Текст книги "Полуночная принцесса"

Да, вот когда были веселые приключения – не сравнить с тем, что она делает сейчас. Иногда размах собственных планов пугал Дженни. Когда она задумывалась о последствиях, ей становилось жутко.

Глядя через дорогу на кабинет своего отчима, Дженни чувствовала, как к ней возвращается прежнее отчаяние. Расстояние от гостиничного номера до банка оказалось больше, чем она думала сначала. Линзы в ее фотоаппарате, даже те, которые она специально заказала после переезда в отель, были не настолько сильными, чтобы она могла четко видеть логово Вильяма Беннингтона. Его рабочий стол стоял под углом к большому, во всю стену, окну, и все равно отблески солнечного света на оконном стекле часто мешали Дженни смотреть. Даже когда ей удавалось привести в соответствие угол освещенности, время экспонирования и линзы, самые лучшие из полученных снимков все равно выходили недостаточно четкими. Человек за столом мог быть кем угодно.

Возникла и еще одна, непредвиденная трудность. Когда Стивен и его отец бывали вместе, они обычно разговаривали, расхаживая по кабинету. Это означало движение, а движение было серьезной помехой в работе Дженни. Время экспонирования, необходимое при мокром способе фотосъемки, требовало неподвижности объекта. С этим не было проблем, когда фотограф снимал недвижимость. На всех фотографиях Дженни первый сберегательный банк «Траст Хэнкока» выходил очень хорошо, во всех подробностях. Улица, однако, всегда казалась пустой – кареты и прохожие двигались слишком быстро, чтобы запечатлеться на пленке из коллодия. Когда Вильям и Стивен ходили по кабинету, глаз фотокамеры не мог поймать их изображения. В лучшем случае у Дженни получалось размытое пятно, обозначавшее движение, но такой снимок, разумеется, не мог служить необходимой уликой.

С каждым днем Дженни все больше убеждалась, что, если она хочет добиться успеха, нужно подобраться поближе. Но как это сделать, она не знала. Задача казалась просто неразрешимой, а в иные дни, такие, как сегодня, она чувствовала себя особенно несчастной и у нее опускались руки.

Ветер ледяными порывами налетал на балкон и трепал подол платья Дженни. Она чувствовала, как морозный воздух забирается ей под юбки, и сильно дрожала. Если не считать возможности заработать воспаление легких, на балконе делать было нечего. Дженни шагнула обратно в спальню, заперев за собой двойные двери.

Отель «Святой Марк» мог похвастаться не только роскошью центрального отопления. Проектируя это здание, Кристиан Маршалл учел лучшие особенности других известных гостиниц, таких как отель на Пятой авеню и «Метрополитен». Здесь был лифт, который осторожно, иногда рывками, поднимал клиентов из вестибюля на любой из семи этажей. Кроме того, в номерах отеля «Святой Марк» предусматривались ванные комнаты. Дженни все это казалось раем. Путешествуя по Европе, она не видела ничего, что могло бы сравниться с гениальными изобретениями и новинками Америки. И ни в одном городе Соединенных Штатов не было столько удобств и комфорта, как в Нью-Йорке.

Она пустила теплую воду, наполнив медную ванну с дубовыми краями меньше чем наполовину. Для Дженни удовольствие погрузиться по шею в ароматную воду все еще перечеркивалось ужасными воспоминаниями о процедурном кабинете.

К ванной примыкала гардеробная. Здесь Дженни переоделась в атласный халатик, присланный Рейли в сундуке с ее вещами. Она купила этот халат травянисто-зеленого цвета в парижском салоне по цене, которая даже ее повергла в шок, и хотела подарить его маме. Лилиан Беннингтон так никогда и не увидела этого подарка.

Дженни покинула Францию сразу, как только услышала о болезни матери, но до сих пор терзалась чувством вины, что не сделала этого раньше. Она приехала в Нью-Йорк через две недели после похорон матери. Стоя над ее могилой в окружении только что увиденных отчима и сводного брата, Дженни убеждала себя в том, что вообще никогда не должна была оставлять свою маму. Как странно порой оборачивается жизнь!

