Текст книги "Я все нашел..."

– Да, – резко оборвала ее Одри, до глубины души задетая словом «коротышка».

– Этот парень само совершенство, – продолжала Стелла, любуясь своим отражением в висящем неподалеку зеркале. – Он просто находка и богат к тому же. Мне он больше подходит, чем тебе. В таком случае, почему бы мне не задержаться здесь? Пожалуй, мы весело проведем время.

Одри посмотрела на сводную сестру, больше не испытывая желания, чтобы Стелла осталась.

– Да! У меня для тебя сюрприз! – воскликнула Стелла и, порывшись в сумке, достала оттуда измятый конверт.

В этот момент дверь отворилась и на пороге появился улыбающийся Филипп. Но что-то подсказало Одри, что он недоволен. Филипп сразу обратил внимание на ее обеспокоенное лицо.

– Твоя бывшая квартирная хозяйка вручила мне вот это. – Стелла отдала Одри конверт и, с лучезарной улыбкой продефилировав мимо Филиппа, покинула комнату.

– Что это? – сделав шаг вперед, спросил Филипп.

Одри внимательно взглянула на почерк на конверте.

– О Боже, это же письмо от Келвина! Глаза Филиппа превратились в две льдинки, он протянул руку и выхватил конверт.

Пораженная Одри испуганно посмотрела на него.

– Бог мой, – Филипп посмотрел на штемпель, – он отправил его из аэропорта!

С порога послышался голос Джоуэла:

– Филипп, все готово.

В ту же минуту в комнате появилась горничная, принесшая поднос с кофе.

– Могу я п-получить мое письмо? – запинаясь, спросила Одри.

– Пожалуйста. – С ледяной невозмутимостью Филипп вернул ей письмо и подошел к Джоуэлу. – Хочешь кофе? Прошу, угощайся. В настоящий момент мне необходим беспристрастный наблюдатель, ибо, отдаешь ты себе в этом отчет или нет, но сейчас происходит самое знаменательное событие в жизни моей невесты, из всех имевших место сегодня. И эта нечаянная радость возникла благодаря заботам моей золовки. Письмо от Келвина!

– Он никогда прежде не писал мне, Филипп! – Почти не обращая внимания на его язвительный тон и присутствие Джоуэла, Одри поспешно распечатала конверт. – О!

– Он умер?

– Что за глупые шутки? Он просто сообщает мне свой номер телефона там, в Токио! – с неподдельным удивлением воскликнула Одри. – Только представь себе!

Стараясь не привлекать к себе внимания, Джоуэл покинул комнату. В наступившей тишине Филипп внимательно наблюдал за Одри. Побледнев, она вдруг поняла, что, непроизвольно выразив восторг полученным письмом, нанесла смертельную обиду Филиппу. Ее пальцы медленно смяли конверт.

– Ладно, можешь позвонить сегодня вечером Келвину, – ворчливо сказал Филипп.

Удивленная этими словами Одри, оставив свои размышления, подняла глаза и, встретившись с пронзительным взглядом темных глаз Филиппа, едва не вздрогнула. В напряженных чертах его липа мелькнуло виноватое выражение. Или ей почудилось? В конце концов, с какой стати Филиппу чувствовать себя виноватым, особенно сегодня? Ведь Максимилиан счастлив, как младенец.

– Спасибо. Я хотела пожелать ему успехов.

– Боюсь, нам скоро придется уехать. И, как ни великолепно это платье, полагаю, тебе нужно переодеться, – холодно произнес Филипп.

– Уехать? – насторожившись, переспросила Одри. – Куда уехать?

– Мы проведем следующие несколько дней в другом месте.

– Это… это что-то вроде медового месяца? – в ужасе высказала догадку Одри, почувствовав, несмотря на уклончивый ответ, куда дует ветер. – Но я полагала, что пока Максимилиан не поправится…

– Во время нашего отсутствия с ним побудет Жак. Ничего удивительного: Максимилиан рассчитывает, что мы захотим провести время наедине.

Вновь встретившись с ним взглядом, Одри покраснела и опустила глаза.

