Текст книги "Потреблятство. Болезнь, угрожающая миру"

Но когда промышленная революция набрала силу, рабочие фабрик, согнанные в мрачные, а-ля Диккенс, промышленные города, стали работать по четырнадцать, шестнадцать, даже восемнадцать часов в день, в то время как возделывавшиеся ими некогда земли начали использовать для овцеводства. В 1812 году один фабрикант из английского города Лидса считался человечным и прогрессивным только потому, что не нанимал на работу детей младше десяти лет и ограничил детский рабочий день шестнадцатью часами.

Однако фабричные рабочие не с такой уж готовностью следовали промышленной дисциплине. Лишенные своих церковных праздников, они изобрели себе новый – Святой понедельник. После воскресного вечера, проведенного в таверне, они не могли проснуться вовремя, а то и вовсе не являлись на работу. Их работа оплачивалась на сдельной основе, поэтому поначалу они работали столько, сколько было необходимо, чтобы себя содержать. Если работодатель повышал им зарплату, надеясь тем самым побудить их работать больше, он быстро обнаруживал, что эта стратегия ведет к обратному результату. Как сформулировал это Макс Вебер: «Возможность больше зарабатывать была менее привлекательной, чем возможность меньше работать».

Такой, разумеется, была ситуация до появления синдрома потреблятства.

Следовательно, как неоднократно указывал Карл Маркс, работодатели старались платить как можно меньше, чтобы рабочим приходилось работать помногу просто ради того, чтобы выжить. Но хотя такая скупость была разумным поведением для отдельных работодателей, она подрывала капиталистическое общество в целом. Нехватка покупательной способности у рабочих приводила к кризисам перепроизводства, из-за которых периодически исчезали целые промышленные отрасли.

«Во время торговых кризисов, – писали Маркс и Энгельс в „Манифесте коммунистической партии“ (1848), – каждый раз уничтожается значительная часть не только изготовленных продуктов, но даже созданных уже производительных сил… Общество оказывается вдруг отброшенным назад к состоянию внезапно наступившего варварства… Каким путем преодолевает буржуазия кризисы? С одной стороны, путем вынужденного уничтожения целой массы производительных сил, с другой стороны, путем завоевания новых рынков и более основательной эксплуатации старых».

Но как же осуществляется эта «более основательная эксплуатация»? На самом деле, путем заражения потенциальных покупателей синдромом потреблятства, хотя, разумеется, Маркс никогда не использовал этот термин. Однако в блистательном пассаже из его «Экономических и философских рукописей» 1844 года, который стоит привести здесь подробно, он описывает этот процесс. «Избыток и неумеренность» становятся «истинным стандартом» экономики, писал Маркс, когда: увеличение объема производства и количества потребностей превращается в изощренный, всегда расчетливый способ возбуждать нечеловеческие, низменные, неестественные, мнимые аппетиты… (Каждый продукт – это наживка, с помощью которой один человек старается вытянуть из другого человека его суть, деньги. Каждая существующая или могущая возникнуть потребность является слабостью, способной заманить птичку в ловушку…) Предприниматель обращается к самым низменным устремлениям своих ближних, играет роль сводника между человеком и его потребностями, возбуждает в человеке нездоровые аппетиты и следит за каждой человеческой слабостью в надежде потом получить вознаграждение за свои труды.

Этот пассаж, написанный 157 лет назад, точно описывает значительную часть современной рекламы, которая на самом деле возбуждает «мнимые аппетиты», последовательно эксплуатирует тему секса с целью продать товары и, конечно, в таких случаях, как реклама видеоигр, описанная нами в главе «Расширенные зрачки», «обращается к самым низменным устремлениям».

Тем не менее Маркс верил, что расширение рынка никогда не будет достаточным и что кризисы перепроизводства можно будет предотвратить только в том случае, если рабочие сами станут собственниками своих фабрик и начнут использовать заводское оборудование для общего блага. Это не означало, что постоянно увеличивающийся объем продукции просто должен был быть более справедливым способом разделен поровну. Цели Маркса никогда не были материалистичными. Более того, он подчеркивал, что простое повышение покупательной способности рабочих «будет не чем иным, как увеличением оплаты рабского труда, и не повысит человеческую значимость и ценность ни рабочего, ни его работы».

