Текст книги "Я все нашел..."

5

Одри уставилась на Филиппа, румянец стремительно заливал ее щеки.

– Неужели вы и впрямь решили, что я буду жить с вами в одной комнате? – в смятении прошептала она. – Я не могу спать с вами в одной постели. В нашем договоре не было такого пункта.

– Ты что, с Луны свалилась? Ты продала мне право распоряжаться твоим ближайшим будущим за определенную цену. Я заплатил твои астрономические долги, так что ты, милая моя, не в том положении, чтобы кочевряжиться. – Филипп смотрел на нее, как на насекомое, которое собирался безжалостно раздавить. – И ты вовсе не невинное создание, какое пытаешься изображать перед Максимилианом!

Одри оказалась не готовой к этому неожиданно обрушившемуся на нее потоку обвинений.

– Я вовсе не поступала бесчестно…

– Именно бесчестно. Ты наделала долгов, не имея возможности с ними расплатиться. Ты ничем не лучше обыкновенного вора. – Филипп презрительно скривил губы. – И не жди, что я стану тебе потакать. Пора положить конец твоим фантазиям.

– Фантазиям?.. – слабым голосом повторила Одри.

– Роскошные вечеринки, шикарный ремонт не в собственной, а в снятой квартире – что это, если не глупые фантазии? Возможно, таким образом ты пыталась купить чью-то дружбу. Но мне тебя ничуточки не жаль, я знаю, что ты далеко не глупа и прекрасно понимаешь, что делаешь…

– Но вовсе не я устраивала эти вечеринки, да и квартира тоже не моя! – попыталась протестовать Одри.

– Думаю, ты рассчитывала, что Максимилиан позаботится об оплате твоих счетов. Какое же, наверное, разочарование тебя постигло, когда ты узнала, что он беден как церковная мышь!

Услышав обвинения в меркантильности, Одри побелела как полотно.

– Если бы вы с самого начала позволили мне дать объяснение по поводу этих долгов, то знали бы…

– Тебе удалось разжалобить доброе сердце Максимилиана, и ты решила, что он готов на все?! – презрительно бросил Филипп. – Но я вовсе не идиот. Сначала нежная дружба, вслед за этим довольно экстравагантная трата денег, а затем ты, несомненно, написала Максимилиану и взволнованно поделилась с ним, что оказалась в сложном финансовом положении…

– Нет… нет, это какое-то безумие! – С каждой секундой отчаяние все больше овладевало Одри.

– А затем, наверное, Максимилиан ответил тебе, что очень хотел бы помочь, но, поскольку десять лет назад его деньги были присвоены нечистым на руку бухгалтером, материально он полностью зависит от меня!

– Я ничего подобного не сделала бы. Мне бы и в голову не пришло беспокоить Максимилиана своими проблемами! Вы ненавидите людей, Филипп. Вы всегда видите в них только плохое, а хорошее – никогда!

– О, я не обвиняю тебя впрямую, но уверен, что в какой-то момент ты наверняка пыталась выпутаться из трудного положения, обратившись за деньгами к Максимилиану.

– Тогда, возможно, вам следует попросить его показать мои письма, – предложила Одри, прилагая массу усилий, чтобы держать себя в руках. – И, возможно, вам следует лучше разобраться в имеющихся у вас фактах.

– Интересно, где же это я допустил ошибку? – сухо спросил Филипп.

– Вечеринки устраивала моя сестра…

– У тебя нет сестры, да и вообще ни одного оставшегося в живых родственника.

– Я говорю о своей сводной сестре, Стелле Лэмберт. Она артистка мюзик-холла. Квартира ее. Когда я переехала в Лондон, то жила с ней, а поскольку Стелла часто отсутствовала, она открыла совместный банковский счет, чтобы я могла расплачиваться по счетам. А потом все пошло наперекосяк…

– Стелла Лэмберт? – переспросил Филипп, сделав ударение на фамилии, и удивленно посмотрел на Одри.

Она не придала значения его недоумению и поспешила продолжить рассказ. Может, Филипп, выслушав, изменит свое мнение о ней, перестанет подозревать во всех смертных грехах.

