Текст книги "В тесной комнате"

Глава 9

Трудно себе представить что-нибудь лучшее, чем праздность.

Бить баклуши! Что может быть приятнее? Все, о чем я мечтала, – это сидеть в своем старом купальном халате и вспоминать минута за минутой прошлую ночь: что было сказано, как он до меня дотронулся, выражение его лица и интонации…

При свете дня мне стало ясно, как мало я о нем знаю. Я ничего не знала о судьбе его родителей, живы они или нет, есть ли у него братья и сестры, любит ли он долгие прогулки по берегу моря в туманный день. Но несмотря на очевидные пробелы в моих сведениях о Кристофере, у меня возникло странное ощущение, будто я знаю его давным-давно.

Как бы странно это ни звучало, между нами установилось некое духовное родство и взаимопонимание, не имеющее ни малейшей связи с длительностью или краткостью нашего знакомства. В конце концов, при некотором везении эти пробелы в знаниях можно будет заполнить.

Все же остальное, как оказалось, у нас было. И хотя я устала до изнеможения, я больше не испытывала панического ужаса. В спокойной ясности утра все, что Кристофер говорил мне прошлой ночью, имело смысл. Если бы Марта отравилась куском смертельно ядовитого фруктового кекса, естественно, ее нашли бы в комнате отеля. Значит, она была где-то в другом месте. Но где?

Собираясь на работу, я пыталась воспроизвести в памяти наш последний разговор. Я была так ошарашена самим ее появлением, что запомнила только то, что она говорила о наших школьных годах, будто эти годы были самым важным периодом ее жизни. Будто для Марты Кокс все последующие годы были медленным скольжением вниз по наклонной плоскости.

Зазвонил телефон.

– А вам не приходило в голову, что она могла пожелать навестить кого-нибудь, с кем дружила в средней школе?

Я улыбнулась. Конечно, звонил Кристофер, и он даже не стал называть себя и принялся говорить, будто продолжая многочасовой разговор. Не могу сказать, что мне это было неприятно. Напротив, это было чудесно и намекало на дружбу и интимность.

– Доброе утро! Знаете, я сейчас как раз думала об этом.

– У нее было много друзей?

Судя по звуку, Кристофер не спеша пил кофе мелкими глотками.

– Как ни странно, но теперь, когда я об этом подумала, мне кажется, что нет. Марта всегда пользовалась успехом, но поддерживала дружбу то с одной, то с другой компанией. Однажды как-то она была избрана королевой группы поддержки футбольной команды. А потом какое-то время она дружила с ребятами из театрального клуба. Но я не припоминаю, чтобы у нее были постоянные друзья.

– Это печально.

– Да, печально.

– Мне в голову пришло несколько идей. Ее машина все еще на парковке возле отеля. Это значит, что Марта отправилась либо на очень близкое расстояние – в пределах пешего хода, – либо так далеко, что туда нужно было добираться на самолете.

– А не могла она отправиться в другую страну?

– Не думаю. Полиция это уже раскопала бы. Но учитывая, что во время перелетов внутри страны требуется страховка, мне приходит в голову мысль о том, что она где-то очень близко, в нескольких милях отсюда. Или что она отправилась куда-то на частном самолете.

– А как насчет автобуса или поезда?

– Это возможно. Но мисс Кокс, похоже, не из любительниц путешествовать на автобусах. А теперь возвращаясь к вопросу о средней школе – не было ли кого-нибудь, кто оказывал или мог оказать ей финансовую поддержку?

– Я могу назвать нескольких человек. А что?

– Я думаю, она ищет финансовой помощи, надежности, а это часто случается с людьми, не сознающими, что они нуждаются в эмоциональной поддержке.

– И это опять-таки упирается в меня?

Кристофер рассмеялся:

– Вовсе нет. Но не можете ли вы вспомнить кого-нибудь, готового бросать деньги на ветер?

– Опять-таки если не считать меня?

– Разумеется.

– Дайте-ка подумать. А это должен быть мужчина или женщина?

– Все равно, но я склоняюсь к мысли о мужчине. Но если хотите знать мое мнение, то, вспомнив об известных вам богатых дамах с порочными наклонностями, не стесняйтесь назвать их мне. А кстати, дайте и номера их телефонов.