«Навязанное равенство заработной платы», возведенное социалистическим правительством в ранг закона, тоже не приводит к счастью, которое, по убеждению Маркса, заключается в наших взаимоотношениях с другими людьми и в развитии наших способностей к творческому самовыражению. «Состоятельный человек, – писал он, – это тот, кто испытывает потребность в целом ряде свойственных человеку жизненных проявлений и для кого самореализация является внутренней необходимостью». «Слишком большое количество полезных вещей, – утверждал он, – порождает слишком большое количество бесполезных людей».

Конечно, Маркс понимал, что человеческим существам необходимо достаточное количество здоровой пищи, приличная крыша над головой и одежда, защищающая от холода. Массовое производство, по его убеждению, сделало все это доступным для каждого. Но чтобы заработать эти блага, каждый человек должен производить определенный минимум повторяющейся, нетворческой работы. Маркс называл проводимое за этой работой время, которое, согласно его и Энгельса мнению, могло быть сокращено (даже в середине XIX века) до четырех часов в день, «сферой необходимого».

Количество времени, необходимое для того, чтобы удовлетворить истинные материальные нужды, может быть еще больше сокращено путем повышения производительности, «но всегда остается сфера необходимого. За ее пределами начинается развитие человеческих сил, которое в конечном итоге является истинной сферой свободы», когда в жизни человека доминирует добровольно выбранное им занятие. Относительно сферы свободы Маркс добавлял, что «уменьшение длины рабочего дня является ее основной предпосылкой». «Государство можно считать по-настоящему богатым, если рабочий день в нем составляет шесть, а не двенадцать часов, – писал Маркс, с одобрением цитируя анонимного автора одной английской статьи, написанной в 1821 году: – Богатство – это свобода – свобода выбирать способ времяпрепровождения, свобода радоваться жизни, свобода развивать свой ум; богатство – это свободное время и ничего больше».

Тем временем на другой стороне Атлантики одно из американских общественных движений осуществляло похожую работу, критикуя индустриализацию и порождаемую ею жажду наживы. Идеалом трансценденталистов, как они себя называли, была простая жизнь в соприкосновении с природой. Они начали организовывать специальные общины (которым недолго суждено было просуществовать), такие как Ферма у ручья и Фруктовая страна, основанные на собственных принципах.

Наиболее известной из таких общин, хотя и недолго просуществовавшей, была та, что организовал Генри Дэвид Торо[23]23
  Генри Дэвид Торо – философ и писатель, один из основателей американской литературы. Его работы об устройстве американского общества и о гражданском неповиновении впоследствии оказали влияние на общественные движения середины XX века.


[Закрыть] в хижине, состоявшей из одной комнаты, которую он построил на берегу пруда Уолден, около Бостона. «Простота, простота и еще раз простота, – писал Торо в книге „Уолден, или Жизнь в лесу“. – Большинство предметов роскоши и многие из так называемых жизненных удобств, несомненно, мешают развитию человечества».

В книге «Жизнь без принципов» Торо выступил с еще большим осуждением порожденных развитием промышленности стяжателей, уже ища вакцину против синдрома потреблятства. Подобно Марксу, Торо верил, что истинное богатство – это достаточное количество свободного времени для самостоятельно выбранного творческого занятия, и утверждал, что достаточно отдавать работе полдня, чтобы удовлетворять первейшие материальные потребности. «Если бы я вынужден был продавать обществу как первую, так и вторую половину своего дня, что, по-видимому, делает большинство людей, мне незачем стало бы жить», – писал Торо.

Давайте посмотрим, как мы проводим свою жизнь. Мир – во власти бизнеса. Какая нескончаемая суета… Нет уже никакого Шабата. Было бы потрясающе хотя бы раз увидеть отдыхающего человека. Нет ничего, кроме работы, работы и еще раз работы. Невозможно купить чистый блокнот, чтобы записывать туда мысли, – все блокноты заранее расчерчены для вписывания туда долларов и центов… Я думаю, что нет уже ничего, включая преступление, что было бы противопоставлено поэзии, философии и самой жизни, кроме этого вечного бизнеса.

