будет продолжаться еще год. Ничего. Ужасно писать тебе об этом, мой дорогой сын, но твой брат Джанни был убит во втором сражении у Булл-Рана, бедный мальчик, наша кавалерия понесла огромные потери, страшная мясорубка…»

Дмитрий без конца ворочался на постели, пытаясь отогнать от себя боль за свой народ, но не мог…

В клубе все еще продолжался шумный, пьяный спор среди тех немногих торговцев, что еще сидели у стойки. Несколько морских и армейских офицеров, Твит и остальные торговцы сидели за столиками, в беспорядке расставленными по залу, и опрокидывали «по последней».

За столиком у окна сидели граф Сергеев и недавно прибывший швейцарский министр Фриц Эрлихер. Русский спрятал в усы снисходительную усмешку, наклонившись над бокалами с портвейном.

– Они все дураки, герр Эрлихер, – произнес он, перекрывая гул.

– Вы полагаете, этот юный Струан говорил серьезно?

– Он говорил серьезно, но будет или нет принята эта политика, еще вопрос. – Они говорили по-французски, и Сергеев объяснил собеседнику суть конфликта между матерью и сыном в компании Струана. – Таковы последние слухи: она дергает за все веревочки, хотя титул вполне законно принадлежит ему.

– Если эту политику примут, мы от этого выиграем, и вы и я.

– А! У вас есть предложение?

– Скорее, идея, граф Сергеев. – Эрлихер развязал галстук и вздохнул свободнее; воздух в клубе был спертым и пропитанным дымом, стоял тяжелый запах пива и мочи, опилки на полу давно пора было заменить. – Мы маленький независимый народ, природных богатств у нас немного, зато много храбрости и умелых мастеров. Британцы, любви к которым мы не испытываем, монополизирует большую часть изготовления и продажи оружия в Европе, хотя завод Круппа выглядит многообещающе. – Бородатый дородный швейцарец улыбнулся. – Мы слышали, матушка-Россия уже приобрела значительный пакет его акций.

– Вы меня поражаете.

Эрлихер рассмеялся.

– Я иногда сам себя поражаю, герр граф. Но я хотел упомянуть, что у нас имеются начатки прекрасных литейных заводов для производства ружей и пушек, также по секрету могу вам сообщить, что мы ведем переговоры с Гатлингом о выпуске у нас его пулеметов по лицензии и способны без ограничений снабжать вас любым оружием, какое вам может понадобится, на долгосрочной основе.

– Благодарю вас, мой дорогой сэр, но мы не имеем такой надобности. Царь Александр II является миролюбивым реформатором, в прошлом году он даровал свободу нашим крепостным, в этом году он реформирует армию, флот, бюрократию, судебную систему, образование – все.

Эрлихер ухмыльнулся.

– И попутно возглавляет самые обширные земельные завоевания в истории, покоряя больше народов, чем это удавалось кому-либо, за исключением Чингизхана и его монгольских орд. Ченгизхан рвался на запад, – улыбка растягивалась все шире и шире, – тогда как орды вашего царя двигаются на восток. Через весь континент! Вы только вообразите себе! Через весь континент до самого моря, через Сибирь до Камчатского полуострова. И это не предел. Не так ли?

– А вы как думаете? – произнес граф с улыбкой.

– Мы слышали, что царь надеется через вашу новую крепость Владивосток проникнуть в Японии, потом севернее, на Курилы, еще севернее, на Алеутские острова, и, наконец, соединиться с русской Аляской, которая простирается до самого севера Калифорнии. Пока весь мир спит. Поразительно. – Эрлихер достал портсигар и предложил Сергееву. – Прошу вас, самые лучшие из кубинских.

Сергеев взял одну, понюхал, покатал в пальцах и прикурил от спички швейцарца.

– Благодарю вас. Великолепно. Все швейцарские мечтатели похожи на вас? – любезно спросил он.

