Текст книги "Искушение"

ГЛАВА 36

– Я решила, что ради Ингри сохраню эту тайну навсегда. Габриель, если я расскажу тебе, то нарушу клятву, данную тому, кого очень люблю, – Дженни прижалась щекой к его плечу.

– Эта тайна – слишком тяжелая ноша для тебя, Дженни. Если ты любишь и веришь мне, позволь разделить ее с тобой, – Габриель погладил шелковистые волосы девушки. Когда он увидел тревогу и боль в ее глазах, рассеялся ревнивый гнев, что пылал в нем еще минуту назад. Он видел, как трудно ей решиться рассказать о прошлом.

– Ингри – дочь моей сестры. Мы с Эрикой вместе работали в посольстве в Стокгольме. Я была добра к Чарльзу, потому что он казался мне одиноким, тоскующим по дому юношей. Он превратно истолковал мое дружеское отношение к нему и начал преследовать, требуя большего, чем дружба. Когда я твердо отвергла его ухаживания, он обратил внимание на бедную Эрику.

– Почему ты называешь сестру «бедная Эрика»?

– Она всегда была… завистливой. Ей всегда хотелось иметь то, что принадлежало мне – мою одежду, моих поклонников, похвалы школьных учителей. Но больше всего ей хотелось, чтобы отец любил только ее одну. Папа старался относиться к своим шестерым детям с одинаковой любовью. Но мне кажется, Эрика была его любимицей, потому что он был с ней строже, чем с остальными детьми. Он ждал от нее многого. Эрика же считала, что больше всех он любит меня. Когда мы приехали в Стокгольм, ей понадобился Чарльз, ведь он оказывал внимание мне. Думаю, она догадывалась, что он использует ее, чтобы заставить меня ревновать. Но она была согласна и на это, надеясь, что он ее полюбит. Эрику рассчитали, когда стало ясно, что она ждет ребенка. Она оказалась на улице, без работы, в полном отчаянии. У нее даже не было места, где бы она могла поселиться. Эрика отказалась вернуться домой, чтобы о ее позоре не узнали. Понимаешь, Габриель, я виновата во всем. Если бы я не подружилась с Чарльзом, возможно, с Эрикой не случилось бы ничего плохого.

– Ты ни в чем не виновата, Дженни. Ты не нянька у твоей сестры и не можешь отвечать за грехи Торндайка.

Дженни покачала головой и закрыла глаза. Голос ее прерывался, когда она заговорила снова.

– Потом Чарльз Торндайк пришел ко мне. Он поклялся, что женится на Эрике, если я… отдамся ему один раз, – Дженни вздрогнула от отвращения. Габриель молча обнял ее. – К тому времени он был не просто несимпатичен, он был мне отвратителен, но… – ее голос дрогнул, – … я согласилась. Было пошло и больно, и… Габриель, я больше не хочу говорить об этом. Не хочу рассказывать остальное. Ты сам… можешь представить, что было.

– Нет, расскажи, – потребовал он, стараясь сдержать бешеную ярость на Торндайка. Его голос был добрым и уверенным. И Дженни рассказала, опуская подробности.

– Когда все кончилось, я чувствовала себя опозоренной и не в силах была примириться с этим. Мой ум отключился, но мое сердце и мое тело сопротивлялись ему и… – Дрожа от переполнявших ее чувств, она прижалась к Габриелю, боясь взглянуть в его глаза. – Я думала, что теперь никогда не позволю мужчине прикоснуться к себе, но когда… ты поцеловал меня в первый раз… мне хотелось, чтобы ты целовал меня снова и снова, пока не сотрется воспоминание о том ужасном дне и о Чарльзе. Когда ты поцеловал меня и… ласкал, впервые стали исчезать те страшные воспоминания. Я поняла, что… я могу быть с мужчиной, с тобой. Печальная история, Габриель. Я рада, что рассказала ее тебе, прежде чем мы… прежде чем ты… если ты вдруг передумаешь.

– Не смей никогда говорить мне такие вещи, – Его глаза сердито блестели. – Продолжай.