Дженни обмотала волосы полотенцем, повесила халатик на спинку стула и скользнула в ванну. Занемевшие пальцы на руках и ногах слегка защипало от тепла. Откинувшись назад, она опустила голову на край ванны и вспомнила, как на удивление практично и дальновидно отреагировала ее мама на первый раскол Штатов. Предвидя войну, Лилиан устроила свою дочь в парижскую школу как раз накануне избрания Линкольна. К моменту его вступления в должность Дженни уже была на пути во Францию.

Порой, оглядываясь на прошлое, Дженни спрашивала себя, зачем мама отправила ее за границу. В то время казалось, что тревоги Лилиан напрямую связаны с опасностями надвигающейся войны. Она пророчила всем подряд, что повстанцы будут победно маршировать по Пятой авеню еще до того, как Линкольн соберет войска. Разумеется, Дженни разделяла страхи матери. Когда ее посадили на пароход до Европы, она плакала, потому что разлучалась с мамой, а вовсе не потому, что уезжала.

Однако вскоре после прибытия в Париж у Дженни появились первые сомнения. Во втором письме, которое она получила из дома, Лилиан заявляла о своем намерении повторно выйти замуж. К моменту получения третьего письма это был уже fait accompli[8]8
  свершившийся факт (фр.).


[Закрыть].

Дженни выжала себе на плечи теплую воду с губки и слабо улыбнулась. Fait accompli! Красивое выражение, но оно ничуть не смягчало горького гнева, испытанного ею в то время. Она была уже не маленькой и понимала, что у ее матери в течение нескольких месяцев продолжался роман с Вильямом Беннингтоном. Дженни не была знакома с этим человеком, поэтому никогда не прислушивалась к сплетням, ходившим среди прислуги. Она наивно полагала, что Лилиан не может всерьез увлечься другим мужчиной. Меньше года прошло с того времени, как она овдовела. Иногда для выхода в свет нужен кавалер, и это вполне понятно. Но муж? Дженни до сих пор с трудом верила в то, что Лилиан вышла замуж за Вильяма Беннингтона. Это известие ранило ее в самое сердце. У нее было такое чувство, что мать предала и ее, и отца.

Замужество Лилиан явилось для Дженни неожиданным предлогом, чтобы остаться в Европе. К моменту окончания войны в Штатах она уже больше года жила самостоятельно. Наперекор желанию матери она не поехала к дальним родственникам в Амстердам, а осталась в Париже, сняла дом и наняла горничную, утвердив тем самым свою независимость. Тогда впервые прозвучал туманный намек на прекращение денежных поступлений из Нью-Йорка в Париж, но Дженни не приняла это всерьез. Видимо, таким образом Вильям Беннингтон хотел напомнить о том, что, пока ей не исполнится двадцать один год, он вправе распоряжаться ее состоянием. Дженни верила, что мама не позволит ему оставить ее без денег. Так оно и было до тех пор, пока Лилиан не заболела.

В июне Дженни узнала от мистера Рейли, что у мамы плохо с сердцем, а семейный юрист известил ее о том, что выплата ее ежеквартального содержания приостановлена. Дженни могла занять денег на дорогу в Нью-Йорк, но она была слишком горда и слишком сердита. Чтобы вернуться домой, Дженни продала большую часть одежды и все свое фотооборудование. Она беспечно раздарила друзьям свою коллекцию фотографий, не оставив себе ничего в память о годах, проведенных вдали от матери.

Весь путь через Атлантику Дженни представляла себе свою первую встречу с Вильямом Беннингтоном. Она хотела плюнуть ему в глаза, но, к сожалению, вышло по-другому. Услышав неожиданное известие о смерти матери, она потеряла сознание.

О, какое это было унижение! В тот момент ей хотелось держаться уверенно и с достоинством, а вместо этого она продемонстрировала Вильяму и Стивену свою ранимость. И они не преминули впоследствии повернуть ее слабость себе на пользу.

Она встала из ванны, вытерлась и накинула халатик, который вызвал в ней столько неприятных воспоминаний. Сняв с головы полотенце, Дженни тряхнула волосами и прочесала пальцами вьющиеся концы. От влажности короткие темные локоны прилипли сзади к шее и к вискам. Она прижала полотенце к лицу, подержала какое-то время, промокая слезы, и бросила на пол.

