Текст книги "Под покровом ночи"

Глава 19
ЧАС ТРИУМФА

Поклонившись, Банколен встал. Когда он обернулся, я заметил пот у него на лбу. Конец сражения давал о себе знать, хотя детектив и не подавал виду. Он исчез за кругом света, и я услышал, как скрипнула рама, когда он опустил ее. С улицы ворвался свежий ветер. Снизу доносились приглушенные звуки оркестра, исполняющего вальс.

– Советую вам все рассказать. Это облегчит ваше состояние.

Она посмотрела на него и заплакала.

– Вы уведете меня?

– Боюсь, это неизбежно.

– Тогда я не стану признаваться! Господи, да я с ума сошла! Я не соображала, что говорю! Можете убить меня, но я не хочу оказаться в тюрьме!

– Мне придется арестовать вас, мадам, независимо от того, признаетесь вы или нет. Но если вы чистосердечно поведаете всю правду, суд может оказать вам снисхождение. Разумеется, я не могу утверждать наверняка.

– Как вы не понимаете? Я боюсь не смерти. Я не хочу попасть в тюрьму! Оказаться в камере с крысами!

– Уверяю вас, мадам, это чистый вымысел… насчет крыс.

Она задумалась, сохраняя вызывающий вид, с трудом немного успокоилась. Но бессознательно проводила пальцами по горлу и смотрела вдаль остановившимся взглядом, как будто прозревала свое будущее.

– Хорошо. Я расскажу вам все. Все равно вы не знаете, как это произошло. Поймите, я говорю по собственной воле, и мне все равно… Все равно… я собиралась покончить с собой.

Думаете, я испытываю угрызения совести за то, что убила Лорана? Вы так думаете? Когда я узнала, кем он был, – женщина коснулась пальцами горла, и голос ее стал напряженным, – я готова была растерзать его!

Как вы сказали, мы пришли сюда в тот вечер. Эдуар уже рассказал мне свой план. Меня беспокоило только одно – я боялась, что Лоран коснется меня и я вздрогну или как-нибудь иначе выдам себя. Весь тот день я вынуждена была терпеть на себе его взгляды. Мне пришлось стоять рядом с ним перед алтарем и второй раз выйти за него замуж, еще раз поклясться любить его – и видеть, как он все время следит за мной. И я вспомнила, как я впервые выходила за него замуж… я любила его, но я была такой неопытной и глупой! Но… Я вспомнила и подумала – что ж, смогу выдержать все это еще раз. И еще вспомнила, как сильно он меня оскорбил. И пока я смотрела на Лорана, я представляла, что снова вижу на его лице каштановую бороду и очки – он смеялся так же, как Рауль. Я все думала… думала – боже мой, который из них передо мной? Они были так похожи; они менялись, один превращался в другого, как жуткие видения во сне.

Так вот. В тот вечер мы приехали сюда. Я еще больше ненавидела Лорана, но мне нужно было что-нибудь возбуждающее, чтобы хватило духу совершить задуманное. Я боялась не выдержать. Кругом было много народу, громко играл оркестр, шумели люди у рулетки, ко мне подходили знакомые, поздравляли… Незадолго до одиннадцати я поднялась наверх купить сигареты с гашишем. Я чувствовала себя как на огне, когда достала сигареты. Выкурив одну, почувствовала страшное возбуждение. Я все время видела перед собой лицо Лорана – я имею в виду Лорана, который выглядел как Рауль. Я чувствовала себя холодной и очень сильной. Все зло, причиненное мне им, представало передо мной, я слышала голоса, которые разговаривали со мной. Голоса снова сказали мне делать все дальше, как мне велел Эдуар. Эдуар все очень тщательно продумал.

«Я уведу его в курительную, – сказал Эдуар, – а ты жди на лестнице. Когда он выйдет, подойди к нему, но убедись, что в холле никого нет».