– Чарльз, конечно, не женился на Эрике, но он дал ей денег. Он выдавал понемногу каждую неделю, держал ее в зависимости и этим заставлял молчать нас обеих. Он боялся потерять работу, если я обращусь к послу. Денег хватало, чтобы оплатить жалкую комнату в Стокгольме. Сестра сидела в ней, как мышка в клетке, пока не родился ребенок. И все это время я чувствовала, что… меня одурачили, унизили, использовали. Я ненавидела Чарльза Торндайка и думала, как отомстить ему после рождения ребенка. Но когда я увидела Ингри, такую маленькую, такую беспомощную, я поняла, что нужна ей. Она спасла меня от отчаяния. Боль стала слабее.

– Прости меня, Дженни. Я заставил тебя вспомнить о твоих несчастьях. В твоем сердце снова пробудились горечь и боль. Не знаю, простишь ли ты меня за это, но поверь, теперь тебе будет легче, ведь мы вместе. – Габриель ласково заглянул ей в глаза. Дженни кивнула. – Итак, Эрике был не нужен ее ребенок. Я прав?

– Она заставила меня поклясться, что я буду выдавать малышку за свою дочь, или она сдаст ее в приют. И я согласилась. Эрика уехала домой и сказала отцу, что я опозорила его, родила внебрачного ребенка. Потом она убежала. Никто не знает, где она сейчас, вернее, не знали, когда я уезжала из Швеции.

– И даже тогда ты не рассказала всей правды своей семье. Почему?

– Мне кажется, что Эрика не виновата в своих несчастьях. И несмотря ни на что, я люблю свою сестру. Кроме того, я дала ей обещание сохранить тайну. Такой человек, как ты, не может не понять меня, – Дженни выпрямилась. Рядом с Габриелем теперь сидела другая, уверенная в себе женщина.

– Я бы никогда не увезла свою Ингри в деревню к родителям. На нее там всю жизнь смотрели бы косо. Со временем девочка поняла бы, почему. Неважно, чья дочь Ингри, моя или Эрики, о ней все равно бы сплетничали. Для тебя, Габриель, честь превыше всего. Могу сказать одно, я сожалею, что отдалась такому развращенному мужчине. Но у меня не было выбора.

Вернее, мне так казалось тогда. Больше всего мне горько, что я обманула тебя. Если ты не веришь мне теперь, если тебе не нужна жена, которой ты не можешь верить, скажи мне. Я пойму тебя и уйду… я…

Габриель напрягся. Его лицо потемнело от гнева, но его глаза, когда она взглянула на него, были полны любви.

– Помолчи, cara. Я люблю тебя. Мне все равно, отдалась ты ему по своему желанию или нет. Знаешь, когда мы впервые занимались любовью, мне показалось, что я твой первый мужчина, но у тебя был ребенок, поэтому я все время искал объяснения этому. Я решил, что мои ощущения и выражение твоих глаз говорили о том, что у тебя давно не было мужчины, или ты боишься меня или не любишь…

– Я всегда любила тебя, Габриель, и никогда не боялась.

– Зато я боюсь, что убью этого ублюдка Торндайка, если встречу его когда-нибудь. Но ты все еще дрожишь, cara. Эй, я хочу навсегда стереть из твоей памяти дурные воспоминания. Дженни, я хочу подарить тебе нежную любовь… прямо здесь и немедленно. В день нашей свадьбы. Хочу, чтобы ты всегда улыбалась.

Они держали друг друга в объятиях. Их поцелуи были мягкими, нежными, долгими. Медленно они снимали одежду, помогая друг другу. Снова их прекрасные юные тела были обнажены. Они лежали на рубашке Габриеля и юбке Дженни под светлеющим небом. С бесконечной нежностью они ласкали друг друга, целуя лицо, глаза, шею, плечи.

Наконец, большая тень Габриеля заслонила небо. Он вошел в нее мягкими, ритмичными уларами. И еще, и еще, раз за разом. Она не отпускала его, двигаясь с ним в такт, шепча его имя.

Они запомнят навсегда свою нежную любовь ранним утром в день свадьбы.

* * *

Из лагеря донесся едва слышный зов трубы. Рыбачья лодка возвращалась в гавань с богатым уловом, ее борта глубоко осели в воду. Дженни и Габриель медленно пошли в лагерь.

Они поднимались по склону холма. Сначала Габриель шел впереди и тащил за руку Дженни, потом Дженни вела Габриеля. Когда она шла позади, то любовалась напряженными от усилий мускулами Габриеля, играющими под тонким полотном рубашки. Под туго обтягивающими бедра брюками четко вырисовывалась каждая мышца. Дженни не могла удержаться и не высказать свое восхищение его безупречной мускулатурой и мужественностью.

