Текст книги "Джек Бестелесный"

Он вздохнул, включил ро-поле, и для нас ливень сразу стих.

В тот же самый день, когда мы с Марком вернулись, наконец разразилась шумиха, которой так долго опасалась семья. Тайна Джека раскрылась, когда чертова медицинская сестра, испытывая денежные затруднения, продала сенсационные подробности его заболевания с видеозаписями, сделанными, пока он был в коме. Продала той из желтых сетей тридивидения, которая предложила за этот сочный скандальчик больше остальных.

Естественно, это явилось сущей находкой для жалостливых сердец и сострадательных душ; оргия добродетельного негодования захватила даже экзотиков. Глас народа в мудрости своей пришел к выводу, что Терезу на самоубийство толкнуло жуткое бесчеловечное лечение, сохраняющее жизнь ее обреченному сыночку, когда не остается уже никакой надежды на возможность выздоровления. Конечно, виновным считали Поля. Его политические враги не могли воспользоваться этим скандалом для прямого на него нападения, но в дни, последовавшие за «разоблачениями», его авторитет оказался серьезно подорванным – настолько, что он объявил, что отказывается от поста Первого Магната. Но лилмики наложили вето на его отставку и еще больше поразили Содружество, категорически запретив начальству больницы прекращать лечение Джека или отключать его жизнеобеспечивающую систему, пока он сам об этом не попросит.

Слащавых журналисток прищучили, в больнице усилили бдительность (проштрафившуюся медсестру быстренько обвинили в нарушении профессиональной этики и приговорили к десятилетней рабочей командировке на Велгаллу, наименее приятную из четырех космополитических планет). Поль в свою очередь принял меры для опровержения упреков в том, будто он обрекает своего беспомощного маленького сына на жестокие и неоправданные страдания. Колетт Рой вызвала специалистов-генетиков из крондак, полтроянцев и симбиари для консультации и попросила сравнить их заключения с выводами земных ученых, к которым она уже обращалась за помощью. Результаты исследований и тех и других можно обобщить следующим образом:

Джек – жертва уникальных генных мутаций, которые, в частности, вызвали рак, в значительной степени уничтоживший его кости и многие жизненно важные органы. Однако его мозг не затронут и все еще продолжает сохранять способность отражать метастазы. Последнее можно объяснить только самоцелительной функцией сознания пациента. И при всей разрушительности рака жизнь ребенка можно поддерживать с помощью радикальных медицинских методик, производящих на неспециалистов довольно тягостное впечатление. Врачи и генетики продолжали попытки исправлять дефекты ДНК, порождающие рак. Если бы их усилия увенчались успехом до того, как начнутся необратимые изменения мозга, были бы все основания надеяться, что тело будет полностью восстановлено вслед за критическим периодом, когда его гипофиз подаст сигнал к естественным изменениям организма в переходный период и вырабатыванию тестостерона, мужского полового гормона. Тогда Джек легко бы перенес процесс регенерации. Сам ребенок, личность которого содержала квазивзрослые черты, очень хотел, чтобы лечение продолжалось, несмотря на многие связанные с ним «неудобства».

Когда это заключение было опубликовано 12 февраля 2054 года, Джек перестал быть сенсацией, и семья на время получила передышку. От широкой публики скрыли, что процесс физического разрушения зашел так далеко, что от Джека, собственно, остался практически только мозг, находящийся на искусственном жизнеобеспечении. Рак успел поразить череп, мышцы и кожу головы, а также то, что еще оставалось от его тела. Наиболее сильно пораженные органы удалили. Он был теперь слеп, глух и лишен всех других сенсорных ощущений, кроме боли. Тем не менее он регулярно общался телепатически со своими посетителями и оперантными врачами и сестрами, по-прежнему настаивая, что еще не готов умереть.

39

Хановер, Нью-Гемпшир, Земля

13 февраля 2054

Марк боялся навестить Джека.

