Текст книги "Серебряная роза"

Глава 8

-Ради Бога, послушай меня, не сходи с ума! – Джек Чанси позволил себе не сдерживаться более. – Ты едва можешь ступать на ногу. Зачем тебе надо обязательно тащиться, да еще вниз по лестнице, на эту никому не нужную пьянку?

– Будет гораздо лучше, если я стану сидеть там, а не скрываться здесь, – процедил сквозь стиснутые зубы Саймон.

Он полулежал на кушетке, пытаясь размять мышцы своей искалеченной ноги. Сырые миазмы окрестных болот, на которых он провел полдня, скрутили израненные мышцы в тугой узел, нога налилась тупой болью.

– Я не сдамся Равенспирам, Джек. Если я покажусь за ужином, мне не придется потом слушать лживые слова сочувствия и злобный хохот за спиной.

«Какой же славный мужчина этот Хоуксмур!» – передразнил граф воображаемого врага. – Ковыляет с тростью, временами даже не может сидеть прямо, но все же женился…»

– Ах, да замолчи ты, Саймон! – перебил Джек, начиная понимать логику друга.

Он приподнял ногу Саймона и упер ее себе в плечо.

– Толкай!

Зажмурившись и стиснув зубы, Саймон толкнул. Сведенные судорогой мышцы бедра откликнулись страшной болью, но он продолжал напрягать их, пересиливая боль. Такое случалось с ним и раньше, и порой болело сильнее обычного, как и на этот раз. Саймон понял, что пожинает плоды не только охоты на сыром болоте, но и галантного порыва спасти от насилия свою невесту накануне вечером. Мышцы свело в тугой комок, он не мог без стона даже выпрямить ногу, а под коленной чашечкой словно поселилась колония раков. Но Саймон знал: если он сейчас отступит перед болью, то ему придется провести несколько дней, не вставая с кровати.

Стук в дверь заставил его негодующе дернуться.

– Оставьте меня в покое!

Джек запротестовал.

– Это скорее всего Стэнтон, хочет узнать, не нужна ли тебе помощь, чтобы спуститься вниз.

Саймон недовольно нахмурился:

– Тогда открой дверь, но не впускай никого другого.

Но едва только Джек приоткрыл дверь, в комнату быстро вошла Ариэль, даже не дав ему возможности что-либо возразить. В левой руке молодая женщина держала небольшую корзинку.

– Когда вы спешивались, милорд, мне показалось, что у вас болит нога. Если вы позволите, я смогу облегчить ваши страдания.

– Мне ничего не надо, – снова нахмурился Саймон, пытаясь прикрыть свою ногу пледом. – Прошу вас, оставьте меня.

Ариэль поставила корзинку на пол рядом с кушеткой. Она уже успела переодеться, и теперь на ней было платье бледно-голубого шелка, поверх которого она повязала передник из голландского полотна, отделанный кружевами. Волосы Ариэль были собраны на голове в тяжелый узел, из которого выбились лишь два непослушных локона.

Саймон, даже измученный болью и раздраженный неожиданным вторжением жены, не мог не отметить ее элегантный и даже изысканный вид. Ариэль явно приняла близко к сердцу их утренний разговор по поводу ее старого костюма.

– У меня есть некоторый опыт в подобных делах, – произнесла она с деланной живостью, под которой скрывалась неуверенность: все-таки она собиралась оказать Саймону весьма деликатные услуги.

– О, мне нужен не просто уход преданной жены-сиделки, – с иронической улыбкой ответил тот. – Ваш муж, дорогая, почти калека, с болячками которого так просто не справиться.

– Понимаю, – согласилась она, порываясь откинуть плед. – Но я все-таки умею куда больше, чем простая сиделка.

Но граф решительно отвел ее руку, уже было стянувшую плед.

– Я сказал, что прошу оставить меня в покое.

Ариэль закусила губу и с минуту молча смотрела на мужа. Руки она сложила на поясе, и внимание Саймона сразу привлек блеск браслета у нее на запястье. Он готов был поклясться, что видел его еще до венчания.

– Неужели вы стесняетесь своей раны?

И снова в комнате раздался его раздраженный смех.

– А как вы думаете? Мужчина в расцвете лет, вдруг ставший беспомощным инвалидом, таскающим ногу! Хорош жених!

Саймон понимал, что горечь в его словах вызвана терзающей ногу болью, но, как и много раз до этого, он ничего не мог с собой поделать.