– Но это не совсем удобно… остаться наедине.

– Возьми с собой побольше книг, – с иронией посоветовал Филипп.

Пока Одри переодевалась, в комнате появилась Стелла. Игравшая на ее лице улыбка свидетельствовала о значительно улучшившемся настроении. Прямо с порога Стелла затараторила:

– Поскольку вы уезжаете, Филипп предложил мне пожить в принадлежащей ему квартире в одном из домов на побережье! Я решила воспользоваться приглашением. Он понимает, что здесь мне будет слишком скучно.

– Очень любезно с его стороны.

– Любезно? Не думаю, что это простая любезность. Я испытала настоящее облегчение, когда ты сказала мне правду о вашей женитьбе, потому что… – Стелла сделала паузу, во время которой пожирала сестру глазами. – Мне кажется, я безумно нравлюсь Филиппу.

Одри почувствовала, как кровь отхлынула от лица, и отвернулась, чтобы скрыть это.

– Я безошибочно могу сказать, когда нравлюсь мужчине, – с убежденностью в голосе продолжала Стелла. – Когда Филипп впервые увидел меня, он на секунду обомлел, но потом ничем не выдал себя. Да и как он мог? В день своей свадьбы! Он очень умен, правда? Умеет скрывать свои чувства…

– Да, умеет, – угрюмо подтвердила Одри и вдруг отчетливо поняла, почему испытывает боль: вовсе не слова Стеллы тому причиной.

В конце концов, большинство мужчин обращают на Стеллу внимание. С какой стати я вообразила, что Стелла не произвела впечатления на Филиппа? Неужели я выдавала желаемое за действительное?

– По правде говоря, мне кажется, Филипп уже сожалеет, что заварил всю эту кашу с тобой, лишь бы доставить удовольствие старикану! – заявила Стелла. – Ну да ладно, как ты говоришь, все скоро закончится, у Филиппа будут развязаны руки, и он сможет поступать, как ему заблагорассудится. А я уж постараюсь помочь ему!

9

Одри ни разу не спросила Филиппа, где они должны провести свой короткий медовый месяц. Она пребывала в непривычном мелодраматическом настроении, и заботило ее только одно – как разлучить Филиппа со Стеллой. Одри не могла больше выносить напряжение, охватывающее ее всякий раз, когда она, видя их вместе, наблюдала, как сводная сестра беззастенчиво флиртует с ее мужем, а Филипп почти не пытается скрывать желание ответить тем же…

Одри никогда не думала, что способна безумно ревновать и сильно страдать от этого. Она и представить не могла, что станет дико ненавидеть Стеллу, а временами ей вообще хотелось, чтобы сестра навсегда исчезла, растворилась в воздухе, словно по мановению волшебной палочки.

Но за час до отлета Одри испытывала злость только к себе самой. Она безумно влюбилась в Филиппа, однако упрямо отказывалась себе в этом признаться. Это вовсе не помогало, а, наоборот, мешало справляться с эмоциями, делало Одри еще более беззащитной. Боль, которую она пыталась избежать, сейчас проявила себя в полную силу. Филипп никогда не ответит ей взаимностью.

Если бы мне удалось избежать близости с Филиппом, я бы не оказалась столь уязвимой. Тогда как сейчас… Одри со стыдом признавалась себе, что не может даже взглянуть на него без того, чтобы не испытывать страстного желания.

Лимузин доставил их в аэропорт, где они поднялись на борт реактивного лайнера. На протяжении всего полета Одри делала вид, что дремлет. В Афинах они пересели в вертолет, и Одри обрадовалась, что шум винтов делает невозможной беседу. Ее удивило, что Филипп решил отправиться в такое далекое путешествие, тогда как Максимилиан наверняка бы предпочел, чтобы они выбрали место поближе.

Когда вертолет наконец совершил посадку, Филипп помог Одри спуститься на землю. Они находились неподалеку от покрытой золотистым песком полоски берега, куда, искрясь и играя, накатывали морские волны.

