Текст книги "Гайдзин. Том 2"

– Я займусь этим.

– Выращивать свой собственный чай – хорошая идея, Малкольм, – сказал сэр Уильям. – Замечательная идея! Вам, возможно, будет интересно узнать, что чай на первых пробных чайных плантациях в Бенгалии был выращен из семян, тайно вывезенных из Китая и доставленных в ботанический сад Кью-Гарденз самим сэром Уильямом Лонгстаффом, губернатором Гонконга при жизни вашего дедушки, когда он вернулся домой.

– Да, я знаю, мы даже пробовали этот чай. Он черный и горький и по тонкости вкуса не сравнится не то что с китайским, но даже и я японским, – нетерпеливо заметил Малкольм. Чай-то уж точно может подождать до завтра. – Что еще?

– Последнее, письмо вашей матери. – Сэр Уильям добавил более официальным тоном: – Политика правительства Ее Величества или ее чиновников заключается в том, чтобы не вмешиваться в личные дела ее подданных. Однако ваша мать указывает, что вы являетесь младшим членом семьи, она – ваш единственный родитель и законный опекун. Я обязан не разрешать никаких браков без одобрения законного опекуна, в данном случае с обеих сторон. Простите, но таков закон.

– Законы можно трактовать по-разному, в этом их суть.

– Некоторые законы, Малкольм, – с добротой произнес сэр Уильям. – Послушайте, я не знаю, что за проблема существует между вами и вашей матушкой, да и не хочу знать, – она, однако, привлекла мое внимание к некой статье в «Таймс», которую можно прочесть по-разному, и не всегда в хорошем смысле. Когда вы вернетесь в Гонконг, я уверен, вы сможете убедить ее, да и в любом случае в мае вы станете совершеннолетним, а до мая не так уж и далеко.

– Неверно, сэр Уильям, – ответил он, вспомнив тот же совет Гордона Чена – совет людей, которые не знали, что такое любовь, подумал он без всякой злобы, просто жалея их. – До него миллион лет.

– Что ж, раз так, то так. Я уверен, все сложится хорошо для вас обоих. Анри придерживается того же мнения.

– Вы обсуждали это с ним?

– Частным образом, разумеется. Французский консул в ГонконГе… э… знает об Анжелике и ее нежных чувствах к вам, о вашей взаимной привязанности. Она удивительная девушка и из нее получится замечательная жена, несмотря на все проблемы с ее отцом.

Малкольм покраснел.

– Вы знаете и о нем тоже?

Морщины на лице сэра Уильяма стали глубже.

– Французские чиновники в Сиаме крайне обеспокоены, – осторожно сказал он. – Естественно, они проинформировали Анри, который, как и следовало, поставил в известность меня и попросил нашего содействия. Извините, но мы формально заинтересованы в этом деле. Вы должны хорошо представлять себе, что, по сути, все, касающееся «Благородного Дома», представляет для нас интерес. Цена славы, а? – печально добавил он, потому что Малкольм ему нравился и он сожалел о том, что произошло на Токайдо, считая это варварством.

– Если… если вы узнаете что-нибудь, я был бы благодарен, услышав об этом первым, частным образом, сразу же, как… как только возможно.

– Хорошо, я могу держать вас в курсе. Частным образом.

Малкольм потянулся за бутылкой коньяка.

– Вы уверены, что не хотите глоточек?

– Нет, благодарю.

– Есть ли ответ на мои затруднения?

– Я уже дал его вам. – Сэр Уильям заставил свой голос звучать сухо и официально, чтобы скрыть внезапную волну раздражения. Словно несколько месяцев действительно что-то значили. Девушка ведь не мертва, как мертва Вертинская, и даже вполовину не так чудесна! – Ваш день рождения скоро наступит, а до Гонконга всего восемь-девять дней. Разумеется, я буду рад вас видеть завтра в одиннадцать или в любое другое время, но это все, о чем я хотел поболтать с вами. Спокойной ночи, Малкольм, и еще раз спасибо за вечер.