– Cara, приличные девушки не разглядывают зад мужчины. Но если им случается увидеть его, они не говорят об этом, – со смехом заметил Габриель. И уж, конечно, он с ней расквитался, когда была его очередь идти позади. Габриель, положив руки на талию Дженни, подталкивал ее вперед. Иногда он опускал руки на колышущиеся ягодицы и нежно поглаживал их. Дженни смеялась, говорила, что они никогда не заберутся на вершину, старалась идти быстрее и на расстоянии от него. Когда он быстро провел пальцами по ее ногам, по бедру, у Дженни перехватило дыхание и закружилась голова. Она остановилась и схватилась за дерево, чтобы не упасть. От их шалостей горячая кровь еще быстрее побежала по жилам. И когда Габриель прижался к ее ягодицам, Дженни почувствовала нараставшее в нем желание. Он взял в ладони ее груди, впился жадным поцелуем в затылок. У Дженни ослабели ноги. Габриелю пришлось снова идти впереди и тащить ее за собой. Наконец, они успокоились и пошли дальше, стараясь не касаться друг друга.

– Так как дела в Нью-Йорке? – повторила Дженни.

– Ты видела Софию вчера утром, cara. Уверен, что у них, как всегда, все в порядке.

– Мне снова есть за что благодарить ее. Она прислала тебя ко мне. Но несмотря на это я запомню, что нельзя доверять свои тайны нашей милой доброй Софии. Она не умеет хранить чужие секреты.

– София не умеет хранить тайны? Ты ошибаешься. Она нема как рыба, если ее попросишь не рассказывать. Она же не раскрыла тебе мою тайну.

– Ты хочешь сказать, что я еще не все знаю о тебе, Габриель Ангел? Боже мой, у тебя есть еще одна невеста или жена… что еще?

– Пожалуйста, Дженни, сядь рядом со мной и послушай, что я скажу.

ГЛАВА 37

– Все это время София и Саверно хранили от тебя мою тайну. Остальные ничего не знали.

Почти у самой вершины Дженни и Габриель наткнулись на семейство енотов, возвращавшихся с ночной охоты. Они с интересом наблюдали за забавными пушистыми зверьками. Вдали над лесом поднимался столб густого дыма. Рассеиваясь в вышине, он превращался в голубую туманную дымку.

– Похоже, что угольщик разжег свой костер, – сказал Габриель. – В этой части страны осталось мало твердой древесины для обжига. В больших поместьях, где сохранились девственные леса, можно еще найти подходящие деревья.

– Поговорим о твоей тайне, Габриель. Ты сам расскажешь мне о ней, или мне придется отгадывать? – Дженни села на ствол упавшего дерева. Габриелю показалось, что он видит золотоволосую лесную нимфу. Он наклонился к девушке и высыпал лепестки маргаритки на ее колени.

Дженни выжидательно смотрела на него:

– Помни, я люблю тебя. Никакая скандальная тайна не изменит моих чувств к тебе. Надеюсь, ты не сообщишь мне, что женат и собираешься стать сегодня двоеженцем. Хотя после всех твоих треволнений из-за Фиаммы, это маловероятно. Нет, я не могу и представить себе, что… ты случайно не женат, Габриель? – легкая тень набежала на ее лицо.

– Я никогда не был женат до сегодняшнего вечера, – на его губах промелькнула улыбка. – Ты помнишь, cara, что ты сказала мне на борту «Принца Вильгельма»? – его взгляд стал тревожным, отвердел подбородок.

– Обычно я сдержанна и осторожна с незнакомыми людьми, но тебе при первой встрече я рассказала слишком много. О чем ты вспомнил?

– Ты была очаровательна, cara. Я вспомнил, что ты сказала о мужчине, за которого хотела бы выйти замуж.

– О мужчине? – Дженни была озадачена.

– Ты сказала, что тебя… обидел испорченный, развращенный богач. Теперь ты не веришь тем, кто получает наследство, а не добивается в жизни всего своими трудом, кто для своего удовольствия старается купить все, что пожелает, включая тебя. В будущем ты собиралась жить среди людей своего класса, а не…

– Да, да, говорила, – весело сказала Дженни, – что полюблю только того мужчину, который работает руками, а не головой, и создает полезные, красивые вещи. Я так и поступила… именно такого человека я полюбила… Разве ты не похож на него, Габриель?