Слезы повергали Дженни в отчаяние. В последнее время они стали непременными спутниками ее жизни. Она ненавидела себя за это. Ей надо было быть сильной, а она чувствовала себя неуверенной, уязвимой и очень часто беспомощной. Дженни боялась, что все ее планы потерпят крах. Ее преследовал процедурный кабинет клиники Дженнингсов.

Она решительно прогнала от себя эти мысли и, прошлепав босиком в спальню, откинула с кровати одеяло. Дженни знала, что еще слишком взволнована и не сможет заснуть. В последние две недели ей надо было как следует утомиться, прежде чем лечь спать. Она решила просмотреть свои фотографии, как делала каждый вечер, надеясь на озарение. Дженни прошла из спальни в гостиную и направилась в свою фотолабораторию, устроенную на другой стороне.

Дженни успела пройти совсем немного. Внимание ее привлекло какое-то движение у камина. Резко повернув голову в ту сторону, она застыла на месте, увидев того, кто стоял у каминной доски. Ее темные глаза округлились.

У нее сам собой вырвался хриплый крик.

Глава 12

Кристиан шагнул вперед, при этом из-под мышки у него выпал альбом. Разрозненные листки рассыпались по полу, но он не заметил этого, полностью поглощенный Дженни.

– Я не хотел тебя пугать, – ласково сказал он и нерешительно двинулся к ней. Дженни остановила его движением руки. – Э… прости меня, пожалуйста. Мне не следовало входить. Теперь я это понял. Но на мой стук никто не открыл, и я стал беспокоиться. Портье дал мне ключ, и я открыл дверь… Дженни, что с тобой? О Господи, Дженни, только не падай в обморок! Только не падай…

Кристиан бросился вперед и едва успел подхватить Дженни у самого пола. Он даже не пытался отнести ее в спальню. Несколько минут он просто держал ее в кольце своих рук и вдыхал аромат ее волос.

– Прости меня, Дженни, – прошептал он, слегка покачивая ее. Мягкие пряди ее волос щекотали ему губы. – Очнись же скорее, черт возьми, и пошли меня куда подальше – я разрешаю!

– Молчи, – сказала она и не сумела сдержать улыбки, когда Кристиан в ответ обнял ее крепче. Она обвила рукой его шею и уткнулась лицом в плечо. – Неужели ты в самом деле здесь? И это не сон?

– Да, я в самом деле здесь. – Он медленно поднялся на ноги, поднимая ее вместе с собой. Его руки поддерживали ее под спину, потом постепенно сместились на бедра. – А я тебе снился? – спросил он, с усилием выговаривая слова.

В его голосе звучали нотки благоговейного трепета, простительного для зеленого юнца. Но Кристиан перестал быть зеленым юнцом с двенадцати лет, когда Мэри Макклод пригласила его в кладовку. С Дженни же он чувствовал себя одиннадцатилетним. Его аквамариновые глаза, ласкавшие ее лицо, наконец остановились на розовом изгибе ее губ.

– Снился? – спросил он опять.

– Снился ночью и грезился днем, – сказала она, – это было как наваждение.

Ее откровенность помутила его разум. Откровенность и кончик ее языка, который показался изо рта и медленно смочил верхнюю губу. Тихо застонав, Кристиан опустил голову и впился в ее губы жадным поцелуем. Он так изголодался, что не мог начинать легко. Ему еле удалось сдержаться, чтобы не проглотить ее всю целиком.

Дженни потеряла способность ясно соображать. Присутствие Кристиана никогда не способствовало четкости мысли, а тут еще его поцелуи, которые переворачивали все у нее внутри. Его губы трогали утолки ее глаз, она чувствовала их на висках, на подбородке, на шее. Его язык, пробив себе путь в ее рот, скользнул по ребристому краю зубов и начал глубоко толкаться в сокровенном ритме. Дженни крепче прижалась к Кристиану. Последний хрупкий бастион здравого смысла рухнул.

У нее были к нему вопросы. Что он здесь делает? Как он ее нашел? Вот только сейчас ей совершенно не нужны были ответы.