Минула полночь. Малкольм и Анжелика замерли в страстном поцелуе в коридоре, куда выходили их примыкающие друг к другу апартаменты. Коридор был темным, горело лишь несколько ночных ламп. Она пыталась сдерживаться, но он доставлял ей удовольствие, с каждым днем все большее, его жар согревал ее сильнее, чем вчера – сегодня его желание, и ее тоже, едва не задушило их.

– Je t'aime,[3]3
  Я люблю тебя (фр.).


[Закрыть] – прошептала она, прошептала искренне.

– Je t'aime aussi,[4]4
  Я тоже люблю тебя (фр.).


[Закрыть] Эйнджел.

Она снова поцеловала его, ища и исследуя, потом вновь, пошатываясь, отступила от опасного края, прижалась к нему и осталась так стоять, пока дыхание ее не успокоилось.

– Je t'aime, и это был такой чудный вечер.

– Ты была как шампанское.

Она поцеловала его в ухо, обнимая за шею обеими руками. До Токайдо ей бы пришлось встать для этого на цыпочки. Она не обратила на это внимания, хотя он заметил.

– Мне так жаль, что мы спим отдельно.

– Мне тоже. Теперь уже недолго, – ответил он. Вдруг приступ боли пронзил его, но он терпел его на секунду дольше. – Ну вот, – сказал он, глядя на нее глубоким взглядом. – Спи хорошо, дорогая моя.

Они соприкоснулись губами, потом долго шептали друг другу «доброй ночи», потом она исчезла за дверью. Щелкнула задвижка. Он взял трости и потащился в свои комнаты, счастливый и опечаленный, встревоженный и совсем беспечный. Вечер прошел с успехом, Анжелика была довольна, гости развлеклись от души, он сдержал разочарование от крушения своего плана, и он сохранил лицо в этой истории с почтой, не позволив Джейми принять решение за него.

Мое решение было правильным, подумал он, хотя решение Дирка было бы лучше. Ладно, им я никогда не смогу быть, но он мертв, а я жив, и Небесный Наш обещал найти решение для проблемы ее писем и нового поворота моего йосса. «Ответ должен найтись, тайпэн», – сказал он, – «обязательно должен. Я придумаю что-нибудь до того, как отправлюсь в Гонконг; то доказательство вам понадобится в любом случае».

Его взгляд обратился к двери, соединяющей их спальни. Ночью по обоюдному согласию она постоянно была на запоре. Я не стану думать об Анжелике, о задвижке и о том, что она сейчас одна. Как и о постигшей меня неудаче с нашим браком. Я поторопился с этим обещанием, и я сдержу его. Завтрашний день позаботится о себе самом.

Обычные полграфина вина стояли на прикроватном столике вместе с фруктами – манго из Нагасаки, – английским сыром, холодным чаем, который он всегда пил вместо воды, стаканом и маленькой бутылочкой. Кровать была разобрана, сверху лежала его ночная рубашка. Дверь распахнулась.

– Хеллой, тайпэн.

Это был Чен, его бой номер один, со своей широкой зубастой улыбкой, которая всегда ему нравилась, – Чен ухаживал за ним с незапамятных времен, столько же, сколько А Ток была его амой; и тот и другая были абсолютно преданы, бескомпромиссно ревнивы и всегда на ножах друг с другом. Китаец был приземист и очень силен. На спине лежала роскошная косичка, тщательно умащенная и заплетенная. На круглом лице застыла постоянная улыбка, хотя глаза улыбались не всегда.

– Твой пир был достоин императора Куна.

– Ай-й-йа, – тут же с досадой отмахнулся Малкольм, поняв намек старика. – Пусть великая небесная корова помочится на твоих детей и детей их детей. Займись лучше работой и держи свое мнение при себе и не старайся вести себя так, словно ты родился под знаком Обезьяны. – Это был знак Зодиака, отмечавший умных людей.

Пустой комплимент Чена, как и большинство китайских фраз, имел двойной смысл: император Кун, правивший Китаем почти четыре тысячелетия назад, прославился тремя вещами: эпикурейскими вкусами, щедрыми пирами, которые он устраивал, и своей «книгой».