– Это частный остров, – не без гордости сообщил Филипп, – и он сейчас принадлежит только нам двоим.

Конечно, подумала Одри, ничуть не удивившись. Вряд ли ему сейчас нужен еще кто-то. Вряд ли ему захочется притворяться, что мы настоящие молодожены, безумно друг в друга влюбленные и счастливые. Не задумываясь, она выложила все это Филиппу.

– Тут ты права, – согласился он, пристально вглядываясь в ее напряженное лицо. – Безумное счастье в настоящее время представляет собой почти недостижимую цель.

Одри смущенно покраснела.

– Я, наверное, смертельно тебе надоела, пока мы сюда летели?

– Нет, – возразил Филипп, – ты вела себя очень тихо.

Одри насупилась, стараясь припомнить, когда в последний раз разговаривала с ним. Кажется, когда уезжали.

– Ты бы наверняка предпочел компанию Стеллы, – удивляясь собственной смелости, сказала Одри. – Вероятно, тебе следовало оставить меня в квартире на побережье, а сюда привезти ее. Максимилиан ничего бы не узнал!

Прищурившись, Филипп недоуменно посмотрел на нее и медленно спросил:

– С чего это тебе взбрело в голову, что меня интересует твоя сводная сестра?

– Большинство мужчин проявляет к ней интерес.

– Я не из их числа.

Но это вовсе не так! – хотелось крикнуть Одри. Перед отъездом она внимательно наблюдала за поведением Филиппа, который делал вид, что не замечает Стеллу. Полное отсутствие какой-либо реакции с его стороны убедило Одри, что Филиппу ее сестра нравится, но он предпочитает этого не показывать.

В напряженном молчании они сели в небольшой открытый автомобиль, используемый для поездок на пляж. Филипп на большой скорости направил его по дороге, уходящей к вершине холма, и вскоре остановился перед великолепным домом, который вплоть до последнего поворота дороги был скрыт буйной и пышной растительностью.

– О, как тут красиво… – прошептала Одри.

Покрытое бронзовым загаром лицо Филиппа стало непроницаемым, он выпрыгнул из машины, вытащил чемоданы и зашагал к дому, всем своим видом демонстрируя крайнее недовольство.

Одри медленно последовала за ним и вскоре оказалась в прохладном холле. Что на меня нашло? – не переставала униженно спрашивать она себя. Естественно, Филипп никогда бы не захотел открыто признать, что ему нравится Стелла, особенно после того, как, пусть и случайно, оказался в постели со мной, и в обозримом будущем у него не было ни малейшего шанса сблизиться с моей сводной сестрой.

– Я надеялся избежать этого признания, – раздражено произнес Филипп, продолжая начатый разговор, – но Стелла мне с первого взгляда не понравилась.

Замерев, Одри изумленно посмотрела на него.

– По правде говоря, на язык мне просится нехорошее слово, способное наиболее точно передать мое мнение о твоей сводной сестре, которая, не пробыв и часа в моем доме, начала доставлять хлопоты окружающим! – бросил Филипп.

– Н-нехорошее с-слово? – запинаясь, повторила Одри.

– Но, уважая твою привязанность к Стелле, я не стану его произносить. Сейчас в моей жизни нет другой женщины, и…

В этот момент зазвонил телефон.

Чертыхнувшись, Филипп снял трубку и сразу же напрягся. Одри находилась довольно близко, чтобы расслышать звучавший в трубке женский голос. Лицо Филиппа с каждой секундой становилось все мрачнее, и Одри, чтобы не мешать, удалилась в глубину холла.

– Мне сейчас не совсем удобно говорить, – долетели до нее довольно грубо произнесенные им слова.

Положив трубку, Филипп перевел взгляд на Одри, прилагавшую отчаянные усилия втащить на лестницу свой тяжелый чемодан.

– Позволь мне помочь, – поравнявшись с ней предложил он. – Звонила Лилит. Я… я сообщил ей, что женился.

– Думаю, что для тебя этот предлог не хуже любого другого. – Одри с упреком посмотрела на него. – Но разве нельзя было сказать помягче?

