Текст книги "Ложь, которую мы произносим"

Глава 62

У меня замирает сердце, когда мой мальчик возвращается на скамью подсудимых. Стив берет меня за правую руку. Чувствую, как Том касается моей левой руки. Я не отодвигаюсь. Моему мужу – ведь он все еще мой муж – нужна поддержка. Нам обоим нужна. Возможно, мы уже не заботимся друг о друге так, как раньше, но связь между нами осталась. Это наш сын. И ничто не может это изменить. Даже убийство.

Присяжные оглашают вердикт. Я ошеломленно слушаю.

Затем судья выносит приговор.

Мой разум в таком бешенстве, что я могу воспринимать только обрывки.

Зло…

Манипулятор…

Невинная жертва…

Паутина лжи…

Я снова на скамье подсудимых. Слушаю судебный приговор, вынесенный много лет назад. Эмили… Эмили… И чувствую, Том думает, что те же самые слова относятся к нему и Хьюго из-за смерти Чэпмена.

– Пол Харрис, – гремит судья, прерывая мои мысли, – настоящим я приговариваю вас к восьми годам, добавленным к сроку, который вы уже отбываете.

Фредди Уилкинс, я приговариваю вас к пяти годам тюремного заключения.

Я кричу. Знаю, что могло быть и хуже. Но пять лет?

Маленькая Мэтти едва нашла своего отца и уже потеряла.

Как я боюсь за своего сына в тюрьме. Его жизнь уже никогда не будет прежней. Но он заслуживает этого. Теперь я знаю. Настоящие жертвы – семья Мохейм.

Теперь настанет моя очередь.

После приговора Фредди мне тоже придется смириться с последствиями.

Теперь не мне выбирать свою судьбу. Решать судье.

И никаких присяжных, поскольку я скажу правду. Я виновна.

Глава 63

Тюрьма Ее Величества Статтон

Все изменилось с тех пор, как я в последний раз была в тюрьме. Например, эта более современная. Для начала здесь есть комната отдыха с журналами и газетами.

Вот там-то я и обнаружила, что попала на первые полосы.

«Доминирующая мать заставила сына-подростка бежать после смертельного ДТП» – кричал один заголовок.

«Судья критикует мать за то, что она взяла закон в свои руки» – заявлял другой.

Затем статья о том, как мать Кастета отказалась от него. Я сделала для сына все возможное, но иногда родителям приходится сдаться.

Я научилась не осуждать, но мне не давал покоя вопрос: отреагировала бы я иначе, если бы Фредди был Кастетом? Ведь даже у вины оттенки разные.

– Почему ты получила всего два года, вот что я хочу знать? – спросила как-то одна из женщин в очереди на обед. Ее глаза сверкали неприязнью. – Я получила пять за мошенничество, а ведь никто не погиб. Это чертовски несправедливо.

Верное замечание. Но я решила умолчать, что у меня был отличный барристер, который, похоже, проявил сочувствие, когда я сказала, что плохо соображала. Просто хотела спасти сына.

– Думаю, это чушь собачья, что твоему бывшему не предъявили обвинения, – сказала другая женщина.

Я не согласна. На побег Фредди уговорила именно я. Том хотел сдать его полиции. Не заявив на нашего сына, он, очевидно, не совершил никакого уголовного преступления. Закон действует странным образом. Я не держу на Тома обиду – какой в ней смысл? – кроме того, сейчас идет процесс нашего развода. Без сомнения, Том женится на своей Хилари и будет вести тихую, безмятежную жизнь, о которой всегда мечтал.

К счастью, было решено, что Флик, не сообщив о случившемся, не совершила преступления и что «не в интересах общества преследовать ее в связи со сговором с целью кражи или проездом в угнанной Кастетом машине».

Я радуюсь и тому, что моя внучка все еще со своей мамой. Мне слишком хорошо известно, каково это – потерять мать так рано.

Мэтти и Флик навещают меня каждый месяц. Сначала я беспокоилась о том, как они отреагируют на тюрьму, но здесь есть семейные дни и даже игровая площадка. Как-то, когда установилась хорошая погода, нам под строгим присмотром разрешили выйти на улицу.

– Толкни меня, бабушка, – кричит Мэтти с качелей.

Мне почти удается притвориться, что я обычная бабушка в обычном парке. А не сижу за решеткой.