– Очень забавно, – улыбнулась я. – Но постойте! Есть один малый. О нет, это не может быть он. Он женат.

– Тем больше оснований навести о нем справки. Кстати, кто он?

Для меня было просто немыслимо представить Марту Кокс в обществе Бу-Бу Майерса. Он был одним из тех парней, кто имел обыкновение носить очки на манер «Бадди Холли» еще до того, как стиль ретро вошел в моду. Они всегда удерживались на месте с помощью английской булавки или белой тесьмы.

В школе он был президентом клуба любителей компьютеров, пару лет проучился в колледже Массачусетского политехнического института, пока не ушел из него и не занялся разработкой компьютерного математического обеспечения. Дела его пошли успешно. Ему удалось создать программу, которую теперь используют все воротилы Уолл-стрит, а значит, и весь мир. Он женился на девушке, которую встретил в институте. Она уже заканчивала обучение в аспирантуре, и ходили слухи, что автором изобретения Бу-Бу была она, но все сходились на том, что протолкнуть это изобретение на рынок мог только он. Для меня было некоторым потрясением, когда я взяла в руки «Бизнес уик» и увидела физиономию Бу-Бу Майерса на обложке, но в еще большее изумление меня повергло сознание того, что Бу-Бу добился такого невероятного успеха. Я сообщила Кристоферу все, что мне было известно, и он, как мне показалось, был заинтригован. Он попросил меня держать свои соображения в тайне от всех, и я пообещала, хотя мне это показалось излишней предосторожностью. А может быть, он был и прав. Он ведь успел пересмотреть за жизнь столько детективов.

Итак, больше не появлялось никакой информации об исчезновении Марты Кокс. Дни шли, и скоро возбуждение, вызванное исчезновением Марты, пошло на убыль. Даже оператор Бен перестал ею интересоваться.

Теперь, когда я была уверена в своей невиновности, я не могла сдержать раздражения странностью и загадочностью поведения Марты Кокс.

– Все это кажется мне странным, – пожаловалась я менеджеру телестудии. – Не дадим ли мы полиции большего шанса на успех в поисках Марты, если будем постоянно напоминать о ее исчезновении?

– Допустим, – отвечал он. – Но у нас нет материалов, кроме того ролика, где она размахивает жезлом. А мы уже столько раз демонстрировали его своим зрителям.

Потом он внимательно посмотрел на меня:

– Но если тебе удастся разобраться с этим делом об исчезновении, это будет настоящий бум, настоящее везение для студии. Можешь представить, сколько клипов и какие мы выпустим? И как поднимется наш рейтинг!

Он улыбнулся с мечтательным видом.

Я ответила улыбкой и притворилась, что мне плевать на его вожделенный рейтинг и прочие штучки. И все же мне казалось, мы должны что-нибудь предпринять, чтобы помочь Марте. А что, если она потеряла память? А вдруг ее похитили?

Когда я попыталась обсудить эти варианты со своими коллегами, они все воззрились на меня круглыми глазами.

– Прекрати это, Ловетт, – сказал Тед. – Неужели ты не рада, что тебе наконец досталась работа?

– Какая работа?

– Так тебе не сказали? Тебе решили предоставить работу ведущей. Правда, похоже, что нас перекупит конкурирующая телесеть.

Тед сообщил мне обе эти новости с непроницаемым видом. Итак, я получила работу, о которой мечтала, но очень скоро мы все могли лишиться работы.

– Нет, я этого не знала, – ответила я тихо.

Но чувствовала я себя совсем не радостно. И дело было не в том, что нашу студию могла перекупить конкурирующая телесеть, а в том, как мне досталась эта работа. Я бы предпочла получить ее совсем по-другому.

– Ладно, Николь, ты появляешься в эфире в десять.

Я подправила макияж, обвела тонкой линией губы, провела контурным карандашом по бровям, наложила на веки тени потемнее, подрумянила щеки. Я привела волосы в живописный беспорядок и почувствовала себя готовой к бою.