Дженни была так же нетерпелива, как и Кристиан. Ее руки скользнули ему под пальто, которое он расстегнул, но не снял. Она нащупала запонки на его рубашке и сорвала их: ей хотелось чувствовать его теплую кожу под своими ладонями. Закинув голову, она приложилась губами к его твердо очерченному подбородку, затем принялась покусывать мочку его уха. Из горла Кристиана вырвался хриплый стон, и у Дженни по спине пробежала волна жара. Да так и было: он ласкал, она отвечала, потом дающий и принимающий менялись местами, и они просто упивались взаимным желанием.

Кристиан на мгновение отпустил Дженни – чтобы только скинуть пальто. Вскоре он опять обнял ее и подхватил на руки. Несмотря на всю свою женственность, она прильнула к нему как доверчивый ребенок, и Кристиан понял, что не сможет ее обмануть. Она имеет право знать, чего он от нее хочет.

Он не понес ее в спальню. Вместо этого он прошел по гостиной туда, где упал его альбом. Усадив Дженни на диван, он быстро, горячо поцеловал ее, а потом отцепил ее пальцы от своей рубашки. Глядя в удивленные темные глаза Дженни, Кристиан чуть было не передумал. Он так мучительно ее хотел!

– Я хочу, чтобы ты посмотрела это, – сказал он, подняв альбом и протянув его Дженни. Говорить мешал стоявший в горле ком. Он собрал с пола рассыпанные листки и положил их сверху. – И это тоже. Ты должна решить, хватит ли этого для начала.

У Дженни дрожали руки. Она знала, что держит в своих руках.

– Это не лучшая моя работа, – продолжил Кристиан извиняющимся тоном, когда Дженни принялась не спеша просматривать рисунки, – моя модель… она меня бросила и… и мне пришлось полагаться на память. Я думал, что знаю каждую линию и каждый изгиб ее лица, но бывали моменты…

Дженни подняла глаза и, встретившись с тревожным взглядом Кристиана, перебила его:

– Твоя память тебя подвела – ты сделал эту женщину красивой.

– Она и есть красавица.

Он смотрел на Дженни, а не на рисунки в ее руке.

– Я не красива.

– Не всегда, но обычно… красива. – В его глазах, всегда таких холодно-бесстрастных, сейчас стояли слезы. – Дженни, ты видела мои военные зарисовки… Каким-то образом ты почувствовала, что они для меня значат. Я думал, что уже никогда не смогу нарисовать ничего красивого, и ты это поняла.

Щеки ее запылали, и она спрятала глаза. Продолжая перебирать рисунки, Дженни старалась не думать о себе как о модели. Это было трудно. Ей льстило то, как Кристиан ее увидел, и она ничего не могла с собой поделать.

Работа Кристиана поражала своей чистотой. Каждая линия была безупречна, каждый штрих – точен. Глаз одним непрерывным движением следовал за контуром лица Дженни от лба до царственно поднятого подбородка. Чуть заметная ямочка в уголке ее губ предполагала лукавый ум.

Дженни была запечатлена на страницах альбома в самых разных позах. Кристиан изобразил ее веселой, удивленной, растерянной. Он с изумительным совершенством передал всю гамму чувств, которые испытывала Дженни, – неуверенность, счастье, смущение, тщеславие, гнев, страх, страсть, радость. Иногда ее глаза, смотревшие с этюда, искрились смехом. В других набросках Кристиан припомнил более серьезные моменты, когда взгляд Дженни выражал задумчивость и непроницаемость.

На некоторых рисунках присутствовали бледные мазки краски. Румянец на щеках Дженни был розовым, губы – на тон темнее. Богатая фактура ее волос передавалась цветовой гаммой от какао до ореха. Кожа на лице была прозрачной и светилась.

Дженни, закусив губу, разглядывала рисунки Кристиана и с волнением убеждалась, как удивительно полно раскрывают они ее сущность. Это было неожиданно. Она и понятия не имела о том, как пристально он за ней наблюдал. Возможно, он знал ее характер лучше ее самой, думала она смущенно.

Дженни аккуратно собрала все листки в стопку и убрала в альбом. Отложив альбом в сторону, она взглянула на Кристиана. Теперь его волнение было не так заметно. Он решил встретить ее недовольство во всеоружии. Взгляд его сделался неприступно-холодным, а лицо застыло в суровой неподвижности. Медные пряди волос блестели в свете газовых ламп. Губы мрачно сомкнулись, утратив недавнюю чувственность.

– Тебе не понравилось, – заявил он с укором.