Лоран вышел из курительной в одиннадцать… Я и сейчас как будто наяву все это вижу. Красный ковер на полу, в холле ни души, внизу играет оркестр, и часы бьют одиннадцать часов. И в этот момент из курительной выходит Лоран. Я сказала себе: «Держись, он ничего не должен заметить». И пока он шел мне навстречу и смеялся, я видела на его лице бороду Лорана.

«В карточной комнате, Луиза», – сказал мне Эдуар, и я все там приготовила. Когда в начале вечера Эдуар увел его в курительную, я пошла в карточную комнату, сняла со стены большую шпагу и спрятала ее под подушки на диване. Как мне нравилось ощущать ее тяжелую рукоятку в своей ладони и проводить ладонью по ее лезвию! «В карточной комнате, – слышала я голос Эдуара, – сегодня вечером никого не будет. И ты должна воспользоваться тяжелой шпагой – запомни, Луиза, – именно большой шпагой, и должна нанести удар по голове, чтобы рассечь ее, потому что… помни это, Луиза… если ты не обезобразишь ему голову, если не раскроишь ему череп, его могут тщательно изучить и установить, что это был не Салиньи».

Только в этот момент я понял значение того, почему убийство было совершено этим страшным оружием. Она готовилась изуродовать его лицо, чтобы обман не был раскрыт!

Теперь монотонность ее повествования сменилась поспешностью.

– Я сказала, что услышала, как часы пробили одиннадцать, когда увидела его выходящим в холл… Я курила сигарету. Я терзалась и закурила еще одну. В голове у меня слегка гудело, но это не важно. Я была спокойной и сильной.

Я повела его в карточную комнату. Я все время соблазнительно улыбалась, потому что думала: «Я делаю это ради Эдуара и отомщу за Рауля». Мы вошли в карточную комнату. Там еще горела лампа под красным абажуром. Он… Он медленно погладил меня по руке, и я взглянула ему прямо в глаза. И я почувствовала, что этот мужчина дрожит… дрожит от страсти… ко мне! Так мы с ним стояли, и меня почти завораживал его взгляд. Я ненавидела его и вместе с тем видела их обоих – своих двух мужей, одинаковых по внешности. У него не было каштановой бороды, но были карие, ужасно знакомые мне глаза. Потом он меня поцеловал. Это было ужасно. Я чуть не потеряла сознание. Но вовремя вспомнила, что пришла убить, и это дало мне силы выдержать поцелуй и даже ответить на него. Я бросила сигарету на пол, а потом вдруг вспомнила о ней. «Подожди, Рауль, – сказала я и улыбнулась. – Я уронила сигарету». Я подняла ее и тут вспомнила, что здесь не должно оставаться никаких улик. Поэтому я сказала: «Рауль, ты не откроешь окно, чтобы я выбросила сигарету? Здесь нет пепельницы». Он открыл окно…

Она помолчала, видно представляя себе эту сцену вновь.

– Мы подошли к дивану, и он потянул меня вниз, туда, где, я-то знала, за подушками лежала шпага. Он протянул ко мне руки. Я слышала, как оркестр закончил играть вальс и перешел к какой-то песне, я слышала, как за дверью восклицает крупье и разговаривают люди… Я была растеряна, но в душе у меня царило такое ледяное спокойствие и поднималась такая ужасная сила, что я могла бы задушить его голыми руками… Я была страшно спокойна и видела его лицо словно сквозь туман. «Рауль, – сказала я, – у меня на туфле расстегнулась пуговка» – и улыбнулась ему. Я склонилась так, что почти касалась правой рукой дивана, и вытянула ногу вперед. Когда он наклонился так, что я оказалась рядом с ним, я отпрянула в сторону. Он еще стоял на коленях… я словно ослепла, но вытащила шпагу и обрушила ее на Рауля, как топор… Я чуть не упала в обморок. От удара я потеряла равновесие и едва не упала. Я слышала, что оркестр доигрывал последние такты «Аллилуйи». И когда я открыла глаза, его голова покачивалась на полу, и капли его крови испачкали мне чулки…