– Стелла решила уехать в Голливуд и стать кинозвездой, она до сих пор в Америке, правда, я не знаю ее адреса… Ну так вот, заместитель управляющего банком оказался очень милым человеком… – И Одри начала сбивчиво рассказывать об их общем со Стеллой счете и о том, как часто делала заказы на товары и услуги от имени сестры.

– Если ты не лжешь, то Дебора Денисон должна была знать, что заказчицей являлась Стелла.

– Конечно, она знала, – устало подтвердила Одри. – Но когда мисс Денисон поняла, что Стелла покинула Великобританию, она не на шутку разозлилась. И, думаю, не поверила мне, когда я сказала, что у меня нет адреса Стеллы.

– Возможно. Я могу все это проверить. – Предупреждение Филиппа почему-то прозвучало не очень убедительно, словно он уже решил для себя, что Одри говорит правду.

– Проверяйте. Мне скрывать нечего. Филипп задал еще несколько вопросов и с каждым ответом мрачнел все больше.

– Беру назад свои слова насчет твоих умственных способностей. Ты понятия не имеешь ни о том, как приспосабливаться, ни о здравом смысле.

– Вы не понимаете! Стелла ужасно расстроилась из-за всего этого, но тогда она здорово потратилась на переезд, и денег у нее не было. Если бы вы только знали, как достойно она себя вела, когда болела ее мать, моя мачеха…

– Она болела? – Филипп почему-то удивился.

– Стелла вела себя выше всяческих похвал, и я ей за это очень благодарна. Она действительно очень хорошая – немного легкомысленная, но очень добрая и не жалеет денег… когда они у нее есть, – не очень уверено добавила Одри.

– Добрая… не жалеет денег… – переходя почему-то на шепот, задумчиво повторил Филипп.

Одри, испугавшись, что в своих откровениях зашла слишком далеко, насторожилась, тем более что на лице Филиппа появилось столь несвойственное ему выражение восхишения, к которому, впрочем, примешивалось недоверие.

– Полагаю, ты очень любишь Стеллу? Одри утвердительно кивнула. Скептицизм Филиппа не остался ею незамеченным, но в отличие от него она принимала людей такими, какие они есть. Поступки Стеллы отнюдь не приуменьшили доброго отношения Одри к сводной сестре.

– Ты долго ухаживала за мачехой? – Выслушав подробный ответ, Филипп мрачно заметил: – Довольно большой отрезок твоей жизни.

– Но я вовсе не жалею.

– Я должен извиниться перед тобой, – твердо сказал Филипп.

– Это не столь важно. Ничего иного, кроме всяких гадостей обо мне, вы и подумать не могли. Просто ваш мозг так устроен, – великодушно произнесла Одри. – Вам удалось найти Максимилиана?

– Нет… насколько я понял, он блуждает где-то по окрестностям. – На лице Филиппа явно отражалось беспокойство.

Одри решила, что сейчас самый подходящий момент вернуться к щекотливому вопросу о проживании в одной комнате.

– Филипп, мне кажется, что Максимилиану вовсе не понравится, если, вернувшись домой, он обнаружит нас ночующими в одной спальне…

– Не смеши меня! – Филипп беспечно отмахнулся. – Мы не в средние века живем.

– Максимилиан как глубоко верующий человек придерживается весьма строгих взглядов, – мягко заметила Одри, понимая, что Филиппу наверняка это хорошо известно. – Я ничуть не сомневаюсь, что он придет в ужас, узнав, что мы остановились в одной комнате.

Филипп раздражено посмотрел на нее.

– Ты и понятия не имеешь, о чем говоришь. Максимилиана никогда не интересовала моя личная жизнь.

Одри знала, что укрепившаяся за Филиппом репутация повесы всегда доставляла Максимилиану массу беспокойств, но он, видимо, так и не осмелился признаться в этом крестнику. Действительно, трудно представить, чтобы Максимилиан, благоговевший перед Филиппом, мог в чем-то его упрекать.

Филипп вновь взял телефонную трубку, давая понять, что разговор окончен.

– Мне все же не совсем удобно находиться с вами в одной спальне, Филипп, – набравшись храбрости, продолжала упорствовать Одри, внутренне содрогаясь от перспективы провести с ним ночь даже в одной комнате, не говоря уж об одной постели.