Это был обычный блок новостей. Сообщалось о закрытии школ в связи с наводнением в нижних этажах и подвалах. Художественная галерея выставила экспонат, доступный для восприятия слепых.

Объявлялось о сто втором дне рождения обитательницы дома престарелых. Я читала профессионально, если не обращать внимания на слишком стремительный темп. Стив делал мне знаки, показывая, что следует умерить скорость. «Растягивай чтение, насколько возможно», – пытался он внушить мне, потому что я должна была закончить не раньше, чем истечет положенное эфирное время. Но у меня был свой замысел.

– И наконец, замечание личного характера, – сказала я, глядя прямо в камеру.

Кто-то когда-то сказал, что выдающиеся репортеры – это те, кто умеет сделать камеру своим самым близким и доверенным другом.

До настоящего момента я не разделяла этой точки зрения. Но сейчас камера стала моим самым близким другом в мире. Глазами я умоляла ее передать выражение моего лица как можно точнее. Я старалась не дрогнуть под светом софитов и не выдать своего напряжения.

Я старалась убедить себя, притвориться, что камера – это Кристофер.

– Наша коллега, член нашей телесемьи, канала Восемьдесят девять все еще не найдена. Теперь эта история утратила значение сенсации, но ведь Марту Кокс до сих пор не нашли. Если ты слушаешь меня, Марта, пожалуйста, дай знать о себе и сообщи нам, где ты находишься.

Стив делал мне отчаянные знаки, корчил рожи, которые я старательно игнорировала. Он проводил пальцем поперек горла, давая мне понять, что я его зарезала, подпрыгивал на своих мягких ребристых подошвах. Но я продолжала:

– Вот кресло, ожидающее тебя в отделе новостей. Я держу его для тебя и буду держать, пока ты не появишься. Прошу тебя, немедленно свяжись с нами, по крайней мере со мной. – Я улыбнулась. – Тот фруктовый кекс, который ты у меня утащила, был не из лучших, хотя, как утверждает поговорка, о кексе никогда ничего нельзя сказать наверняка, пока его не попробуешь.

Замигал красный свет, и лицо Стива показалось мне таким же красным.

– Что это такое? Эта сеть не предназначена для обмена информацией личного характера. Ради всего святого! Что это за самодеятельность? Вот когда студией будут руководить новые ребята, ты будешь иметь большой успех.

Я ничего не ответила, взяла свой текст и встала с места.

Я хотела бы порадовать вас сообщением о том, что моя импровизация в эфире сработала и принесла плоды, но этого не произошло. На приборной доске не вспыхнул свет. Никто не выступил с сообщением о том, что Марту Кокс видели на шоссе заблудившейся или потерявшей память. Единственным результатом моего выступления оказалось то, что у меня появились новые неприятности и что я по несчастной случайности въехала в стену гаража.

Но на студию заглянул Кристофер и пригласил меня на ленч, – Это было здорово, – сказал он мягко.

– Вы смотрели?

– Конечно. Я все время смотрел и слушал вас, но мне не хотелось признаваться в этом. Вы сможете удрать и перекусить со мной?

– Конечно. Думаю, смогу удрать не только на ленч, но и на гораздо более длительное время. Я смогу уйти с работы до конца дня.

Мы набрали сандвичей и уселись на скамейке на Оглторп-сквер.

– Здесь красиво, – сказал он, отхлебывая кофе.

Я кивнула.

– Что вы имели в виду, когда сказали, что все время наблюдали за мной? Вы хотите сказать, что еще до того, как мы встретились?

– Да.

– Как? Почему же вы ничего не говорили об этом до сих пор?

– Я не хотел выдавать себя и показаться назойливым. Но я смотрел все ваши шоу. Вы потрясающе манипулировали пластиковым пакетом с едой. Я даже был близок к тому, чтобы заказать один для себя.

– Благодарю вас! Вот это комплимент!

Хотя на комплимент это не особенно походило.

– Значит, я вас все-таки чем-то заинтересовала? Ведь не пластиковыми же пакетами для еды. Может быть, вы не собирались арестовать меня за убийство, но ведь какая-то причина была!

– По правде говоря, была!

Кристофер потянулся к своей сумке, потом передумал.