О господи! Я думала ударить шпагой прямо ему по лицу, когда он посмотрит на меня, и рассечь его надвое, а вместо этого отсекла ему голову как палач…

Бледное лицо и медленно шевелящиеся губы, темные волосы и остановившийся взгляд… Как ни странно, она никогда не была такой привлекательной, как в этот момент признания. Я подумал о женщинах эпохи Ренессанса, в красоте которых таится жестокость, а за спиной прячется смертельный кинжал. «Я думала ударом шпаги рассечь его лицо пополам», – как загипнотизированная поясняла Луиза, без дрожи в голосе, поочередно взглядывая на нас. И у Килара вырвался стон. Он отвернулся к стене. Доктор Графенштайн смертельно побледнел. Мадам с удивлением посмотрела на них:

– Да… Но когда все было окончено, я стала очень спокойной. Я должна была помнить слова Эдуара… должна была помнить, как довести план до конца. Я убила его. Я казнила его. Он заслуживал! Как если бы он был казнен на гильотине… Но теперь мне оставалось действовать по плану. Потому что, понимаете, господа, он должен был обеспечить алиби и мне, и Эдуару! Нужно было сделать все так, чтобы ни его, ни меня не смогли обвинить в смерти Лорана. Эдуар сказал, что, после того как я убью Рауля, об остальном позаботится он сам.

Было чуть больше четверти двенадцатого. Я выглянула из карточной комнаты в холл. Никого не было видно. Я вышла. Никого. Только Эдуар ждал меня. Он страшно волновался и спросил: «Ты сделала это?» И я сказала: «Не надо так волноваться, cheri [15]15
  Дорогой (фр.)


[Закрыть], ты слишком бледный. Я это сделала». – Она истерично захохотала. – «Кажется, кто-то идет по лестнице?» сказал он, и я ответила: «Нет, это всего лишь оркестр. Не будь простофилей». О, в холле было так пустынно. «Его голова валяется на полу». Мне показалось, что Эдуар упадет в обморок от этих слов. «Послушай, – сказал он. – Я говорил, что, когда мы сюда придем, я найду тебе кого-нибудь, чтобы поупражняться в обмане. Это может быть кто угодно. Но я придумал, кто это будет, – это будет детектив, сам Банколен! Он в салоне, сидит там со своими друзьями. А теперь ты должна сделать то, что я говорил, – и сделай это ровно в половине двенадцатого. Видишь часы на лестничной площадке? Скоро будет половина двенадцатого. Следи за своими часами и помни, что ты должна сказать ровно в половине двенадцатого. А теперь иди к Банколену. И расслабься, постарайся выглядеть обычной». И это он говорил мне, когда сам едва не потерял сознание! «Ты оставила какие-нибудь отпечатки пальцев?» – спросил он. «Не знаю».

И вот я направилась в салон и подошла, джентльмены, к вам, когда вы сидели за столом. Понимаете, джентльмены, мы не знали, кого выберем в свидетели. Это должны были быть посетители, которые сидели бы в алькове, расположенном достаточно далеко от двери салона, что выходит в карточную комнату. Вы помните, как я подошла к вам. В половине двенадцатого в салоне появился Вотрель, и, повернувшись к вам спиной, на расстоянии шестидесяти футов от вас, он вошел в карточную комнату. Вот где вас провели! – воскликнула она. – Это сам Лоран подсказал Вотрелю идею обмана. Он сказал: «Какая возможность убить Лорана! Мы убьем Лорана, и нас никто не заподозрит, так же как Лорана, когда он убил Салиньи!»

Вот как он все это задумал – как настоящее возмездие. Не забудьте, у Эдуара тоже светлые волосы, и он тоже высокого роста. Да ему и не нужно было быть похожим на Рауля, понимаете? Вам только нужно было заметить, что в ту дверь входит какой-то высокий мужчина, потому что вы сидели слишком далеко, чтобы видеть, кто это. Я сказала: «Вон идет Лоран, заходит в карточную комнату». Да, вы достаточно умны, но поверили мне… На самом деле вошедший в карточную комнату человек был Эдуар.