Если бы не эта малышка с солнечной улыбкой и заплетенными в косу блестящими черными волосами, я бы не справилась. Она дает мне надежду. Когда выйду – а это может случиться через год, если буду хорошо себя вести, – то стану лучшей бабушкой, чем была матерью. Я усвоила урок. А пока занимаюсь своими тюремными делами – от копания в саду до уборки туалета.

Не буду вдаваться в подробности. Поверьте, вам не понравится.

Еще есть образовательное крыло, где раз в неделю проводятся уроки рисования.

– Вы раньше уже рисовали? – спрашивает преподавательница, женщина примерно моего возраста.

– Да, – отвечаю я.

Она не давит на меня. Как будто знает, что я не хочу говорить о прошлом. Но повесила несколько моих рисунков на длинные белые стены коридоров, по которым я хожу из учебного корпуса в свое крыло. Опустив голову, чтобы избежать неприятностей.

Я лишь надеюсь, что Фредди ведет себя так же. В письмах он рассказывает, что у него все хорошо. Кто знает, что происходит на самом деле? Я могу только надеяться и молиться о лучшем для моего драгоценного сына.

– Как там Фредди? – тихо спросила я Флик, когда она была здесь в прошлый раз.

Они с Мэтти навещают его раз в две недели. Это не так просто, поскольку его тюрьма расположена дальше.

– Хорошо, – медленно произнесла она. – Но он беспокоится о тебе.

– Пожалуйста, скажи ему, чтобы не волновался.

– Знаешь, – сказала Флик тихо, чтобы Мэтти не услышала, – я действительно сожалею о тех неприятностях, которые причинила.

– Ты оказалась в ситуации, когда все вышло из-под контроля, – тихо ответила я. – И ты была очень молода.

Мне почти захотелось рассказать ей о событиях собственной жизни, но я решила, что пока не время. Может, в будущем.

– Но, как я сказала в суде, – продолжила она, – если бы не мое желание произвести впечатление на Кастета и Фредди, этого могло бы и не случиться.

– Ты не должна так думать, – сказала я, хотя и меня посещали такие мысли. Если бы не мое стремление завести друзей – хоть каких-нибудь – в школе искусств, я бы не совершила всех тех жутких поступков. Подростковая неуверенность в себе может привести к жестоким преступлениям.

– Кастет написал мне из тюрьмы, – добавила она. – Можешь поверить? Спросил, напишу ли я ему в ответ.

– А ты?

– Я не ответила. Никогда больше не хочу думать о нем.

Мне хотелось сказать, что я надеюсь, она теперь стала более зрелой. И Фредди тоже. Но кто я такая, чтобы говорить подобное? На исправление собственных ошибок мне потребовались годы. И даже теперь я не уверена, что мне это удалось.

– Ты знаешь, – внезапно спросила Флик, – что Том работает с подростками, пережившими насилие?

– Вообще-то, знаю.

– Он хороший человек, правда?

«Это зависит от того, как на него посмотреть», – чуть не ответила я.

Хотя в каждом из нас есть и хорошее, и плохое. И вот однажды я получаю запрос на посещение. От миссис Мохейм.

Глава 64

Как я могу отказать ей? Это женщина, которой мы нанесли непоправимый вред. Невинная жена, а теперь вдова. Мать.

– Вы могли бы отклонить ее просьбу, – говорит Дерек, который все еще консультирует меня.

Но это было бы неправильно. Я знаю, что должна.

Едва войдя, замечаю ее. Обаятельная и грациозная женщина. Это сразу видно по тому, как она сидит за столом, в этой прямой позе, не сводя с меня взгляда. Но самое главное, она вежлива.

– Спасибо, что приняли меня, – произносит миссис Мохейм в переполненном зале для посетителей.

Я вспоминаю ее в суде, слышу громкий стон, который она издала, когда зачитывали подробности смерти ее мужа.

Затем она смотрит мне прямо в глаза.

– Как они с вами обращаются?

Я не ожидала такого вопроса.

– Не так уж плохо. Я, вероятно, заслуживаю гораздо худшего.

Ее лицо не выражает ни согласия, ни возражения.

Повисает тишина. Мы смотрим друг на друга через стол.

– Мне так жаль, – говорю я.

– Почему? Вас не было в той машине, которая убила моего сына.

– Вашего сына? – переспрашиваю я. Она кажется такой молодой. Я думала, что она жена бедняги.