– Думаю, вам лучше оставить нас, мадам, – осторожно произнес Джек, беря Ариэль за руку. – Саймон всегда был весьма неудобным пациентом, таким и остался.

Он попытался смягчить свой отказ заговорщической улыбкой.

– Клянусь вам, он сейчас куда более опасен, чем раненый медведь.

Но Ариэль не подчинилась руке, настойчиво подталкивавшей ее к выходу из комнаты.

– Долг жены состоит в том, чтобы облегчать страдания супруга.

– Только когда вы займете свое место под крышей моего дома, мадам, вы полностью вступите в права супруги, – заявил Саймон, смягчая резкость ответа новым хриплым смешком. – А пока что я попрошу вас оставить меня с моими друзьями. Они отлично знают, как помочь мне.

Ариэль молча подняла с пола корзинку и вернулась в свою спальню. Самый упрямый гордец из всех знакомых ей мужчин! Он еле держится на ногах от боли, она совершенно точно знает, что может облегчить его страдания, но он отвергает помощь жены только потому, что боится шокировать ее видом своей раны.

Скорее всего он отказывается от ее помощи, потому что она из клана Равенспиров и не должна быть свидетелем его страданий.

Граф Хоуксмур не доставил ее братцам удовольствия видеть, что их грубые насмешки уязвляют его, а самые назойливые из них с легкостью парировал. Она догадывалась, что ее муж до сих пор не уверен, какова была роль Ариэль в попытке унизить его вчерашним вечером. И совершенно естественно, что он держится настороже и отвергает все ее попытки оказать ему помощь.

– Если твоя жена разбирается в медицине, то не очень разумно было отклонять ее попытки помочь тебе, – произнес с укоризной Джек, возвращаясь к креслу Саймона. – Я-то почти ничего не понимаю в этом и вряд ли смогу помочь, хотя уверен в том, что поездки верхом и постоянные пешие прогулки не идут тебе на пользу. Они лишь растравляют твою рану, это совершенно очевидно.

– Довольно ворчать, – ответил Саймон, садясь повыше в кресле и с гримасой боли устраивая ногу поудобнее перед камином. – Помоги мне одеться. Не хочу, чтобы говорили: жених так слаб, что не может присутствовать на празднестве в свою честь.

– Порой мне кажется, что у тебя не больше соображения, чем у ребенка. – И Джек протянул другу руку, помогая встать.

Еле сдерживая стон, Саймон опустил искалеченную ногу на пол.

– Дай мне трость.

Джек протянул ему трость и с плохо скрываемым неодобрением следил, как Саймон ковыляет по комнате, стараясь не слишком наступать на больную ногу.

– Ладно, я думаю, что смогу продержаться и не выглядеть чересчур жалко, – пробормотал Саймон. – Помоги мне надеть носки и бриджи.

Он присел на край кровати. На лбу у него выступили крупные капли пота, лицо посерело от боли.

Джек натянул длинные шерстяные носки на ноги Саймона. Он уже так привык к виду тонкого змеевидного шрама на бледной коже своего друга, что почти не замечал его. Он старался помогать как можно бережнее, но все же понимал, что причиняет Саймону боль, натягивая носок на искалеченную ногу.

– Ты просто не понимаешь, как хорошо подходишь на роль сиделки, – через силу улыбнулся Саймон, когда Джек принялся натягивать на него бриджи и застегивать их на талии. – А теперь еще помой у меня за ушами…

– Ради Бога, прекрати плакаться, Саймон! Тебе чертовски повезло, что у тебя есть друзья, готовые закрывать глаза на твое нытье, – Джек протянул ему камзол. – Ты вполне уверен, что сможешь высидеть весь вечер?

– Конечно, – хлопнул друга по плечу Хоуксмур. – И не обращай внимания на мои капризы, Джек.

– Не буду, – ответил тот. – Если бы я воспринимал их серьезно, ноги моей не было бы в этом логове… как и всех нас.

Он протянул Саймону руку, предлагая опереться на нее.

– Ты можешь держаться за меня, пока не доберешься до лестницы. Никто ничего не заметит.

Но когда Саймон открыл дверь и двое друзей вышли из комнаты, то увидели Ариэль, поджидавшую их. У ног ее, как всегда, сидели две огромные собаки.

– Мы должны спуститься вниз вместе, милорд, – произнесла она со спокойной улыбкой на лице, – уж если мы вдвоем противостоим всему этому милому обществу.

