Текст книги "Полуночный Ангел"

Глава 13

Хью в роскошном экипаже подъехал к клубу «Монтегю» как раз тогда, когда солнце скрылось за изрезанным крышами горизонтом.

Когда Хью ступил на булыжную мостовую, то почувствовал на своем лице редкие капли дождя и надвинул на лоб шляпу. Едва он перешел улицу, как кто-то быстро подхватил его под руку. Хью резко повернулся, полагая, что это какой-нибудь воришка вздумал поживиться за его счет.

– Это я, сэр. Не хотел пугать вас, простите.

– Реджи! Как тебе удалось найти меня?

Юноша кивком указал на только что отъехавшую от обочины карету:

– Я следовал за вами от вашего дома. Я подъехал к нему в тот момент, когда вы отбыли. Меня прислала ее сиятельство.

Хью схватил Реджи за плечо и требовательно спросил:

– Что случилось? В чем дело? Я нужен ей?

От напора, который проявил Хью, веснушчатое лицо Реджи резко побледнело. Как только Монтгомери немного успокоился и выпустил его плечо, Реджи отступил назад и сказал:

– Мне ничего толком не известно, сэр. Я знаю только, что его сиятельство графа похоронят завтра, а графиня хочет видеть вас сразу же после похорон, чтобы продолжить расследование.

Хью растерянно моргнул.

– Но ей нельзя сейчас со мной встречаться. Ее время траура…

– Траур для нее уже закончился, – сказал молодой человек смущенно.

– Но по правилам вдова должна скорбеть два года, не меньше! – Хью был ошеломлен подобным известием.

А Реджи продолжил:

– Она собирается сразу же после похорон графа отправиться на поиски Софи. Ей совершенно все равно, что о ней станут говорить. И она больше не будет притворяться Полуночным Ангелом, а будет действовать от своего имени. Графиня Боумонт говорит, что если она делает добрые дела, то ей незачем скрываться, а на условности ей наплевать.

– Неужели? – По губам Хью скользнула улыбка. Он был тронут решением Лидии, хотя и не вполне понимал, что за чувства в тот момент вызвали у него эти новости. – Моя дорогая Лидия, – едва слышно пробормотал он. Потом, стряхнув с себя наваждение, Хью повернулся к Реджи: – Скажи графине, что у нас назначена встреча с мистером Тербером Френсисом. Я договорился, что он примет нас послезавтра. Уверен, она такое ни за что не пропустит.

– Хорошо, сэр, – ответил Реджи, однако выражение его лица красноречивее всяких слов говорило о том, насколько неодобрительно он относится ко всему происходящему.

Хью подъехал к фешенебельному клубу, где, как сообщил дворецкий его отца, граф будет в это время находиться со своими закадычными приятелями. К немалому удивлению, Хью почувствовал, как в животе у него неприятно урчит. Неужели он волнуется? Он-то полагал, что вполне успешно справился со всеми чувствами, которые испытывал к отцу, и в душе его осталось место лишь для ненависти, причин для которой имелось весьма немало.

Хью не виделся с Чарлзом Монтгомери, шестым графом Боксли, с тех самых пор, как граф с позором выгнал Адди из своего дома. С того времени прошло уже целых пять лет. Хью не стал бы и сейчас встречаться с отцом, если б его не мучила необходимость сложить воедино разрозненные куски одной странной головоломки, которая не давала ему покоя.

Он нашел отца на первом этаже клуба. Тот сидел со своими приятелями за карточным столом, вальяжно откинувшись на спинку кресла, держа в одной руке дорогую сигару, а другой рукой сжимая бокал с бренди. Некоторое время Хью, не обнаруживая себя, наблюдал за тем, как отец обменивается репликами и изредка шутит со своими партнерами по игре.

Лорд Боксли отличался исключительно острым умом и превосходной памятью. Его глаза выражали холодную сосредоточенность даже в тех редких случаях, когда он улыбался. Поместье досталось ему в ужасающем состоянии из-за того, что отец его был редкостным мотом и повесой. Лорду Боксли пришлось приложить немало усилий для того, чтобы восстановить былое богатство семьи. К тому же его цепкий ум и проницательность сделали его весьма и весьма ценным советником премьер-министра, и поговаривали, что он был весьма полезен королеве и даже пользовался ее благосклонностью. Как бы то ни было, пусть пятый граф Боксли и был пьяницей и дебоширом, шестой же носитель сего славного титула являл собой образец настоящего викторианца и был истинным сыном своей эпохи – вежливым, бесстрастным и безупречным во всем, что он делает, джентльменом до кончиков ногтей, ставящим добропорядочность в число основных человеческих добродетелей.