– Видите ли, мой дед всегда говорил о Саванне с большим воодушевлением.

– Говорил? И с чего бы это?

– Правда, говорил. Он был в Саванне недолго, но пребывание здесь оставило в нем глубокий след. Особенно его знакомство с некой молодой женщиной по имени Адель Ловетт.

С тетушкой Аделью? Неужели такое возможно?

– Так ваш дед был коммивояжером с севера?

– Да, из Дейтона, штат Огайо.

– Почему же он бросил ее у алтаря? – Внезапно меня охватили боль и гнев из-за несправедливости, допущенной по отношению к тете Адели. – Разве он не знал, что искалечил ей жизнь?

– Дело в том, что вся эта история искалечила и его жизнь тоже, если только это может служить извинением или утешением. Ему пришлось оставить женщину своей мечты и вернуться домой к жене и маленькому сыну, моему отцу.

– Он был женат?

– Да. Вот так. Он и не предполагал, что так сильно привяжется к Адели. Настолько сильно, что чуть не поддался греху двоеженства. Дедушка вернулся домой в Дейтон и народил еще нескольких ребятишек. Кстати, он был первым человеком, кто сводил меня в кино, когда я был еще совсем маленьким. Думаю, что именно от дедушки Ральфа я позаимствовал романтическую жилку своего характера.

– Откуда вы узнали обо всем этом?

– А как же фруктовые кексы? Ваша тетя присылала их каждый год, и дедушка Ральф очень любил их. Это продолжалось до тех пор, пока об этом не прознала его жена. Однажды она застала его в амбаре за позорным занятием – он пожирал фруктовый кекс, присланный как раз к очередному Рождеству. И на этом закончилась вакханалия с фруктовыми кексами. Жена дедушки Ральфа договорилась со своей приятельницей на почте, чтобы та ставила на очередной посылке штамп «адресат скончался», и каждая следующая посылка возвращалась обратно с таким штампом и нераспечатанной. Полагаю, это было незаконно, но бабушка была очень решительной женщиной. Дедушка счел, что ваша тетушка Адель отошла в лучший мир, когда кексы перестали приходить, и он горько оплакивал ее. Между нами говоря, вынужден признать, что бабушка обладала известной долей низости и коварства. Но незадолго до смерти дедушка посвятил меня во всю эту историю, рассказал о своей любви к Адели Ловетт. Он рассказывал мне, как лихо она отплясывала чарльстон и так высоко подпрыгивала, что ее чулки были хорошо видны. Они вместе удирали с танцев и тайком покуривали, двое взрослых людей, чье поведение было достойно шаловливых и непутевых подростков. Должно быть, в этом для них заключалась особая прелесть. Детство дедушки было довольно безрадостным. А уж когда он женился на бабушке, то со всеми радостями жизни было покончено раз и навсегда.

Но прежде чем умереть, он взял с меня слово, что если у меня родится дочь, я непременно назову ее Аделью. Он, собственно, настаивал на том, чтобы такое имя было дано ребенку любого пола, но, к счастью, моя Адель родилась девочкой.

– И все же это не объясняет вашего присутствия здесь.

– Ну, это объяснить несколько сложнее. Понимаете ли, я видел Саванну глазами своего дедушки как некое волшебное райское место, полное романтики и чудес, и мне захотелось убедиться в этом собственными глазами. Но одно дело сменяло другое, и мне так и не удавалось осуществить свое намерение. До сих пор.

– А как насчет вашей книги?

– Я подумывал написать роман, основанный на реальных фактах их отношений. Эта история казалась мне такой трогательной и такой печальной. Дедушка Ральф был удивительной личностью, и, похоже, ваша тетушка тоже.

– Да, думаю, и она была необычным человеком.

– Я долго вынашивал замысел книги. И вот после несчастного случая с женой взялся за это, просто чтобы сохранить рассудок. У меня не было ни стимула, ни энергии осуществить какой-нибудь другой, более серьезный проект. В моей преподавательской деятельности мне редко приходилось принимать решения. И только сейчас передо мной встал вопрос – теперь или никогда.

На деревьях щебетали птицы, люди переходили через площадь.

– Не знаю, что сказать, с чего начать, – подала я наконец голос.