– Перестань, Одри. Я лучше тебя знаю Максимилиана. Представь, что на моем месте Келвин, – предложил Филипп, хитро подмигнув.

Испросив разрешения взять что-нибудь почитать, Одри, почти не глядя, схватила с ближайшей полки книгу и покинула кабинет. Вернувшись в спальню, она устремилась в превосходно отделанную ванную комнату и, сбросив с себя одежду, сразу встала под душ.

Да что это я о себе возомнила? – уговаривала себя Одри. Филиппу и в голову не придет посягать на мою честь! Мы будем спать с разных сторон этой широкой кровати, места предостаточно, так что, проявив взаимное уважение и рассудительность, нам удастся избежать затруднений.

Уже через пять минут после того, как она пришла к этому, как ей казалось, вполне разумному заключению, Одри устроилась на кровати с книгой. Когда в спальню вошел Филипп, она была так увлечена чтением, что не сразу заметила его. А, заметив, изумленно замерла, увидев в двух ярдах от себя спокойно снимающего рубашку Филиппа.

– Не обращай на меня внимания, – без тени смущения посоветовал Филипп.

Едва дыша, Одри снова уткнулась в книгу, сердце ее бешено колотилось, во рту пересохло, буквы расплывались перед глазами. Одри отчаянно старалась не дать воли разыгравшемуся воображению, бесстыдно рисующему образы полностью обнаженного Филиппа Мэлори.

Когда за Филиппом закрылась дверь ванной, она начала судорожно хватать ртом воздух, лицо ее горело. Так вот, оказывается, что такое бесстыдное любопытство! Одри не могла припомнить, чтобы испытывала нечто подобное по отношению к Келвину. Слава Всевышнему, думала она, презирая себя за то, что вожделеет к Филиппу.

Когда он вышел из ванной, Одри украдкой посмотрела на него поверх книги: ее взгляд наткнулся на мощные ноги, покрытые густыми черными волосами, и на темные, с серебристым отливом шелковые трусы, – Быстро опустив глаза, девушка почувствовала, что сердце готово выскочить у нее из груди. Если она станет и дальше на него смотреть, то не сможет за себя поручиться. Одри не знала, куда деваться от смущения. Уголком глаза она заметила, как Филипп откинул простыню и скользнул под нее.

– Надо же, а я думал, что ты, лежа в одной постели со мной, укутаешься с головы до ног, – сказал вдруг Филипп, и голос его звучал вкрадчиво и задушевно.

Напряжение Одри достигло апогея, она медленно повернулась к Филиппу лицом и увидела, как он внимательно рассматривает ее пышные формы, вырисовывающиеся под шелком простыни. Яркий румянец окрасил щеки девушки, и она опустила книгу, прикрыв ею грудь.

– Я никогда не думала…

– Слишком о многом ты не задумываешься… – угрюмо проворчал Филипп, и это прозвучало как предостережение.

Завораживающий блеск глаз Филиппа, горевших на его смуглом лице, словно две яркие звезды в ночном небе, поднял в Одри волну сладостного возбуждения, стремительно растекающуюся по отказывающему повиноваться ей телу.

– Я же никогда и нигде не перестаю думать, за исключением разве постели, где на смену мыслям приходят инстинкты, – бархатным голосом продолжал Филипп. – Я холодный, бесчеловечный, но только не в постели, дорогая.

Одри вдруг поняла, что лежит почти вплотную к нему, хотя припомнить, как подалась вперед всем телом, не могла. Какая-то неведомая сила, подобно магниту, влекла ее к Филиппу.

Одри кончиком языка провела по запекшимся губам, и в эту секунду, не в силах больше сдерживаться, Филипп со стоном заключил ее в объятия. В первый момент Одри ощутила столь страстное желание, что даже не поняла, что с ней происходит, а уже в следующее мгновение безнадежно утратила способность мыслить.

Все ее охваченное сладостным трепетом тело бурно требовало неистовства от чувственных губ Филиппа – меньшее стало бы жестоким разочарованием. Когда же Одри почувствовала на себе вес его тела, ее желание стало просто нестерпимым, и она задрожала.