– Понравилось мне или нет, не имеет значения, – сказала она, – такого условия я не ставила. Но коли на то пошло, скажу: мне понравилось, и очень. Твой талант набирает силу.

Кристиан немного расслабился:

– Это не такой портрет, какой ты хотела.

– Да, не такой. Но эти рисунки – гораздо большее. Меня не интересует традиционный портрет и никогда не интересовал. Просто я хотела, чтобы ты опять воспользовался своим даром.

– Но портрет я все-таки напишу. Я хочу это сделать.

– Хорошо.

– Ты будешь мне позировать?

– Да

– Это будет обнаженная натура.

Веселая искорка, на мгновение вспыхнувшая в глазах Кристиана, выдала его с головой.

– Врешь! – усмехнулась Дженни. – Но я в любом случае стала бы тебе позировать.

– Да?

– Хмм.

Дженни соскользнула с дивана и села перед Кристианом на колени. Сомкнув руки на его шее, она нежно нагнула его голову. Раскрыв губы, она ласкала его губы своим дыханием.

– Тебе не придется жалеть, взяв меня в любовницы, – прошептала она.

Кристиан жалел, что не успел все сказать. Ему уже не нужна была любовница. Он хотел просить ее руки. Но как только мягкие губы Дженни жадно прижались к его губам, Кристиан уже больше ни о чем не мог думать. Он сделает ей предложение, но потом, когда она будет лежать, прижавшись к нему своим влажным, дышащим мускусом телом. Какое это имеет сейчас значение? Он хотел только одного – любить ее.

– Можно, я отнесу тебя в кровать? – спросил он.

Слова Кристиана прерывались поцелуями, которыми продолжала дразнить его Дженни. Его ладони скользили по ее спине, иногда заходя вперед, чтобы пройтись большими пальцами по нижней части ее чувствительных грудей. Какое-то время атласный халатик холодил ему руки, но теперь он чувствовал жаркое тело Дженни. Ее желание возбуждало его.

– В кровать, – повторил он сипло

Дженни покачала головой:

– Прямо здесь.

Она нетерпеливо оттолкнула ногой низкий столик и легла на ковер, вцепившись в плечи Кристиана и увлекая его за собой. Он накрыл ее своим телом.

– Прямо здесь, – повторил он, сдаваясь. Кровать показалась вдруг такой далекой и совершенно ненужной. Кристиан запустил пальцы в густые волосы Дженни, обхватив ладонями ее затылок, и запечатлел на ее губах неистово-страстный поцелуй. Он слишком долго воздерживался, чтобы быть сейчас нежным.

Дженни чувствовала то же самое. Неловкими от нетерпения пальцами она помогла Кристиану избавиться от одежды и смущенно засмеялась, увидев, как заметно его желание.

– Мне приятно, – тихо сказал Кристиан, поймав Дженни за руки. Только он отпустил, ее пальцы тут же двинулись ниже и сомкнулись вокруг твердого символа его возбуждения. – Очень приятно.

Она улыбнулась. Ее глаза были темными от желания, кожа пылала. Он потянул за пояс ее халатика, и травянисто-зеленый атлас с шелестом заскользил вниз. Он поцеловал ее в обнажившееся плечо, лаская кончиками пальцев ее груди.

Сняв с себя оставшуюся одежду, Кристиан лег на бок и притянул Дженни ближе. Их ноги переплелись. Он упирался твердым ей в живот, охватывая ладонями ее ягодицы, а она извивалась, обнимая его за спину. Кристиан чувствовал на своей груди вздувшиеся бугорки ее сосков.

Дженни перекатилась на спину и сама раскрылась навстречу Кристиану. Именно она побудила его к действию, но, несмотря на свою готовность, все же охнула, когда он с силой в нее вошел.

Кристиан застыл в ней и сжал зубы:

– Я сделал тебе больно.

В его тоне слышался упрек, но упрек себе самому, а не Дженни.

– Нет… нет, все в порядке.

Ее глаза молили, но в его взгляде уже появилась отрешенность. Она почувствовала, что он выходит из нее, и обхватила его ногами, упрямо удерживая в себе.

– Только посмей уйти, Кристиан Маршалл! Я хочу этого. Я хочу тебя.

Он утонул в теплых волнах ее сиплого голоса.