– И да, и нет. Черт побери, как трудно все объяснить, – он потер лоб рукой.

– Попытайся, пожалуйста.

– Я… богат. – У него было такое выражение лица, словно он признался в том, что он Джек Потрошитель.

– Конечно, дорогой, ты богат… как Вандербильт, а я – английская королева, – Дженни хохотала до слез. – Ну хватит, Габриель, кончай шутки. Больше не могу выносить эту неопределенность.

– Но это так, cara. Мои братья и я получим свою долю наследства. Когда мы родились, дед сделал нам подарок, завешал свое богатство. Я не сказал тебе, потому что не хотел, чтобы ты считала меня одним из тех богачей, которых ты ненавидишь.

– Я имела в виду Торндайка. Его отец купил для него дипломатический пост, а Чарльз хотел купить меня. М-м… Габриель, ты очень богат?

– Признаюсь тебе, cara, очень. Мой дедушка – граф Альба. Мы с ним заключили пари. Или я наживу собственное состояние в течение года, или теряю наследство. И я выиграл пари. Скажи мне, Дженни, ты не разлюбишь меня из-за этого?.. Если хочешь, я откажусь от всего, кроме замка и фамильных портретов, и начну все сначала, но только с тобой.

– Мне бы в голову не пришло просить тебя об этом. Даже слышать не хочу, что ты пойдешь на такую жертву ради меня. Я очень люблю тебя, Габриель Агнелли, таким, какой ты есть. Но скажи мне, ты шутил, когда рассказывал об уборке урожая в Аргентине, итальянском винограде в Калифорнии, о лесоповале и добыче мрамора?

– Все правда до последнего слова, cara. Пойми, моя мама и дед – двое удивительных романтиков, которые живут в придуманной ими самими сказке. Вот почему дочь графа вышла замуж за моего отца, трудолюбивого мастерового, благородного рабочего из своей мечты. Таким он остался до сих пор. Ее представление – и твое тоже – о том, что настоящая работа создает настоящих людей, иногда вызывает тревогу и смятение у моего приземленного отца. Он хорошо знает настоящую цену деньгам. Чтобы сберечь ее любовь, отец решил сохранить свою независимость и продолжать работать.

– Он научил тебя своей профессии?

– Да. Хотя мои братья и я росли и учились, утопая в роскоши, мы тоже работали в каменоломнях. Там мы познакомились с Эррико Малатеста, анархистом. Мы увлеклись идеями политической борьбы рабочего класса.

– Вы жертвовали деньги на дело Малатеста?

– Нет, прежде чем нам будет дано право полностью распоряжаться своими деньгами, по настоянию мамы мы отправились, как в старых рыцарских романах, пройти испытание жизнью.

– Мне кажется, мы с твоей мамой нашли бы общий язык.

– Вы удивительно похожи, – заметил Габриель.

– Так вот почему ты ехал в Нью-Йорк с тридцатью пятью долларами в кармане и в третьем классе? – Дженни все еще не очень верила его словам и немного дулась на Габриеля! Надо же, как он ловко провел ее.

– Ну… – Габриель дернул плечом. – Мое пари начиналось с той минуты, как я ступлю на американскую землю. Я вовсе не собирался плыть третьим классом, пока не увидел тебя.

– И ради меня ты отказался от каюты первого класса? – она кокетливо взмахнула длинными ресницами. Широко улыбаясь, он кивнул головой. – Жертва, принесенная на алтарь любви, – добавила Дженни.

– Я заметил тебя в толпе на пирсе в Бремене. Я влюбился в тебя с первого взгляда, но прошло немало времени, прежде чем я понял это. Мои друзья поспорили, что я не смогу пересечь океан в ужасных условиях нижней палубы, даже ради такой скандинавской богини. Я выиграл приличную сумму денег и удачно вложил их. Спасибо тебе, cara, все сложилось как нельзя лучше, потому что я не мог отойти от тебя ни на шаг. Когда мы прибыли в Нью-Йорк, я сказал себе, что должен вернуться на остров Эллис за тобой. Тогда-то я и увидел Джоко с Ингри на руках…

–.. и вернул мне мою девочку. Габриель Агнелли, мой милый лжец, ты не пробовал играть на сцене? Из тебя бы вышел прекрасный актер. Ты красив, и не только я, а все до одной леди сходили бы по тебе с ума, – Дженни обняла его и поцеловала в улыбающиеся губы, – нам пора возвращаться. Но скажи мне, пожалуйста…

– Я скажу тебе… дам тебе все, что захочешь. Так чего ты хочешь?