– Помягче? – видимо не ожидавший от нее подобного заявления переспросил Филипп.

– Какой ужасный удар для бедной женщины! У тебя с ней роман, а тут вдруг…

– Наши отношения не дошли до постели, а теперь все вообще кончено. Понятно? – грубо оборвал ее Филипп.

Смутившись, Одри покраснела и стала подниматься по лестнице.

– Думаю, меня это не касается, Филипп. Прости, мне не следовало ничего говорить, – извинилась она, преодолев последнюю ступеньку. – Я запуталась… то надо притворяться, то не надо… а когда долго притворяешься, то начинает казаться, будто все происходит на самом деле, – и вот я, не отдавая себе отчета, снова вмешиваюсь в твою личную жизнь.

– Возможно, нам стоит продолжать притворяться. Вероятно, так будет легче. – Филипп распахнул перед ней единственную находящуюся здесь дверь.

Одри показалось странным отсутствие других дверей в столь просторной на первый взгляд вилле.

– О! – воскликнула она, когда перед ее изумленным взором открылась огромная роскошная спальня.

Возможно, внизу есть еще одна спальня. Пока Филипп возился с остальными чемоданами, Одри успела спуститься вниз и быстро обследовать первый этаж, где она обнаружила изящно обставленную гостиную, элегантную столовую и отличную кухню с набитым продуктами холодильником. Ей пришлось смириться с фактом, что в доме всего одна кровать.

Филипп присоединился к ней и налил себе изрядную порцию коньяка. Одри тяжело вздохнула.

– Филипп, когда я была наверху, то не могла… хм… не заметить, что там всего одна…

Пока она говорила, Филипп без видимого удовольствия одним глотком опорожнил бокал.

– Думаю, сейчас тебе самое время позвонить Келвину, – неожиданно сказал он.

– Да, верно, – пробормотала Одри, которую предложение застало врасплох.

Пять минут спустя она набрала номер и обрадовалась, когда Келвин сразу снял трубку. Услышав ее, он удивился, но звонку явно обрадовался.

– Ты скучаешь по дому? Это ужасно, Келвин! – запричитала Одри, наблюдая, как Филипп открыл ведущую во внутренний двор дверь и тут же с излишним, как ей показалось, усилием, захлопнул ее. – Расскажи мне о своей работе в Токио. Но ведь ты тоже не глупый малый, Келвин, чтобы пугаться, – выслушав сбивчивый рассказ, начала она утешать приятеля, косясь на Филиппа, тонкие черты лица которого исказила гримаса. – Конечно, ты справишься. Я знаю, у тебя все будет превосходно. Я в тебя верю, всегда верила. Ты сможешь добиться всего, стоит тебе только захотеть.

Филипп неожиданно вернулся в дом и направился в кухню. Одри услышала, как хлопнула дверь, затем глухой удар, приглушенное проклятие, а потом наступила зловещая тишина. Что там с Филиппом? – забеспокоилась она. Неужели упал и поранился? Дверь немного приоткрылась, и Одри, почувствовав облегчение, тихим голосом продолжила:

– Да, я слушаю, Келвин.

– Ты замечательный человек, Одри. Мне уже стало легче, – с благодарностью сказал Келвин. – Я обязательно приглашу тебя на обед в ресторан, когда вернусь.

– На обед? Это будет замечательно! – заверила его Одри, желая поскорее закончить разговор.

– Ты можешь дать мне свой номер телефона?

– Видишь ли, я сейчас в Греции…

– А что ты там делаешь? – Голос Келвина звучал испуганно. – У тебя отпуск?

– Что-то вроде командировки. – Кухонная дверь снова с треском захлопнулась, и Одри закончила разговор: – Мне пора, всего тебе хорошего!

Она бросилась в кухню. Без единой кровинки в лице Филипп, тяжело дыша, стоял, прислонившись спиной к шкафу, из пореза на левой руке сочилась кровь.