Ну разве Эдуар не умница? Войдя туда, он сразу дернул за шнур звонка, вышел в холл и тут же скрылся за распахнутой дверью курительной комнаты, которая закрывала карточную комнату, так что ее дверь нельзя было увидеть из холла. Вы знаете, как все расположено внизу? Эта открытая дверь – вот что было важно! И он опять оказался в курительной. Он сказал мне, что его появление в карточной комнате займет всего двенадцать секунд. Двенадцать секунд! Так что, когда он вошел в курительную комнату через распахнутую дверь, детектив занял свой пост только пять минут назад. Ровно в одиннадцать часов тридцать минут и двенадцать секунд Эдуар вышел к детективу и спросил его, сколько времени, – тот ответил, что сейчас половина двенадцатого.

Она гордо склонила голову, словно ожидая аплодисментов Банколена.

Наступило молчание. Казалось, она забыла обо всем, восхищаясь этим проявлением хитрости и ловкости, и объяснила, чтобы, не дай бог, ее не поняли:

– Так что у нас с ним оказалось надежное алиби. Именно этого и добивался Эдуар. Он мог доказать, что мы оба находились там, где не могли совершить преступление. Я – вместе с вами. Он уточнял время, выбрал для этого вашего собственного полицейского, месье! Он сам позвонил в бар, сочинил историю, будто Рауль назначил встречу, и велел бармену принести в карточную комнату поднос с коктейлями, когда тот услышит звонок. Отлично! Он сам и дернул за шнур. Затем бармен мог прийти и обнаружить преступление, а Эдуар мог доказать, что, когда Рауль вошел в ту комнату, сам он был в холле, спрашивая у кого-то, сколько сейчас времени. Он знал, что вы спросите у бармена насчет времени и тот подтвердит, что звонок раздался в 10.30. Мы с ним не знали, что вы, господа, сами поможете нам тем, что заметите время, когда Рауль вошел в ту комнату, – потому что в комнату заходил не Рауль и не Лоран. Ну разве не смешно? Именно это так нравилось Эдуару в его плане.

– Вы считаете, мадам, что мы помогли вам? – тихо спросил Банколен. – Вы допустили ошибку, заставив нас заметить время, когда в карточную комнату зашел мужчина. Это создало ситуацию, которая была невозможной.

– Зато у нас было алиби! – с гордостью воскликнула женщина. – У нас с ним было алиби!

– Кто из вас выкрал из кармана убитого ключи?

– Ах, я забыла сказать об этом! Это сделала я. Они лежали у меня в сумочке, когда я разговаривала с вами… Эдуар велел мне взять их. – Помолчав, она неуверенно спросила: – Вы и об этом знали?

– Да. Думаю, Вотрель взял ключи и в ту же ночь пошел в дом Салиньи. Он хотел быть абсолютно уверенным в том, чтобы никто никогда не узнал, что убитый был лже-Салиньи. Наверху он обшарил письменный стол Салиньи и уничтожил все документы, зная, конечно, что самозванец, скорее всего, забыл уничтожить свидетельства своего самозванства. Письма, дневник, написанный почерком Лорана, или какие-нибудь другие подозрительные материалы, которые могли обнаружить во время обыска.

Она безразлично кивнула:

– Да. Он сказал, что нашел несколько банкнотов, но ему пришлось оставить их на месте. Только представить, что Эдуар не берет эти… – На ее лице промелькнуло горькое выражение.