– Покажи мне, – сказал он и, просунув руки ей под плечи, перекатился на спину.

Ноги ее раскрутились, она оказалась на нем верхом и медленно села. Руки Кристиана переместились ей под груди. Ее смущенно-испуганный взгляд распалил его желание. Он и забыл, как она невинна!

– Покажи мне, Дженни.

Она чувствовала его руки на своих бедрах. Он давил, слегка приподнимая Дженни, заставляя ее двигаться самой.

– О!

– О! – повторил он, отзываясь.

– Но…

Кристиана не интересовали ее возражения, тем более что плотный теплый кулачок ее тела уже крепко сжимался вокруг его твердой плоти.

– Давай же, Дженни! Возьми меня!

Дженни двигалась наугад, медленно приподнимаясь и опускаясь, прислушиваясь к своим ощущениям и вымеряя глубину каждого толчка. Она нагнулась вперед. Ее волосы темным веером рассыпались по плечам, а груди качнулись навстречу жадным рукам Кристиана. Он провел костяшками пальцев по ее соскам. В ответ Дженни вздрогнула, как будто ее стегнули огненным кнутом, и тихо застонала.

– Вот так, – выдавил Кристиан, поощряя Дженни, когда она стала толкаться глубже, – хорошо.

Она склонилась над ним, и он горячо поцеловал ее. Его руки массировали ей спину, ласкали груди, обдавая кожу влажным жаром. Она продолжала двигаться, найдя такой ритм, который доставлял ей удовольствие. Пальцы Кристиана скользнули ей между ног и начали сокровенные ласки. Кристиан чувствовал, как растет ее возбуждение, и сам все больше приходил в неистовство, слушая ее тихие вскрики.

Дженни приподнялась и взглянула вниз – туда, где ее поглаживала рука Кристиана. От увиденного у нее перехватило дыхание. Она выгнула спину, и взгляд Кристиана привлекли изящная линия ее шеи и упругие пышные формы грудей. Дженни отдалась во власть его прикосновениям, приковав к себе все внимание Кристиана.

Кристиан с удовольствием услышал, как на пике наслаждения Дженни произнесла его имя. Она выговорила его, делая короткие передышки между слогами.

– О Дженни, – сказал он, – иди сюда!

Крепко держа ее за талию, он перевернулся и сильно задвигался в ней, лаская до тех пор, пока она не закричала снова. На этот раз они разделили наслаждение, пережив взаимный взрыв чувств.

Дыхание Дженни было прерывистым и почти таким же тяжелым, как у Кристиана. Она лежала, положив руку ему на грудь и чувствуя, как колотится его сердце под ее ладонью.

– Я бы так и лежала не двигаясь, – сказала она после долгого молчания. Дженни хотелось прижаться к его сильному телу и растаять в его объятиях. И Кристиан, казалось, никогда не выпустит ее из своих объятий. – Никогда-никогда.

– Это было бы неудобно, – сказал он, перебирая пальцами ее мягкие, шелковистые локоны. Когда она повернула голову, уютно устроившись у него на плече, Кристиан поцеловал ее в губы. Это был долгий, очень долгий поцелуй. – Но с другой стороны…

Дженни засмеялась и провела губами по его щеке.

– Вообще-то я должна была на тебя сердиться, – сказала она, потянувшись за халатиком.

Она хотела сесть, чтобы одеться, но Кристиан ее остановил.

– Не трудись, я все равно опять тебя раздену, – предупредил он, не сводя с нее глаз, – пойдем в кровать.

Дженни выпустила халатик из рук.

– Пойдем.

Как только они устроились под одеялом, грея друг друга ступнями и ладонями, Кристиан спросил Дженни, почему она должна была на него сердиться.

– А ты не догадываешься? – спросила она, притихнув в его объятиях.

– Да нет, почему же, догадываюсь. Но не скажу тебе о чем. А вдруг я не прав и ты имела в виду совсем другое?

– Ну ладно, – сухо бросила она, соглашаясь с его доводами, – мне следовало разозлиться на тебя за то, что ты пришел сюда без приглашения. Ты напугал меня.