«Если человек ежедневно проводит полдня, гуляя по лесу, просто потому, что ему это нравится, он подвергается опасности прослыть бездельником, но если он проводит целые дни, торгуя спиленным лесом и тем самым лишая землю лесного покрова, его оценят как трудолюбивого и предприимчивого гражданина», – писал Торо. Эти слова имеют все большее отношение к сегодняшнему дню, когда такие корпоративные дельцы, как Чарльз Хервиц из Тихоокеанской лесообрабатывающей компании, целиком вырубают старые леса, чтобы заплатить за бросовые облигации.

Для Маркса, Торо и других часто цитируемых, но еще более часто игнорируемых философов середины XIX века развитие промышленности оправдывалось только тем, что оно потенциально сокращало время, проводимое за монотонной работой, и тем самым давало людям свободное время для самостоятельно выбранного занятия.

Если бы этим философам предложили выбрать между увеличением количества свободного времени и увеличением количества денег, они выбрали бы первое. Ровно век спустя после того, как Торо уединился в Уолдене, необходимость сделать этот выбор, как будет показано в нашей следующей главе, втянет Америку в широкое и оживленное обсуждение. Потом, внезапно, будет принято решение – в пользу денег. Но сам факт спора не будет забыт.

Глава 17. Невыбранная дорога

Нам нужен хлеб, но и розы тоже (и время, чтобы наслаждаться их запахом).

Женщины-рабочие с текстильной фабрики в Лорансе, шт. Массачусетс, 1912 год

После ужасов Гражданской войны в Соединенных Штатах вспыхнул новый конфликт, столь же сильный, сколь и его последствия. Перед американцами открылись две дороги, как сказал об этом Роберт Фрост в своем чудесном стихотворении «Невыбранная дорога». После периода колебаний, который продлился около века, мы выбрали одну из них, «и этот выбор оказался решающим».

Американцы XIX века все еще предпочитали бережливость расточительности, и слово «потребление» значило тогда нечто другое. Как объясняет Джереми Рифкин, «если заглянуть в словарь английского языка, составленный Сэмюелем Джонсоном, „потреблять“ там значит истощать, грабить, опустошать, разрушать. На самом деле даже в поколении наших бабушек и дедушек, когда у кого-то был туберкулез, это называлось словом „потребление“. То есть вплоть до этого века быть потребителем не означало ничего хорошего, а напротив, значило нечто плохое».

Как бы то ни было, фабричная система позволила в огромной степени сократить время, требующееся для производства товаров. Здесь-то и кроются корни нового конфликта: чем заниматься в оставшееся время? Одни считали, что нужно производить больше вещей, другие были убеждены, что нужно меньше работать. Роскошь или простота. Деньги или время.

На противоположной стороне Атлантики кипел похожий спор. В 1883 году, находясь во французской тюрьме, Поль Лафарг, зять Карла Маркса, написал провокационное эссе под названием «Право на лень», бросающее вызов этике, согласно которой необходимо увеличивать объем производства и потребления. Лафарг высмеивал промышленников, которые «проходят по территориям, населенным счастливыми народами, беззаботно греющимися на солнышке», и «прокладывают железные дороги, строят фабрики и вводят изнурительные формы труда».

Лафарг считал лень «матерью искусств и добродетелей» и утверждал, что даже в те времена производительность фабрик была достаточной, чтобы при трехчасовом рабочем дне удовлетворять все основные потребности. Подобно Марксу, он подчеркивал, что закон католической церкви дал рабочим много праздничных дней для почитания святых, когда работать было запрещено. И нет ничего удивительного, говорил он, в том, что промышленники предпочитают протестантизм (с его этикой работы), который «развенчивал святых на небесах, чтобы отменить праздники, учрежденные в их честь на земле».

В это же самое время в Англии Уильям Моррис, поэт, художник, эссеист, создатель кресла Морриса, заявил, что под давлением фабричной системы «огромные массы людей по безрассудной прихоти и жадности работодателей вынуждены производить вредные или бесполезные вещи». «Огромное количество рабочей силы, – писал Моррис, – потрачено на то, чтобы заполнить витрины магазинов всем тем, что удивительно и чрезмерно».