В те времена книг как таковых не существовало, только свитки. Император заполнил один свиток подробным исследованием, первая в истории человечества «книга о постели», ставшим первоисточником для всех остальных, которые по определению касались соединений мужчины с женщиной и содержали все связанные с ними возможности и опасности, советы как продлить момент высшего наслаждения, названия различных поз с их мельчайшими деталями, описания приспособлений, лекарств, техники – глубокие толчки и мелкие, – советы, как подобрать идеального партнера. Среди прочих мудростей книга говорила:

… воистину, мужчине, чей Одноглазый Монах имел несчастье уродиться маленьким, не следует вступать в поединок с Нефритовыми Вратами, подобными Вратам кобылы.

Да запомнят на все времена, боги положили так, что эти части, хотя и кажутся глазу одинаковыми, никогда таковыми не бывают, но имеют меж собой великие различия. Должно соблюдать крайнюю осторожность, дабы избежать ловушки, уготованной богами, которые, наградив мужчину средством, а также и надобностью, столь же сильной и постоянной, как у иглы, ищущей Северную Звезду, вкусить Небесной Радости на Земле – таково мгновение Облаков, Пролившихся Дождем, – в то же время для собственного развлечения, расставили многие препятствия на пути Яна к Иню. Некоторых из них избежать легко, большинства – невозможно, и все они сложны. Поелику мужчина должен вкусить на Земле от Небесного Блаженства столько, сколько возможно – кто знает, поистине ли боги являются богами – тао, Путь к Лощине Восторга, надлежит изучать, исследовать, разбирать с упорством большим, нежели превращение свинца в золото…

Чен суетливо заходил по комнате, обиженный, хотя и довольный познаниями господина. Он лишь исполнял свой долг, привлекая внимание к силе инь, особенно сегодня вечером, к тому, как она выставляла себя напоказ, к танцам и поцелуям, дразнящим ян господина, на каковой счет император высказывался очень определенно:

Нервничающий Ян, чей голод не утолен, в любом доме, если он принадлежит Господину, нарушит покой всех домашних, посему домочадцам следует делать все, дабы избавить мучащегося от мучений.

А наш дом в смятении, с отвращением подумал он. С А Ток ладить еще труднее, чем всегда, А Сом ворчит, что прибавилось работы и забот, повара жалуются на его пропавший аппетит, слуги стонут, что его ничто не радует, и все из-за этой, подобной корове, варварской шлюхи, которая не желает просто выполнить то, что является ее обязанностью. Все слуги в доме единодушно соглашались, что у нее, должно быть, одно из тех Ненасытных Ущелий, против которых предупреждал император Кун:

Есть такие, стенки которых боги выстлали демонами, их притягательная сила настолько велика, что сводит мужчин с ума и заставляет их забывать бессмертную правду о том, что один Инь стоит другого, когда надобность велика, и что хуже, когда наконец одно такое Ущелье раскрывается, дабы принять Ян, сия Небесная Радость становится Адской Мукой, ибо утоление не наступает никогда.

– Ай-йа, Тайпэн, – сказал Чен, помогая ему раздеться. – Этот человек говорил только, что ваш банкет всем понравился.

– Твой господин и повелитель в точности знает, что ты говорил. – Малкольм с трудом выбрался из рубашки. Его дядя, Гордон Чен, которым он очень дорожил, прочел ему лекцию об этом труде императора Куна, сказав, что все это и много других столь же важных сведений о яне и ини должно остаться между ними и держаться в секрете от его матери.

– Ты чудовищно нахальный сукин сын, – сказал Малкольм по-английски: это была его главная защита в спорах с Ченом и А Ток. Ему, пожалуй, ни разу не удалось переспорить их на кантонском, но они буквально выходили из себя, когда он заговаривал с ними на английском. – И я знаю, что ты пытался поизвить насчет госпожи, но, клянусь Богом, тебе лучше прикусить язык.

Круглое лицо перекосилось.

– Тайпэн, – произнес Чен на своем лучшем кантонском, помогая ему улечься в кровать, – этот человек заботится в первую очередь об интересах своего господина.

– Ай-й-йа! – насмешливо фыркнул Малкольм. – Слова, слетающие с раздвоенного языка, столь же драгоценны, как заплесневевшие рыбьи кости для умирающего с голоду. – Он заметил на бюро конверт, поставленный там вертикально. – Это что такое?

Чен поспешил принести его, радуясь, что перестал быть темой из разговора.