Он признался в этом себе, когда нерешительно остановился перед дверью палаты своего младшего братишки. Он добросовестно дальнировал малышу с первого же дня, когда Джек очнулся от комы, но к дальневидению старательно не прибегал и избегал посещений больницы под предлогом сначала необходимости усиленно заниматься, а затем шума, поднятого средствами массовой информации вокруг Джека.

Но теперь Джек прямо попросил его прийти.

Это был вечер пятницы – самый разгар Дартмутского Зимнего карнавала. Марку было не до праздников. Но теперь в свои шестнадцать лет он юридически считался взрослым и наконец-то получил право участвовать в мотогонках юниоров на льду реки Коннектикут. У него теперь был новый турбоцикл – «хонда» TXZ1700 – настоящий пожиратель скоростей, и он решил попрактиковаться после посещения Джека. Он уже оделся в специальный гоночный кожаный костюм с броским черно-белым узором. И вот, сжимая под мышкой ЦЭ-шлем, он переминался с ноги на ногу перед больничной палатой.

Марко, хватит тянуть резину! Входи!

Марк вздрогнул, открыл дверь и чуть не столкнулся с выходящим санитаром, который кисло ему улыбнулся.

– Ваш братишка только что дал мне коленом под зад. Хочет поболтать с вами наедине. Я буду следить за его приборами с поста.

Приборов в палате заметно прибавилось с тех пор, как Марк в последний раз был тут, и гнилостный запах разлагаемых раком тканей висел в воздухе вопреки всем дезодорантам. Остановившись у двери, Марк не увидел маленького пациента. Его охватило подленькое облегчение: вдруг Джек полностью закрыт и на него можно будет не смотреть.

Но, сделав два шага вперед, Марк убедился, что голова брата еще видна. Если только это можно было назвать головой.

Марк вдруг заплакал впервые в жизни, изнывая от жалости и безмолвного гнева, горько проклиная Бога и свою покойную мать за то, что они допустили такое.

Хватит валять дурака!

–  Джек…

Бог и мама не имеют никакого отношения к тому, как я выгляжу.

Марк уронил шлем на пол и начал дергать застежки своих перчаток. Наконец ему удалось с ними справиться, он вытащил бумажную салфетку из кармана над коленом и вытер вспотевшее лицо.

– Ты не знаешь, какую чушь несешь!

Знаю. Мое тело так запрограммировано. Мутацией. И оно быстрее прошло бы через все стадии, если бы Колетт не старалась нашпиговать его новыми генами. Если бы меня оставили в покое, мое тело наверняка выглядело бы куда пригляднее. К несчастью, я понял это только недавно.

–  Ты спятил! – Теперь Марк не мог отвести глаз от бесформенного ужаса, которым был его младший брат. Голова заключена в прозрачный сосуд с жидкостью. От бесформенного комка плоти, будто щупальца медузы, свисал клубок трубочек и проводов. Ни глаз, ни черт лица, ничего человеческого, только уродливые черные язвы.

Джек сказал: «Я в здравом уме. Я потратил много времени на проверку. Не всегда просто установить… Марк, пожалуйста, придвинь стул, сядь рядом со мной. Если хочешь, я попробую убрать твое отвращение и иррациональное ощущение вины».

–  Оставь меня в покое, – пробурчал Марк, но послушно придвинул табурет и уселся рядом, презирая себя за то, что расклеился, и за то, что обругал бедного умирающего малыша за собственный идиотизм.

Джек сказал: «Я изо всех сил стараюсь не умереть. Сейчас приближается критический период. Я должен научиться (образ, не поддающийся расшифровке), если хочу жить дальше, и это ужасно трудно. А меня все время что-то отвлекает. Смерть мамы – ну, просто страшно… Я ее очень любил. И ей не следовало винить меня за мои особые трудности. Я старался объяснить ей, но она отказывалась слушать. По-своему мама была сильный человеком, это было и хорошо и плохо. Я прощаю ее за то, что она попыталась сделать со мной, но это очень все усложнило».

–  Ты знаешь про то… что Малама Джонсон сделала с прахом?

