Текст книги "Звездный хирург"

10

Майор Стиллмен явился на вызов. Под глазами у него набрякли мешки, всегда аккуратная форма выглядела слегка помятой. Он уселся в кресло и зевнул. Конвей последовал его примеру, потом сказал:

– В ближайшие дни у меня будут сведения по системе распределения поставок. Все мало-мальски серьезные болезни сведены в таблицу, где указаны ещё возраст пациента, его пол, местонахождение и необходимые дозы лекарств. Но прежде чем давать добро на операцию, я хотел бы, в конце концов, выяснить, откуда тут что взялось. Откровенно говоря, мне не по себе. Я боюсь, что в итоге нас обвинят в том, что мы заменили разбитую посуду целой, не позаботившись вывести из лавки слона.

Стиллмен кивнул – то ли согласился, то ли был уже не в силах держать голову прямо.

Почему, – подумалось Конвею, – почему на планете, которую иначе чем рассадником заразы и не назовешь, столь низкий уровень детской смертности?

Почему дети здоровы, а взрослые сплошь и рядом заболевают? Ну да, среди новорожденных достаточно слепых и страдающих от наследственных болезней, но умирает-то меньшинство! Со своими уродствами и физической неполноценностью они без труда доживают до зрелого возраста и лишь затем, как подтверждает статистика, отходят в мир иной. Та же статистика, между прочим, свидетельствует, что у этлан вовсю развивается эксгибиционизм. На планете свирепствуют эпидемии, которые сопровождаются кожными заболеваниями и деформацией тел, а этлане по-прежнему щеголяют в своих костюмчиках, несмотря на то, что ничего не скрывают. Временами они напоминали Конвею мальчишек, которые хвастаются перед приятелями ободранными коленками…

Конвей сообразил вдруг, что размышляет вслух. Стиллмен перебил его:

– Вы ошибаетесь, доктор! Они не мазохисты. В чем бы не заключалась причина создавшегося положения, они пытались бороться с ней. Эта борьба продолжается больше века, и не вина этлан, что они терпят поражение за поражением. Меня удивляет то, как вообще им удалось уцелеть. А костюмы свои они носят потому, что верят в целительную силу свежего воздуха и солнечного света, и тут в правоте им не откажешь. Эта вера прививается им в раннем детстве, подобно ненависти к инопланетянам и убеждению в том, что нет необходимости при лечении инфекционных заболеваний применять карантин. Хотя она, разумеется, опасна: ведь они считают, что в сражениях между вирусами двух болезней слабеют обе стороны… – тут Стиллмен вздрогнул и умолк.

– Я отнюдь не умаляю заслуги этлан, – отозвался Конвей. – Просто разумных ответов мне на ум не приходит, поэтому я цепляюсь за всякий вздор. Однако вы упомянули об отсутствии помощи Этле от Империи. Мне хотелось бы прояснить ситуацию. Может, побеседовать с имперским представителем? Вы его отыскали?

Стиллмен покачал головой.

– Помощь Империи, – заметил он язвительно, – ничуть не похожа на посылки с продуктами. Они обычно ограничиваются рецептами подходящих к случаю новейших препаратов, а сами лекарства производятся здесь – каким образом, мы сейчас устанавливаем.

Из объяснений майора следовало, что раз в десять лет на Этле совершает посадку звездолет, который, будучи встреченным имперским представителем, разгружается и немедленно улетает. По всей видимости, подданные Империи не очень-то рвались побыть на Этле подольше, что было вполне понятно. А имперский представитель, которого называли Телтренном, получив груз, принимается его распределять. Но вместо того, чтобы передать информацию по каналам связи, Телтренн оставлял её при себе до личной встречи с тем или иным врачом, а тогда вручал как дар славного императора, причем толика славы последнего доставалась и ему, ибо он был посредником.

И вот сведения, которым надлежало бы распространиться по планете в течение трех месяцев, попадали к местным врачам по кусочкам в промежутке до шести лет.

– Шесть лет?! – воскликнул Конвей.

– Да, в избытке рвения Телтренна не упрекнешь, – буркнул Стиллмен, – Положение осложняется тем, что на Этле вследствие недостатка оборудования – тут нет даже микроскопов – практически не проводится научных исследований. А Империя почему-то никаких приборов не шлет. Все сводится к тому, что в медицинском отношении Этла полностью зависит от своей Империи, а в той с этим тоже не все в порядке.