Встав рядом со своим мужем, она обратилась к Джеку:

– Я возьму его под руку. Никто даже не обратит на это внимания.

Джек колебался, но Ариэль разрешила его сомнения, взяв мужа под руку.

– Не угодно ли вам пройти в зал, сэр?

Саймон тут же почувствовал силу не только руки, но и всей тонкой фигурки рядом с собой.

«Она явно знает, как использовать свою физическую силу наилучшим образом», – заинтригованно подумал он.

– Мне кажется, что Саймон слишком тяжел. Вы не сможете его поддерживать, мадам, – смущенно заметил Джек.

– А вот и нет, – ответил на это Саймон с легкой усмешкой на устах. – Ариэль вовсе не бесплотный дух, как можно подумать, если судить по ее внешности и имени.

– Мне еще ни от кого не приходилось слышать столь причудливого мнения, – возразила на это Ариэль. – Меня вообще считают весьма прочно стоящим на земле человеком. Я думаю, что безвыходных ситуаций не бывает, и когда я предлагаю помощь, то человеку лучше поступиться своей гордостью и принять ее.

– Именно про это говорил тебе и я, Саймон, – коротко хохотнул Джек.

– Ну а у меня нет времени для гордыни, – сказала Ариэль, когда они подошли к лестнице. – Если вы отдадите свою трость лорду Чанси и будете держаться за перила, а другой рукой опираться на меня, то спуститесь вниз как ни в чем не бывало.

– Как вы уверены во мне!.. – Саймон поймал себя на том, что улыбается, несмотря на боль.

Такой упрек со стороны этого юного создания был совершенно не заслужен им, и все же в Ариэль было нечто, вызывающее доверие к ней.

Войдя в большой зал, Саймон опустился на скамью во главе стола, раскланиваясь с хозяевами и гостями.

Ариэль заняла свое место рядом с мужем и поцокала языком, подзывая собак, которые послушно улеглись у ее ног.

– Я не хочу, чтобы эти чертовы собаки лежали здесь, – неожиданно заявил Рэнальф. – Им не место за праздничным столом.

– Но твои звери тоже здесь разгуливают, – миролюбиво произнесла Ариэль, указывая на нескольких спаниелей, вертевшихся вокруг столов.

– Мои по крайней мере не размером с пони, – сказал Рэнальф.

– Зато мои ведут себя смирно. А твои вертятся под ногами у слуг и выпрашивают еду. – Голос Ариэль стал резким. – Мои собаки куда лучше воспитаны.

– И все равно я не хочу их здесь видеть, – Рэнальф щелчком пальцев подозвал слугу. – Возьми собак леди Ариэль и запри их в конюшне.

Ариэль с разгоревшимся лицом оттолкнула свое кресло и встала.

– Ты не сделаешь этого. Мои собаки останутся со мной!

– Тогда, быть может, сестричка, ты предпочтешь и пировать вместе с ними там же, в конюшне? – Рэнальф тоже привстал в кресле.

– Несколько странный спор за праздничным столом. – Голос Саймона разрядил сгущающееся напряжение.

Граф Хоуксмур не мог себе представить, чтобы такая перебранка между братом и сестрой вдруг началась во время праздничного застолья на виду у двух сотен гостей. Оглянувшись по сторонам, он заметил, однако, что лишь его собственные друзья шокированы ссорой. Остальные участники застолья не слишком заинтересовались происходящим, хотя, пожалуй, им было интересно, кто одержит верх в споре.

– Отведите собак в свою комнату, – негромко велел Саймон Ариэль.

Она повернулась к мужу, яростно блеснув глазами. Все тем же негромким голосом он продолжал:

– Вы лишь унижаете себя этой перебранкой. Почему вы все время играете в игру, которую навязывает вам брат?

Ариэль вспомнила его холодное недовольство сегодня утром, когда она унизила Оливера и отвечала на сальности брата в том же духе. Затем она взглянула на разгневанного Рэнальфа, угрожающе поднявшегося из-за стола с побелевшим от ярости лицом.

Встав с кресла, Ариэль жестом руки велела собакам следовать за ней и, гордо выпрямившись, высоко подняв голову, вышла из зала.

Рэнальф схватил со стола бутылку с вином, наполнил свой кубок и залпом осушил его.

– Ваша жена – совершенно невыносимое создание, Хоуксмур. Желаю вам наслаждаться ею… и при этом всегда быть начеку.

Его оскорбительный хохот разнесся по залу.