Да. Малама часто посещает меня бестелесно. Пойми, ее слова и действия в пещере Кеаку были ритуальными, их не надо понимать буквально. Ее культура подходит к метапсихологии под другим углом, чем наша, и использует собственные методики. Но ее верования опираются на истину. Мне угрожает большая опасность от злых сущностей, обитающих в нравственной тьме, – как и тебе, и дядюшке Роги.

–  Мамин призрак! – воскликнул Марк и, сжав кулаки, вскочил с табурета. – Это… это же дерьмовый бред!

Марк. Успокойся, ты должен помочь мне, а я попробую помочь тебе, насколько это в моих силах. Но пожалуйста, не пропускай мимо ушей то, что я тебе скажу. Не отключайся, или мы все можем погибнуть! И тогда Фурия победит.

–  Фурия…

Ты же слышал ее в своих снах, верно?

–  Да. – Марк закрыл лицо ладонями, заглушая свой голос. – Иногда она говорит чертовски правильные вещи. Например, что нам противопоказано это проклятое Содружество и…

Марко, Бога ради, заткнись. До того ли нам сейчас! Гидра опять взялась за свое. Она убивает.

Марк повернул к нему перекошенное от ужаса лицо.

– Ты уверен?

Да. Я все время следил. Ждал этого. Вчера подозрительно исчезли пять оперантов – в разных местах Нью-Гемпшира и Вермонта. И видимо, в одно время. В начале вечера. О двух сообщили в «Новостях» в двадцать три часа, а сведения об остальных трех я извлек из полицейских протоколов в компьютере, когда понял, что может стоять за первыми двумя.

–  И только? Никаких других доказательств, кроме пяти исчезновений?

Вполне достаточно. Это не может быть простым совпадением. Такая вероятность слишком мала. А теперь слушай: тот факт, что пять смертей произошли почти одновременно, но в разных местах, подтверждает одно мое подозрение насчет Гидры. Малама, во всяком случае, со мной согласна.

–  Говори скорее!

Гидра прошла через метаморфозу. Вот, вероятно, почему она затаилась на столько месяцев. Прежде, для того чтобы убить, она должна была действовать в метаконцерте, потому что по отдельности пять ее слагаемых были слишком слабы, чтобы высосать жизненную энергию человека. Но теперь, если я верно проанализировал ситуацию, она повзрослела. Каждая из пяти голов – пяти индивидов – способна теперь убить простого операнта в одиночку. А объединившись в метаконцерт, они, вероятно, могут справиться и с оперантом-Магистром. Или даже с Великим Магистром. Возможно, поэтому Гидра и убила сейчас пятерых несильных оперантов. Подкормилась, чтобы укрепиться перед тем, как замахнуться… на кого-то могущественного.

Марк смотрел в пустое пространство и медленно покачивал головой, словно никак не мог понять того, что говорил Джек.

А тот продолжал: «Поисковым чувством я обшаривал всю эту область, нащупывая аномальные ауры, но ничего не обнаружил. Папа и остальные шесть членов Династии Ремилардов в тот час, когда я вел поиски, были в Конкорде. Доказать, что они виновны или совсем тут ни при чем, одинаково трудно. Думаю, мы не ошибемся, если будем считать, что высосать энергию операнта на расстоянии невозможно. Убийца, использующий чакры, должен находиться где-то рядом со своей жертвой или даже прикасаться к ней, как Виктор. Я установил, что в час исчезновения все семь Ремилардов-Магнатов находились либо в ролетах, либо в наземных машинах, во всяком случае где-то в пути. Учитывая скорости этих экипажей, приходится сделать вывод, что каждый из них мог быть причастен хотя бы к одному исчезновению, а то и ко всем. Естественно, теперь Гидра будет надежно прятать трупы своих жертв. Так что эти пять новых смертей навсегда останутся тайной».

–  И ты думаешь… что она подстережет нас?

Если узнает, что мы догадались о ее существовании.

–  Если Фурия действительно разгуливала в моих снах и это не игра воображения – значит, знает.

Если знает Фурия, то знает и Гидра.