– Какой-то чужеземный дьявол приходил сегодня вечером повидать вас. Наш меняла Варгаш говорил с ним. Этот чужеземный дьявол сказал, что письмо срочное, поэтому меняла попросил этого человека поставить его здесь, на тот случай если наш светлейший господин пожелает прочесть его.

Почерк был незнакомый.

– Который из чужеземных дьяволов?

– Я не знаю, Тайпэн. Что-нибудь еще?

Малкольм покачал головой, зевнул, положил конверт на столик рядом и отпустил его. Бутылочка с лекарством манила.

– Не буду, – твердо сказал он и начал уворачивать фитиль в лампе, потом передумал и вскрыл письмо с неожиданной надеждой, что оно могло быть от Небесного Нашего или даже от отца Лео.

Дорогой мистер Струан: Позвольте мне представиться вам, Эдуард Горнт, служащий компании Ротвелла в Шанхае, уроженец Виргинии, в настоящий момент нахожусь здесь, в Иокогаме, на стажировке у мистера Норберта Грейфорта по просьбе сэра Моргана Брока.

Мистер Грейфорт обратился ко мне с просьбой быть его секундантом в том частном, хотя и весьма настоятельном вопросе дуэли, на которую вы его вызвали. Возможно, я мог бы посетить вас завтра? Устроит ли вас утро, скажем, в полдень или около этого? Имею честь быть, сэр, вашим почтительнейшим слугой, Эдуард Горнт.

Подпись была так же аккуратна, как и остальные, словно выгравированные, строки.

35

Вторник, 2 декабря

– Доброе утро, мистер Горнт. Позвольте представить вам мистера Макфэя, главу японского отделения дома Струана. Прошу вас, располагайтесь, присаживайтесь… Джейми, вы тоже. Кофе, чай, шерри, шампанское?

– Ничего, благодарю вас, мистер Струан.

– Мистер Макфэй – один из моих секундантов. Полагаю, детали должны оговариваться между секундантами. Да?

– Да, сэр. Я встретился с мистером Сывородиным, но ничего с ним не обсуждал, согласно пожеланиям мистера Грейфорта.

Оба молодых человека изучали друг друга. С первого мгновения оба испытали одно и то же странное ощущение: сильную симпатию друг к другу. Каждый думал: как это странно, когда некоторые люди нравятся тебе с первого взгляда, без какой-либо определенной причины, тогда как другие, наоборот, не нравятся, некоторые вызывают отвращение, многие просто остаются незамеченными. Впрочем, и в этом случае ни тот, ни другой не сомневались, что как бы сильно ни разгорелась сначала их привязанность друг к другу, она ничего не изменит. Скоро – сегодня, завтра, даже через несколько минут – что-нибудь столь же быстро вернет их к нормальности, к привычной и удобной старинной вражде, которая связывает их фирмы и продлится века, и они отмахнутся от промелькнувшего между ними дружелюбия как от некоего непостижимого отклонения от нормы.

– Чем я… мы… можем быть вам полезны? – спросил Малкольм.

Улыбка Горнта была искренней; зубы у него были белые, как у Малкольма. Он был примерно такого же роста, но более легкого сложения, не так элегантно одет, волосы темные, в отличие от рыжевато-каштановых волос Струана и глаза карие, а не голубые, как у шотландца.

– Господин Грейфорт хотел подтвердить день, оружие и так далее.

– Вам известно, что все это противозаконно, мистер Горнт, – сказал Джейми, – и что сэр Уильям официально запретил эту дуэль?

– Да, мистер Макфэй.

Джейми неуютно пошевелился в кресле. Ему как никогда было противно, что он оказался замешанным в это дело, и еще больше его беспокоила странное настроение, установившееся в комнате. Он никак не мог в нем разобраться. Вместо естественной вражды и ледяной холодности все было больше похоже на придворную церемонию, причудливо приятную и заранее предопределенную.

– Раз с этим все ясно, что у Норберта на уме?

– Сегодня вторник. Через неделю от сегодняшнего дня вас устроит?

– Я бы предпочел среду, десятое, – тут же ответил Малкольм. В предрассветные часы у него возник план. Сон бежал от него. Он сражался с драконом, который жил в маленькой бутылочке, и одержал победу, хотя борьба не прошла бесследно и утренняя доза исторгла у него глубокий вздох облегчения.