– О, но он действительно не взял их, мадам. Ему было необходимо, чтобы все думали, будто Салиньи сам уничтожил свои документы. Вот почему Вотрель оставил в дверях ключи. Чтобы мы подумали, что их оставил Салиньи. Естественно, он не мог украсть деньги убитого. И он их не тронул. Он допустил ошибку, когда снял ключ от винного погреба. Он не хотел, чтобы кто-нибудь туда забрался, но вместо этого отсутствие ключа привлекло наше внимание к погребу… Но не важно! Мы говорили о том, как он входил в карточную комнату. Следовательно, весь план строился на том, чтобы подобрать надежного свидетеля, который подтвердил бы алиби для каждого из вас. Вы избрали нас. Вотрель, со свойственным ему юмором, выбрал детектива, который дежурил в конце холла. В противном случае он спросил бы время у стюарда в курительной. Думаю, он спросил бы время у стюарда как раз в тот момент, когда тот собирался отнести поднос в карточную комнату. – Банколен помолчал. – Двенадцать секунд! Он говорил вам, мадам, что еще он там делал?

– Что вы имеете в виду?

– Он наклонился над мертвым, мадам. Вот каким образом он испачкал кровью свою ладонь.

– Ну и что?

Банколен жестко ответил:

– Может, вам интересно будет узнать, какую ревность вызывал у него тот факт, что лже-Салиньи ухаживал за мисс Грей, которая в тот момент находилась наверху. Вотрель поднялся туда и напугал ее, запачкав кровью ее руку и произнеся типичную для него мелодраматичную речь. Глупец!

Герцогиня непонимающе смотрела на него. Когда до нее дошел смысл сказанного, она спросила странным голосом, готовая вот-вот вновь разразиться истерическим хохотом:

– Вы имеете в виду… что даже… что даже мой первый муж интересовался этой…

– Да. Целуя вас в карточной комнате, он уже знал, что скоро поднимется наверх и увидится с ней. Вотрель предвосхитил его визит. Наверное, Вотрель слышал, как он назначил ей свидание в день свадьбы.

До нее постепенно доходило, что означало ее положение. Но она только нерешительно выдавила:

– Даже… Даже Лоран! – Женщина беспомощно взмахнула рукой, покачала головой и вдруг нервно рассмеялась. – Да! И сегодня вечером я бы убила этого омерзительного толстяка, которому принадлежит этот дом! Вы меня стыдите? Смотрите же! – Она резко распахнула ворот платья. На белоснежной груди краснели глубокие кровоточащие царапины, виднелось порванное белье. В ее глазах сверкнули слезы. Она обернулась к Банколену: – Вам об этом известно. Думаю, вчера, когда я была здесь, вы меня узнали. Не думаете ли вы, что я перенесла достаточно, чтобы не стыдиться своих намерений? Я вынуждена была пресмыкаться перед ним, вынуждена была стоять на коленях, потому что мне нужно было получить эти сигареты! На коленях! Сегодня, когда он отпер свой сейф, я хотела забрать все, что у него там было… Вы меня стыдите? Господи, неужели во всем мире не найдется человека, который бы понял, что мне пришлось перенести?!

Это была не мольба о пощаде. Это был крик отчаявшейся женщины, которая не выносит одиночества и вместе с тем узнает, что любой мужчина, которому бы она ни доверилась, приносит ей несчастье. Она была гордой. Она смотрела на нас с высокомерием, от которого разрывалось сердце.

– Банколен, отпустите ее… – встрял в разговор Килар. – Пусть она уйдет! Мы единственные, кто знает… Неужели вы не можете…

– Прошу вас, успокойтесь, все успокойтесь! – резко отозвался детектив. – Вы думаете, мне это нравится?

– Мне не нужно вашего сочувствия, – мадам с трудом подавляла рыдания, – я не нуждаюсь в ваших проклятых проповедях! Вы слышите? Я не принимаю вашего сочувствия. Я знаю, это будет только еще одна ловушка.

В напряженной тишине, когда она переводила гордый взгляд с одного на другого, прозвучал неумолимый голос Банколена:

– Расскажите нам про Вотреля.

Она тупо посмотрела на него и провела рукой по лбу.