Марк коротко выругался. Он, казалось, обрел свое обычное душевное равновесие.

– О себе я сумею позаботиться, но вот как ты?

Со мной ничего не случится. Меня тут хорошо охраняют, и я позабочусь, чтобы приняли дополнительные меры предосторожности. С этого момента папа и остальные больше меня навещать не будут. Я этого потребую, а они только обрадуются возможности избавиться от столь удручающих визитов… если, конечно, они не Гидра. Но вот о тебе и дядюшке Роги я все равно очень тревожусь.

–  Черт! О нем я совсем забыл. Перед тем как потренироваться на турбо, я зайду в магазин и предупрежу его, чтобы он не оставался с глазу на глаз с членами Династии. Собственно, ничего больше сделать нельзя. Дерьмово! Если бы только существовал способ оберегать сознание во время сна!

Забавно, Марко! Вы с дядюшкой Роги наиболее уязвимы во сне, а я, наоборот, слабее, когда бодрствую. Я научился замыкаться в непроницаемой психосозидательной оболочке, когда мои низшая и средняя личности разъединяются и мое сознание отключается. К несчастью, эта программа пока слишком сложна даже для такого операнта, как ты. Когда ты еще повзрослеешь, я попытаюсь сообщить ее тебе.

Марк только покачал головой.

Джек сказал: «Несомненно, со временем будет усовершенствован непробиваемый механический экран, но пока нам от этого не легче. Спи только в надежно запертой комнате. И пусть дядюшка Роги тоже запирается».

–  Ладно. Что мне еще сделать?

Зайди в кабинет старшей сестры. Скажи, что какие-то чокнутые грозят меня убить. Чтобы прекратить мои так называемые муки агонии. Пусть сейчас же усилит охрану моей палаты. Скажи, что семья оплатит специальное оборудование и оперантного охранника, и организуй это.

–  Бу сделано! – Марк нагнулся за шлемом и перчатками. Его серые глаза под разлетом крылатых бровей теперь смотрели на уродливое нечто, которое было Джоном Ремилардом, спокойно и невозмутимо. Все следы слез исчезли. – Обязательно посмотри, малыш, как я прокачусь в мотогонках на льду завтра вечерком. Слышишь?

Непременно, Марко. Удачи!

Марк остановился у колонки Уолии Вэн Зандта и налил бак «хонды» по горловину, а потом пересек улицу и припарковался перед «Красноречивыми страницами». Дядюшка Роги как раз собирался закрыть магазин. С тех пор как его отношения с Мирандой Манион закончились, он сократил рабочий день за счет вечерних часов. Старик угрюмо обернулся к двери, когда зазвонил колокольчик и вошел Марк.

– Я думал, гонки завтра, – сказал он, оглядывая броский черно-белый костюм мальчика.

– Так и есть. Мне просто надо попрактиковаться на новой машине. Старую я отдал Гордо Макаллистеру. Мне надо проверить, надежна ли связь между ЦЭ-шлемом и новым встроенным компьютером «хонды».

– Я эту твою шапку видеть не могу! Подключаться к машине – это же извращение. Превращать себя в придаток машины! – Старик встал из-за регистрационной конторки, потянулся и продолжал ворчать: – Когда я был молодым, гонять на авто или мотоцикле имело смысл – приносило ощущение победы, ты был хозяином всех лошадиных сил, и, чтобы стать по-настоящему хорошим водителем, требовался опыт и большая сноровка!

– Все это относится и к машине, контролируемой цереброэнергетически, – возразил Марк.

Роги только презрительно хмыкнул.

– Думать заодно с драндулетом? Механическое психоуправление? С чего это уровень адреналина у тебя в крови повысится, если ты телепатируешь, и только?

– Поверь мне, одно другому не мешает.

– А честно ли это по отношению к другим участникам гонок, которые ведут свои машины вручную?