– А вам ничего и не требуется говорить. Завтра я возвращаюсь в Чикаго.

– Завтра?

– Да, я должен вернуться к Адели. Она осталась там со своим дядей Майком. Я должен навести порядок и в своей преподавательской деятельности.

– Что вы преподаете?

– Хотите верьте – хотите нет, но только я сказал вам правду: немножко того, немножко другого. Ла Саль – не Гарвард, но мне это вполне подходит. В основном я преподаю теорию и историю американского кино, а несколько лет назад начал читать курс психологии, главным образом – как справиться с горем.

– И среди тех, кому вы преподаете, есть взрослые, – заметила я.

– Да, большинство из них вдовые люди, как и я. Некоторые потеряли детей. Я не могу представить, как справиться с таким несчастьем. Эта работа дает новые силы. Это окупается. Я уже готов для новой жизни.

– В Саванне?

Кристофер кивнул. Потом добавил:

– И я мог бы вернуться к прежней работе, которой занимался до того, как перешел в Ла Саль.

– Правда? И что же это за работа?

В первый раз за весь наш ленч он улыбнулся, и на щеках его обозначились ямочки. Ветер растрепал его волосы, и мне захотелось поцеловать его больше, чем кого бы то ни было за всю мою жизнь. Но я не сделала этого. Я ждала его ответа.

– Моя дорогая Николь, – сказал он со смехом. – Я служил в отделении полиции в Чикаго. Хотите удостовериться? – Кристофер протянул мне бумагу.

– Отдел убийств, – прочитала я, слишком ошеломленная всем сегодняшним днем, чтобы реагировать на это сообщение адекватно. – Значит, вы были детективом по расследованию самых тяжких преступлений?..

И тогда прямо на Оглторп-сквер он поцеловал меня.

Глава 10

Кристофер уезжал на следующий день. Как я ни старалась сосредоточиться на работе, как ни тверда была моя решимость показать боссам свои достоинства, мысли мои возвращались все к тому же. Завтра он уезжает, и, возможно, со стороны престранного дедушки Ральфа это было последним, но не менее жестоким для меня ударом.

Не было ничего особенно жестокого в поведении Кристофера по отношению ко мне. В его стремительном ухаживании не было преднамеренной жестокости. Возможно, это было их семейной чертой, ну как, скажем, куриная слепота или слишком большие уши. Ловетты были неким пробным камнем для Куиннов – вот и все.

Он уезжал, а я оставалась в Саванне. Одна. И возможно, мне предстояло рекламировать по телевидению искусственно выращенный жемчуг и шелковые брючные костюмы. И то если повезет.

Отдавая дань своему здравому смыслу, я тем не менее не исключала и такой возможности, что Кристофер Куинн был всего лишь порождением моей больной фантазии. Да нет же. Он был живым, реальным человеком. Хотя, впрочем, придумать воображаемого друга, казавшегося не менее реальным, чем любой живой, было тоже недурно, но я сделала нечто гораздо худшее и разрушительное. Ведь я придумала целую романтическую историю.

И если она была реальностью, а не плодом моего воображения, то об этом, кроме меня, мог знать еще только один человек. И если между нами возникло некое романтическое притяжение, то он должен был это заметить.

Итак, Кристофер был детективом, занимавшимся раскрытием убийств.

Несмотря на свои уязвленные чувства, я улыбнулась при мысли об этом. По крайней мере хоть в чем-то я не ошиблась. Ничего удивительного не было в том, что он взял отпуск после гибели жены. Но сейчас он уже был готов приняться за прежнюю работу и идти дальше своим путем.

Когда мы расставались сегодня днем, он даже не позаботился сказать, что будет мне звонить. Как ни странно, но я не знала, где он остановился в Саванне. Как-то не было случая спросить.

Мэри Клэр передала мне радиотелефон.

– Николь Ловетт, – ответила я.

– У Бу-Бу Майерса есть самолет.

Прошла секунда, прежде чем я оказалась в силах ответить:

– А Биллу Гейтсу принадлежит целый остров.

– Более того, мистер Бу-Бу был в городе, вы об этом знаете?