– О, бедная твоя рука! – простонала Одри, почувствовав, как ему больно. Заметив стоящую на видном месте аптечку, она начала в ней рыться, приговаривая: – Где перекись? Надо промыть рану…

– Не надо поднимать шума из-за простой царапины! – бросил Филипп.

Одри все же принесла стул и усадила на него Филиппа. Казалось, он вот-вот потеряет сознание. На большом пальце у него была довольно глубокая рана.

– Возможно, потребуется наложить швы…

– Ерунда… пустяки.

– Как ты умудрился порезаться?

– Я случайно задел что-то рукой на стене, – в мрачной задумчивости произнес Филипп, глаза его ничего не выражали.

– У тебя кружится голова?

– Нет, – прорычал он. Одри умело перевязала рану.

– Ты, наверное, в детстве мечтала стать медсестрой?

– Да. – Одри внимательно смотрела на его руку, резко контрастирующую своим загаром с белизной ее руки, и вдруг ощутила огромный прилив нежности: Филипп бы и под пыткой не признался, что вид крови способен серьезно испугать его. Не отдавая себе отчета, Одри наклонилась и прижалась губами к тыльной стороне руки Филиппа.

Он замер, но, когда Одри хотела выпрямиться, удержал ее.

– Я должен кое в чем признаться. Это я отправил Келвина в Токио.

– Прошу прощения? – Одри решила, что ослышалась.

– Как только ты рассказала мне о Келвине, я забеспокоился, что, вместо того чтобы отправиться к Максимилиану, ты предпочтешь остаться с ним. Тогда я позвонил президенту компании, где работает Келвин, и в обмен на кое-какие услуги договорился, чтобы его послали за границу.

Испытывая неподдельный ужас от столь хладнокровной расчетливости, Одри подняла голову и заглянула Филиппу в глаза.

– И я бы солгал, сказав, что сожалею об этом, – закончил он.

– Я… я просто не нахожу слов! – Одри отдернула свою руку. – Несомненно, ты самый отвратительный эгоист из всех живущих на земле! Остается только надеяться, что этот временный перевод пойдет на пользу карьере Келвина, ибо пока ему там вовсе не сладко!

– Кажется, я уже начинаю сожалеть, – задумчиво заметил Филипп. – Нет, я не жалею о содеянном, мне жаль, что я поддался минутной слабости и признался тебе.

– Меня это ничуть не удивляет. Неужели тебе наплевать на других людей?

– У меня складывается впечатление, что твой Келвин просто маменькин сынок, – презрительно заметил Филипп. – Я предоставил ему выпадающий раз в жизни шанс, но не прошло и недели, а он уже скучает по дому в одном из самых интересных городов мира!

– Дело не в этом! – возразила Одри. – Люди не марионетки, которыми ты можешь управлять!

– Странно, но я всегда наивно полагал, что откровенное признание непременно влечет за собой прощение, – поднявшись со стула, сказал Филипп.

Одри тоже вскочила, щеки ее порозовели. В его последних словах была доля истины. Если бы Филипп не решил раскрыть карты, она никогда не узнала бы о том, что он сделал. Она поплелась за ним в гостиную, бормоча:

– Да вообще-то я…

– Пожалуй, я ненадолго схожу на пляж. – Его красивое смуглое лицо окаменело, затем он угрюмо пробормотал: – Не нужно быть ясновидящим, чтобы предсказать, что моя первая брачная ночь едва ли мне запомнится!

Одри тут же пришло в голову, что, пусть и формально, но это действительно их первая брачная ночь. И вовсе не трудно догадаться, что пока Филипп не нашел в ней для себя ничего примечательного. Меньше чем за час она умудрилась дважды прочитать ему нотацию.

– Извини, что тебе приходится скучать.

– Мне вовсе не скучно.

– Ты голоден? – с надеждой в голосе обратилась к нему терзавшаяся виной Одри, желая таким образом удержать Филиппа рядом собой. – Я могу приготовить что-нибудь.

Филипп, явно изумленный этим предложением, тем не менее надменно покачал головой.

– Я голоден, но не еда мне нужна.