– Ты так прекрасна… – пробормотал Филипп, лаская похожие на розовые бутоны соски Одри.

В следующий момент, когда она стыдливо попыталась прикрыть грудь, Филипп коснулся ее там, где еще не касался никто, и мир для Одри перестал существовать.

– Филипп, Филипп… – стонала она, извиваясь.

– О, мой Бог… – прохрипел Филипп, забывая обо всем, кроме желания немедленно овладеть ею.

Охваченные безумной страстью, они не слышали, как открылась дверь, и только радостный и слегка удивленный голос Максимилиана прервал любовную игру:

– Мой дорогой мальчик, когда ты приехал?..

Филипп резко поднял голову, а Одри в ужасе и смятении бросила взгляд поверх его плеча. Застывший на пороге Максимилиан своим присутствием возвестил об окончании этого находившегося в самом разгаре праздника.

– Жду тебя внизу, Филипп, – наконец поняв, что происходит в спальне, довольно сухо сказал Максимилиан и ушел.

6

Ошеломленная внезапным появлением и не менее внезапным уходом Максимилиана, а также щекотливым положением, в котором оказалась, Одри взглянула на Филиппа, напряженно смотрящего туда, где еще совсем недавно стоял Максимилиан. Его, несомненно, задели слова крестного отца, обратившегося к нему, словно к набедокурившему подростку.

– Черт побери! – Придя в себя, Филипп, забыв об Одри, вскочил с кровати. – Максимилиан с такой ненавистью смотрел на меня! – явно потрясенный случившимся воскликнул он, пытаясь дрожащей рукой пригладить растрепанные волосы.

Поспешно натянув на себя простыню, Одри с отчаянием в голосе судорожно прошептала:

– Я же говорила, что Максимилиан не одобрит этого!

– Кто же знал, что он так поздно вернется, да еще сразу направится к нам! Вот уж не рассчитывал сообщить ему о нас подобным образом! Хотя, когда я скажу ему, что мы помолвлены, он успокоится, – убежденно заявил Филипп.

Не в силах больше смотреть на него и вовсе не разделяя его уверенности, Одри свернулась калачиком и уставилась в стену. Чем я занималась с Филиппом? Что он делал со мной? Как я могла позволить вытворять с собой такое?

– Максимилиан выбрал подходящий момент, – многозначительно продолжил Филипп из смежной со спальней комнаты, где, очевидно, рылся в поисках одежды. – В следующий раз, оказавшись со мной в одной постели, потрудись укутаться с головы до ног.

– Следующего раза не будет, – с досадой ответила Одри. – Я не ожидала, что подобное вообще произойдет!

– Зато теперь у тебя есть вполне убедительное доказательство того, что я нормальный человек. Стоит мужчине оказаться в постели с полуобнаженной женщиной, которая к тому же сама провоцирует его… и он в мгновение ока забудет о нравственности!

– Я вас не провоцировала! – глубоко задетая подобным обвинением возразила Одри. – Я читала книгу… Вы буквально набросились на меня!

Филипп, натягивающий рубашку, выглянул из соседней комнаты и скептически взглянул на Одри.

– Да ты умоляла меня об этом!

– Вы мне даже не нравитесь… Я бы вообще ни о чем не стала вас умолять! – выкрикнула Одри, чувствуя, как растет ее смятение.

– Не стала бы? А вот я вопреки своему желанию и здравому смыслу испытываю к тебе сексуальное влечение, – с неохотой признался Филипп. – Мне это здорово действует на нервы, но в отличие от тебя я готов честно об этом заявить, а не твердить, как ты, каждую минуту, что влюблен в кого-то еще!

Ошеломленная этим признанием Одри широко раскрытыми глазами уставилась на Филиппа. Его влечет к ней? Она не ослышалась? С каких это пор? Легкий румянец начал медленно заливать ее щеки.

– Вас влечет ко мне?.. – едва дыша, переспросила она.

– Это похоть, Одри, похоть в чистом виде! – с жаром заверил Филипп. – Неудобство, без которого мы вполне могли бы обойтись… И мы без него обойдемся!