Кристофер держал себя так, будто мы с ним не расстались всего несколько часов назад и будто все происходящее здесь имело для него значение.

– Нет, я не знала, что он был в городе. Интересно, почему он не позвонил мне, чтобы сказать «Привет!»?

– Возможно, он был занят другой блестящей представительницей вашего выпускного класса, – заявил Кристофер.

– Да, но мне как-то трудно это представить. Особенно если речь идет о Бу-Бу. Знаете, что имело бы смысл?

– Слушаю внимательно.

– Если бы он был политиком. – Я уже увлеклась темой. – Кстати, нет ли здесь поблизости сенаторов, сшивающихся просто так, без дела? Или парочки конгрессменов?

– Но они не всегда при деньгах, дорогая.

– Не имеет значения. Я все думаю о том, что вы говорили о финансовой поддержке. Марте Кокс не требуется финансовая помощь. Ей нужен человек, способный заменить ей отца, кто-то, кто одобрял бы все ее действия без всяких условий.

– А вы не думаете, что Бу-Бу как раз такой человек?

– Никоим образом. Он может быть богатым и могущественным, но для своих старых знакомых он останется все тем же славным прежним Бу-Бу.

– Так вы говорили о политиках?

– Да, но это всего лишь догадка.

– О'кей. Увидимся.

Кристофер повесил трубку. Что же? Возможно, он и собирался завтра уехать, но все же мне предстояло увидеть его еще раз. И эта простая мысль повергла меня в ужасное волнение, в коем я и пребывала остаток дня.

Когда я добралась до дома, Кристофер поджидал меня на веранде.

– Знаете, сегодня вы похожи на Бланш Суит.

– Благодарю вас. А вы на Бадди Роджерса.

– Должен признать, что вы еще никогда не находили во мне сходства с Бадди Роджерсом.

У него была черная сумка на длинном ремешке. Он был похож на человека, покидающего город.

И конечно, таким он и был с головы до ног. Но я запретила себе думать о будущем. На это у меня будет сколько угодно времени, когда он уедет.

– Я кое-что принес вам.

Кристофер сунул руку в сумку и извлек из нее знакомый пакет, обернутый в коричневую бумагу.

– Господи! Да это фруктовый кекс! Где вам удалось раздобыть его?

– Как я уже говорил, бабушка перехватывала их и отсылала обратно. Но однажды она уехала навестить сестру в Ми-луоки. Вот так и появился последний кекс.

– О Кристофер! Благодарю вас!

– На здоровье!

На коричневой оберточной бумаге быль отчетливо видны адрес и имя – мистеру Ральфу Куинну. Я была в нерешительности – развернуть оберточную бумагу или поставить кекс на стол, оставив его в обертке с адресом?

– Вы всегда сможете держать кекс на тарелке нераспакованным.

Безупречное решение! Мы вошли в дом, и я положила кекс на блюдо. Кристофер подошел к одной из фотографий.

– Это мой дедушка!

Он указал на молодого мужчину в жестком крахмальном воротничке. Я могла бы догадаться, что мысль о дедушке Ральфе, запечатленном на одной из фотографий, была первой и последней мыслью моей тетушки Адели ежедневно в течение долгих лет. Кстати, эта фотография была и моей любимой. На ней красивый, щегольски одетый молодой человек держал в руке крокетный молоточек, как теперь принято держать бейсбольную биту.

Лицо его украшала кривоватая улыбка, но по сравнению с другими фотографиями эта производила впечатление наиболее непринужденной. Тетя Адель поместила эту фотографию в самую изящную из всех рамок, серебряную.

– Вот эта фотография вашей тети Адели очень мила, – заметил Кристофер.

– Которая?

– Да вот эта!

Он указал на фотографию спокойной молодой женщины возле портрета его деда. Неудивительно, но я никогда раньше не узнавала ее, свою тетю Адель.

Но, приглядевшись внимательнее, я заметила знакомый блеск в ее глазах, и даже в накрахмаленной блузке и чопорной броши были неоспоримые признаки, обычные для ее туалетов.

– А вы уверены, что это тетя Адель?

– Да, я уверен, что это тетя Адель. Я нашел точно такую же фотографию среди вещей своего дедушки Ральфа после его кончины.