Филипп медленно повернулся к ней. В лучах заходящего солнца он показался Одри поразительно красивым: бронзовый загар, черные волосы, горящий взгляд темных глаз, заискрившихся серебром, когда он гордо вскинул голову. Сердце ее ёкнуло.

– Мой голод особого рода. Его вызываешь ты. Я дико, безумно голоден, – продолжал Филипп, сверля ее глазами.

Одри почувствовала, что у нее подкашиваются ноги.

– Подумать только, что я об этом заговорил! Вот видишь, то, что, по твоему мнению, было ужасной ошибкой, для меня ошибкой не стало, – осторожно произнес Филипп.

Боясь пошевелиться, Одри не сводила с него глаз.

– Ничего подобного я еще ни с кем не испытывал, – хрипло признался Филипп.

Одри вздрогнула, ощутив томление в груди.

– Возможно, это оттого, что ты выпил лишнего…

– Нет, не надо… не умаляй своих заслуг! Мужчина не может имитировать страсть, если женщина ему безразлична.

Возглас удивления сорвался с ее губ, когда Одри почувствовала, как желание горячей волной наполняет ее. Ощущение оказалось столь сильным, что она в смятении попятилась.

– Меня и близко нельзя подпускать к постели, в которой ты окажешься, – беззастенчиво признался Филипп. – Я просто наброшусь на тебя! Поэтому я буду спать внизу.

Когда он повернулся к ней спиной, у Одри вытянулось лицо. Да, он хочет меня… но это опять всего лишь похоть. Или?.. Сладостная дрожь пробежала по спине, и она вновь почувствовала, что ноги отказываются ей служить. Филипп уже у двери… почему я не останавливаю его? Секс ради секса – он привык к этому и именно этого требовал от женщин. Но мне этого недостаточно. Мне нужно совсем другое! Я слишком сильно люблю его, и это делает меня уязвимой, не дает смириться с тем, что через пару недель после выздоровления Максимилиана все закончится.

Смятение Одри усилилось, когда Филипп скрылся в сгустившихся сумерках. Она испытывала непреодолимое желание воспользоваться его предложением.

В конце концов, что мне терять? Я безумно хочу его. Плевать мне на гордость, плевать на принципы. И тут в ее памяти всплыла однажды произнесенная Филиппом фраза: «Ты заранее уверена, что потерпишь неудачу, и поэтому даже не предпринимаешь никаких попыток». Он прав, подумала Одри, чувствуя, как все закипает внутри, и я готова принять его вызов. Однажды я должна рискнуть и поступиться принципами.

Она достала из холодильника бутылку шампанского, прихватила бокалы и начала спускаться с холма к пляжу, размышляя, как будет действовать дальше. Филипп боится обязательств, поэтому с самого начала надо дать ему понять, что не рассчитывает на нечто большее, чем короткий роман. Тогда он успокоится…

Филипп стоял на пляже и вглядывался в морскую даль. Скинув туфли, Одри с бешено колотящимся сердцем пошла по песку, ей хотелось, чтобы он услышал ее шаги и обернулся, но шелест волн заглушал все звуки. Она подошла вплотную к Филиппу, вручила ему бутылку шампанского и, не поднимая глаз, сказала:

– Я тоже ничего подобного не испытывала… и не вижу причин, почему тебе нужно спать внизу на дурацкой кушетке…

– А как же Келвин? – прошептал Филипп.

– Он в Токио! – быстро ответила Одри. – Он…

– С глаз долой, из сердца вон, – цинично ввернул Филипп.

– Вовсе нет!

– Бог мой, зачем я спорю? – воскликнул Филипп и, бросив бутылку на песок, в каком-то диком исступлении подхватил Одри на руки.

– Тебя это ни к чему не обязывает, – едва дыша, сказала Одри, обняв Филиппа за шею и прижавшись лицом к его плечу. – Я вовсе не тот человек, которому нужны обязательства, – добавила она, боясь, что первой фразы оказалась недостаточно, чтобы избавить его от сомнений.

Филипп с жадностью припал к ее губам, но постепенно необузданная страсть сменилась нежностью, его губы мягко касались век Одри, влажных щек, затем вновь возвращались к губам.

