Текст книги "Потреблятство. Болезнь, угрожающая миру"

Часть 2. Причины

Глава 15. Первородный грех

Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынесть из него. Имея пропитание и одежду, будем довольны тем. А желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу; ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям.

Первое послание к Тимофею Святого Апостола Павла (6:7–10)

Теперь, когда вы уже имеете представление о синдроме потреблятства и разнообразных его симптомах, вы можете спросить себя, как получилось, что мы дошли до такой жизни. Каково происхождение синдрома потреблятства? Является ли он дефектом, изначально присущим человеческой натуре? Или его проявления обусловлены культурой? А может быть, он является следствием обоих: человеческой природы и воспитания? Вот вопросы, на которые мы попытаемся ответить в следующей части этой книги. Мы изучим ранние попытки сдержать эту болезнь или наложить на нее карантин и попытаемся понять, как этот вирус изменялся и становился более опасным с течением времени под влиянием дальнейшего хода истории.

Мы считаем, что необходимо составить себе представление об эпидемиологии синдрома потреблятства, чтобы повысить эффективность борьбы с ним. По мере исследования этого аспекта проблемы мы пришли к убеждению, что синдром потреблятства – это не новое заболевание. Но в течение второй половины XX века он распространялся быстрее, чем когда-либо прежде, поскольку культурные ценности, которые когда-то держали его под контролем, были ослаблены давлением коммерции, а также изменениями в производственных технологиях.

Когда эпидемиологи хотят проследить процесс эволюции какой-либо болезни, они начинают искать первого человека, который был ею болен. Такому человеку дается скромное наименование «нулевой пациент». Например, официальным нулевым пациентом для эпидемии СПИДа считается житель Южной Африки, который умер в 1959 году (хотя предполагается, что сама болезнь появилась еще в 1920-х годах).

Кто был нулевым пациентом синдрома потреблятства? В иудейско-христианско-исламской традиции их двое: Адам и Ева. Несмотря на то, что в Эдемском саду у них было все, что нужно, они нарушили завет Бога о запретном яблоке. Таким образом, первый урок, который преподносит нам Библия, – это предостережение против стремления к тому, что превышает необходимое. В сущности, жадность – и есть первородный грех.

Некоторые биологи-эволюционисты предполагают, что непредсказуемость, свойственная первобытной жизни, способствовала вживлению в человеческую природу ориентации на накопление. Те народы, которые в благоприятные времена создавали запасы еды, могли с их помощью поддерживать свое существование в голодное время. Такие люди выживали и передавали «накопительные» гены своему потомству.

Следовательно, накапливать вещи так же естественно для человека, как есть яблочные пироги.

Но, с другой стороны, 99 % того времени, что homo sapiens существует на земле, он был охотником и собирателем. Проблема заключалась в том, что наша деятельность по добыванию еды быстро истощала места нашего обитания, лишая эти места фруктов, орехов, животных и других съедобных вещей. Таким образом, нам часто приходилось менять место жительства, чтобы дать природе восстановиться. Подвижность была сутью первобытной жизни. И этот принцип подвижности не позволял людям иметь при себе много груза. Следовательно, простая, не обремененная большим количеством вещей жизнь была условием выживания. Генетическая склонность к накопительству явно была бы здесь смертельно опасной.

Жизнь охотников и собирателей была наполнена опасностями. Опасности исходили от диких животных, болезней и случайных врагов – всего, что могло стать причиной несчастных случаев. Детская смертность была высокой, а случаи рождения слабых, болезненных детей – частыми. Сломанные кости заживали не очень хорошо. Современная медицина была бы в те времена даром богов.