– Нет, господин граф. Но мы любим мир, и мы радушные хозяева для всех, кто любит мир. Только мы сидим у себя в горах, хорошо вооруженные, и смотрим на весь остальной мир. По счастью, наши горы как острые шипы для всех, кто приходит незваным.

Снова поднявшийся у стойки крик отвлек их на минуту. Лэнкчерч, Сванн, Гримм и другие высказывались более громогласно, чем обычно.

– Я никогда не был в Швейцарии. Вы непременно должны повидать Россию, у нас много того, что радует глаз.

– Я был в вашем прекрасном Санкт-Петербурге. Три года назад я на несколько месяцев оказался там в нашем посольстве. Лучший город в Европе, по моему мнению, если вы дворянин, богач или иностранный дипломат. Вы, должно быть, скучаете по нему.

– Больше, чем вы можете себе представить. У меня сердце кровью обливается. – Сергеев вздохнул. – Теперь уже недолго ждать, скоро я там буду. Говорят, что мое следующее назначение будет в Лондон – тогда-то я и загляну к вам в горы.

– Я почту за честь, если вы остановитесь у меня. – Эрлихер затянулся сигарой и выпустил колечко дыма. – Значит, мое деловое предложение вас не заинтересовало?

– Несомненно справедливо, что британцы монополизируют самые разные производства, все морские пути и моря, все богатства покоренных земель… – Теперь в улыбке Сергеева уже не было прежней теплоты. – …которыми следует делиться.

– Тогда нам нужно вернуться к этому разговору в более спокойной обстановке?

– За обедом, почему бы и нет? Я обязательно проинформирую свое начальство о любой беседе. Если в будущем вдруг возникнет надобность, как я смогу связаться с вами или с вашим начальством?

– Вот моя визитная карточка. Если вы спросите меня в Цюрихе, меня будет легко найти. – Эрлихер внимательно рассматривал Сергеева, пока тот читал великолепную каллиграфию – результат нового, поистине чудесного процесса печатания, который швейцарцы только что изобрели. Тонкие черты лица, аристократ до мозга костей, в безукоризненном костюме, тогда как его собственная наружность, Эрлихер знал это, была обыкновенной, а предки его были крестьянами. Но он не завидовал русскому.

Я швейцарец, думал он. Я свободен. Я не обязан преклонять колено или обнажать голову ни перед каким королем, царем, священником или человеком – если не хочу этого. Мне жаль этого беднягу, в определенном смысле он по-прежнему раб. Хвала Господу за мои горы и мои долины, за моих братьев и сестер и за то, что я живу среди них, – все они так же свободны, как и я, и останутся свободными.

Рядом со стойкой Ланкчерч, пьяно качаясь, комично выпячивал грудь перед другим торговцем и орал во весь голос:

– Штоб ентот там етитный Струан с ума, етитный дух, рехнулся и кормило воротил, куда вам будьте любезны, 'твою мать, и ни один етитный…

– Ради Христа, Барнаби, прекратите сквернословить, – прокричал преподобный Твит, проталкиваясь через толпу к двери. Его белый воротничок сполз набок, лицо раскраснелось и было покрыто потом. – Когда подумаешь об этом с праведной, английской точки зрения, приходится согласиться, что морально юный Струан прав в своем подходе!

Ланкчерч непослушной рукой сделал очень грубый жест прямо перед его лицом:

– Засунь свои сопливые сантименты себе в задницу!

Побагровев от злости, преподобный Твид сжал кулак и неловко ткнул им охальника. Стоявшие рядом с Ланкчерчем сноровисто оттащили его в сторону, не дав ответить, в то время как остальные окружили Твита, распалявшего себя яростной тирадой, и стали успокаивать его. Тогда Чарли Гримм, всегда готовый поднять брошенную перчатку, любую перчатку, заревел, перекрывая общий шум и пытаясь разогнать тяжелую муть в голове и щурясь пьяными глазами, чтобы поймать противника в фокус:

– Барнаби, приготовься предстать перед своим Создателем!