Одри оторопела, заметив холодный блеск его глаз. Ей вдруг стало понятно, что Филипп хотел этим сказать. Природа сыграла с ними злую шутку. Это был чисто физиологический порыв, и Филипп даже испытывал облегчение оттого, что Максимилиан своим появлением положил конец безумству.

Злость, возмущение, боль, сожаление – наплыв бурных эмоций лишил Одри возможности трезво оценивать ситуацию. Максимилиан явно пришел в замешательство, и в этом есть доля моей вины, решила Одри. Теперь я обязана вместе с Филиппом успокоить и утешить старика. Настало время показать ему, что мы как помолвленная пара действуем сообща…

Прежде чем Одри успела сообразить, что тоже должна спуститься к Максимилиану, Филипп уже покинул комнату.

Одри встала, оделась, причесалась и с тяжелым сердцем спустилась в холл. Услышав приглушенные голоса, она двинулась в том направлении, откуда они доносились, и очутилась перед неплотно прикрытой дверью. Одри уже собралась постучать, когда до нее донеслись слова Максимилиана, произнесенные таким суровым тоном, какого она не могла и заподозрить у человека со столь мягкими манерами.

– Итак, ты подарил бедной маленькой Одри кольцо, чтобы соблазнить ее! И вот ей приходится поступиться свято почитаемыми ею принципами, наивно веря, что, в конце концов, ты все же женишься на ней! Но я не разделяю ее уверенности, Филипп.

– Да я…

– Ты сказал, что обручился с ней, но ни словом не обмолвился о том, что любишь ее, – перебил его Максимилиан. – К тому же ты не упомянул, когда, хотя бы предположительно, должна состоятся свадьба!

– Мы только недавно обручились! – оправдывался Филипп, что было ему совершенно несвойственно.

– Ты наконец-то встретил женщину, которая не разделяет твоих, мягко говоря, свободных воззрений на отношения полов. Ты не привык, чтобы тебе отказывали, и предложил ей обручальное кольцо. А через пару месяцев ты просто вышвырнешь Одри из своей жизни, ничуть не заботясь о нанесенной ей обиде! – негодовал старик.

– Черт побери! Ты все не так понял…

– Я знаю тебя и знаю Одри, – тяжело вздохнув, возразил Максимилиан. – Могу вообразить, что она безнадежно влюблена в тебя, и мне следовало догадаться об этом раньше. В своих письмах она рассказывала мне обо всем, что касалось тебя. Почему ты не оставил ее в покое, Филипп? Не скоро я смогу простить тебе это. Одри мне очень дорога. Она такая добрая, такая славная… а тебе даже не хватило такта не ставить ее в столь неудобное положение в этом доме!

– Давай сядем и спокойно все обсудим, Максимилиан! – раздражено предложил Филипп.

Одри на цыпочках отошла от двери. Расстроенная суровым выговором Максимилиана, она не могла сразу разобраться в том, как ей вести себя в этой ужасной обстановке. Ей вряд ли надлежит принять участие в дискуссии такого рода. Максимилиан не сможет свободно говорить в ее присутствии, да и Филиппу ее вмешательство наверняка не придется по душе. К тому же после всего того, чему Максимилиан стал свидетелем в спальне, довольно трудно будет признаться, что помолвка фиктивная.

– Нет, я уже высказал мое отношение! – услышала Одри голос Максимилиана. – Я хочу, чтобы ты немедленно покинул этот дом, Филипп! Ты намерен разбить сердце Одри, но пока в моих силах это предотвратить, забудь об этом.

– Хорошо, я готов назвать дату свадьбы.

– Что, если на следующей неделе? – не выразив ни малейшего удивления, предложил Максимилиан.

– На следующей неделе так на следующей неделе! – вдруг взорвался Филипп. – Мы с Одри поженимся на следующей неделе!

Одри едва не лишилась чувств. За дверью воцарилась тишина. Одри представила, что Максимилиан поражен этим ошеломляющим сообщением не меньше ее самой.

– Теперь все предстает несколько в ином свете, не так ли? – произнес наконец Максимилиан. Судя по голосу, беседа далась ему нелегко. – Итак, ты и впрямь любишь ее, хотя и не хочешь этого показать… Что ж, нельзя требовать всего сразу. Но лучшего выбора, чем Одри, ты сделать не мог. Она…

– Что с тобой, Максимилиан?!