– Вы и не предполагали, что ваш дед ухаживал за другой женщиной в другом городе? Да? Он был женат. Возможно, Саванна была для него волшебной страной, куда он бежал от рутины? – Невольно мой тон стал более жестким, чем мне хотелось бы. – Это место было для него прекрасной сценой, где он мог быть тем, чем хотел всегда стать для женщины, поразившей его воображение. А потом он вдруг встал на дыбы. Такое случается.

Кристофер снова посмотрел на фотографию своего деда, слегка наклонив ее так, чтобы на нее упал свет.

– Ну нет. Он был совсем другим.

– Он был таким, каким его представляю себе я. Неужели вы не понимаете? Вы знали его как славного старичка, милого дедушку, водившего вас в кино и пичкавшего мороженым и леденцами. Я же знаю его как человека, сломавшего жизнь моей тетке, лишившего ее надежды на счастье и сделавшего ее всеобщим посмешищем. И более того, он сделал ее объектом жалости. У нее не оставалось выбора, и она из скромной и нежной молодой женщины превратилась в эксцентричное существо с пурпурными волосами.

– Пурпурными волосами? Не думаю, что старине Ральфу очень бы это понравилось.

– Старина Ральф едва ли имел право высказываться на этот счет. Вы так не думаете?

Незаметно для себя я повысила голос и начала кричать. Я и сама не узнавала своего голоса – в нем теперь звучала непривычная для меня ярость. Кристофер не имел права этого говорить.

Я сорвала фото тети Адели со стены, изъяв из славного окружения, и отошла в угол комнаты, прижимая фотографию к груди.

И в этот момент я поняла, как глупо себя веду. Моя нижняя губа задрожала, и по тому, как защипало у меня в глазах, я поняла, что сейчас из моих глаз хлынут горячие слезы.

Конечно, Кристоферу оставалось только рассмеяться. Он просто обязан был рассмеяться. Вместо этого он взял фотографию своего деда и поднял ее вверх.

– Ты перепутал времена, Ральф. Только потому, что влюбился в мисс Ловетт. Ты не имел права давать воли своим чувствам. Но, по-моему, ты так и не научился их обуздывать? – Опустив фотографию, он посмотрел прямо на меня. В его зеленых глазах отразился мягкий свет напольной лампы. – У тебя было столько проблем и дел. Было бы лучше и правильнее предоставить ее своей судьбе. Конечно, это было трудно. Вероятно, даже невозможно. Но ты ведь никогда так и не узнаешь, что из этого вышло.

– Возможно, вина была не только его, – смягчилась я, глядя на фото тети Адели. – Возможно, она была из породы тех нестойких людей, кто склонен винить в своих неудачах не себя, а других. Сначала для нее это было, должно быть, ужасно. Чудовищно. Она узнала, что значит разделенная любовь. Должно быть, вначале это ее напугало, но потом она решила, что они могли бы быть счастливы.

– Ральф был женат, – твердо заявил Кристофер. – И ничто не могло изменить этого факта. В каком-то смысле он оказался загнанным в угол и не знал, как поступить. Обстоятельства диктовали ему поступки, и в некотором отношении это могло послужить ему утешением. Это снимало с него ответственность и не требовало действий.

– Но настала пора действовать ради всех – ради вас, ради Адели.

– Неужели вы не видите? Я боюсь, Николь. – Голос его стал хриплым. – Я уже любил прежде, я верил в свою удачу в жизни, а потом в какую-то долю секунды все изменилось. И это чуть не прикончило меня.

– Вы должны сделать попытку. Вы должны использовать свой шанс.

– И вы тоже.

Кристофер сделал несколько шагов и оказался рядом со мной. Нежно, очень нежно он взял фотографию из моей руки и, посмотрев на нее с минуту, поставил на полку. Потом водрузил рядом с ней фото своего деда и улыбнулся:

– Вот так. Ну разве они не славная пара? Им многое еще надо решить.

Я была вынуждена признать, что они и впрямь хорошая пара.

– Он женат. Ее родители против их отношений. Они оба мертвы. И все эти небольшие причуды и странности, значившие так много в те времена, теперь утратили свое значение.