– Я уже извинился за это. Я знал, что ты здесь, но ты не открывала, и я подумал, что-то случилось. Тогда я вошел и обнаружил, что ты просто в ванной. Я слышал, как ты плескалась. Ожидание было пыткой. Я думал о тебе, представлял, как ты…

– Хорошо, – перебила она Кристиана, пока он не унесся по волнам своего воображения, – тебе было полезно немного помучиться.

– Верно, но, когда ты упала в обморок, это было уж слишком. Я так перепугался!

– Даже и не знаю, с чего это я вдруг. Так глупо!

– Ты сильно похудела. Ветерок дунет – и улетишь. Ты вообще-то ешь что-нибудь?

– Конечно, ем… когда вспоминаю о еде.

– Я так и думал. Ну ничего, миссис Брендивайн тебя откормит.

– Миссис Брендивайн?

– Да, – отозвался Кристиан, – когда ты вместе со мной вернешься домой. Она уже ходит, правда, с палочкой. Ей трудно подниматься по лестнице, поэтому мы устроили ей спальню в желтой гостиной на первом этаже. Она все такая же хлопотливая мама-курица. Опекает меня и мечтает опекать тебя. Она знает, что сегодня вечером я должен с тобой встретиться, и знает зачем.

Дженни округлила глаза:

– Ты сказал миссис Брендивайн, что идешь сюда, чтобы… чтобы…

Кристиан приложил палец к губам Дженни, заставив ее замолчать.

– Чтобы просить тебя стать моей женой.

– Твоей женой? – Дженни отпрянула. Она села на постели, прижав к груди простыню. – О чем ты говоришь? Ты что, имел в виду именно это, когда говорил, что я вернусь домой вместе с тобой и что миссис Брендивайн меня откормит? Ты хочешь, чтобы я жила с тобой?

Кристиан тоже сел, прислонившись к спинке кровати. Игра света и тени придавала еще больше угловатости его лицу.

– Господи! У тебя такой тон, как будто речь идет о какой-то страшной болезни. Я говорю о свадьбе, Дженни, а не о бубонной чуме. Конечно, я хочу, чтобы моя жена жила со мной.

– Значит, ты думаешь, что я буду твоей женой, – сказала она, прищелкнув пальцами, – вот как!

– Может, я чего-то не понимаю? – Кристиан резко выпрямился и взглянул на Дженни.

– Очевидно.

– Тогда объясни.

– Ты забыл? Мы договаривались, что я буду твоей любовницей, а не женой.

– Да мне плевать, черт возьми, о чем мы договаривались! – Он с трудом удерживался от желания схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть. – Все, что между нами было, не имело никакого отношения к этому договору, и ты это знаешь. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Какие могут быть возражения?

Почувствовав, что скоро сорвется на крик, Дженни понизила голос:

– Да нет, ничего, если не считать того факта, что я просто не хочу выходить замуж.

Кристиан тоже сбавил тон:

– Значит, ты возражаешь не против меня, а против замужества вообще?

– Замужество – это хорошо, – сказала Дженни, – но только не для меня. А что касается всего остального, как ты мог подумать, что я возражаю против тебя? Это же бессмысленно, Кристиан! Тогда что же было между нами в соседней комнате?

Он впился в нее ледяными глазами.

– Животное спаривание?

Дженни отвела взгляд, задетая его грубостью.

– Лучше уходи, – тихо сказала она, – я больше не хочу тебя видеть.

– Проклятие, Дженни, ты же знаешь, что я не хотел тебя обидеть!

– Разве?

Нагнувшись к ней, Кристиан откинул назад тяжелую прядь волос, упавшую на плечо Дженни, и обнял ее за шею. Он почувствовал, как она слегка вздрогнула, но не убрал руки. Коснувшись большим пальцем ее подбородка, он заставил Дженни поднять голову и посмотреть ему в лицо.

– Ты знаешь меня как никто другой, Дженни. Ты знаешь, когда мне больно, когда мне страшно. Даже когда я злюсь, ты знаешь о других чувствах, которые прячутся на самом дне моей души. И разве удивительно, что я так старался держать тебя на расстоянии? Ты меня чертовски пугаешь.

Его палец продолжал поглаживать ее подбородок. Она подалась к нему, неосознанно прося не прекращать эту ласку.