«Я прошу вас, – призывал Моррис, – подумать об огромной массе людей, занятых всей этой жалкой чепухой: от инженеров, которым пришлось делать машины для производства машин, до несчастных клерков, которые день за днем и год за годом сидят в жутких комнатенках, где заключен весь круг их обязанностей, или продавцов, которые, не решаясь признать свои души своими, продают их в розницу… праздной толпе, которой они не нужны, но которая все же покупает их, чтобы очень скоро до смерти ими пресытиться».

«В будущем хорошая жизнь ничем не будет напоминать жизнь сегодняшних богачей. Свободные люди, – утверждал он, – должны жить простой жизнью и наслаждаться простыми удовольствиями». Моррис определял порядочную, обеспеченную жизнь как жизнь, требующую наличия «здорового тела и активного ума, занятия, соответствующего здоровому телу и активному уму, и красивого мира вокруг, чтобы в нем жить».

В это время открывающиеся в Соединенных Штатах новые заведения, например универмаги, способствовали проведению в жизнь интенсивного потребления. «Городские универмаги появились в 1880-х годах, – говорит историк Сьюзан Штрассер, – в сущности, для того, чтобы создать место, куда люди смогут прийти и забыться, а попутно истратить свои деньги». К 1890-м годам состоятельные американцы с гордостью демонстрировали материальные свидетельства своего успеха.

«Самый пылкий энтузиазм по поводу простой жизни разгорелся в Америке в конце XIX века», – признает историк Дэвид Ши. «В то время Теодор Рузвельт был одним из главных поборников простого образа жизни американцев. Рузвельт был достаточно откровенным, когда говорил, что при всей поддержке, оказываемой им американскому капитализму, он опасается, что если позволить капитализму развиваться свободно, он, в конце концов, породит продажную цивилизацию». В своей замечательной книге «Простая жизнь» Ши приводит и другие примеры интереса к умеренности, вспыхнувшего тогда на границе двух веков. Даже самый популярный тогда в Америке журнал The Ladies’ Home Journal в то время пропагандировал простоту.

В те времена профсоюзы рабочих тоже еще не начали рассматривать хорошую жизнь как жизнь, изобилующую товарами, где прогресс измеряется количеством произведенных вещей. Действительно, в течение более полувека требование сокращения времени работы было главным вопросом на повестке дня профсоюзов. В 1886 году сотни тысяч рабочих наполнили американские города, требуя, чтобы восьмичасовой рабочий день был признан в Америке законным стандартом. Этого не произошло вплоть до 1938 года, когда вагнеровский Закон о трудовых отношениях установил для всей страны восьмичасовой рабочий день и 40-часовую рабочую неделю. И с тех пор лидеры профсоюзов стали бороться за шестичасовой рабочий день. Это необходимо, утверждали они, по причинам как духовного, так и экономического характера.

«Значимость свободного времени как одной из человеческих ценностей даже более высока, чем его экономическая значимость», – писал Уильям Грин, президент Американской федерации труда, в 1926 году. Грин заявлял, что работа в его время стала «бессмысленной, повторяющейся, скучной», что она не предоставляет возможности «удовлетворения интеллектуальных потребностей». Более короткий рабочий день, по словам Грина, был необходим «для более интенсивного развития духовных и интеллектуальных способностей». Его вице-президент Мэтью Уолл упрекал современное производство в том, что оно игнорирует «более утонченные стороны жизни. К сожалению, над жизнью нашей промышленности довлеет материалистический дух производства [синдрома потреблятства?], и в этой жизни остается мало места для совершенствования человеческого тела, ума и развития духа».

Джулиет Стюарт Пойнц, директор по образованию в Международном союзе рабочих, изготавливающих женскую одежду, заявила, что больше всего рабочие хотят иметь «время на то, чтобы быть людьми».

«Рабочие, – сказала она, – заявили, что их жизни предназначены не для того, чтобы продавать их по любой цене. Никакая зарплата, даже самая высокая не имела для них такого значения, как свободное время, в котором они нуждались».