– Ну, начнем с того, что пользоваться метаспособностями я не могу. Меня сразу снимут с дистанции. Как и любого операнта, который рискнет на такое. Во-вторых, ЦЭ-шлем вовсе не обеспечивает большего умения. Вот почему я записался в соревнования юниоров. Против по-настоящему опытного гонщика у меня нет никаких шансов, а на трассе мотокросса выступают двадцатилетние асы, которые могут скушать меня вместе с «хондой» на завтрак. Но лед – это не земля, так что у меня шансы очень неплохие. Ты придешь завтра посмотреть?

– Куда деваться! Но сохрани тебя Бог разбиться у меня на глазах! На эту неделю мне горя уже хватит: на аукционе я упустил «Рассказы о планетах» за март 1952 года с «Пленником кентаврихи» Пола Андерсона на обложке, а потом узнал, что Миранда прицелилась выскочить за какого-то молокососа с социологического факультета.

– Но у вас с Мирандой все уже кончено! – логично напомнил Марк.

– Где тебе понять! – пробурчал Роги и направился к внутренней двери, выходившей на лестницу, которая вела на третий этаж, к его квартире. Кот Марсель Ла Плюм, предвкушая ужин, выскочил из какого-то тайника между стеллажами и опередил хозяина, чуть не сбив его с ног, едва они вошли.

– Ну, до завтра, – сказал букинист Марку. – Выходя, запри замок.

– Дядюшка Роги, погоди!

Старик устало обернулся.

– Ну, что еще?

– Я был у Джека, и он сказал… Он думает, что Гидра опять взялась за свое.

Роги выругался на франко-канадском наречии, а когда Марк рассказал, чем объясняются подозрения Джека, разразился даже еще более изобретательной непристойностью.

– Сообщи Магистрату! Сообщи хреновому Дэвиду Макгрегору! А от меня отвяжись! Ничего не желаю знать!

– Джек предупреждает, чтобы мы были осторожны. – Голос Марка оставался по-прежнему спокойным. – Не находились наедине с папой или другими членами Династии. И особенно остерегались, когда спим. Лучше смени замок своей квартиры.

– А что толку! Твой отец, его братья и сестрицы просто кудесники телекинеза! Откроют любой замок. А если они и правда часть Гидры (только этому я начисто не верю!), то высосут меня, как бы я ни остерегался. А потому я палец о палец не ударю. Мне это дело так обрыдло, что я плевать хотел, пусть даже Фурия с Гидрой пролезут в печную трубу проставят от меня горстку золы. По-моему, бедняжка Ти-Жан дал волю воображению, и, будь у тебя хоть капля здравого смысла, ты бы и сам это сообразил.

Марк сверлил старика яростным взглядом.

– Ну ладно, – сказал он наконец. – Хочешь разыгрывать маразматика, твое дело. Но хотя бы не напивайся, пока я не выясню сам, что случилось, что это за новые исчезновения оперантов. Если тут замешана Гидра, Джеку может понадобиться наша помощь.

Сердитое выражение на лице Роги сменилось тревогой.

– Джеку? Ты правда так думаешь?

Предназначенный для гонок двухкилометровый отрезок реки между мостом Уилок-стрит и Гэрл-Бруком был закрыт, чтобы лед не пострадал до соревнований, но севернее этого места турбоциклистам разрешалось тренироваться. В отличие от официальной дистанции этот участок реки не освещался, а потому большинство участников тренировались днем. Однако для дальневидящих оперантов дневной свет или вечерняя темнота большой разницы не составляли, и на относительно прямом участке реки между Гэрл-Бруком и излучиной Ривер-Крест ледяные осколки летели из-под колес полутора десятка турбоциклов. Никто из юниоров не носил ЦЭ, но некоторые из старших гонщиков были в шлемах. В шлеме был и аспирант, который вел курс ЦЭ-инженерии. Он телепатировал своему слушателю короткое приветствие.