Уловив тревогу в голосе Филиппа, Одри не раздумывая рывком открыла дверь. Потерявший сознание Максимилиан полулежал в кресле. Склонившийся над ним Филипп предпринимал отчаянные попытки привести старика в чувство.

– Надо вызвать врача! – воскликнула Одри. Филипп бросился к телефону. Его смуглое лицо стало пепельно-серым, а в темных глазах застыл страх. Набирая номер и говоря что-то в трубку, он не отводил от Максимилиана взгляда и позволил себе облегченно вздохнуть, лишь когда заметил, что старик начал приходить в себя. Филипп хотел отнести его на руках в постель, где ему было бы удобнее, но Одри предложила не трогать Максимилиана до прихода врача и послала Филиппа за стаканом воды. Затем успокаивающе похлопала Максимилиана по руке.

– Вот видишь, сердце… – слабым голосом пожаловался он. – Раньше я никогда не терял сознания…

– Вы просто устали, только и всего. Вам давно уже пора спать.

С удивлением заметив, что у вернувшегося Филиппа дрожат руки, Одри взяла протянутый им стакан и заботливо поднесла к губам Максимилиана.

– Я рад, что ты приехала, – пробормотал старик. – Что вы оба приехали… Думаю, придется все-таки согласиться на эту проклятую операцию.

– Какую еще операцию? – встревожился Филипп.

– Я, старый дурень… всегда недолюбливал больницы, – промямлил Максимилиан.

Вскоре появился Жак Дюплан, личный врач и старый друг Максимилиана. Вдвоем с Филиппом они уложили больного в постель, и, пока он не уснул, Одри сидела около старика, размышляя о невольно подслушанном ею разговоре.

Филипп обещал на следующей неделе жениться на ней! Филиппа, расчетливого и трезвомыслящего, так потрясли яростные требования крестного отца, что он предпочел дать безумное обещание, а не объяснять, как на самом деле все обстоит. Хотя посвятить Максимилиана в действительное положение вещей стало бы довольно щекотливой задачей, особенно после сцены, которую он наблюдал в спальне. Скажи ему Филипп, что их помолвка чистой воды фикция, Максимилиан разозлился бы еще больше.

Ладно, к счастью для Филиппа состояние здоровья Максимилиана вряд ли позволит осуществить безумную затею с браком. Максимилиану в самое ближайшее время предстоит хирургическая операция, а когда он поправится, Филипп, несомненно, признается, что их так называемая помолвка была пусть и совершенным из добрых побуждений, но обманом. Филиппу придется нелегко, но он обязан объяснить, что ничего мало-мальски серьезного между ними в этой проклятой спальне не произошло. Ничего, не переставала твердить себе Одри, ничего, о чем бы мне следовало волноваться. Минутная слабость, о которой лучше вовсе не вспоминать.

Покинув комнату Максимилиана, Одри с удивлением обнаружила ожидавшего ее в коридоре Филиппа.

– Вам бы следовало зайти к нему после того, как вы проводили доктора Дюплана… Ох, да на вас лица нет! Доктор Дюплан сообщил вам неприятное известие? – с беспокойством спросила она.

– Нет, – буркнул Филипп. – В целом прогноз довольно благоприятный, но хирургическое вмешательство все равно необходимо.

– Понятно. Максимилиану ведь раньше не приходилось лежать в больнице, вот он и волнуется.

– Когда Жак в прошлом году впервые обследовал его, Максимилиан отмахнулся и даже слушать не захотел об операции. Он же приказал Жак ни в коем случае ничего мне не сообщать. Максимилиан знал, что я непременно стану настаивать на операции…

– Конечно, вам бы следовало так поступить. Это единственный разумный шаг. – Одри удивило, как глубоко Филипп переживает, хотя он всеми силами и старался скрыть это.

– Он боялся, что я силой заставлю его, – с плохо скрываемой досадой сказал Филипп.

– Но сегодняшнее недомогание Максимилиана расставило все по местам, – робко заметила Одри. – Теперь он воспринимает эту операцию как должное.