Когда Филипп поставил ее на ноги, Одри вопросительно посмотрела на него.

– На песке нам будет неудобно, – пробормотал он.

Наверняка ему это хорошо известно: он на девять лет старше и опыта в таких делах ему не занимать. Но Одри вдруг обнаружила, что ей вовсе не хочется думать ни о женщинах, бывших в жизни Филиппа, ни о том, чем она от них отличается. Она вовсе не яркая, не обладает утонченными манерами, она не блондинка. Короче, она вовсе не подходит Филиппу, и это ее огорчало.

Когда они оказались в спальне, Одри не знала, как себя вести. Она не должна думать о том, что делала в прошлый раз, не должна брать инициативу на себя. Но Филипп не позволил сомнениям овладеть ею: он со знанием дела обнял Одри и привлек к себе. Затем легким движением расстегнул молнию на платье, стянул с плеч, и оно упало к ее ногам.

Его горящие глаза восторженно смотрели на ее стройную фигуру в изящном нижнем белье.

– Ты безупречна, моя дорогая, – прошептал он.

– Ты слишком любезен, – смущенно выдавила из себя Одри.

Филипп улыбнулся, глаза его заблестели еще ярче.

– Для меня ты слишком хороша. Что бы я ни делал, на тебя это не производит впечатления!

– О, кое-что производит, – возразила Одри.

Заключив ее в объятия, Филипп уложил Одри на роскошную кровать и начал быстро раздеваться. У наблюдавшей за ним Одри перехватило дыхание, грудь ее начала лихорадочно вздыматься. Сердце бешено колотилось, волна желания вновь наполнила ее.

– Я просто не могу поверить, что это происходит с нами, – прошептала Одри, ибо в ее сознании вдруг возник образ Филиппа, каким он запомнился ей по работе в банке. Безжалостный, холодный, сдержанный, отстраненный. От этого воспоминания ей стало не по себе.

– Придется поверить, – хрипло сказал Филипп, в предвкушении наслаждений не сводя глаз с ее пышных форм.

– Но это вовсе не мы… время, похоже, остановилось…

Погрузив пальцы в ее распушенные волосы, Филипп привлек Одри к себе. Она не сопротивлялась. Словно мотылек рядом с пламенем свечи, мелькнула у нее мысль. Но стоило Филиппу освободить ее томящиеся груди из шелкового плена бюстгальтера и начать ласкать ставшие чувствительными соски, Одри издала стон и остатки связных мыслей покинули ее.

– Как я люблю твое тело, дорогая, – пылко шептал Филипп, водя кончиком языка между ее трепещущими грудями.

– Я не знала, что может быть так хорошо… – задыхаясь, простонала она.

– Максимилиан был прав, не оставляя меня наедине с тобой все эти бесконечные вечера…

Одри целовала его тело, ладонями ласкала гладкую кожу, и с каждой секундой пожар страсти разгорался в ней все сильнее, сводя с ума.

– Как я хочу тебя… – стонала она.

– Как? – прошептал Филипп.

Словно сквозь горячечный бред она почувствовала, что устранил последний разделявший их барьер из шелка и кружев.

– Нестерпимо…

– Это невозможно, любовь моя.

Он стал покрывать поцелуями все ее тело, отыскивая столь чувствительные места, о которых Одри и не подозревала. Когда Филипп резким толчком вошел в нее, ей показалось, что от дикого возбуждения она вот-вот потеряет сознание. С каждым его проникновением Одри уносилась в заоблачные дали, пока не достигла вершины и оказалась не в состоянии больше сдерживать нараставшую внутри сладостную боль. В экстазе она издала крик, вырвавшийся одновременно с воплем Филиппа, тело ее конвульсивно содрогнулось, и блаженная истома поглотила Одри.