Вешки с лентами размечали импровизированную слаломную трассу, и большинство тренировалось на ней, поскольку решающим моментом гонок будет умение выскочить вперед, не дав зажать себя справа и слева. Марк покрутился среди вешек, а потом начал отрабатывать быстрые повороты и прыжки – не слишком высокие, всего пару метров. Любительские гонки включали один тройной прыжок, но двойных было четыре и еще десять одинарных. Приземлиться на шипах и не пригвоздить свой турбоцикл ко льду или не споткнуться о яму с осколками, оставленную другим участником, было не легко, требовался точный расчет: обеспечить такую скорость вращения обоих колес, чтобы избежать сильного толчка в момент соприкосновения со льдом, и тут же замедлить вращение, чтобы не пропахать слишком глубокой борозды и не потерять контроля над машиной. Марк знал, что прыжки – самое слабое его место, а потому отрабатывал их больше часа, взлетая над обледенелыми кучами снега, которые нагребли бульдозерами и залили водой, до тех пор, пока его замученные почки не взмолились о пощаде.

Ну, промчаться по прямой, и можно кончать. Он выехал с тренировочной площадки и проверил дальним зрением отрезок выше по течению. Пусто, только один турбоциклист, движущийся ему навстречу. Марк нащупал ауру. Черт побери! Да это же его четырнадцатилетний двоюродный брат Гордо Макаллистер катается на стареньком БМВ, который он ему подарил!

Гордо завершал свой последний семестр в Бребефе в Старом Конкорде, готовясь осенью поступить в Дартмут. Наверное, выбрался из Хановера на конец Зимнего карнавала. Вся их орава, конечно, постаралась попасть на праздники.

Э-эй, Гордо!

Уюй, Марк!

Жуешь реку, малыш? Как старичок Беэмве, справляется?

На все сто, но мне бы еще ЦЭ-ведрышко вроде твоего, чтоб его подстегивать!

Сконструируй свой, мой мальчик.

Уже начал… Попробуем наперегонки?

Не выйдет, я поберегусь до завтра; просто прокачусь проверить, все ли в порядке после прыжков.

(Разочарование.) Спорю, на прямой беэмвешка твою «хонду» обойдет, как стоячую.

Может быть. На дорогах он – класс. Но моя новая машина поманевренней, а в гонках на льду это главное.

Погоди, Марко, я тебе еще покажу!

Ха-ха! Вот посмотришь завтра, сколько тебе еще требуется узнать, младенчик!.. А теперь берегись, я беру курс прямо на тебя.

Ой! У меня поджилки дрожат.

Марк переключил фару «хонды» на дальний свет. К чему напрягать ультразрение, когда он будет проверять турбоцикл энергетически? То есть не просто управляя машиной метапсихически, но одновременно изучая психопроекцию ее механизма. Это требовало максимальной сосредоточенности.

Он прибавил оборотов, и «хонда» понеслась в белую мерцающую мглу. Через несколько секунд он поравнялся с Гордо, пронесся мимо в облаке ледяных кристалликов и оказался совсем один на замерзшей реке. Миновал два маленьких островка, обогнул остров побольше, срезал излучину и с ревом промчался под двумя Тетфордскими мостами. На прямой «хонда» выжимала 195 километров в час и идеально его слушалась. Механизмы были в полном порядке, и машина подчинялась ему, как собственные руки и ноги, превратившись в придаток его тела.

Марк позволил себе расслабиться. Он кончил анализировать и просто гнал турбоцикл вперед. За Орфордом зданий на берегу почти не было, поверхность льда казалась отполированной. Взошла луна, он выключил фару и летел по широкой белой дороге, точно черный метеор с длинным серебряным шлейфом, и только чуть сбросил скорость там, где могучая река начала петлять. Он был турбоциклом, турбоцикл был им, и жизнь заключалась в том, чтобы мчаться и мчаться вперед в лучах луны…

И ему снился сон.

Он уже был не на реке, не на машине. А где-то еще. Во мраке, усеянном миллионами разноцветных звезд над ним и развевающейся черной бездной внизу. Его сознание погрузилось в парализующий ужас, и он попытался вернуть контроль над собой, оборвать сон – попытался и не сумел. Он бессилен! Бессилен… Но это же только сон, и скоро он проснется у себя в комнате в общежитии, и будет утро…

Марк послушай меня.