Но каменный век не был таким печальным, каким большинство из нас себе его представляет. Некоторые антропологи, изучавшие современные первобытные культуры называют их «обществами истинного изобилия». Изучение таких народов, как племя бушменов-кунгов пустыни Калахари, показало, что до того, как современная жизнь заставила их сократить пространство своего обитания, этим охотникам и собирателям требовалось работать всего три-четыре часа в день, чтобы удовлетворить свои основные нужды. Жизнь в так называемом каменном веке, судя по всему, содержала больше свободного времени, чем наша собственная жизнь. Аллен Джонсон, антрополог из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, вместе со своей семьей два года прожил в племени под названием мачигуэнга. Это племя охотников и собирателей, которые также немного занимаются сельским хозяйством и живут в тропических лесах, что растут в Перу в верховьях Амазонки. Он рассказывает, как прибыл в места обитания племени мачигуэнга, нагруженный чемоданом, полным вещей. «Один из уроков, которые мы получили за несколько месяцев, заключался в том, что мы научились обходиться без своих вещей, – вспоминает Джонсон. – Со временем мы почувствовали удобство этого в некотором роде минималистского существования и начали ощущать, что все наши вещи были абсолютным излишеством. От племени мачигуэнга я научился тому, что можно ощущать себя комфортно, живя гораздо более простой жизнью».

Джонсон обнаружил, что мачигуэнга не в такой степени относится к «обществам истинного изобилия», чтобы обходиться четырехчасовым рабочим днем. «Антропологи, – говорит он, – возможно, немного перестарались, описывая, как легко быть охотником или собирателем, но члены племени мачигуэнга, без сомнения, способны удовлетворить все свои нужды, отдавая труду от шести до восьми часов в день. А это значит, что у них остается много свободного времени. Члены племени мачигуэнга поразили меня как люди, которым всегда хватает времени. Они никогда не спешат».

Он начал восхищаться тем, как мягко они друг с другом обращаются, тем удовольствием, которое они находят в созерцании всего, что их окружает, тем фактом, что они никогда не выглядят скучающими. «Такое впечатление, что над всем, что они делают, царствует некое глобальное чувство удовлетворения, – говорит Джонсон. – Истинное удовольствие – находиться рядом с членами племени мачигуэнга, когда они работают. Они спокойны, им чисто физически удобно. Они шьют или ткут, мастерят какую-нибудь шкатулку или лук и стрелы. При этом такое чувство, что они наслаждаются своей работой так, как мы наслаждаемся своими хобби или любимым ремеслом. Никакой спешки».

«Одно из их вечерних занятий, – отмечает Джонсон, – это сидеть и рассказывать истории. И когда вы вечером проходите мимо одного из домов племени мачигуэнга, вы видите, что делается внутри, через щели между дощечками, из которых сделаны стены. Вы видите горящий огонь и слышите голоса людей, тихо рассказывающих истории. Если мужчина был на охоте, он рассказывает об этом, изображая, как все происходило, имитируя звуки, не забывая сообщить о запахах. Пересказывают они и народные предания. Я перевел многие из них. Они невероятно красивы, это настоящая литература».

Как это случается со многими путешественниками, которые провели время среди людей, принадлежащих к так называемым «слаборазвитым» или «примитивным» культурам, Джонсонам нелегко было возвращаться к вечно спешащей, перегруженной собственностью жизни Соединенных Штатов. Шокированные, проходили они между полок супермаркета, заполненных полуфабрикатами, и удивлялись: «Где же изобилие? Неужели это и есть прогресс?».

В первое время по возвращении жизнь в Лос-Анджелесе казалась Джонсону сюрреалистичной. Его дети постоянно жаловались на скуку, несмотря на обилие игрушек и разнообразных занятий. Люди, которых он встречал, казались постоянно занятыми, но недовольными своей жизнью, работая и предаваясь потреблению с таким неистовством, как будто хотели «заткнуть в своей жизни какую-то дыру или заполнить какую-то пустоту» – состояние души, которого он никогда не замечал у людей из племени мачигуэнга.

Джонсон не склонен романтизировать способ существования этого племени. Продолжительность жизни его членов была небольшой, поскольку они часто становились жертвами тропических болезней. Но у них не было и намека на синдром потреблятства.