– Ты появилась неожиданно, я не был к этому готов. Я чуть ли не с самого начала почувствовал в тебе опасность. Но я тебя недооценивал. Ты не шла напролом, не била в лоб, но я всегда знал, что ты где-то рядом. Ты воздействовала на меня так ласково, Дженни. Ласково и непрестанно – как весенний дождь. Я не мог тебя остановить. Да и не знал, хочу ли этого. Ты заполнила собой мою спальню, – продолжал Кристиан, – а потом и весь дом. Когда я спрашивал, кто поставил в моем кабинете свежие цветы, мне отвечали – Дженни. Кто рассмешил старую миссис Моррисей? Дженни. Откуда взялись новые шторы? А это Дженни их нашла, говорил кто-то. Как сюда попал этот номер «Геральд»? Дженни его купила. А кто будет ухаживать за больной миссис Брендивайн? Дженни, отвечали мне. Ты была ответом на все вопросы. Я никогда раньше не встречал таких людей: при всей своей ненавязчивости ты обладала огромной силой, которой никак нельзя было пренебречь. Я велел тебе держаться от меня подальше, а потом злился, когда ты это делала. Я проклинал тебя за то, что ты была в моей постели, а потом не мог тебя отпустить. Признайся, Дженни: неужели ты в самом деле не догадывалась о том, что происходит?

– Я догадывалась, – ответила она, придвигаясь к нему ближе, – но одно дело – догадываться, другое дело – знать. И я до сих пор не знаю, Кристиан. Но я не стану сама говорить эти слова, чтобы тебе осталось только подтвердить их. Нет – я хочу услышать их от тебя.

– Но я уже просил тебя выйти за меня замуж, – возразил Кристиан.

Дженни пропустила это мимо ушей.

– Скажи их, – повторила она.

– Черт возьми, Дженни! – тихо прорычал он, чувствуя, что его приперли к стенке. От волос ее шел сладкий аромат. – Я…

– Да?

– Я люблю тебя.

Она бросилась в объятия Кристиана, покрывая его лицо поцелуями. Ее губы касались уголков его глаз и губ. Смеясь, она целовала его в шею, в подбородок, в лоб, скользила губами по его щеке и вискам, прижималась улыбающимся ртом к мягким густым волосам.

Кристиан почувствовал влагу на своих щеках. Нежно взяв ее за плечи, он отвел ее назад, вглядываясь в лицо. Она даже не пыталась скрыть слезы, которые тихо катились из ее карих глаз. Странно было видеть их вместе с нежной, невинной улыбкой.

– О Господи, Дженни Холланд, я люблю тебя!

Прижав ее к себе, он вытер слезы своими поцелуями. Дженни затихла в его объятиях. Она сидела, положив голову ему на плечо, и Кристиан тихо ее покачивал. Слезы высохли, но улыбка осталась. Она закрыла глаза, и он поцеловал ее слипшиеся ресницы.

– Дженни?

– Ммм?

– Ты все еще не хочешь выйти за меня замуж?

– Нет. Но это не значит, что я тебя не люблю. Люблю, и ты это знаешь. Думаю, это случилось на Рождество. Помнишь? Пришли Тернеры, и ты возился на полу с Эми и с этим котенком, которого ты ей купил.

– Я пытался доказать тебе, что у меня вовсе нет ненависти к детям и кошкам, как я наговорил тебе раньше… среди прочих гадостей.

– Я это поняла не сразу. Сначала я думала, что ты поступаешь так мне назло, но потом, поразмыслив, пришла к выводу, что ты, наверное, не знаешь, как по-другому загладить свою вину. Мне хотелось верить, что ты так пытаешься передо мной извиниться. Тогда у меня впервые появилось подозрение, что я люблю тебя.

Дженни положила руку на грудь Кристиана – туда, где тяжело билось его сердце.

– Я узнала это наверняка в ту ночь, когда без приглашения зашла в твою студию. Я смотрела на твои картины, на твои проекты и чувствовала что-то к твоим работам. Но когда я увидела твои военные зарисовки, то почувствовала что-то к самому художнику. Это была не жалость, Кристиан. Что бы ты ни думал тогда, но это была не жалость. То, что я испытывала, было скорее похоже на печаль, боль в душе, которую, как я думала, ты должен был разделять. Вот когда я поняла, что люблю тебя. Я не была бы так глубоко тронута, если бы не любила.