… Нет! Нет! О, Господи! Это оно это оно но только на этот раз НЕ ВО СНЕ…

Марк.

ГОСПОДИ ЭТО ПРАВДА ПРАВДА ЧЕГОТЕБЕНАДОДОКТОРТЫПУСТИ…

Мне нужен ты, Марк. И ты прекрасно знаешь кто я. Я Фурия. Надежда человечества и семьи Ремилардов. Единственная, кто может спасти нас от грядущей гибели, заброшенности, вечного плена у коварных экзотиков, которые завидуют нам и боятся нас, так как знают, насколько наш потенциал выше, чем у них! Разве ты не слышал, когда я говорила с тобой? Разве ты не согласен, что я говорю дело?

Нет!.. Да… Не знаю. Уйди! Оставь меня в покое!

Я намерена освободить нас от запретов, которые экзотики придумали, чтобы помешать человечеству идти вперед. Освободить нас от угрозы так называемого Единства! Ты знаешь, что такое Единство, Марк? Это процесс гомогенизации, уничтожающий индивидуальность оперантов, превращающий их всех лишь в клетки единого гигантского Сверхсознания, подчиненного лилмикам. Ты этого хочешь для своей расы? Для своей семьи? Для себя?

Нет.

Тогда помоги мне уничтожить Галактическое Содружество, заменить его истинно свободной Конфедерацией миров. Стань моим сотрудником, Марк. Открой мне доступ к себе и разреши, чтобы я показала…

Отдать контроль надо мной ТЕБЕ, мудак? НЕТ! Я знаю, кто ты! Ты – Виктор, проваливай к черту, проваливай назад к черту…

Я не Виктор.

Так кто же ты?!

(Заминка.) Я Фурия. Я родилась. Неизбежно.

Кто ты на самом деле? Мой отец? Часть расщепленной больной личности? Сказки мне правду, если действительно хочешь привлечь меня на свою сторону!

Я – Фурия. Я привлекаю к себе сознания, просвещаю, наставляю и вознаграждаю те, которые принадлежат мне, а те, которые мне противятся, гибнут самым мучительным способом, какой только существует в данной Реальности. Если ты воспротивишься мне, тебя ждет такая гибель.

Чушь! Овладеть мной ты можешь только в том случае, если я открою тебе доступ к себе, а этого я никогда не сделаю. Я знаю, чего стоит мое сознание, и ты знаешь. Я лучший! Из всех когда-либо рождавшихся…

Джек сильнее. Но Джек скоро умрет. Джек мне не нужен, мне нужен ты! Приди ко мне добровольно, Марк, доверься мне, позволь показать, как ты можешь обрести все, чего ни пожелаешь, – безграничную власть, наслаждения, славу; я люблю тебя, я могу дать тебе все это, приди ко мне, приди, приди, приди!

Фурия… по-моему, я все-таки тебя знаю!

Я жажду тебя! Я так долго любила тебя, нуждалась в тебе, ждала, когда ты будешь восприимчив, ты так не похож на остальных, так свободен от корысти, от глупого себялюбия, так благороден духом, так горд, так чист, хотя все еще так юн, о Марк, кем ты можешь стать, кем бы я помогла тебе стать… (Образ.)

Господи… ты безумна.

Нет, Вот (образ) чем можешь стать ты! Тебе же это снилось! Я показала тебе это. Ты видишь себя, Марк, Больше чем человеком. Подобным архангелу, более могучим, чем лилмики, не скованным жалкими преградами плоти и крови (образ), существом, квинтэссенция которого – чистый Разум. Метачеловек!

Нет! Убирайся! Ты лжец дерьмовый, льстивый лжец, стараешься заморочить меня, ты даже не знаешь, кто ты такая, и думаешь, что способна сказать мне, кем буду я? Нет, черт подери, нет!

Если ты откажешься быть со мной, мне останется только одно. Я пошлю мою Гидру убить тебя, высосать твою жизненную энергию, причиняя тебе невыразимые мучения, пока твое тело будет сгорать в психопламени…

–  Нет! – вскрикнул Марк вслух. – Нет! Нет! Нет! Нет!..