«Гарцующее Облако» прибудет в воскресенье и должно отправиться в обратный путь в среду вечером. Он тайно договорится с капитаном выйти в море сразу же, как только сумеет попасть на борт после дуэли. К тому времени он уже либо проведет Анжелику на корабль, либо организует все так, чтобы Джейми сопровождал ее домой на следующем корабле – это решение будет принято в последнюю минуту. Возможно, будет лучше всего, если Джейми приедет с Анжеликой. Он послушно выполнит одно из желаний матери, и это отчасти погасит ее гнев в отношении Джейми и, будем надеяться, заставит ее отменить приказ о его увольнении – он был в долгу перед Джейми и обязательно испробует все, чтобы защитить его. Если Анжелика окажется на борту, может быть, ему и удастся найти способ уговорить капитана Стронгбоу забыть о распоряжении его матери.

Вероятность невелика, подумал он, очень невелика, но с трусливым сердцем красавицы не завоюешь, а большего я сделать не могу. Йосс.

– Я бы предпочел среду.

– Полагаю, возражений не будет, сэр. Что же до места, мы предлагаем на рассвете на Ничейной Земле между деревней и Пьяным Городом. Не на ипподроме, поскольку там слишком людно: первые всадники и так далее.

Малкольм рассмеялся, сам не зная почему.

– Хороший выбор, – сказал он, прежде чем Джейми успел открыть рот. Гораздо удобнее для меня, там спокойнее, ближе к морю, гораздо проще проскользнуть на клипер с причала Пьяного Города, чем с нашего. – Мне очевидно, что вы уже много знаете о Иокогаме, а ведь вы здесь всего один день.

– Это было предложение мистера Грейфорта, но я сегодня рано утром побывал и там и там. Ничейная Земля лучше, безопаснее.

– Значит, об этом мы договорились. Мне будет трудно пройти мои десять шагов. Я предлагаю, чтобы мы сразу заняли свои позиции и по чьему-нибудь слову, вашему, если пожелаете, прицелились и выстрелили.

– Я проконсультируюсь с мистером Грейфортом.

– Что еще?

Горнт нерешительно помолчал, потом взглянул на Джейми.

– Мы можем оговорить детали позднее, как участники прибудут на место дуэли, какими маршрутами, кому из врачей мы можем доверить присутствовать и так далее. И наконец, последнее…

– У меня сложилось впечатление, что вы хорошо осведомлены о правилах дуэлей, мистер Горнт, – натянуто произнес Джейми. – Вам доводилось участвовать в одной?

– В нескольких, мистер Макфэй. Один раз в качестве участника и дважды секундантом, пока я учился в Ричмондском университете. – Опять эта улыбка, теплая, дружеская и искренняя. – Мы на юге очень серьезно относимся к вопросам чести, сэр.

Приятная нереальность этих вопросов и ответов и уверенность Джейми в том, что Грейфорт подставил тайпэна, несмотря на все упрямство Малкольма, заставили его потерять контроль над собой.

– Тогда вы должны знать, что Норберт был неправ, – сердито заговорил он. – Норберт из кожи лез, чтобы спровоцировать тайпэна, оскорбил его несколько раз, и нет никакого сомнения в том, что ему следует извиниться, и тогда мы сможем прекратить все эти глупости.

– Джейми! – резко остановил его Малкольм и приказал бы ему выйти, если бы не вчерашний день. Вчерашний долг был огромен и бессрочен, поэтому он обратился к нему как к настоящему другу, каким Джейми был для него: – Это не ваша забота, и мне известны ваши чувства. – Он повернулся к Горнту. – Он, знаете ли прав, поведение Норберта было очень трудным. – Горнт промолчал, Малкольм пожал плечами и улыбнулся. – Йосс. Вас это также не должно заботить, мистер Горнт. Так значит, вы один раз были дуэлистом и дважды секундантом. Ясно, что вы победили. А ваш противник?

– Я не убил его, сэр, не пытался убить его. Я просто ранил его.

Они смотрели друг на друга, оценивая один другого.