Саймон никак не отреагировал на выпад, как уже не раз оставлял без внимания множество других язвительных замечаний. Он лишь что-то негромко сказал лорду Стэнтону и вернулся к прерванному ужину.

Через несколько минут в зале снова появилась Ариэль, села на свое место и взяла в руки бокал, с отвращением бросив взгляд на тарелку с едой. Всего час назад она едва не умирала с голоду, но теперь внезапно потеряла аппетит.

– Вы не едите?

– Я не голодна.

И она искоса быстро взглянула на мужа. Саймон протянул руку к графину с вином и наполнил ее бокал, негромко заметив:

– Порой лучше предоставить события самим себе, моя дорогая девочка.

– Но как вы можете защищать несправедливость? – спросила Ариэль, радуясь возможности поговорить откровенно.

– Есть вещи, которые не стоят того, чтобы на них отвечать. Ввязываясь в спор, человек только унижает себя. – Граф пристально взглянул на Ариэль, и та почувствовала, что краснеет.

– Вы хотите сказать, что мне не следовало отвечать Ральфу и Оливеру сегодня днем?

– Да, именно это я и хотел сказать.

Ариэль потупила взор, не в силах выносить его настойчивый укоризненный взгляд. Неужели он прав? Она всегда гордилась тем, что может на равных разговаривать со своими братцами. Неужели она просто роняла собственное достоинство, опускаясь до их уровня? Возможность существования такой точки зрения никогда раньше не приходила ей в голову.

– Позвольте мне положить вам вот эту великолепную ручьевую форель, – произнес Саймон совершенно другим тоном, немедленно осуществляя свое предложение. – Она из этих мест?

Ариэль ответила не сразу. Ей в отличие от него не так легко давался переход от одного настроения к другому. Взгляд молодой женщины остановился на его сильных длинных пальцах, которые сейчас очищали рыбу от костей с таким изяществом, словно вышивали тонкую ткань. Это пришедшее на ум сравнение заставило Ариэль улыбнуться, и охватившее ее напряжение несколько спало. Эти большие, ширококостные кисти, пальцы с коротко остриженными квадратными ногтями, мозолистая кожа рук совершенно не вязались с мыслью о рукоделии.

У Оливера были белые мягкие руки с длинными пальцами. Но далеко не всегда они были проворными и нежными. Ариэль почему-то не могла представить себе, чтобы мозолистые руки Саймона, привычные к шпаге, сделали движение, которое не было бы тщательно рассчитано. Если они и действовали грубо, то для этого у их обладателя всегда был серьезный повод.

И снова по телу молодой женщины пробежала уже знакомая ей дрожь. Дрожь, рожденная смешанными чувствами восторга и предвкушения наслаждения. Тело Ариэль отвечало на рожденное ее воображением прикосновение этих рук к ее телу.

– Вам холодно? – спросил Саймон, кладя очищенную от костей половинку форели на тарелку жены.

– Нет. – Ариэль отчаянно затрясла головой, щеки ее порозовели, словно на них повеяло жаром. – Форель была выловлена в Грейт-Оуз, это примерно в пяти милях отсюда.

И чтобы скрыть смущение, Ариэль набросилась на рыбу, забыв, что у нее только что не было никакого аппетита.

– Какой интересный у вас браслет!.. – Саймон легонько погладил пальцами сплетение золотых полос, инкрустированных жемчугом.

Ариэль положила вилку и подняла запястье так, чтобы в свете канделябров сверкнуло золото, разлилось мягкое сияние жемчуга и блеск серебра смешался с густым красным цветом рубина.

– Это подарок Рэнальфа.

– Да, сестричка! – прокричал со своего места Рэнальф. – Подарок от твоего брата. Посмотри на него повнимательнее и по достоинству оцени.

Губы Ариэль сжались.

– Я всегда ценила твои подарки, Рэнальф. Их самое замечательное и ценное свойство – редкость.

Почувствовав, как напрягся ее муж, Ариэль тут же склонилась над тарелкой.

– Думаю, вы хотите сказать, что я не должна была реагировать на его слова, – прошептала она. – Но вы не знаете всего.

– В самом деле? – Саймон снова повернулся к жене, внимательно глядя ей в лицо. – Если есть нечто, что я должен знать, пожалуйста, просветите меня.

Ариэль почувствовала, что предательская краска снова заливает ей щеки.

– Вам следует понять, сэр, что мои братья никак не могут смириться с этим браком.