– Но приступа не было бы, если бы не я! – неожиданно набросился на нее Филипп. – Черт побери, я ведь чуть не убил Максимилиана!

– Это не так, Филипп, – немедленно возразила Одри. – Доктор Дюплан сказал, что приступ мог случиться в любой момент…

– Проклятье! – На смуглом лице Филиппа лежала печать самоосуждения. – Не надо потчевать меня этой сентиментальной ерундой! Максимилиан сегодня очень расстроился… я никогда не видел, чтобы он так расстраивался из чего-то! А кто причинил ему эти страдания? Я! Я и мои «блестящие» идеи! – зло выкрикнул он.

Его темные глаза были полны боли и раскаяния. Он повернулся и, не произнеся ни слова, зашагал прочь, оставив Одри наедине с ее горькими размышлениями.

Она тяжело вздохнула. Ситуация настоятельно требовала от нее последовать за Филиппом и попытаться спокойно во всем разобраться. Уж слишком сурово он обвинял себя. Любого другого человека она бы ни за что не отпустила в таком состоянии, не попытавшись утешить. Но сейчас ей приходилось насильно удерживать себя от подобного шага.

Филипп, никогда и ни перед кем не раскрывавший своих истинных чувств, позволил им выплеснуться наружу. Через несколько часов он, возможно, взглянет на это по-другому и начнет презирать себя за минутную слабость. Ему наверняка будет неприятно, что Одри оказалась свидетелем того, как он на мгновение потерял самообладание. Филипп очень самолюбив. Ему вовсе не по душе, когда она лезет в его личную жизнь, и он вряд ли поблагодарит ее за вмешательство.

Филипп во всем стремился к совершенству. Он с самого начала затеял все это из добрых побуждений, непоколебимо веря, что фиктивная помолвка обрадует Максимилиана. Но все произошло вовсе не так, как он рассчитывал. Максимилиан был по-настоящему шокирован, сильно расстроился и с болью заявил своему крестнику, что не питает к нему особого доверия. Одного этого Филиппу наверняка было бы достаточно, а тут еще обморок Максимилиана…

Одри потихоньку вернулась в комнату старика, села рядом с кроватью и стала наблюдать за ним. Около трех ночи появилась Франсуаза, и в добрых глазах экономки было столько заботы и тепла, что Одри без слов уступила место у ложа больного.

Она медленно добрела до спальни, покинутой ею несколько часов назад, и, оказавшись там, начала расхаживать из угла в угол, не переставая задаваться вопросом, где может находиться Филипп. Неужели перебрался в одну из комнат для гостей? Судя по его состоянию, думала Одри, он вряд ли сразу отправился спать.

После некоторого колебания она покинула спальню и спустилась вниз. В элегантной гостиной, где несколькими часами раньше состоялся неприятный разговор Максимилиана и Филиппа, горел свет. Одри открыла дверь. Филипп полулежал в кресле. Кажется, он много вылил – полупустой графин с бренди стоял на столике рядом с ним. Филипп, крепко сжимая в руке бокал, попытался сфокусировать взгляд на Одри.

– А вот и лучший друг всех живущих на земле! – с трудом выговорил он.

Одри от всего сердца было жаль его. Ее так и подмывало сказать Филиппу, что он худший враг самому себе. Он не смог совладать с собой после того, что сегодня случилось. Он старался утопить терзавшие его угрызения совести в алкоголе. А поскольку алкоголь действует угнетающе, Филипп только все усугубляет.

– Вам завтра будет легче, если вы сейчас ляжете спать.

– Ишь ты добрая душа! Ну-ка ответь, как должен чувствовать себя человек, который был уверен, что все будет хорошо, а на самом деле ничего хорошего не вышло?

– А что должно было быть хорошо? – недоуменно спросила Одри.

– Ты говорила, что ложь – это всегда плохо. И оказалась права. Ты заявила, что я лучше тебя смогу лгать. Здесь ты ошиблась: оказавшись один на один с Максимилианом, я чуть все не испортил…

– Вы просто оказались не готовы к его осуждению.

– К осуждению? Да он теперь просто ненавидит меня!