Без предупреждения Кристофер подался вперед и поцеловал меня – это был нежный, очень нежный поцелуй. И весь мой гнев, боль и страх – все это мгновенно испарилось. Я была живой, и он был настоящим, и у нас было время наслаждаться и радоваться, а не растрачивать время впустую. И каким-то образом этот поцелуй поставил все на свои места.

И мы провели вечер, старательно избегая в наших разговорах темы его отъезда. Мы говорили о чем угодно, но только не об этом. Потом я приготовила спагетти с томатным соусом, срок годности которых истек прошлой весной.

И как раз когда спагетти были готовы, послышалось дребезжание дверного звонка, а за ним последовал настойчивый стук в дверь.

– Черт! – пробормотала я, опуская готовое блюдо в дуршлаг, чтобы дать стечь воде.

Кристофер последовал за мной к двери и открыл ее. И на пороге мы увидели Ее. Ну конечно, Марту Кокс.

– Марта Кокс! – закричала я. – Где ты скрывалась? Все тебя ищут – и полиция, и коллеги. Все! Твой портрет опубликован на первой странице местной газеты. Ты хоть знаешь об этом?

Но она не улыбнулась.

– Я прекрасно провела время. Точнее сказать, почти.

Не здороваясь, Марта вошла и закрыла за собой дверь. И тут заметила Кристофера.

– Кто это?

– Гм! Ну, просто друг. Не волнуйтесь, Кристофер, это Марта Кокс. Кристофер Куинн.

Он не стал расточать время и силы на любезности.

– Где вы были? – В его голосе я почувствовала беспокойство, азарт и напряженность ожидания, сравнимую только с тугим резиновым обручем. – Вы были с Бу-Бу Майерсом?

И тут Марта впервые широко улыбнулась:

– С Бу-Бу Майерсом? Да вы шутите! Он шутит Николь?

– Нет, боюсь, что не шутит.

– Бу-Бу Майерс! А что, если и так?

Кристофер, как мне показалось, был несколько смущен.

– Право же, я думал… А впрочем, не важно.

– Могу я сесть? – спросила она. – В последнее время я была не в лучшей форме.

Марта опустилась на ближайший к ней стул.

– Я хотела прийти в первую очередь к тебе, Николь. Я слышала, что ты волновалась обо мне, и благодарна тебе за это. Я не думала, что кто-нибудь заметит, если я исчезну на несколько дней.

– Но, как видите, ваше отсутствие было замечено, – сказал Кристофер, садясь на диван. Я примостилась рядом с ним. – Так где же вы пропадали?

– О'кей. Это никого не касается. Я сообщу по телевидению и в газету совсем другую, вымышленную, историю. Но то, что случилось на самом деле… Это… О Господи! Я чувствую себя такой дурочкой!

– Продолжай! – подбодрила я ее.

– Речь идет об одном человеке. Он сенатор от… ну, скажем, от штата Новая Англия. В течение шести месяцев мы встречались, и он уверял меня, что собирается развестись с женой, но хочет дождаться следующих выборов. Об остальном вы можете догадаться и сами. Не думаю, что он всерьез собирался разводиться. Его жена богата и имеет политические связи.

– Так что же случилось? – спросил Кристофер.

– Мне надо было слетать в Вашингтон, чтобы объясниться с ним. До этого мы были вместе в Париже, и я никак не ожидала, что он порвет со мной. Я подумала, что, если мы увидимся, все будет хорошо. Конечно, с моей стороны это было непрофессионально накануне вступления в новую должность. Но я рассчитывала вернуться на следующий же день. Все было бы не так страшно, если бы вышло, как я рассчитывала, верно? Я приходила тогда к тебе, чтобы все это рассказать. Я надеялась, что тебе удастся найти какой-нибудь уважительный предлог, объяснение моего отсутствия, ну хоть что-нибудь. Но мои нервы не выдержали, когда ты подошла к телефону и очень долго разговаривала. Я хочу сказать, я поняла, что у тебя так много друзей… И как я могла рассчитывать, что ты меня прикроешь? Я подумала, что это нечестно. Поэтому я ушла, скорее, убежала.