Миссис Мохейм игнорирует мой вопрос, продолжая, как будто я ничего не говорила:

– Моя невестка слишком расстроена, чтобы видеть вас. Но я хотела посмотреть вам в глаза и поговорить как мать с матерью.

Теряюсь в словах, но заставляю себя говорить. Я в долгу перед ней.

– Я могла думать лишь о том, как защитить моего мальчика, – произношу я надтреснутым голосом.

Она мягко качает головой из стороны в сторону.

– Так и поступает мать. Я могла бы сделать то же самое.

– Вы серьезно?

Ее взгляд решительно удерживает мой.

– Да. Именно поэтому и хотела вас увидеть. Я читала те заголовки. Они были жестоки.

– Но я это заслужила. Ваш сын умер.

Она медленно, разглаживает свое фиолетовое сари, словно давая себе время подумать.

– Я из тех людей, которые пытаются рассматривать все стороны. На вашего сына повлиял тот другой мальчик. Должна признаться, что изо всех сил пытаюсь простить их обоих. Но вы… дело другое. Никто не может понять связь между матерью и ребенком, кроме другой матери.

Я с трудом сглатываю ком в горле.

– Ваша невестка и внуки. Как они?

Она смотрит на меня грустными глазами.

– А вы как думаете?

Это был глупый вопрос, но я не могла его не задать.

– Вы справляетесь? – добавляю я.

– Мы все живем вместе, с моими родителями и родителями моего мужа. В нашей семье мы заботимся друг о друге. – В ее голосе появляется нотка презрения. – Мы не отсылаем наших стариков, чтобы за ними присматривали незнакомые люди.

Я думаю о Глэдис, у которой, по словам Стива, все хорошо. Или он говорит так, чтобы меня утешить?

Затем она встает.

– До свидания, миссис Уилкинс. Я желаю вам всего наилучшего.

И уходит. Я и без слов знаю, что возвращаться она не намерена. Она сказала свое слово. И, что важнее, – возможно, смирилась.

Если бы только я могла сделать то же самое.

Глава 65

Одна из особенностей того, что становишься – пусть и на короткое время – героем первых полос, заключается в том, что начинаешь получать письма от людей, которых не знаешь. Совершенно незнакомых людей, узнавших о тебе из газет и пожелавших высказать свое мнение.

«Ты СуКА, – сообщает один неровными заглавными буквами. – С тЕМ Же УспЕХом тЫ МогЛА УБиТь тоГо ЧЕлОвЕКА. ТЫ долЖНА бЫла СрАЗу СдаТЬ СВаво СЫнА».

Другой дрожащим почерком приглашает меня на ужин, когда я выйду. «Мне нравится ваша фотография».

Есть письмо от женщины, которая пишет, что моя история заставила ее задуматься, что бы она сделала на моем месте. У меня возникает чувство, что она уже на моем месте, и я надеюсь, что ее не выследят. И тут же прерываю себя. Возможно, лучше бы ее нашли.

Есть письмо от аспиранта, который исследует влияние на убийц их родителей. Судя по тону, Фредди поставлен в один ряд с Джеком Потрошителем.

– Мой сын не убийца, – говорю я вслух, разрывая письмо в клочья.

«Но результат получился тот же самый, – напоминаю себе. – Смерть».

Есть конверт с французским почтовым штемпелем. Письмо внутри сложено так, чтобы я могла увидеть подпись, прежде чем вынуть его.

«Дорогая Сара,

я прочитала о тебе в газете. С трудом поверила! Ужасно, через что тебе пришлось пройти. Хотя я бы сделала то же для своих девочек.

Но по крайней мере я знаю, где ты, и смогу снова с тобой связаться. Мне следовало лучше тебя искать после того, как Том сказал, что ты ушла от него, но Алекс убедил меня в обратном, сказав, что мне нужно полностью разорвать со своим прошлым. Думаю, он беспокоился, что вы все сможете убедить меня вернуться к Хьюго.

Знаю, о чем ты думаешь. Это не та Оливия, которую ты знала. Ты права. Оказалось, что Алекс был немного помешан на контроле. Трудно по-настоящему понять, каков человек, пока не поживешь с ним, да?

С девочками он тоже не очень ладил. Не понимал подростков. Но я хотела, чтобы все получилось. Мне было слишком стыдно признаваться, что я снова ошиблась с мужчиной.