– Ты говорил, что наша София нема как рыба. Чушь. Она рассказала тебе, где меня искать. А это была настоящая тайна.

– Должен разочаровать вас, мисс Ланган. София ничего не сказала мне.

Дженни схватила Габриеля за руку:

– Кто это был? Кроме Софии никто не знал, где мы. Как ты нашел меня, любимый? – Холодный ужас сковал ее сердце.

– Мне сказала Фиамма.

– О, господи! Значит, она поняла все, что я сказала Софии. Она могла рассказать об этом Торндайку. Если он заберет Ингри… – Дженни судорожно вздохнула и закрыла рот рукой.

– Дженни, ты не все рассказала мне о Торндайке. Ты что-то скрываешь, Дженни! Сейчас же рассказывай! – Он положил руки ей на плечи. Выражение лица было и гневным, и беспокойным одновременно. – Почему ты так боишься его?

– Мне кажется, он очень опасен. Ему доставляет удовольствие чужая боль. Габриель, не спрашивай больше ни о чем. У нас нет на это времени, идем быстрее.

Габриель мог представить себе, что творилось в душе Дженни. В его сердце бушевала неудержимая ярость. Ублюдок Торндайк разбил ее сердце, растоптал душу. Как бы ей не пришлось заплатить за его злодейства своим прекрасным телом. Габриель взял Дженни за руку, и они бросились в лагерь.

* * *

Палатка была пуста, скамейка перевернута. Холодная зола в очаге. В листве щебетали птицы. В соседних палатках пели гимны.

– Рокко! – позвала Дженни дрожавшим от страха голосом. – Медея, где ты? – встревоженно спросила она. На ее голос из кустов осторожно вышли лишь два молодых кота.

– Тор, куда все подевались? – спросила Дженни черного с белыми пятнами кота. – Уверена, ты знаешь, куда они ушли.

Кот прыгнул на дощатый стол и уселся посередине, сердито размахивая хвостом.

– Дженни, здесь никого нет. Они исчезли… их украли! – в руках Габриель держал белый кожаный башмачок с перламутровыми пуговицами. Он нашел его в грязи неподалеку от палатки.

– Почему ты решил, что их украли? – с отчаянием прошептала Дженни.

– Там примяты цветы и трава. Оставайся здесь, а я пойду посмотрю поблизости. Я пришлю кого-нибудь, чтобы посидели с тобой. Держи, – он положил ей на ладонь маленький складной нож с деревянной ручкой.

– Не представляю, что я буду делать, если с малышами случится беда! – Дженни тяжело опустилась на скамейку. Она сжала кулаки с такой силой, что ногти врезались в ладони.

– Сынок, – позвал Габриель маленького мальчика, который бегал у соседней палатки и ловил сачком бабочек. – Сходи, пожалуйста, за мисс Райт. – Он разжал ее пальцы и сидел, обняв, пока не пришла Глэдис.

– Я пошел на телеграф. Оставайся здесь, cara, чтобы я знал, где тебя искать.

Дженни покорно кивнула. Глэдис знала историю жизни девушки, поэтому ей не надо было ничего объяснять. Она села рядом с обезумевшей от горя Дженни.

– Пожалуй, я приготовлю завтрак, – голос Дженни звучал поразительно спокойно. – Вдруг они захотят есть, когда… когда вернутся. Мне легче, когда я занята делом.

Они с Глэдис принесли дрова и разожгли огонь, когда в лесу затрещали сухие ветки. Дженни выпрямилась и вся превратилась в слух. Из-за деревьев показалась Медея в разорванном на плече платье. В руках она держала корзину с зелеными ягодами и ветку болиголова. Увидев женщин, она стала нести какую-то тарабарщину, из которой Дженни и Глэдис поняли, что здесь была «путана – шлюха – Фиамма», от негодования мисс Райт побагровела и вытаращила глаза. Старушка налила в котелок неприятную на вид зеленоватую воду из пруда, всыпала грибы и мелкие зеленые ягоды. Потом добавила клочок красного атласа, старательно перемешала месиво и повесила котелок над огнем.

– Как только я допустила в нашу среду эту языческую колдунью? В лесной дом Господа нашего? – бормотала растерянно Глэдис. Несмотря на тревогу и беспокойство о детях, Дженни улыбнулась, глядя на ощетинившихся женщин, – худенькую Медею с лукавым маленьким личиком и круглолицую, полную, благочестивую Глэдис.