Перед ним будто вновь явился образ его сна: сверхчеловек, которому он сам дал название «метачеловек», звездный ангел, бессмертный, воссиявший над человечеством, затмив все другие звезды, – тот, кому предназначено поднять все человечество до собственной чудесной высоты, сделав род людской совершенным. Только… ангел падал, падал в черную бездну, сияние его меркло, и бездонная неизмеримая тьма поглотила его. А вдали, среди маленьких звезд, черная туманная масса возгоралась, рождаясь: в центре ее пять странного цвета огней сливались, росли, становились все ярче, все сильнее, обретая чувства, интеллект, неотвратимо…

Марк очнулся.

Он сидел на турбоцикле и несся в темноте по широкой белой замерзшей реке. Спидометр фиксировал скорость в 186, 26 километра в час. Дисплей окружающей обстановки, подавая его мозгу багровый сигнал тревоги, показывал, что он мчится прямо на широкую бетонную опору моста по шоссе 302. Его собственные глаза и дальнозрение подтвердили это.

Он отчаянно приказал ЦЭ-контролю изменить вектор.

Турбо с ревом мчался прямо вперед. До опоры оставалось менее ста метров, а «хонда» не поддавалась психоуправлению. Опять та же неполадка в системе, которую, как ему казалось, он устранил…

Или нет? Черт! Неужели Алекс все-таки был прав и шлем кем-то испорчен?

Он попытался отключить подачу церебральной энергии на компьютер турбо, попытался перейти на ручное управление – «хонда» не подчинилась.

А впереди в звездное небо врезался широкий мост – цепочки золотистых фонарей по сторонам шестиполосного шоссе, рубиновые огни внизу, предупреждающие об опорах. Через несколько секунд он врежется в правую, если не…

Пока его сознание тщетно пыталось справиться с системой ЦЭ, он обеими руками дернул вверх ремень шлема, аварийную застежку… почувствовал, как игольчатые электроды вырываются из кожи, увидел ослепительно белую вспышку и понял, что взаимодействие его мозга с машиной оборвалось. Он ухватил руль и напряг всю волю, все физические силы, чтобы повернуть «хонду» влево.

Шлем слетел с его головы и черным пушечным ядром покатился по заснеженному льду. Турбоцикл юзом потащило к западному береговому устою, из-под шипов взлетали фонтаны ледяных осколков. Марк выключил мотор, психокинетически поднял турбо на заднее колесо, затем поставил его прямо, начал сжимать тормоз, стал двигаться медленнее… медленнее… и, наконец, остановился.

Он слез с седла, упал на колени, и его затошнило, выворачивая наизнанку.

Применив самоисцеляющую способность, он унял рвоту, принудил тело больше не дрожать, утишил бешеное сердцебиение, заставил легкие дышать ровно. Морозный воздух, которого он наглотался в минуту паники, обжигал огнем, но затем все пришло в норму. Видимо, никто не наблюдал за тем, что произошло. Фара его турбоцикла была все еще погашена, машин на шоссе почти не было, а городки на правом и левом берегах уже погрузились в зимнее ночное забытье. Он сел в седло и медленно поехал к вермонтскому берегу подобрать шлем. Мокрые волосы начали смерзаться, и он поспешно окутал голову психосозданной оболочкой тепла. Нет уж! Это хреновое ведрышко он больше на себя не нахлобучит! Убрав шлем в багажник, он поехал по собственному следу назад к мосту, проверить, как близок он был к смерти.

Свернуть ему удалось менее чем в двадцати сантиметрах от шершавой бетонной стены.

Марк улыбнулся своей кривой улыбкой. Пользоваться шлемом он не будет, пока не сменит всю систему. Фурии и Гидре придется найти новый способ подобраться к нему. Но он не позволит им испортить ему завтрашние соревнования. Он так или иначе управится с «хондой» и все равно победит.

Он взревел мотором на нейтрали, устроился в седле поудобнее и покатил вниз по течению реки к Хановеру и общежитию.