– Интересно было бы узнать, как сказывается прибытие помощи на числе больных, – проговорил Конвей. – Сможете выяснить?

– У меня имеется отчёт, который может оказаться полезным, – ответил Стиллмен. – Он подготовлен клиникой на Северном континенте. Телтренн привез туда литературу по акушерству и препарат против болезни, которую мы определяем как Б-восемнадцать. Через две-три недели количество больных его резко снизилось, однако начала развиваться Ф-двадцать один.

Код «Б-восемнадцать» обозначал сильный грипп, который для детей и подростков заканчивался смертью в четырех случаях из десяти. А под «Ф-двадцать один» скрывалась лихорадка средней степени тяжести, которая длилась три-четыре недели и при которой на лице, теле и конечностях появлялись серповидные рубцы. Потом они приобретали лиловатый оттенок и оставались с человеком до конца его жизни.

Конвей раздраженно помотал головой.

– Такого представителя надо гнать в три шеи, – бросил он.

– Мы тоже не прочь пообщаться с ним, – проговорил Стиллмен вставая, – и объявили о том по радио и в газетах. Судя по всему, Телтренн от нас прячется. Быть может, его мучает совесть. Однако по просьбе Лонвеллина мы, по слухам, составили психологический портрет этого типа. Если хотите, я закажу копию.

– Спасибо, – поблагодарил Конвей.

Стиллмен кивнул, зевнул и ушел. Конвей щелкнул переключателем, связался с «Веспасианом» и попросил установить контакт с кораблем Лонвеллина. Его грызли сомнения, и он жаждал излить кому-нибудь душу.

– Вы неплохо поработали, друг Конвей, – заявил Лонвеллин, выслушав его. – Мне повезло с тем, что у меня столь опытные и надежные помощники. Мы завоевали доверие этланских врачей и скоро приступим к их инструктажу.

Ваше задание выполнено, и вы можете возвращаться в госпиталь, но мне будет жаль, если вы вернетесь туда без чувства удовлетворения. Ваши опасения необоснованны. Впрочем, предложение заменить Телтренна кем-либо другим представляется разумным, я и сам пришел к такому же выводу. Ко всему прочему, у меня есть доказательства его причастности к раздуванию ненависти к инопланетянам. Предположение же, что виновник ненависти – не Телтренн, а Империя, возможно, подтвердится, но не исключен и противный вариант. Как бы то ни было, я считаю преждевременным поиск Империи, на котором вы настаиваете. – Голос Лонвеллина в трансляторе звучал размеренно и сухо, но Конвею показалось, будто он различает сердитые нотки. – Я рассматриваю Этлу как отдельный мир, находящийся в карантине. Поэтому мы можем обойтись без рассуждений о влиянии Империи, которые лишь сильнее нас запутают. То, что нас с вами тревожит, – пустяк в сравнении с излечением целой планеты. Ваше допущение, что всплески заболеваемости имеют какое-то отношение к кораблю, который прилетает сюда раз в десять лет на несколько часов, является беспочвенным. Мне думается, что вы, скорее всего бессознательно, уделяете этому факту такое внимание потому, что не видите иного способа узнать что-либо об Империи.

«Да, ты попал в самую точку», – мелькнула у Конвея мысль, но прежде чем он успел ответить, ЭПЛХ продолжил:

– Я предпочитаю разбираться с одной Этлой. Привлечение Империи, которая также может нуждаться в медицинской помощи, значительно затруднит нашу деятельность. Однако, чтобы вы успокоились, я советую вам сообщить существу по имени Вильямсон, что даю ему разрешение на поиски Империи. Если он обнаружит её, то не должен ставить её власти в известность о том, что происходит на Этле, до завершения операции.

– Я понял, сэр, – Конвей отключился. «Странно, – подумал он, – Лонвеллин вроде бы упрекнул его за чрезмерное любопытство и тут же дал разрешение на разведочный полет. Неужели влияние Империи заботит Лонвеллина сильнее, чем он стремится показать, или ЭПЛХ попросту расчувствовался?»

Конвей вызвал капитана Вильямсона. Тот внимательно выслушал доктора, дважды хмыкнул и сказал с нескрываемым раздражением:

– Наши люди разыскивают Империю вот уже два месяца. Одному посчастливилось. Это медик, который никак не связан с этланским проектом, а потому знать не знает о том, что здесь творится. Поэтому его отчёт вряд ли вам пригодится, но я пришлю все документы плюс материал на Телтренна.