– Тогда мы обо всем договорились, – нервно произнес Джейми.

– Да, кроме оружия. Мистер Грейфорт выбирает сабли. – Малкольм ошеломленно раскрыл рот, а Джейми побледнел.

– Мы договорились о дуэльных пистолетах, – сказал Джейми. – Договорились.

– Прошу прощения, сэр, такой договоренности не было. В качестве стороны, получившей вызов, мистер Грейфорт имеет право на выбор оружия.

– Но мы согла…

– Джейми, позвольте я сам с этим разберусь, – прервал его Малкольм, поражаясь собственной отрешенности, ожидая подвоха от Норберта. – Всегда считалось, что мы джентльмены и будем драться на пистолетах.

– Прошу прощения, но я получил иные указания, сэр. Что же до ваших слов о джентльменах, мой участник считает себя таковым и предпочитает защищать свою честь саблей, что является вполне обычным.

– Это явно невозможно.

– Мистер Грейфорт также сказал – должен признаться, я этого не одобряю, о чем ему и заявил, – он также сказал, что, если вы пожелаете, он согласится на ножи, мечи или боевые цепы.

Джейми начал было подниматься, но Малкольм остановил его.

– В моем нынешнем состоянии это невозможно. – Малкольм собрался с мыслями и твердо добавил: – Если это трюк, с помощью которого Норберт намеревается приобрести лицо, унизить меня и добиться отмены дуэли, то я плюю ему в глаза и буду продолжать плевать и впредь.

Джейми вспыхнул от этой бравады, восхищаясь и ненавидя ее, потом вдруг осознал, что это может явиться идеальным предлогом для обоих противников, чтобы избежать дуэли и сохранить лицо.

– Тайпэн, вам не кажется…

– Нет. Мистер Горнт, совершенно очевидно, что я не могу, в данное время, даже пользоваться саблей. Пожалуйста, попросите Норберта согласиться на пистолеты.

– Что ж, сэр, я, разумеется, попрошу. Без сомнения, первым долгом секунданта является попытаться примирить противников, и мне кажется, что в Азии довольно места для вас обоих, джентльмены. Я попрошу его.

– Мистер Горнт, – сказал Джейми, – я буду здесь. Если я могу что-то сделать, чтобы остановить это безумие, только скажите.

Горнт кивнул, начал вставать, но остановился при словах Малкольма.

– Не мог бы я поговорить с вами наедине, мистер Горнт? Вы ведь не будете возражать, Джейми, не правда ли?

– Конечно, нет. – Джейми пожал руку Горнту, потом повернулся к Малкольму. – Сегодня в полдень в клубе собрание всех торговцев для обсуждения этой бомбы, которую нам подкинул сэр Уильям.

– Я приду, Джейми, хотя большого обсуждения там не будет, одни вопли да пьяная горячность.

– Согласен. До встречи, Тайпэн. – Джейми вышел.

Оставшись одни в изящном кабинете, молодые люди еще раз посмотрели друг на друга.

– Вы уже в курсе очередной глупости, придуманной нашим парламентом?

– Да, сэр. Все правительства глупы.

– Не выпьете ли вы со мной бокал шампанского за компанию?

– Есть повод?

– Да. Не знаю почему, но мне приятно знакомство с вами.

– А, значит, и вы почувствовали то же самое? Как-то неправильно, вам не кажется?

Малкольм покачал головой и позвонил в колокольчик. Появился Чен и, когда шампанское было открыто, он разлил его в бокалы и вышел; молодые люди сидели молча, и его маленькие глазки метались от одного к другому.

– Ваше здоровье!

– Ваше здоровье, – ответил Горнт, смакуя охлажденное вино.

– У меня было впечатление, что вы хотите поговорить со мной приватно.

Горнт рассмеялся.

– Я и вправду хотел. Опасно, когда противник способен читать твои мысли, а?

– Очень, но нам не обязательно быть противниками. Комапния Ротвелла – хороший клиент, ненависть и кровная вражда между Струанами и Броками вовсе не обязательно должна касаться и вас тоже, что бы там ни говорили Тайлер или Морган.

Горнт опустил глаза на граненый хрусталь и пузырьки вина, спрашивая у них, прав ли он, считая, что момент настал, или ему следует подождать. Карие глаза внимательно посмотрели на Струана. Он решил забыть об опасности.