Но в конце концов я набралась смелости и ушла от него. К тому времени девочки уже учились в университете, и поэтому я отправилась путешествовать по Европе на год с одним рюкзаком».

Я на мгновение прерываюсь, пытаясь представить свою гламурную подругу в кроссовках и ветровке вместо продуманного до мелочей гардероба и косметички, набитой «предметами первой необходимости». Образ вызывает у меня улыбку.

«И снова знаю, о чем ты думаешь! Это не Оливия. Но все это было на самом деле. Я нашла настоящую себя. Никогда раньше не жила без мужчины, но теперь чувствую себя удивительно свободной. Тот год, когда я делала, что хотела, и шла, куда хотела, был раем. Я выложила несколько фотографий в паблик, надеясь, что ты увидишь. Даже отправила тебе сообщение».

Я почувствовала укол сожаления. Оливия не могла знать, что, будучи в бегах в Корнуолле и опасаясь быть пойманной, я не прикасалась к социальным сетям.

«А потом со мной связался старый друг. Помнишь, однажды вечером в винном баре мы говорили про первую любовь?»

Я почти слышу девичье хихиканье Оливии.

«Я рассказывала тебе о том красивом французском парне, который был у меня когда-то, – сыне друзей семьи. И как я поискала его в интернете и оказалось, что он толстый и лысый, а за плечами у него два брака».

Почему я знаю, что будет дальше?

«Так вот, он прислал мне сообщение и спросил, не хочу ли я навестить его в замке в Дордони. Я и подумала, почему бы и нет? И вот я здесь, столько лет спустя! На самом деле мы поженились в прошлом году. Тебе бы понравился Доминик. Он забавный, пухлый, и с ним так легко. Он любит девочек, а они любят его и всех его шестерых детей от предыдущих браков. Он по-прежнему общается со своими бывшими женами, и мы устраиваем сказочные семейные барбекю. Ты должна навестить нас, когда выйдешь».

Оливия причинила мне такую боль. Но теперь я могу ее понять.

«У меня никогда раньше не было такой подруги, как ты. И никогда больше не будет. Мы с тобой связаны, Сара. Каждая из нас знает, каково это – ради детей прожить столько лет не с тем мужчиной. Пожалуйста, приезжай. А пока, я надеюсь, с тобой все в порядке в том ужасном месте.

Посылаю тебе море любви,

Оливия»

Очень похоже на Оливию. Всегда выживет. Но она права. Мы были связаны друг с другом все эти годы, пока растили детей.

Подобная дружба длится вечно. Я хочу увидеть ее снова. И, возможно, так и сделаю.

А потом, спустя неделю или около того, приходит еще одно письмо, написанное красивым почерком с завитками, от женщины по имени Мэриголд.

Я читаю его ночью на своей узкой кровати.

В первой строке сразу переход к сути:

«Возможно, ты меня не помнишь.

Я узнала кулон, который был на тебе на одном из снимков. Для меня она сделала такой же из ракушек и витражного стекла. Такой своеобразный стиль!»

Что?

«Твоя мать была моей лучшей подругой. Мы с ней познакомились в школе искусств – твой отец учился на том же курсе. Позже мы с несколькими друзьями создали группу, чтобы делать собственные украшения и продавать картины.

Ты была первым ребенком, родившимся в коммуне! Никогда этого не забуду. Когда ты родилась, мы все собрались вокруг, скандировали, пели и хлопали в ладоши. Твоя мама сделала меня крестной. Мы не были людьми церкви, но я очень серьезно относилась к своим обязанностям. Показывала, как сажать семена кабачков, когда ты была совсем крохой».

Не поэтому ли у меня появилось такое знакомое чувство, когда я занялась садом Глэдис? Слова вызывают смутное воспоминание о женщине с золотистыми волосами из моего детства. Но не более того.

«Я хочу, чтобы ты знала: твоя мать очень тебя любила. Но она была молода, и никто из нас не был настолько ответственен, насколько следовало бы. Я уговорила ее пойти на свидание той ночью, когда она умерла. Она хотела остаться с тобой, но я сказала, что ей нужно немного взрослых развлечений для разнообразия. Если бы я этого не сделала, она, возможно, не погибла бы в той ужасной автокатастрофе. Мне очень жаль. Все это стало таким страшным потрясением. Никогда не забуду твое растерянное личико, когда я пыталась объяснить, что мама не вернется. Я умоляла социальную службу позволить мне воспитывать тебя».