Деликатно кашлянув, Вильямсон прибавил:

– Лонвеллина, разумеется, придется известить, но когда именно – оставляю на ваше усмотрение.

Конвей неожиданно расхохотался.

– Не волнуйтесь, полковник, я вас прикрою. Ну а если попадетесь сами, скажите Лонвеллину, что хороший слуга предугадывает распоряжения хозяина.

Вильямсон отсоединился. Конвей продолжал смеяться, удивляясь собственному поведению. На Этле он чуть было не забыл, что такое веселье, и отнюдь не из-за того, что стал отождествлять себя со здешними страдальцами – преступления подобного рода не совершит ни один хоть сколько-нибудь приличный врач, сердце которого не ожесточилось. Дело заключалось в том, что на Этле вообще мало кто смеялся. Планету словно окутывала атмосфера безнадежности, которая с каждым днем становилась все гуще. «Будто в палате, где лежит умирающий пациент, – подумал Конвей, – но даже там наверняка найдется, над чем похихикать…»

Он начал скучать по госпиталю и откровенно обрадовался тому, что улетает, и все чаще вспоминал Мэрчисон. До сих пор он, можно сказать, пренебрегал ею, отправив за все время лишь два послания, которые приложил к образцам для исследования. Конвей не сомневался в том, что главный патолог госпиталя Торннастор передаст послания по назначению, хотя почтенный диагност и был всего-навсего ФГЛИ, весьма слабо заинтересованным в эмоциях и увлечениях землянок-ДБДГ. А вот что касается Мэрчисон… Она могла решить, что ответ придаст Конвею излишней самоуверенности или что доктор воспринял эпизод с поцелуем у шлюза как нечто серьезное. Да, её реакцию предсказать было невозможно. Всегда сосредоточенная, деловая, совершенно не думающая о мужчинах.

Впервые она согласилась на то, чтобы он проводил её, после того, как Конвей в компании врачей и медсестер отпраздновал успешную операцию, да и то потому, что раньше, при совместной работе, он не позволял себе никаких вольностей. Потом он сделался её постоянным провожатым и предметом зависти мужской половины ДБДГ в госпитале. Однако никто и не догадывался, что завидовать, по сути, нечему…

Размышления Конвея были прерваны появлением монитора с папкой.

– Материалы по Телтренну, доктор, – доложил тот. – Другой отчёт является конфиденциальным, поэтому капитан Вильямсон отдал его для копирования своему личному писцу. Вы получите его в течение пятнадцати минут.

– Благодарю вас, – сказал Конвей и, проводив монитора взглядом, принялся за чтение.

Будучи колониальным миром и не имея возможности развиваться естественным путем, Этла не располагала ни государственными границами, ни вооруженными силами. Полицейский корпус планеты составляли солдаты Империи под командой Телтренна. Именно они нападали на корабль Лонвеллина. Телтренн, говорилось в отчёте, гордец, который жаждет власти, но жестокости, обычно присущей такого рода личностям, в его характере не отмечено. В обращении с туземным населением – имперский представитель родился не на Этле – Телтренн выказывал разумность и справедливость.

Конечно, он относился к аборигенам достаточно снисходительно – глядел свысока, словно они существенно уступали ему в развитии. Но он не презирал их, по крайней мере в открытую, и не издевался над ними.

Конвей отшвырнул папку. Очередная чушь! Внезапно он понял, что Этла ему опротивела. Он поднялся и вышел в приемную, с грохотом захлопнув за собой дверь. Стиллмен дернулся и посмотрел на него.

– Бросьте свои бумаги до утра! – велел Конвей. – Сегодня мы будем услаждать плоть. Ляжем спать в наших каютах…

– Спать? – перебил Стиллмен и ухмыльнулся. – А что это такое?

– Не знаю, – сказал Конвей. – Я думал, может, вам известно. Слышал только, что это новое ощущение – непередаваемое счастье, к которому быстро привыкнешь. Вы не против рискнуть?

– После вас, – отозвался Стиллмен.

Снаружи было прохладно. На горизонте виднелось рваное облако, а над головами ярко сверкали звезды. Этла находилась посреди звездного скопления, что подтверждалось ежеминутно чертившими небосвод метеорами.