– А… Эдуар! Да. Мне трудно вспомнить, в каком я тогда была настроении. Нет, теперь мне все безразлично… Но тогда было иначе. Эта Шэрон Грей явилась ко мне на следующее утро после убийства Лорана. Я сделала все это… для Эдуара, понимаете, потому что Эдуар сказал, что любит меня… Но в то время, когда у меня сидела Шэрон, появился этот толстый американец и сказал, что та была любовницей Эдуара.

Внезапно в ее голосе вновь зазвучали металлические нотки.

– А, собственно, почему я не должна была убить его? Я отдала Эдуару все свои деньги. Я все сделала ради него. О, он вел такие чарующие любовные речи – как он любит меня, и как я вдохновляю его на написание пьесы, и как мне поможет, если я буду принимать наркотики! Когда американец сказал это мне… насчет того, что Шэрон была его любовницей, она еще не ушла. Мне не нужно было смотреть на нее. Я знала, что это правда. Американец все болтал, а Шэрон побледнела и стала нервничать – такая самодовольная дура! Это я отдавала… а ей стало стыдно! Я отдавала ему всю свою душу! Я давала Эдуару деньги, а Эдуар содержал на эти деньги ее! И по приказу Эдуара я убила человека. Не знаю, можно ли сделать больше…

Но любил ли он меня? Он был влюблен в эту миленькую, жеманную дурочку, которой нравилось изображать себя такой добродетельной! О да, ей это нравилось! Что она знает о том, как могут любить мужчина и женщина? Такая женщина, как я? Посмотрите на меня! Вы сказали бы, спокойная, сдержанная и достойная… О господи, я загоралась огнем, как только Эдуар приближался ко мне!

Герцогиня протянула руки к сумрачному небу – к свету лампы. Она была нездешней, пугающей, с глазами полными слез.

– И вы меня стыдите? Вы? Теперь я все вижу. Я знаю, что он делал. Но когда… когда я впервые услышала про это… я была потрясена до глубины души. Я не могла этого вынести… В тот день, когда вы пришли ко мне и стали задавать вопросы, я была близка к тому, чтобы выдать себя, потому что кипела злобой на Эдуара. Вы об этом знали?

Глядя на абажур лампы, Банколен тихо сказал:

– Меня предупредили об этом, мадам. Но я допустил ошибку. Я думал, что вы… что ваша ярость направлена на мисс Грей.

– Как могла, я ввела вас в заблуждение, – бессвязно бормотала она, – но мне было все равно. Мне было безразлично, что вы знали. Я думала только об Эдуаре, который целовал эту хорошенькую бледную англичанку…

Я позвонила ему. Хотела услышать, как он будет это отрицать. Если бы он стал отрекаться от этой связи, возможно, я бы поверила ему. Но он не смог ко мне прийти. Называл меня любимой, своим сердцем… Меня просто тошнило, когда я слышала эти его нежности. У него на тот вечер назначена важная деловая встреча, сказал он. Деловая встреча! Я знала, куда он пойдет.

Луиза подалась вперед, почти приподнялась на кушетке, с остановившимся взглядом, который возвращал ее в ту ночь, и стала говорить медленно, едва не напевая. За ней сидел, сгорбившись и подперев подбородок рукой, Банколен и смотрел на нее сверкающими глазами…

– У меня дома был нож… Очень большой нож. Рауль подарил его мне как сувенир после охоты. Мне было безразлично, увидят ли меня. Я думала только о том, чтобы отплатить Эдуару за все, что он сделал. Я курила… Видите, одну из таких сигарет… а когда я их курю, не знаю почему, но я способна на все. Я взяла такси… Прошла через задние ворота виллы. А он как раз там стоял. – Луиза взмахнула рукой. – Я ударила его ножом, потом еще раз… я купалась в его крови, и мне это доставляло наслаждение!

Она встала в экстатическом триумфе, откинув голову, в то время как в окно вплывали звуки оркестра, а Банколен неподвижно сидел на диване, глядя на лампу. Она имела свидание с тремя мужчинами, и она всех их убила бы.