Подруга моей матери хотела меня забрать? Мои глаза наполняются слезами.

«Но они не сочли меня подходящей кандидатурой. Поэтому отправили тебя к тете. Я пыталась поддерживать связь, но она не отвечала на мои письма. Я часто думала о тебе, дорогая Сара».

Я проглатываю огромный комок в горле. Слова Мэриголд звучали так прекрасно! Если бы только ей позволили забрать меня, моя жизнь могла бы быть совсем другой.

«Не знаю, разрешено ли это в тюрьме, но прилагаю пару фотографий. Ту, что побольше, сделали, когда мы все отправились в путешествие на острова Силли. Это было такое приключение! Нас пригласили выставить там несколько наших картин – все расходы были оплачены».

Теперь еще один кусочек головоломки встает на место.

«На самом деле у меня до сих пор есть пейзаж с изображением острова Треско, который подарила твоя мама. Я отдам его, когда тебя освободят».

Фотографии лежат внутри конверта, значит, сотрудники тюрьмы ничего против них не имеют. Я вынимаю снимки по одному за раз. На первом – пара. Чутьем угадываю, что это мои родители. Мама очень светлая и одета в длинное кремовое платье из марли. У папы мои черные как смоль волосы, и выглядит он словно молодой Элвис Пресли в джинсовой куртке. Судя по их взглядам друг на друга, они безумно влюблены. Я впервые вижу, как же выглядел мой отец; так как он ушел после моего рождения, в моем сердце всегда зияла дыра. Другая фотография поменьше. На ней ребенок чуть старше Мэтти. Я это знаю, поскольку помню, как мама делала этот снимок. «Улыбнись, – сказала она мне. – Покажи свою прекрасную улыбку».

На обороте наклонным почерком сделана пометка карандашом.

«Моя милая маленькая девочка. Как же мне повезло!»

И вот тут я плачу. Потому что письмо Мэриголд – доказательство того, что когда-то давно меня любили. По-настоящему любили.

Глава 66

Письмо Мэриголд изменило все.

Дало мне корни. Пробудило воспоминания, до сих пор висевшие паутиной на задворках разума. Позволило начать прощать себя. Много ли шансов у ребенка, осиротевшего в таком возрасте? И никто не сказал, что я для кого-то важна. Конечно, есть люди, у которых старт в жизни был еще хуже, а они не совершили моих ужасных ошибок. И ничто и никогда не вернет Эмили.

И все же по какой-то необъяснимой причине я чувствую, как мной начинает овладевать покой.

Я спрашиваю преподавательницу рисования, получится ли у нее сделать копии фотографий, чтобы я смогла отправить их Фредди. Мы с ним регулярно переписываемся, хотя из-за проверок пересылка тюремной почты может занимать до трех недель. В его следующем ответе привычное беспокойство обо мне и удивление по поводу письма.

«Это важно и для Мэтти, – пишет он. – Я хочу, чтобы она знала свою семейную историю».

В письме Фредди есть еще кое-что: «Мне написал Стив. Он говорит, что ты с ним не видишься. Пожалуйста, подумай еще раз, мам».

Я не могу. Мне слишком стыдно. Я предала хорошего, доброго человека. Была ему почти что неверна. Скрывать свое прошлое так же плохо, как обманывать. В моем случае, возможно, и хуже.

Затем мой взгляд падает на следующую фразу Фредди.

«Он пишет, что хочет сказать тебе что-то важное».

Так что в следующий раз, когда поступает запрос на посещение от Стива Летера, я соглашаюсь, хоть и не без опасений.

Прошло четыре месяца с тех пор, как я видела его в последний раз. И все-таки думаю о нем каждый день. Стив мог уйти от меня, как только я рассказала ему о том, что натворили мы с Фредди. Но не ушел. И попросил своего брата защищать меня. Держал за руку во время судебного процесса.

«Он пишет, что хочет сказать тебе что-то важное».

Когда я захожу в зал для посетителей, под одним из маленьких столиков с металлическим каркасом вижу ковбойские сапоги. Глаза у Стива все такие же добрые, хотя и немного усталые. Еще он, кажется, немного похудел, судя по торчащим скулам. Возможно ли, что беспокоился обо мне? Интересно, как я выгляжу в его глазах? Челку нужно подстричь. Тюремная униформа из темно-синих мешковатых штанов и топа меня совсем не украшает. И я знаю, что от меня слегка пахнет. Душевые некоторое время не работают, а дезодорант все никак не доставят. Но по крайней мере в этой тюрьме меньше насилия, чем в той, где я сидела в молодости.