Он кивнул.

– Да, это я понял. На Рэнальфа было оказано некоторое давление.

– Как я догадываюсь, королевой?

– Ее величество сказала свое слово, – ответил он, намеренно не вдаваясь в подробности.

– И такое же давление было оказано на вас?

Граф Хоуксмур покачал головой, и слабая улыбка смягчила угрюмое выражение его лица.

– Нет, Ариэль. Давления на меня не оказывали. Сказать по правде, идея со свадьбой принадлежит именно мне.

– Но для чего? – Безотчетно она положила ладонь на его руку. Браслет ярко сверкнул на темно-коричневом бархате.

– Я хотел таким путем установить мир между нашими двумя семьями. – Саймон покачал головой, усмешка его стала саркастической. – Наивная мысль, достойная последнего деревенского идиота.

Рука Ариэль соскользнула с рукава мужа. Она снова взяла вилку и принялась за лежащую на тарелке рыбу.

– Не представляю, как может воцариться мир между Хоуксмурами и Равенспирами, если их разделяет море крови и предательства.

Саймон взял в руки бокал и стал задумчиво крутить его в пальцах, рассматривая на свет темно-красное вино.

– Не только, есть и любовь. Ваша мать и мой отец были любовниками. И отдали жизнь за эту любовь.

– Но это была порочная любовь. Ваш отец соблазнил…

– Довольно! – резко оборвал граф ее горячие слова. – Ведь между нами этого нет, Ариэль.

Он залпом выпил свой кубок и обратился с каким-то вопросом к одному из своих друзей, сидевших напротив.

Ариэль тоже поднесла к губам свой бокал. Потом разломила кусок хлеба и принялась задумчиво катать шарики из мякиша, почти не обращая внимания на разговоры вокруг себя. Если ее мать не была невинной жертвой, соблазненной, изнасилованной и обесчещенной негодяем, то оставалось единственное объяснение – ее мать со всей силой страсти бросилась в объятия Хоуксмура. Вряд ли такая версия устроила бы ее братьев, и, уж во всяком случае, она совершенно не устроила бы ее отца. Ведь именно он убил Хоуксмура за бесчестье своей жены, а смерть Маргарет была лишь трагической случайностью. По крайней мере именно это он всегда повторял.

Но было ли это правдой? Что, если эти мужчина и женщина просто отбросили в сторону древнюю вражду между их семьями и предались запретной страсти?

Такая возможность никогда раньше не приходила Ариэль в голову. В свое время она просто приняла на веру семейную версию того давнего события, как Священное Писание. В глубокой задумчивости Ариэль щелчком послала хлебный шарик, скатанный ею, в пространство. Он приземлился точно в центре большого блюда с олениной, которое стояло перед ее мужем.

Саймон удивленно взглянул на появившийся в его тарелке посторонний предмет, а потом обратил вопросительный взор на свою жену.

– Прошу прощения, сэр. Я сделала это совершенно машинально.

На лице его было написано такое удивление, что Ариэль едва сдержала рвущийся из груди смех. Вытянув руку с вилкой, она выловила из его тарелки хлебный шарик.

– Играть с едой непозволительно даже детям, – строго произнес ее муж, но смешинки в его глазах странно не вязались с этой суровостью.

Что-то совершенно неотразимое было в атмосфере озорства, которая создавалась вокруг Ариэль. Он уже однажды видел ее в таком шаловливом настроении и заметил, что в такие моменты, отбросив свою постоянную серьезность, которая делала Ариэль старше своих лет, его жена сразу становилась как-то моложе, а из взгляда пропадала всегдашняя настороженность.

– Он как будто выскользнул у меня из пальцев, – с шутовской обстоятельностью объяснила Ариэль. – Словно камень из рогатки.

Саймон только усмехнулся:

– Так вам случалось охотиться и с рогаткой?

Ариэль сделала вид, что раздумывает над его вопросом.

– Мне больше нравится охотиться с соколом или с луком и стрелами, – сказала она наконец.

– Но на сегодняшней охоте вы показали себя опытным стрелком.

Она пожала плечами.

– У меня хороший глазомер, с каким бы оружием я ни охотилась.

Саймон откинулся на спинку кресла, поудобнее вытянув больную ногу. Да, ему досталась совершенно необыкновенная жена.

– Как я понимаю, вы уже довольно долго управляете хозяйством своих братьев.