Зрелище одновременно вдохновляло и успокаивало, но Конвея не отпускала тревога. Он был уверен, что упустил нечто крайне важное, и под ясным небом беспокойство его только усилилось. Вдруг ему захотелось как можно скорее прочитать доклад об Империи.

– У вас не было такого, – спросил он Стиллмена, – когда вы о чем-то думаете и вам неожиданно становится чертовски стыдно за подобные мысли?

Стиллмен фыркнул, видимо сочтя вопрос риторическим, и они зашагали было к звездолету, но внезапно остановились.

На юге словно всходило солнце. Небо приобрело бледно-голубой оттенок, который дальше переходил через бирюзу в черноту, а нижние слои облаков окрасились розовым и золотистым. Прежде чем земляне успели сообразить, что к чему, новоявленное солнце поблекло и превратилось в алое пятно на горизонте. Земля под ногами дрогнула, а немного времени спустя в отдалении как будто прогремел гром.

– Корабль Лонвеллина! – крикнул Стиллмен.

Они побежали.

11

Рубка «Веспасиана» представляла собой подобие водоворота, в центре которого находился капитан. Когда появились Стиллмен и Конвей, уже были отданы распоряжения загрузить на курьерский бот и имеющиеся в наличии вертолеты дезактивирующие средства и спасательное оборудование и отправляться к месту взрыва. На то, что уцелели этлане, которые окружали корабль Лонвеллина, рассчитывать, естественно, не приходилось, но поблизости были хутора и одна крохотная деревушка. Спасателям предстояло сразиться с радиацией и справиться с паникой: этлане ведать не ведали о том, что такое ядерный взрыв, и наверняка воспротивятся эвакуации.

На поле космодрома, увидев взметнувшееся к звездам пламя и осознав, что произошло, Конвей испытал приступ слабости. А теперь, вслушиваясь в четкие приказы Вильямсона, он почувствовал, как у него выступает на лбу и катится струйками по спине холодный пот. Облизнув губы, он проговорил:

– Капитан, я хочу вам кое-что предложить…

Он не повышал голоса, но в его тоне было что-то такое, что заставило Вильямсона оглянуться.

– Гибель Лонвеллина означает, что руководство проектом переходит к вам, доктор, – произнес капитан. – Вы тут главный.

– Тогда, – сказал Конвей тем же негромким голосом, – вот мой приказ: Отзовите спасателей и верните на корабль людей, всех до единого. Мы должны взлететь до того, как начнется бомбардировка…

Все, кто был в рубке, уставились на него – потные лица, испуганные глаза, – и он понял, что его слова неправильно истолкованы. Вильямсон выглядел разгневанным и полностью сбитым с толку, но через несколько секунд оправился, повернулся к офицеру рядом, что-то ему приказал и перевел взгляд обратно на Конвея.

– Доктор, – сообщил он сухо, – я распорядился установить дополнительный противометеоритный щит. Всякий твердый объект диаметром крупнее дюйма, который будет приближаться к кораблю с любого направления, немедленно попадет под наблюдение на расстоянии в сто миль, а затем отражатели переведут его на безопасную для нас траекторию. Поэтому могу вас уверить, что нам не страшна гипотетическая атака ракет с ядерными боеголовками. Позвольте сказать также, что ваша идея, доктор, смехотворна. На Этле попросту нет атомного оружия. Наши приборы… Ну, да вы должны были прочитать отчёт. Я предлагаю, – закончил капитан таким тоном, словно советовал младшему навигатору подправить курс, – оказать всю возможную помощь тем, кто выжил после взрыва, который произошел, вероятно, из-за неисправности реактора на корабле Лонвеллина.

– Да не было у него никакой неисправности! – хрипло воскликнул Конвей. – Лонвеллин, подобно прочим долгожителям, панически боялся смерти, и с прожитыми годами страх этот становился все сильнее. Он завел себе личного врача, чтобы ни одна болезнь не смогла подточить его организм изнутри, а звездолет его, по моему глубокому убеждению, был надежнейшим чудом техники. Лонвеллина убили, – подытожил он угрюмо, – а причина, по которой они подорвали первым его корабль, а не наш, состоит, должно быть, в том, что они ненавидят инопланетян. Приятно сознавать, что крейсер защищен, но если мы стартуем прямо сейчас, они, может статься, не повторят залп, а следовательно, останутся в живых и наши люди и этлане…