Одри опустилась рядом с Филиппом на колени и участливо посмотрела на него ясными голубыми глазами.

– Вовсе нет. Это была буря в стакане воды, но вы отнеслись к ней слишком серьезно. Максимилиан растерялся… сцену в спальне вряд ли назовешь удачной, а потом, вместо того чтобы объяснить ему, вы наверняка начали задаваться… – Одри мягко забрала у него бокал и коснулась пальцами его руки. – Филипп, посмотрите на ситуацию под иным углом. Вы чувствуете себя по-настоящему несчастным…

– Виноватым! – резко поправил Филипп.

– Но ведь когда мы сюда приехали, вы думали, что Максимилиан умирает. Теперь вы знаете: есть твердая надежда на его выздоровление.

– Верно… – Филипп нахмурился, еще не понимая, куда клонит Одри.

– Максимилиан, вероятно, сможет дожить до ста лет, – бодро продолжала она, – и, если вы станете избегать его, вам от этого будет только хуже.

– А вдруг мое присутствие снова расстроит его? – угрюмо возразил Филипп. – Мне лучше все-таки держаться от него подальше.

– И снова вы рассчитываете на самое плохое. Максимилиан любит вас, – увещевала Одри. – Он не столь наивен, как вы полагаете. Именно потому, что его крайне удивило известие о нашей помолвке, он и заподозрил вас…

– В бесчестных намерениях?

Одри медленно встала и призывно потянула его за руку.

– Что ты делаешь?

– Вам нужно лечь и поспать.

Филипп поднялся, его качало из стороны в сторону, и это вызвало у Одри улыбку. Филипп Мэлори выглядел сейчас простым смертным, не лишенным маленьких человеческих слабостей. На секунду невероятно длинные ресницы скрыли от Одри глаза Филиппа, но уже в следующее мгновение он по-мальчишески просто улыбнулся ей, и она почувствовала, как сердце ее сжимается.

– Ты такая добрая, что иногда мне от этого становится просто не по себе, – признался Филипп.

Улыбка исчезла с лица Одри.

– Я вас раздражаю.

– Нет, это скорее похоже на то, как если бы вдруг материализовалась моя совесть. Я начинаю к этому привыкать.

Когда они подошли к двери спальни, Одри спросила:

– Вам уже лучше?

– Не совсем.

– Вы просто хотели доставить Максимилиану радость. В ваших намерениях не было ничего дурного, – ласково начала уговаривать она Филиппа.

Взгляд его вдруг сделался холодным. Он медленно поднял руку и провел указательным пальцем по пухлым губам девушки. У Одри перехватило дыхание.

– Никогда не доверяй моим намерениям, – хрипло сказал Филипп. – Я всегда рассчитываю все до мельчайших деталей.

– Возможно, вы кое в чем просчитались…

Одри вдруг почувствовала, что не в состоянии сосредоточиться, глядя на его смуглое, с тонкими чертами лицо. Она не понимала, происходит ли это оттого, что ей не хочется расставаться с Филиппом, или потому, что он сильно сжал ее руку. Как бы там ни было, но окружающий мир вдруг перестал существовать, а все чувства Одри до крайности обострились. Она слышала каждый свой вздох, ощущала каждый толчок пульсирующей с удвоенной силой крови…

– Мне что-то… что-то не по себе, – призналась она.

– Вряд ли на этот раз тебе страшно, – пробормотал Филипп, медленно склоняясь к ней.

Одри затаила дыхание, под пристальным взглядом его удивительных глаз способность связно мыслить вновь покинула ее. Когда их губы слились в поцелуе, Одри почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Филипп сжал ее в объятиях и ногой захлопнул дверь спальни.

– Останься со мной… я не хочу быть один сегодня, – умоляюще прошептал он.

И снова стал целовать ее, жадно и страстно, отчего Одри окончательно перестала что-либо соображать. Каждый раз, когда Филипп собирался, как ей казалось, прервать поцелуй, она теснее прижималась к нему. Желание стало всепоглощающим, Одри не могла совладать с собой.

Приблизившись к кровати, он уложил Одри, затем приник горячими губами к ее шее, и девушка, резко дернувшись всем телом, громко застонала.