За спиной у профсоюзов, как замечает Бенджамин Ханникат из университета штата Айова в своей книге «Работа без конца», сплачивались видные религиозные лидеры, которых беспокоило, что рабочим не хватает времени на размышления над духовными вопросами, что у них нет «времени для общения с Богом». Представители иудейской религии выступали против работы в субботу как посягательства на Шабат и вели борьбу за пятидневную рабочую неделю. Лидеры католиков подвигли Папу Льва XIII (в его энциклике Rerum Novarum, 1891) на призыв к достижению уровня зарплаты или размера семейного бюджета, которые бы гарантировали работающим семьям доход, достаточный для обеспечения «скромного комфорта». В остальном они были убеждены, что рабочим важнее иметь больше времени, нежели больше денег.

В 1920-е годы монсеньор Джон Райан, главный редактор «Журнала католических благотворительных организаций», напомнил об утверждении святого Августина о том, что естественное право требует наличия как «максимального» стандарта жизни, так и низшего. «Истинная и разумная теория, – писал Райан, – заключается в том, что коль скоро люди произвели то, что им необходимо, и обеспечили себе разумное количество комфорта, им следует провести оставшееся время за развитием своих интеллектуальных сил, стремясь к высшим формам жизни». «Им следует, – сказал он, – задаться вопросом, для чего они живут?» Еврейский ученый Феликс Коэн отмечал, что в библейской традиции работа является проклятием, наложенным на Адама за его грех в Эдемском саду, и считал, что если отменить производство товаров, которые не являются необходимыми, а являются излишними, то вскоре можно будет сократить рабочую неделю до десяти часов!

Однако у ведущих промышленников в 1920-е годы была своя религия, евангелие потребления. Они были убеждены, что уменьшение числа рабочих часов поставит на колени всю капиталистическую систему. Увеличение количества свободного времени, предупреждал экономист Томас Никсон Карвер из Гарварда, плохо скажется на бизнесе:

«Нет никакой уверенности в том, что большее количество свободного времени будет постоянно способствовать стремлению приобретать вещи. Довольно вероятно, что свободное время будет посвящаться развитию искусств и изящных сторон жизни, посещению музеев, библиотек и галерей, или прогулкам, спортивным играм и недорогим развлечениям… Это ослабит стремление к материальным благам. Если в результате люди станут больше заниматься садоводством, работой по дому, изготовлением и починкой мебели, покраской и ремонтом дома, а также другими полезными занятиями, это сократит спрос на товары тех отраслей промышленности, которые платят людям зарплату».

Другими словами, это ослабит синдром потреблятства. У автора приведенных строк этот факт вызывал опасения. У нас – нет.

Когда в 1913 году с конвейеров Генри Форда начали сходить первые автомобили «Форд Модель-Т», предметы потребления посыпались на страну как из рога изобилия. Предприниматели искали путей продать их, а заодно с ними – экономическое евангелие потребления, способствуя развитию рекламной индустрии, которая обращалась – и до сих пор обращается – к психологии за помощью в продвижении товаров.

«Продавайте людям их мечты, – предложил специалист по рекламе бизнесменам из Филадельфии в 1923 году. – Продайте им то, чего они жаждут, на что надеются, что уже отчаялись получить. Продавайте им шляпы от солнца, озаряя все вокруг солнечным светом. Продавайте им мечты – мечты о сельских клубах, школьных балах и образы того, что может случиться, если только они сделают покупку. В конце концов, люди покупают вещи не для того, чтобы их иметь. Они покупают надежду, надежду на то, что может сделать для них продукция, которую вы продаете. Продайте им эту надежду, и вам не придется заботиться о том, чтобы продать им сами товары».

Человеческие желания, как провозглашали люди, стоявшие у руля американской промышленности, ненасытны, а потому возможности бизнеса безграничны. В 1920-х годах в их евангелие благосостояния верило довольно много людей. Первое в мире общество массового потребления вступило в жизнь, танцуя чарльстон. Кассовые аппараты пощелкивали, а фондовая биржа воспаряла выше, выше и выше, как это повторилось потом, в 1990-х годах. Находились такие, кто думал, что экономический спад никогда не наступит.