Следовательно, дело не в «человеческой природе». Но легко обнаружить признаки недавнего заражения в тех обществах, где стали накапливаться излишки сельскохозяйственной продукции, достаточные, чтобы люди могли подолгу жить на одном месте, где наметилось разделение на классы и появились начальные формы городской жизни. В таких культурах бурно расцветают иерархические отношения в политике и экономике. Тогда, стремясь к еще большему обогащению, верхний эшелон иерархии начинает подавлять бедных и порабощать их соседей. Не употребляя словосочетание «синдром потреблятства», пророки различных духовных традиций и Востока, и Запада осуждали своих именитых собратьев, зараженных этим вирусом. «Остерегайтесь жадности; это опасная и неизлечимая болезнь», – предупреждает древняя египетская пословица. Будда учил, что дорога к счастью и просветлению лежит через отказ от страстей, которые, согласно его учению, являются причиной страдания.

Ветхозаветные пророки осуждали тех, кто занимался накоплением богатств, притесняя бедных и слабых. Больше всего ценилась умеренность: «Нищеты и богатства не давай мне, питай меня насущным хлебом», – сказано в Книге Притчей Соломоновых. Один день в неделю, в Шабат, евреи не занимались зарабатыванием денег, и потому этот день считался священным. Великий еврейский ученый, рабби Абрам Хешель, пишет о Шабате: «Тот, кто хочет ощутить святость этого дня, должен сначала отставить в сторону богохульную и суетную торговлю… и неистовое стяжательство». Второзаконие, которое было написано около 700 года до Рождества Христова, предостерегает от пустого растрачивания вещей, естественного следствия жизни, наполненной стремлением к материальному. Как говорит об этом рабби Даниэль Шварц: «Если вы наносите вред творению – это как плевок в сторону Бога».

Древние греки тоже предостерегали от опасностей синдрома потреблятства. «Простота – это древний, даже фундаментальный идеал», – говорит историк Дэвид Ши, автор книги «Простая жизнь», а теперь ректор университета Фурмана. «Греки, – утверждает Ши, – говорили о „Среднем пути“, который лежит между роскошью и жизнью, полной лишений». Аристотель призывал остерегаться тех, которые обзавелись большим количеством материальных благ, чем могут использовать, и при этом страдают недостатком духовных богатств. В противоположность этому он высказывал мнение, что счастье придет к тем, кто «совершенствует свой характер и свой разум до наивысших пределов и ограничивает себя в приобретении материальных благ». «Аристотель был первым, кто отстаивал мнение о незначительной пользе денег, – пишет философ Джером Сигал. – Он был убежден, что чем сильнее растет количество принадлежащих человеку денег, тем меньше пользы приносит человеку увеличение их количества, пока не достигается определенная точка, за которой преумножение богатств уже не имеет совсем никакой ценности и даже может приносить вред».

«Неограниченное богатство, – писал Аристотель, – это великая бедность». Две группы греков-нонконформистов, а именно стоики и киники, относились к накоплению материальных благ еще более критично. Ко времени рождения Христа их идеи уже получили широкое распространение. Римский философ Сенека бросил вызов своей собственной культуре: «Когда-то под соломенными крышами жили свободные люди; теперь под крышами из мрамора и золота обитает рабство».

Как утверждает специалист по Новому Завету Бертон Мак, учения первых христиан имеют сильное сходство с учениями, которые исповедовали Эпиктет, Диоген и другие последователи традиции киников в Греции. Живя просто, киники высмеивали традиции и обычаи, которых придерживались их богатые сограждане. Два тысячелетия назад их идеи были широко известны по всему Средиземноморскому региону.

Но, наверное, самому сильному осуждению зарождающийся синдром потреблятства подвергся со стороны самого Иисуса Христа. Он постоянно предостерегал от опасностей богатства, провозглашая его главным препятствием для вхождения в Царствие Небесное. «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Небесное», – говорил он своим последователям. Богатому человеку, который хотел следовать за Христом, он сказал, что тот должен сначала продать все, чем обладает, и раздать деньги бедным. «Юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имение».

Не накапливайте себе сокровища на земле, велел Христос. Лучше будьте как птицы и цветы, которые не имеют ничего. Бог заботится о них, и даже царь Соломон во всей своей славе не может сравниться с ними красотой. Первые ученики Христа и верующие в него люди жили простыми общинами, где они все делили поровну, исповедуя принцип, что «любовь к деньгам – это корень всякого зла».