– Спасибо, что приняла меня, – говорит Стив.

Атмосфера между нами ужасно напряженная. Формальная.

Но чего я ожидала?

– С Джаспером все в порядке? – выпаливаю я.

– Абсолютно нормально.

Мое сердце наполняется облегчением.

– Он, конечно, скучает по тебе, но бесконечно подбадривает Глэдис. Я беру его с собой, когда еду повидаться с ней. Она тоже шлет тебе привет.

– Правда?

– Да, правда.

– Фредди написал, ты хочешь сказать что-то важное.

Стив переминается с ноги на ногу. Я вижу: что-то не так.

– Пожалуйста, просто скажи.

– Я прибирался в коттедже в твое отсутствие, – говорит он. – Глэдис попросила меня об этом. Она не хочет сдавать его другим жильцам, пока ты здесь, на случай, если ты захочешь вернуться.

– Как я могу вернуться туда, где все будут обсуждать меня?

– Ты удивишься, как быстро люди забывают. Глэдис говорит, что ждет не дождется твоего возвращения.

– Она меня прощает?

– Я об этом не спрашивал. Но она все время говорит о тебе, беспокоится о том, как у тебя дела.

– Пожалуйста, передай ей мою любовь и скажи, что со мной все в порядке.

– Она хотела приехать, но сейчас вообще не очень мобильна.

Звучит не слишком хорошо.

– Я напишу ей.

– Она будет рада.

Снова наступает тишина. Я слишком напугана, чтобы ее нарушить. Тогда заговаривает Стив:

– Дело в том, что… когда я прибирал в твоей прежней комнате, то кое-что нашел.

Мое сердце начинает биться чаще. Неужели наркотики, которые мог спрятать Фредди? Пожалуйста, только не это. Конечно, я сама бы нашла их, когда убиралась. Кроме того, сын всегда клялся, что чист.

Стив протягивает мой старый блокнот для рисунков, который я не смогла оставить, когда уезжала из Лондона. В нем полно моих набросков.

– Это потрясающе, Сара. Не знал, что ты рисуешь с натуры.

Чувствую, как краска приливает к щекам, когда смотрю на автопортрет, набросанный с отражения в зеркале.

– Это было частью моей прежней жизни. Сейчас кажется глупым, но тогда я пыталась решить, должны ли мы с Фредди бросить Тома или нет. Когда рисуешь кого-то обнаженным, он раскрывается. Это помогает добраться до сути человека. Я просто пыталась добраться до своей. Но когда мы приехали в Корнуолл, оказалось, что меня больше не интересует рисование с натуры.

– Почему?

Я изо всех сил пытаюсь объяснить:

– Мне не нравился тот человек, которым я стала. Я снова нарушила закон. Гончарное дело оказалось приятной переменой.

Он кивает:

– Я понимаю. У меня жизнь тоже изменилась.

– У тебя?

– Я был адвокатом.

В его голосе звучит беспокойство. Всякий раз, когда я спрашивала Стива о его прошлом, он говорил что-то неопределенное о скучной работе в офисе и о том, что оставил «карьерный рост» своему брату.

– Знаю, мы договорились, что не будем обсуждать детали, но я бы хотела, чтобы ты поделился со мной.

Он смотрит на меня с такой любовью, стыдом и сожалением, что мне хочется плакать.

– Я чувствую то же самое из-за того, что ты не делишься со мной, хоть мы и договорились об этом. Но правда в том, что мне было стыдно уходить. Дерек добился успеха, и я, конечно, горжусь им, но сожалею, что сам все испортил.

– Все испортил? – повторяю я.

Стив пристально смотрит на меня:

– Поэтому и хотел тебя увидеть. Чтобы поделиться своей тайной, как ты поделилась своей.

– Продолжай.

Он вздыхает:

– Я представлял интересы женщины, которую обвиняли в плохом обращении со своим малышом. Соседка утверждала, что постоянно слышала крики и вопли. Дело в том, что не имелось никаких веских доказательств. Эта соседка была известной сплетницей. Люди, жившие с другой стороны, говорили, что ничего не слышали. Потом… – Его речь обрывается.

– Продолжай, – говорю я.