Дженни беспокоила судьба Рокко. Парнишка только начал приходить в себя после ужасного кошмара. Вряд ли он вынесет новые издевательства Торндайка.

Не было сил сидеть в палатке, и женщины решили осмотреть окрестности. Ярдах в двухстах от лагеря они нашли Рокко. Мальчик был привязан к дереву. Во рту у него торчал кляп. Дженни все еще сжимала в руке нож Габриеля. Она быстро разрезала веревки. Когда она увидела Рокко, ее охватил безумный гнев. До сих пор она чувствовала отвращение к Чарльзу Торндайку, теперь она ненавидела его. Лицо Рокко было в синяках и ссадинах. Глаза отекли. Разбитые губы кровоточили. На спине – сплошная рана, так сильно он был исполосован тяжелым кнутом.

– Боже правый, – прошептала Дженни. Да, никто, кроме Чарльза Торндайка, не способен на такую жестокость. Рокко едва не потерял рассудок после первого несчастья. Что будет с ним сейчас?

Он был очень слаб… Медея и Глэдис подхватили его, чтобы он не упал.

– Джен… Джен, – Рокко закашлялся. – Со мной все в порядке. Я больше не боюсь. Это был тот же человек, который напал на меня на крыше. Но на этот раз… я дрался с ним. Я видел его лицо. Я все вспомнил… Он оставил тебе записку.

Дженни сунула записку в карман.

– Пить. Очень хочется пить…

– Не пей. Прополощи рот и сплюнь, – сказала Глэдис. У нее был богатый опыт по оказанию первой помощи драчунам с Бауэри Стрит.

– Мне нужно… догнать его и его дрессированных медведей, Дейка и Зорна, которые делают за него эту грязную работу.

– Что с детьми? Куда он увел их? – ей с трудом удавался спокойный тон.

Мистер Эсберн прислал на помощь двух молодых людей. Осторожно поддерживая Рокко, они отвели его в палатку.

– Я должна спасти Эллиса. Этот человек сказал, что отправит Ингри в Англию… с Фиаммой и ты никогда не увидишь ее. Медея подралась с Фиаммой и порвала ее Красное платье. Дженни… он хочет заманить Гейба в западню, используя мальчика как приманку… Он убьет их обоих.

– Рок, вспомни, пожалуйста, хоть что-нибудь, что поможет мне найти Торндайка, пока он не натворил еще больших бед.

– Он все время повторял как сумасшедший, что Габриель испытает муки ада на земле. Он будет поджаривать Гейба на медленном огне, а ты будешь смотреть на это. Этот подонок где-то подстерегает кузена, как подстерегал его на крыше, когда я пришел кормить голубей. Но больше других ему нужна ты. Он велел передать тебе, что будет ждать на проселочной дороге в… Боже мой, забыл, как он назвал это место…

В отчаянии Рок сжал кулаки. Он злился на себя за забывчивость. Медея подала ему питье – не варево из своего булькающего котелка, а холодный чай из красного клевера и шиповника. Она что-то тихонько говорила ему по-итальянски. Ее добрый голос успокаивал. Старушка участливо похлопала паренька по руке, помассировала шею. Она ласково улыбалась ему беззубым ртом, вытягивая губы трубочкой, хмурила седые брови. Ее непостижимая мудрость казалась древней, как море, самозабвенная любовь – безграничной. Добрая утешительница для всех – Дженни, детей, семьи Агнелли. Дженни искренне любила умную отзывчивую старушку.

– Рок, дорогой, тебе немного легче? Может быть, слова Торндайка всплывут в твоей памяти, если ты не будешь сильно напрягаться, – умоляюще сказала Дженни. – Массел-Кав? Клэм-Харбор?

Нет, не то, не то…

– Может быть, Ойстер-Бей? – спросила Глэдис.

Его глаза вспыхнули, и он потерял сознание. Кровь отлила от его лица, пульс почти не прощупывался. Дженни спросила:

– В лагере есть врач? Пошлите за ним, пожалуйста. Дайте мне коня и револьвер, пожалуйста, побыстрее.

У ее палатки собралась толпа отдыхающих. Дженни умоляюще смотрела на них, Роберт и Реймонд, которых прислал пастор Эсберн, бросились выполнять ее просьбу.