– У вас репутация человека, которому нравятся тайны, которому можно доверять.

– А вам?

– В вопросах чести, да. О вас говорят… вы любите истории, легенды?

Малкольм собрался с мыслями: нереальность происходящего разговора и этот человек мешали ему сосредоточиться.

– Некоторые нравятся, другие – не очень.

– Я проник сюда обманным путем. – Неожиданная улыбка Горнта осветила всю комнату. – Господи Иисусе, я поверить не могу, что действительно сижу здесь с будущим тайпэном «Благородного Дома». Я так долго ждал и подготавливал эту встречу, и вот она состоялась. До того, как я пришел сюда, у меня не было намерения говорить ничего, кроме того, что просил передать мистер Грейфорт. Но теперь… – Он поднял бокал. – За отмщение.

Малкольм подумал об этом, заинтригованный и без тени страха в душе, потом выпил и налил снова.

– Это хороший тост для Азии.

– Для любого места. Первое: мне нужно ваше слово чести, чести тайпэна «Благородного Дома», как перед Богом, что все, что я расскажу вам, останется нашей тайной, пока я не освобожу вас от данной клятвы.

Малкольм некоторое время колебался.

– До тех пор, пока это всего лишь история. – Он поклялся.

– Благодарю вас. Теперь история. Здесь можно говорить? Нас может кто-нибудь подслушать?

– В Азии обычно да. Мы знаем, что у дверей есть уши, как и у стен, но я могу решить эту проблему. Чен! – позвал он. Дверь открылась в ту же секунду. Малкольм отдал распоряжение на кантонском: – Отойди от двери и никого к ней не подпускай, даже А Ток!

– Слушаюсь, Тайпэн. – Дверь закрылась.

– Теперь ваш секрет в безопасности, мистер Горнт. Я знаю Чена всю свою жизнь, и он не говорит по-английски, кажется. Вы говорите на шанхайском?

– Немного, как и на диалекте нинь по.

– Итак, я вас слушаю.

– Я в первый раз рассказываю эту историю, – сказал Горнт, и Малкольм поверил ему. – В давние-давние времена, – начал американец, и голос его сразу стал строгим, – некая семья отправилась в Англию из городка Монтгомери в штате Алабама, который был домом для нескольких поколений этой семьи: отец, мать и двое детей, мальчик и девочка. Девочке было пятнадцать, ее звали Александра и ее отец был младшим из пяти братьев, старшим был Уилф Тиллман.

– Соучредитель компании «Купер-Тиллман»? – спросил Малкольм, потрясенный.

– Он самый. Отец Александры был мелким чайным и хлопковым маклером, одним из вкладчиков компании брата Уилфа, и вот теперь ехал в Лондон, чтобы работать у Ротвелла по контракту на три года в качестве консультанта по хлопку – «Купер-Тиллман» была их основным поставщиком. Семья пробыла в Англии чуть меньше года. К несчастью, родители тяжело заболели, что неудивительно, а? Туманы и эта погода, я сам едва не умер, пока жил там, – я провел в Лондоне два года, стажируясь у Броков, один – у Ротвелла. Как бы там ни было, Тиллманы решили вернуться домой. На полпути через Атлантический океан Александра обнаружила, что беременна.

– Ай-й-йа, – пробормотал Малкольм.

– Да. Шок, добавившийся к болезни ее обожаемого отца, убил его. Ему было тридцать семь лет. Его похоронили в море. В свидетельстве о смерти, выданном капитаном, значился просто «припадок безумия», но и она и ее мать знали, что истинной причиной явилась это страшное открытие. Александре только что исполнилось шестнадцать, она была прелестна, как картинка. Это случилось в 1835 году, двадцать семь лет назад. Александра родила сына, меня. Для незамужней девушки иметь внебрачного ребенка, быть падшей женщиной… в общем, мистер Струан, мне не нужно вам рассказывать, какая это катастрофа и позорное пятно, при том что в Алабаме всегда строго чтили Писание, в нашей части, и Тиллманы были аристократами. Ранее мы говорили с вами о чести, я говорил правду, когда сказал, что мы серьезно относимся к чести и к бесчестью. Вы позволите? – Горнт показал на шампанское.