Лежа в его объятиях, она вдруг ощутила невероятный покой, почувствовала себя безмерно счастливой. Вскоре, утомленная всеми перипетиями этого долгого и полного самых разнообразных переживаний дня, Одри задремала…

Несколько часов спустя, когда первые лучи восходящего солнца проникли в спальню сквозь неплотно прикрытые жалюзи, Одри наблюдала за спящим Филиппом. Откинув простыни, он, полностью расслабившись, лежал на животе, подложив под подбородок загорелую руку, легкий румянец играл на его щеках. Казалось, он стал моложе, сейчас он вовсе не внушал Одри страха, его покрытое бронзовым загаром поджарое сильное тело манило ее.

Ночью они несколько раз находили друг друга и занимались любовью с такой неистовой страстью, что от одного воспоминания об этом краска стыда заливала лицо Одри. Ее изумляло, что Филипп, судя по всему, действительно страстно хотел ее, но почему – оставалось для нее загадкой. Ясно, что секс важен для него, он сам не раз об этом говорил. В его понятиях это лишь физиологическая потребность, минутное удовольствие.

Ну и пусть, решила Одри. Сейчас я буду жить настоящим моментом.

– Моя мать была очаровательной женщиной, и я очень любил ее, – говорил Филипп, развалившись на подушках, словно восточный шейх. – Но особой она была весьма ветреной. Я волновался за нее больше, чем она за меня.

– Ты знал своего отца?

– Видел однажды. Мне было десять лет. Ему любопытно было взглянуть на меня, вот и все, – без тени осуждения сказал Филипп.

– И как прошло свидание? – спросила Одри.

Гримаса исказила лицо Филиппа.

– Я вывел его из себя, дорогая. В том возрасте я был настоящим сорванцом, к тому же довольно острым на язык. Но, тем не менее, после смерти отца, последовавшей через год, я унаследовал все его состояние – видимо потому, что оказался его единственным отпрыском.

– А как произошло, что ты стал работать в вашем семейном банке? – полюбопытствовала Одри.

– Всю свою жизнь мой отец волочился за женщинами, но хотел, чтобы из меня хоть что-то получилось, – криво усмехнувшись, сказал Филипп. – Один из пунктов его завещания гласил, что я могу унаследовать его долю акций банка лишь в том случае, если начну работать там в самой маленькой должности и самостоятельно сделаю карьеру.

За эту неделю, заставившую Одри почувствовать себя невероятно довольной и счастливой, она многое узнала о Филиппе и еще сильнее влюбилась в этого человека, за чьей слегка порочной внешностью скрывалась весьма неоднозначная личность. Временами Филипп мог быть на удивление нежным, искренне любящим, но все это быстро заканчивалось, и он снова замыкался в себе. Альт, поначалу был точно таким же, думала Одри, – беспокойным и недоверчивым, боявшимся открытых проявлений ласки.

– О чем ты думаешь? – прервал ее размышления Филипп.

Одри покраснела, решив, что ему вовсе незачем знать, что она сравнивает его с псом, познавшим в первые годы своей жизни людскую жестокость.

– Не надо, не говори. – Покрытое бронзовым загаром лицо Филиппа стало непроницаемым.

Но теперь-то Одри знала, как действовать в таких случаях: она крепко обняла его, закрыла глаза, словно ей нет никакого дела до проявленного им раздражения, и поцеловала. Филипп, издав стон, стал исступленно отвечать.

– Послезавтра мы уезжаем, – с грустью сказала Одри. Ее очень волновала предстоящая Максимилиану операция, но покидать остров было жаль.

– Нет, мы уезжаем завтра.

– Но ты же сказал, что мы улетаем тридцать первого.

– Тридцать первое наступит через пять минут, – усмехнувшись, сообщил Филипп. – Загляни-ка в календарь. Ты где-то потеряла один день.

И, стоило Одри подумать о календаре, как вдруг что-то, давно скрывавшееся в укромных уголках сознания, стало для нее очевидным. Обычно ее цикл составлял двадцать шесть дней, сегодня у нее должны были начаться месячные, но этого не произошло…

Выходит, задержка. Вероятно, организм перестроился в результате диеты и смены климата, лихорадочно уговаривала себя Одри. А что, если это не так? Что, если я забеременела в первую же ночь?