Все, кто стоял рядом, услужливо освободили для них место, и под свист и подбадривания оба торговца принялись самозабвенно молотить друг друга кулаками.

– Угощаю всех за счет заведения, – заказал главный бармен для оставшихся гостей. – Шотландского – его преподобию, портвейн – для графа и его гостя. Эй вы двое, прекратите драку!

– Твит принял свой бокал и протрусил к столу, подальше от дерущихся, которые теперь катались по полу, ни мало не растратив своего воинственного пыла. Бармен вздохнул, окатил их из ведра, в которое сливались остатки из бокалов, вышел из-за стойки, взял каждого за шиворот и под еще более громкие крики одобрения вышвырнул обоих на Хай-стрит.

– Джентльмены, пора, джентльмены, прошу вас! – произнес он. Его слова были встречены недовольным воем, который, впрочем, быстро затих. Все допили свои бокалы и начали расходиться. Сергеев и Фриц Эрлихер вежливо приподняли шляпы, проходя мимо священника.

– Преподобный отец, – сказал Сванн, тощий торговец, исполнявший функции дьякона, – как насчет того, чтобы проведать грешную паству в Пьяном Городе?

– Что же, мистер Сванн, это нам, как бы это сказать, по дороге.

В своем маленьком доме в Ёсиваре Хинодэ ждала. Фурансу-сан сказал, что придет сегодня, но может задержаться. Она была одета, чтобы раздеться, ее вечернее кимоно и нижние кимоно были из тончайшего шелка, волосы сияли, черепаховые и серебряные гребни украшали высокую прическу, которая искуссно открывала ту часть шеи, где начинали пробиваться первые волоски; гребни были воткнуты в волосы только затем, чтобы их можно было вынуть и позволить волне волос упасть до пояса, скрыв самое эротичное.

Интересно, что такого эротичного мужчины находят в этой точке женской шеи, спрашивала она себя, и почему когда мы скрываем ее, это тоже их возбуждает? Мужчины, какие они странные! Но она знала, что падающая волна волос возбуждает Фурансу-сана, как любого клиента, и это была ее единственная уступка условиям их договора. Только это она делала при свете.

Ночью перед восходом солнца, когда он был с ней, ее майко осторожно будила ее, и она одевалась в темноте независимо от того, просыпался он или нет. Потом она переходила в соседнюю комнату и закрывала за собой дверь, ее майко опускалась у двери на колени, охраняя ее, и она снова ложилась спать, если чувствовала себя уставшей. Он согласился никогда не входить в это ее убежище – после первого раза она настояла на этом.

– Таким образом тайна ночи может распространяться на весь день, – сказала она тогда.

– Прошу прощения?

– Таким образом то, что вы увидели однажды, никогда не изменится, как бы ни судили боги.

Она вздрогнула всем телом. Как она ни старалась, она не могла прогнать ощущение, что семя подлого Изъязвленного Божества, которое он поселил в ней, набирало силу, росло, готовилось прорваться наружу во всех частях ее тела. Каждый день она исследовала себя. Каждую клеточку. Райко была единственной, кому она доверяла осматривать те места, которые не могла видеть сама; только так она могла быть уверена, что кожа там осматривается столь же тщательно и пока еще чиста и безупречна.

– Каждый день это слишком часто, Хинодэ, – заметила Райко перед тем, как согласилась на контракт. – Может быть так, что ничего не случится долгие годы…

– Прошу прощения, Райко-сан. Каждый день. Это условие.

– Зачем вы вообще соглашаетесь на это? У вас прекрасное будущее в нашем Мире. Может быть, вы никогда не подниметесь до первого ранга, но вы образованы, ваша мама-сан говорит, что у вас длинный список клиентов, которые очень довольны вами, она сказала, что вы могли бы выйти замуж за зажиточного торговца, или земледельца, или мастера, изготавливающего мечи, что вы разумны и у вас не должно быть недостатка в достойных женихах.