– Пожалуйста. – Малкольм не знал, что ему еще сказать. Голос американца звучал ровно, приятно, бесстрастно – просто рассказчик, повествующий историю былого. Пока что, мрачно подумал он.

Горнт налил Струану, потом себе.

– Общество отвернулось от моей матери и ее матери, как и семья Тиллманов, даже ее брат обратился против нее. Когда мне было три года, моя мать встретила виргинца, переселившегося в Америку из Англии – Роберта Горнта, джентльмена, экспортера табака и хлопка, большого любителя карт из Ричмонда. Он влюбился в нее, а она в него. Они уехали из Монтгомери и обвенчались в Ричмонде. Они сочинили историю о том, что она вдова, вышедшая замуж в шестнадцать лет за кавалерийского офицера-янки, которого убили в войнах с индейцами сиу. Ей в ту пору было девятнадцать.

Несколько лет все шло более-менее нормально. До 1842 года – через год после того, как Дирк Струан практически в одиночку основал Гонконг, за год до вашего рождения. 1842 год был тяжелым годом для Гонконга: смертельная лихорадка Счастливой Долины, малярия, «опиумная война» с Китаем, страшный тайфун, уничтоживший город на острове, и он был стократ тяжелее для «Благородного Дома», потому что тот же самый тайфун убил великого Дирка Струана. – Глоток шампанского. – Он был виновен в смерти Уилфа Тиллмана и в разорении семьи Тиллманов.

– Я ничего не знаю об этом. Вы уверены?

Горнт улыбнулся своей улыбкой, в ней не было и намека на враждебность.

– Да. Уилф Тиллман был болен лихорадкой Счастливой Долины. Дирк Струан раздобыл хинную корку, которая могла бы излечить его, но он не дал и не продал ее Тиллману, желая его смерти, как и Джефф Купер. – В его голосе зазвенела сталь. – Этот бостонский янки хотел, чтобы он умер.

– Почему? И зачем Тайпэну было желать смерти Тиллмана?

– Он ненавидел его – у него были другие взгляды на жизнь, чем у Уилфа. Среди прочих причин, Уилф владел рабами, что ни в те времена, ни сейчас не является противозаконным в Алабаме. И еще чтобы помочь Куперу стать единоличным владельцем компании. После того, как Уилф умер, Джефф Купер за гроши выкупил его долю и прекратил переводить остававшиеся деньги моей семье. Дирк был виновен в этом.

– Мы действительно имеем совместное предприятие с компанией «Купер-Тиллман» по добыче хинной корки, мистер Горнт, – сказал Малкольм, – и мы старые друзья. Что же до остального, мне ничего не известно об том, и я в это не верю. Я проверю вашу историю сразу же, как только вернусь в Гонконг.

Горнт пожал плечами.

– Много лет назад Купер сам признался, что никогда не одобрял Уилфа Тиллмана. Вот его собственные слова: «Послушайте, молодой человек, Уилф заслуживал всего, что получил, он был работорговцем и помощи от него я не видел никакой, он за всю свою жизнь и одного дня не проработал, ваш благородный южанин был никчемным человеком. Дирк был прав, когда отдал то малое количество хинной корки, что у него оставалось, другим, кто, по его мнению, того заслуживал. Это моим трудом, только моим, была создана компания, которая кормила и одевала вашу мать, отчима и вас все эти годы…

Лицо Горнта исказилось, потом опять стало спокойным. Внешне.

– Он сказал еще несколько вещей, сэр, которые… это сейчас не важно. Но то, что он прекратил переводить деньги, наши законные деньги, было очень важным. Именно тогда начались ссоры между мамой и отчимом, и мы переехали на юг. Лишь много лет спустя я узнал, что он женился на ней из-за денег, что его хлопковый и табачный бизнес не стоили ни гроша, что он был просто картежником и игроком, к тому же неудачливым, и она постоянно оплачивала его долги. Умирая, мама рассказала мне все это. Но ко мне он относился не плохо, не делал мне зла, просто не замечал меня. Всю мою жизнь на меня никто не обращал внимания. Теперь пришло время мести.