«Бесполезно», – подумал Конвей устало. Вильямсон, похоже, заупрямился: злится на очевидно бессмысленные приказы, недоумевает, ибо Конвей, по его мнению, ведет себя как перепугавшаяся старуха, артачится, потому что считает правым себя, а никак не Конвея. «Да соберись ты с мыслями, полоумный осел!» – мысленно прикрикнул Конвей на капитана. Вслух он эту фразу произнести не решился: все-таки перед ним был монитор в чине полковника, окруженный вдобавок младшими офицерами. И потом, уж кем-кем, а ослом Вильямсон не был. Он был рассудительным, толковым боевым офицером, у которого просто не было времени правильно оценить ситуацию. Он не имел ни медицинского образования, ни присущей Конвею подозрительности…

– Вы готовили для меня отчёт по Империи, – сказал Конвей. – Могу я на него взглянуть?

Вильямсон кинул беглый взгляд на обзорные экраны, на которых вовсю кипела бурная деятельность: один вертолет собирался взлететь, второй, явно перегруженный, едва оторвался от площадки, к шлюзу курьерского бота цепочкой тянулись люди со средствами дезактивации.

– Сейчас?

– Да, – ответил Конвей и покачал головой: ему на ум пришло другое.

До того он безуспешно старался вынудить Вильямсона к старту, оставляя объяснения на потом, а теперь вдруг сообразил, что ему лучше объясниться, и поскорее.

– У меня есть теория, которую должен подтвердить ваш отчёт. Но если я перескажу вам, не читая, содержание отчёта, поверите ли вы мне настолько, чтобы послушаться меня и улететь?

Оба вертолета медленно поднимались в ночное небо, на курьерском боте закрывали шлюз, вдоль периметра сновали наземные транспортные средства как мониторов, так и этлан. Конвей знал, что добрая половина экипажа «Веспасиана» там, снаружи, вместе с мониторами с базы, и что все они направляются к месту взрыва и расстояние между ними и крейсером увеличивается с каждой секундой.

Не дождавшись ответа Вильямсона, он сказал:

– Моя догадка такова: мы столкнулись именно с империей, а не со свободной федерацией вроде нашей собственной. Это подразумевает наличие многочисленного войска для удержания покоренных в повиновении; правительства на отдельных мирах по необходимости также будут составлены из военных. Все подданные Империи – ДБДГ, как этлане, так и мы сами, – по большому счету, ничем особым не отличаются, за исключением вражды к инопланетянам, с которыми до сих пор встречались очень редко. – Он глубоко вздохнул. – Жилищные условия и технологический уровень развития, вероятно, соответствуют нашим. Налоги, скорее всего, высокие, но правительство наверняка контролирует средства массовой информации, а значит, убеждает людей в обратном. Я полагаю, Империя достигла порядочных размеров и включает в себя от сорока до пятидесяти населенных миров…

– Сорок три, – удивленно проговорил Вильямсон.

– …Все обитатели которых знают о бедственном положении Этлы и сочувствуют этланам. Быть может, они наложили на планету постоянный карантин, но пожертвуют всем, чтобы помочь ей…

– Верно! – перебил Вильямсон. – Наш человек пробыл на одной из окраинных планет, прежде чем его отправили в метрополию на встречу с главным заправилой, всего два дня. Но этого времени ему вполне хватило, чтобы узнать отношение людей к Этле. Куда бы он ни посмотрел, всюду висели фотографии страдающих этлан. Порой их количество превышало даже число рекламных щитов. Словом, имперское правительство на деле проявляет милосердие. Судя по всему, доктор, они приличные ребята.

– Разумеется, капитан, – отозвался Конвей. – Но не кажется ли вам немного странным подобное милосердие: сорок три обитаемых планеты – и один корабль раз в десять лет?

Вильямсон раскрыл рот, потом сжал губы и задумался. В рубке установилась тишина, которую нарушали лишь поступавшие по радио доклады.

Внезапно стоявший за спиной Конвея Стиллмен выругался и буркнул:

– Я понимаю, куда он клонит, сэр. Надо взлетать!

Вильямсон перевел взгляд с Конвея на Стиллмена и обратно и пробормотал:

– Когда помешался один, не страшно, а вот если двое…

Три секунды спустя всем членам экипажа было приказано вернуться на борт. Срочность распоряжения удостоверялась ревом сирены общей тревоги.

Отозвав все свои приказы, отданные какие-то минуты назад, Вильямсон вновь повернулся к Конвею.