«Я думаю, одно из наиболее сильно приковывающих внимание мест в Новом Завете – это где Христос предупреждает о Маммоне, который олицетворяет собой силу богатства, силу денег, – говорит доктор Ричард Свенсон, врач, широко выступающий с лекциями в протестантских церквях. – Христос сказал, что нельзя одновременно служить Богу и Маммоне. Он не сказал, что это тяжело, что это сложно, что это требует хитрости и искусства. Он сказал, что это невозможно».

В сущности, одним из последних публичных действий Иисуса стало жестокое осуждение синдрома потреблятства, который начал распространяться среди его народа. Изгнав торгующих из храма, перевернув их столы, он физически (кто-то даже скажет: с применением насилия) бросил вызов нечестивому духу наживы, который прокрался в священнейшее из мест.

Христианский теолог (и эколог) Кальвин де Витт утверждает, что наша современная потребительская философия переворачивает духовные учения с ног на голову: «Больше потребляй – и станешь счастливым. Сохраняй в душе состояние неудовлетворенности, чтобы продолжать стремиться к большему и большему. Вот что мы отовсюду слышим. Но Библия учит нас довольствоваться тем, что у нас есть, почитать Бога, заботиться о творении, подавать хлеб голодному. Тогда, как спутник вашего служения, появится радость. Если вы возьмете эти правила и сформулируете им противоположные, то обнаружите, что описываете современное состояние нашего потребительского общества».

Весной 1877 года знаменитый вождь племени охотников и собирателей обратился к совету своего племени, собравшемуся вокруг него на обдуваемых ветрами равнинах Южной Дакоты. Вождь племени Дакота Сиу, Татанка Йотанка (Сидящий Бык), вознес благодарность за смену времен года и за щедрость земли. Но он предостерегал своих людей от «другого племени, маленького и слабого во времена, когда наши отцы впервые встретили его, но теперь большого и властного». Он описывал бледнолицых мужчин и женщин, которые пришли, чтобы построить рудники и распахать землю, неся с собой (и стремясь обратить в свою веру индейцев) слова человека, который проповедовал братскую любовь, мир и доброжелательность ко всем, бедность и жизнь, свободную от привязанности к материальным ценностям.

Но, вероятно, какой-то смысл был утрачен во время перевода, потому что, как заметил Сидящий Бык, «эти люди создали множество правил, которые богатым позволено нарушать, а бедным – нет. Они отбирают десятую часть того, чем владеют бедные и слабые, чтобы отдать ее богатым, которые ими управляют. Они объявляют землю, нашу общую мать, своей собственностью и отгораживаются от своих соседей; они уродуют землю своими зданиями и своим мусором. Их нация – как ручей весной, который вышел из берегов и сметает все на своем пути. Мы не можем жить с ними бок о бок».

Одно, по словам Сидящего Быка, было ясно относительно бледнолицых захватчиков: «Любовь к собственности – это болезнь, которой они заражены». Сегодня он мог бы назвать эту болезнь «синдромом потреблятства». Но и тогда, даже среди бледнолицых, он сумел бы найти много людей, разделявших его опасения относительно распространения этого вируса.

Глава 16. Немного предостережений

Нарастающее обесценивание мира людей находится в прямой зависимости от нарастающей значимости мира вещей.

Карл Маркс. Экономические и философские рукописи 1844 года

Страх синдрома потреблятства, хотя его никогда так не называли, существовал в американской традиции с того самого времени, когда первые колонизаторы прибыли сюда из Европы. Это была смешанная компания, которая рисковала жизнью и всем своим состоянием, переплывая Атлантику на маленьких деревянных кораблях. Первыми приехали люди, желающие разбогатеть. Испанцам было нужно золото, французам – меха. Голландцы искали торговых путей к сказочной Индии.