– Потом ребенок «упал» в горячую ванну и получил ожоги третьей степени. Мать сказала, что всегда заранее охлаждала воду, но в тот раз «забыла». Она была такой расстроенной. Я ей поверил. И присяжные тоже. Ее оправдали и разрешили оставить ребенка.

Я предвкушаю ужасную развязку.

– Год спустя, – медленно произносит он, – она снова оказалась в суде. На этот раз за непредумышленное убийство.

– Что случилось? – шепчу я.

– Она без всякой видимой причины ударила сына кастрюлей по голове. Сказала, что всего лишь сорвалась, но в тот момент она была под кайфом.

– Это ужасно. – Я смотрю на измученное лицо Стива. – Но это была не твоя вина.

– Нет. Моя. Я был совершенно уверен, что она невиновна. Не взялся бы за ее дело, если бы думал иначе. Не сомневался, что на нее просто наговаривают.

– Но ты не был присяжным. И не ты решал, подходящий она родитель или нет. И даже если бы ты не взялся за ее дело, это сделал бы другой адвокат.

– Знаю. То же самое сказал Дерек. Но я больше не мог справляться с такой ответственностью. Не мог смириться с тем, что умер ребенок. А еще это заставило меня усомниться в своей способности судить о характерах других людей.

Я замолкаю.

– После этого я сдался и стал перебиваться случайными заработками. Начал много пить. Жена меня бросила. Я был явно не тем мужчиной, за которого она меня принимала. Если бы Дерек не помог мне вернуться в Корнуолл, взять себя в руки и бросить пить, даже не знаю, что бы я делал.

Так вот что он имел в виду, когда сказал, что разрыв брака был «его ошибкой».

– Мне очень жаль.

– Об этом знают только ты и он, – говорит Стив, – если не считать остальной городок. – Он криво усмехается. – Но они достаточно добры, чтобы не поднимать эту тему. И если не возражаешь, я бы предпочел, чтобы ты поступала так же, когда вернешься.

– Если вернусь, – поправляю я.

– Пожалуйста. Не отказывайся от меня. Но самое главное, не отказывайся от себя. Мы будем ждать тебя, Джаспер и я. Как и твоя прекрасная маленькая внучка. Ты нужна Мэтти, Сара. Всем нам нужна.

Но я все еще обеспокоена.

– Ты только что рассказал, как ужасный опыт заставил тебя усомниться в способности судить о характерах других людей.

Он кивает.

– Я должна спросить тебя, Стив. Это касается и меня?

Он колеблется. Всего несколько секунд, но этого достаточно.

– У меня действительно были некоторые сомнения, когда стало известно о Фредди. Но они почти сразу же рассеялись. Твой поступок – совсем другой. Ты любила своего ребенка.

Возможно, даже слишком сильно.

У меня перехватывает дыхание, и я не могу говорить.

– В конце концов все будет хорошо, – говорит он. – Кстати, ты получила открытку от какого-то Зака.

Я просила Стива проверять мою почту. Хотела, чтобы он знал, что мне больше нечего скрывать.

– Зак был моим приятелем по школе искусств, – поясняю я.

– Он хотел, чтобы ты ему позвонила. Запишешь номер?

Звонки из тюрьмы – это вовсе не личное дело. В одном из коридоров каждого крыла есть полуоткрытая кабинка. И к ней всегда очередь. Все подслушивают.

Я осознаю это, когда звоню.

– Откуда у тебя мой адрес?

В голосе Зака по-прежнему слышится хрипотца курильщика.

– Я вычислил тебя по информации в газете. Уже много лет пытаюсь связаться.

– Знаю. Пожалуйста, не делай этого. Мы в прошлом.

– Но это не так. Видишь ли… Есть кое-что, о чем я тебе никогда не говорил. Насчет Эмили.

Мое сердце пропускает удар.

– Что?

– Той ночью… Это была не только твоя вина. Эмили без конца приставала ко мне с просьбами о таблетках. Я сам был под кайфом. Так что дал ей парочку.

– Это было до того, как она нашла мою сумку, или после?

– До.

– Но это моя партия была грязной.

– А может, моя. Или мы, возможно, получили таблетки из одного источника. У меня самого была реакция, но не такая сильная, как у нее.

– И ты никому не сказал?

– Прости, Сара. Я был напуган. Но дело в том, что… я так же виноват, как и ты.