– Продолжайте, доктор, – попросил он. – Сдается мне, я догадываюсь, на что вы намекаете.

Конвей облегченно вздохнул и пустился в объяснения.

– Этла начинала как обычная колония, с одним-единственным космопортом, чтобы принимать оборудование и колонистов, затем на ней выросли поселения, а жителей заметно прибавилось. А следом, должно быть, нахлынула первая волна болезней, угрожавшая уничтожить все живое. Прослышав о беде, Империя встрепенулась, как то бывает с людьми, когда их друзья страдают от невзгод, и вскоре Этла получила помощь.

На первых порах она, скорее всего, поступала мелкими партиями, но постепенно возрастала в объеме по мере того, как вести о постигшем этлан несчастье достигали окраин Империи. Впрочем, этланам-то как раз из нее доставались сущие крохи. Сумма пожертвований была настолько внушительной, что от этого дела не могли отмахнуться ни имперское правительство, ни сам император. Но они и не стали отмахиваться. Уже в те дни могучая галактическая Империя потихоньку гнила изнутри. Требовалось все больше и больше денег на содержание императора и его двора и на управление бесчисленными провинциями. Естественно, правительство присвоило себе львиную долю пожертвований, а впоследствии широко разрекламированная помощь Этле сделалась одним из важнейших источником государственного дохода.

Вот так все и началось. Этлу поместили в строгий карантин, хотя и без того полететь на неё соглашались разве что умалишенные. И тут, видимо, этлане стали выздоравливать сами по себе. Источник доходов грозил высохнуть, поэтому следовало незамедлительно принять меры. Чиновники без зазрения совести обрекли население Этлы на вымирание: сперва отнимали деньги, а теперь додумались до того, что время от времени принялись заражать этлан сравнительно неопасными болезнями – естественно, такими, какие должны были ещё сильнее разжалобить мягкосердечных простаков на остальных мирах, например, теми, которые делали человека уродом или инвалидом. Но прирост населения не должен был уменьшиться ни в коем случае, поэтому-то на Этле были так хорошо поставлены гинекология и забота о детях. Для наблюдения за положением дел на планете на неё был назначен специальный представитель с характером, вполне соответствовавшим столь ответственной должности. Этлане перестали быть людьми и превратились в ценных своими болячками животных. Похоже, представитель императора относился к ним именно так.

Тут Конвей выдержал паузу. Капитан и Стиллмен выглядели так, словно внезапно захворали. Конвей и сам чувствовал себя не в своей тарелке с момента взрыва Лонвеллинова звездолета – момента, который расставил все по своим местам.

– В распоряжении Телтренна находится отряд, способный отогнать от планеты или уничтожить случайных гостей, – сказал он. – Из-за карантина всякий гость почти наверняка окажется инопланетянином, отсюда та ненависть: аборигенов научили ненавидеть инопланетян вне зависимости от размеров, количества или намерений.

– Но как… как они могут быть такими жестокими? – выговорил Вильямсон.

– Может статься, – устало ответил Конвей, – чиновники того и не хотели, все получилось как бы само собой. Мы же, вмешавшись, чуть было не покончили с весьма выгодным имперским рэкетом. Поэтому теперь Империя постарается покончить с нами.

В этот миг старший связист доложил Вильямсону, что экипажи обоих вертолетов возвратились на борт вместе со всеми, кто находился в пределах слышимости сирены – то есть в городе не осталось практически никого из землян. Тем, кто не успевал, приказано было уйти в укрытие и дожидаться прибытия корабля-разведчика, который чуть позже заберет их с Этлы. Едва дослушав офицера, капитан отдал команду на взлет, и Конвей ощутил секундное головокружение – это заработали антигравитационные установки, сохраняя нормальную силу тяжести при старте с максимальным ускорением.

«Веспасиан» стрелой рванулся в небо, а следом, десять секунд спустя, стартовал курьерский бот.

– Должно быть, вы посчитали меня глупцом… – сказал Вильямсон.

Продолжить ему помешали руководители спасательных партий, которые явились к капитану с докладами. Один из вертолетов был обстрелян, людям, которые работали в городе, велено было не покидать его. Приказ исходил лично от имперского представителя и предписывал убивать всех, кто попытается бежать. Однако между этланскими полицейскими и мониторами существовала если не дружба, то уважение, и потому этлане нарочно целились поверх голов.