Но среди первых выходцев из Англии были люди, бежавшие от того, что они стали ощущать как безбожный материализм, быстро укореняющийся в Европе. «Когда пуритане прибыли в Новый Свет, одной из их основных целей было желание попытаться создать христианское государство, в котором люди жили бы простой жизнью», – поясняет историк Дэвид Ши.

В колонии, основанной на берегах Массачусетского залива, первые поселенцы-пуритане установили то, что стало известно как законы контроля за расходами, запрещавшие явную демонстрацию своего богатства. Например, они требовали от колонистов, чтобы те носили простую одежду. Но поскольку эти законы никогда не соблюдались должным образом, они не смогли устоять под напором развивающейся торговли предметами роскоши, прибывающими в Новый Свет из Европы. Более богатые и обладающие политической властью пуритане могли легко игнорировать закон об одежде и носить все что угодно, в то время как их более бедные собратья подвергались наказанию за несоблюдение этого закона. На деле законы контроля за расходами только обострили явные классовые различия.

В Пенсильвании квакеры под предводительством Джона Вулмэна достигли большего успеха в своем противостоянии синдрому потреблятства. «Мои дорогие друзья, – проповедовал Вулмэн, – упражняйтесь в простоте, честности и умеренности, к которым ведет истинная мудрость». «Среди квакеров, – пишет философ Джером Сигал, – ограничения на потребление и демонстрацию своего богатства применялись более широко. Важнее всего то, что стремление к роскоши рассматривалось как связанное с целым рядом несправедливостей и общественных проблем, включая алкоголизм, бедность, рабство и жестокое обращение с индейцами».

В некотором отношении сама Американская революция[21]21
  В американской историографии принято название Американская революция, в российской – война Америки за независимость 1775–1783 годов.


[Закрыть] была восстанием против синдрома потреблятства. Руководители британских колонизаторов топили свои американские колонии в крови, чтобы поддержать свой роскошный стиль жизни, приближающийся к упадку. Английские лорды часто проводили по полдня за одеванием, причем больше всего времени уходило на головные уборы постоянно усложняющихся фасонов. Потом они набивали себе желудки во время ужинов, которые длились часами.

Тем временем среди американских поселенцев росло недовольство налогами, которыми их обложили, чтобы богатства британцев никогда не скудели. Одновременно лидеры поселенцев сталкивались с затруднениями со стороны своих собственных подчиненных, охваченных неудержимым стремлением к обогащению. «Умеренность, дорогая, должна стать нашим убежищем, – писал Джон Адамс своей жене Абигейл[22]22
  Джон Адамс – второй президент США (1797–1801). Его жена Абигейл – активный общественный деятель, отстаивавшая права женщин.


[Закрыть] во время Революции. – Я надеюсь, что женщины с каждым днем будут уменьшать число своих украшений и что мужчины сделают то же самое. Уж лучше давайте будем пить воду и есть картофель, чем подчинимся власти нечестивцев».

В конце XVIII века, когда с победой Американской и Французской революций политическая картина мира изменилась, изменилась также и экономическая ситуация в мире. «Дьявольские мельницы» (по выражению английского поэта Уильяма Блейка) промышленной революции принесли с собой паровую тягу и конвейерные технологии, что делало возможным производство тканей и других товаров за малую долю того времени, которое требовалось для этого раньше. Бенджамин Франклин утверждал, что с такими средствами производства, оказавшимися в распоряжении человечества, можно будет сократить время, требующееся на производство всего необходимого для жизни, до трех-четырех часов в день.

Однако на деле произошло обратное. На заре промышленной революции количество рабочих часов, вместо того, чтобы уменьшиться, увеличилось примерно вдвое. По оценкам современных ученых, в средние века рабочий день в среднем равнялся девяти часам (летом – больше, зимой – меньше). Более того, темп работы был довольно медленным, с частыми перерывами на отдых. А в некоторых областях Европы рабочие наслаждались 150 церковными праздниками, когда работать не нужно было совсем. Картины Питера Брейгеля, относящиеся к XVI веку и изображающие крестьян, которые танцуют, празднуют или дремлют днем на своих пшеничных полях, точно воспроизводят ту жизнь, свидетелем которой был художник.