– С пятнадцати лет, – засмеялась она, но смех этот прозвучал не слишком весело. – До смерти моего отца – мне тогда было одиннадцать – всем заправляла его любовница, хотя и спустя рукава.

– Понятно. Значит, любовница вашего отца жила здесь?

– Да, вполне открыто, около пяти лет. И из-за этого имя Равенспир не стало популярнее в округе.

Ариэль снова нервно принялась катать шарики из хлебного мякиша.

– Она и я терпеть не могли друг друга, так что я старалась не попадаться ей на глаза.

Молодая женщина замолчала, словно сказав все, что должна была сказать, но Саймон уже достаточно ясно представил себе всю картину. Юная сирота растет в распутной атмосфере дома, лишенного любви. Ничего удивительного, что она порой была столь резка и несдержанна.

– Вы чему-нибудь учились, Ариэль?

– О, я читаю на латыни и греческом столь же свободно, как и на английском, и так же свободно пишу на всех трех языках, – ответила она, снова пожав плечами. – Правда, я не особенно в ладах с числами, но все же могу проверить счета, так что в хозяйстве меня не обмануть.

– И кто же вас научил этому?

В голосе Саймона звучало нескрываемое удивление. Столь обширное образование было совершенно необычно для женщины, в особенности с детства предоставленной самой себе.

– Наш викарий всегда очень заботился обо мне. Даже после того, как он поймал меня совсем маленькой у себя в саду на яблоне вместе с несколькими цыганятами… – Смех Ариэль звучал очень мелодично, воспоминание об этом случае согрело ее душу. – Преподобный Коллинз считал, что праздность ума ведет к озорству. Мне кажется, он просто боялся, что я сбегу с цыганами. И он был не так уж далек от истины в своих опасениях, – вновь рассмеявшись, добавила она. – Мне страшно пришлась по душе свобода в их таборе. Они все были такими грязными и ходили в лохмотьях, но, как мне казалось, все время только и делали, что смеялись, плясали и пели. Разумеется, тогда я была слишком мала, чтобы видеть все убожество такой жизни.

Саймон вытянул ногу, и мышцы пронзила боль, настолько острая, что у него захватило дыхание. Лицо его побледнело, над бровями выступили капли пота. Сжав в кулаки лежащие на столе кисти рук, он ждал, когда боль отступит.

Ариэль тихо сидела рядом с ним, ожидая, пока его дыхание снова станет нормальным. Она обратила внимание, что все друзья Саймона заметили, что с ним происходит, и следили за ним встревоженными взглядами.

Дождавшись, когда боль немного отпустит его, Ариэль отодвинула от стола свое кресло и встала, слегка покачиваясь, как будто перебрала вина.

– Пойдемте, муж мой, мне хочется спать.

Положив руку на плечо Саймону, она улыбнулась, глядя на мужа сверху вниз, прищурив глаза и призывно полуоткрыв губы.

– Вы не будете возражать, брат мой? – бросила она взгляд на Рэнальфа. – У новобрачных есть дело наверху.

Подняв свой бокал, словно за здоровье всех присутствующих, Ариэль поднесла его к губам и, запрокинув голову, начала пить.

В это время Оливер Беккет поднялся со своего места и прошел вдоль стола за спинами сидящих. Не замеченный Ариэль, он встал у нее за спиной и вытащил из ее прически заколку, удерживавшую тяжелый узел волос. Тяжелая волна цвета темного меда упала на спину молодой женщины. От неожиданности голова Ариэль сильнее запрокинулась, и осушенный кубок упал на стол. Оливер при виде этого зрелища ехидно засмеялся.

– Как забавно, – спокойно улыбнулась Ариэль, движением головы рассыпая волосы по плечам. – И как мило, Оливер, что ты помог мне побыстрее добраться до постели.

Осоловевшие глаза Оливера вспыхнули пламенем, когда она рассмеялась ему в лицо. Пьяный хохот гостей был ответом на ее сальность; только Оливер и братья Равенспир остались сидеть на своих местах с каменными лицами.

Саймон встал, опираясь на трость. Пьяное веселье раздражало его, откровенная вражда во взглядах хозяев замка так и подбивала обнажить клинок. Он понял, что Ариэль, обеспокоенная приступом боли у него, выбрала этот способ, чтобы поскорее увести мужа из-за стола.

Сжав губы, он взял Ариэль под руку и направился, почти не опираясь на нее, к лестнице. Со стороны это выглядело так, словно он уводил жену из большого зала замка, а не наоборот – как было на самом деле.