– Да, хуже некуда, – проговорил Стиллмен. – Мне кажется, в том, что произошло с кораблем Лонвеллина, а также во всех смертях и разрушениях обвинят не кого-нибудь, а нас. Наши поступки будут намеренно искажены и нас назовут злодеями. И готов поспорить, после нашего отлета на Этле вспыхнут новые эпидемии, что, разумеется, поставят в вину тоже нам! – Он выругался и прибавил:

– Вы знаете, как в Империи смотрят на Этлу. Бедная, несчастная сестра-горемыка и гадкие чужаки, которые осмелились причинить ей зло…

Слушая майора, Конвей снова вспотел. Он пришел к своим выводам, обобщив все известные медицинские сведения, и занимал его только медицинский аспект, поэтому ни о чем другом он какое-то время просто не мог думать. Но теперь…

– Это же война! – воскликнул он.

– Верно, – согласился Стиллмен, – и, быть может, имперскому правительству именно того и надо. Судя по тому, что они творят с Этлой, Империя прогнила до основания. Через несколько десятилетий она, возможно, распадется, и вряд ли кто о том пожалеет. А чтобы объединить разваливающуюся Империю, нет ничего лучше войны, причем войны якобы за справедливость. Если они не напортачат, то их Империя просуществует ещё сотню лет.

Конвей ошарашенно покачал головой.

– И как я не догадался, – пробормотал он. – Если бы мы открыли глаза этланам…

– Не корите себя, доктор, – перебил капитан, – без вас мы бы до сих пор торчали на той планете. А открывать глаза нужно не только этланам, но и всем остальным, иначе это гиблая затея…

– Говорит старший артиллерист, – раздался голос из динамика. – Сэр, мы засекли след в секторе двенадцать-тридцать один. Сейчас передадим изображение на экран пять. Судя по излучению, объект прикрывается противоракетным щитом и использует радар. Распоряжения, сэр?

Вильямсон взглянул на пятый экран.

– Первыми не начинайте, – проговорил он и вновь вернулся к Стиллмену с Конвеем. Его твердый, спокойный голос был голосом старшего офицера, который принимает на себя и несет полную ответственность, который советует подчиненным не волноваться, ибо он – с ними.

– Не стоит так переживать, господа, – сказал капитан. – Угроза галактической войны существовала всегда, и к отражению её готовились. По счастью, у нас достаточно времени, чтобы развернуть наши боевые порядки. С пространственной точки зрения Империя – этакий крошечный сгусток миров, а Федерация охватывает половину галактики. Наша задача – обшарить звездное скопление, где обитаемые планеты имеются у одного солнца из пяти. По сравнению с Империей мы в выигрышном положении, ибо они могут найти нас не раньше, чем года через три, и то, сели им повезет, а если нет – то лет через двадцать. Повторяю, времени у нас достаточно.

Конвея его выкладки отнюдь не убедили. По-видимому, капитан заметил это и принялся отвечать на ещё не прозвучавшие вопросы.

– Да, им может помочь наш агент. Он может по доброй воле, поскольку не знает о конфликте, поведать им о Федерации, об организации и силе Корпуса мониторов. Но ведь он медик, следовательно, его сведения заведомо будут неполными или неточными, и Империя, сделав ставку на него, здорово просчитается. Узнать же наше местонахождение они смогут, лишь захватив в плен навигатора или звездолет, на котором не позаботились уничтожить карты, а против подобного исхода мы, уверяю вас, примем все меры предосторожности. Наши агенты имеют гуманитарное или медицинское образование. Их познания в астронавигации равны нулю. Разведочные корабли, которые доставляют их к месту назначения, немедленно возвращаются на базу, как того требуют правила безопасности. Так что проблема, конечно, серьезная, но с решением её можно не торопиться.

– Разве? – поинтересовался Конвей.

Вильямсон и Стиллмен воззрились на него, пристально и настороженно, словно он был бомбой, которая, взорвавшись полчаса назад, похоже, собирается повторить свое выступление. Конвей даже пожалел их за то, что им предстояло разделить с ним страх и беспокойство, которые пока снедали только его одного. Он облизал губы и произнес негромко, но внятно:

– Что касается меня, то я знать не знаю координат Тралты, Илленсы, Земли или той земной колонии, где родился. Однако есть такой набор цифр, который известен и мне, и любому другому врачу в нашем секторе. Координаты госпиталя! По-моему, у нас совсем нет времени.