– Добрый вечер, лорд Боксли. – Хью остановился рядом с отцом.

Джентльмены подняли от карточного стола недовольные взгляды, кто-то даже весьма откровенно выразил свое возмущение тем, что посмели прервать их неторопливую беседу.

Глаза лорда Боксли сузились, когда он нелюбезно поинтересовался:

– Монтгомери! Что привело тебя сюда?

– Да это же знаменитый лорд Загадка! – воскликнул мужчина, сидящий по правую руку от отца Хью.

– Добрый вечер, Эйвзбери, – вежливо поздоровался Хью. Маркиз Эйвзбери провел в доме лорда Боксли немало времени. Хью восхищался им и искренне уважал. И сейчас в глазах этого старика Хью видел куда больше доброты, чем в холодных серых глазах своего отца.

– Я постоянно вижу ваше имя в газетах, молодой человек, – проговорил Эйвзбери. – Ваши достижения весьма впечатляют. Как бы гордилась вами ваша матушка! И сейчас работаете над каким-нибудь делом?

– Нечего его хвалить, – холодно оборвал маркиза отец Хью. – Когда ему надоест заниматься всякими глупостями, надеюсь, он найдет куда лучшее применение своим талантам и сумеет достойно распорядиться весьма выгодными родственными связями. Ему дали отменное воспитание вовсе не для того, чтобы он шлялся по самым злачным местам, какие только можно отыскать в Лондоне.

– Странно, что вы упомянули про родственные связи, сэр, – сказал Хью. – Я как раз собирался обратиться к вам за помощью в расследовании одного дела.

– Мне следовало сразу понять, что тебе что-то потребовалось от меня, иначе бы ты не стал просить о встрече. – Лорд Боксли встал и с сожалением взглянул на своих приятелей. – Прошу простить меня, джентльмены. Боюсь, мне придется окунуться в семейные дела.

Хью с отцом расположились в глубоких креслах, стоящих в укромном углу. Хью принял от молчаливого официанта сигару, и принялся не спеша подрезать кончик, обдумывая тем временем, с чего начать разговор с отцом. Он не собирался упоминать о том, что сумел найти Адди. Ведь граф постарался сделать все от него зависящее, чтобы уничтожить ее. И заодно, вот так походя, едва не разрушил жизнь сына.

– Итак? – Лорд Боксли сцепил пальцы на коленях и взглянул на Хью, даже не пытаясь скрыть свое недовольство. – Что это за таинственное дело, которое ты расследуешь?

– Это пока может подождать, – ответил Хью. – Есть кое-что еще, о чем я бы хотел тебя расспросить.

– Я слушаю.

– Скажи, у моей матери была связь с сэром Тревором Добсоном незадолго до ее смерти?

В воздухе повисла гнетущая тишина. Несколько минут отец и сын курили сигары так, словно ничего важнее этого занятия сейчас для них не существовало.

Наконец, выдержав достаточную паузу, лорд Боксли наклонился к сыну и ядовито поинтересовался:

– Ты что, потерял остатки разума? Твоя мать и Добсон? – Он поспешно огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто их разговор подслушать не может. – Какая наглость подумать такое о своей собственной матери! Хотя, учитывая, с кем ты водишь знакомство, стоит ли удивляться. Мы с графиней любили и уважали друг друга. Откровенно говоря, я нахожу твой вопрос не только оскорбительным, но и глупым.

– Уж не потому ли моя мать совершила самоубийство? Из-за твоей величайшей любви к ней? Или, может, она собиралась нанести тебе удар и бросить тебя?

– Нет! – В голосе лорда Боксли зазвенел гнев.

– Тогда почему ты упек ее в лечебницу для душевнобольных? – не отступал Хью.

Граф со стуком опустил бокал с бренди на стоящий рядом столик.

– Тебе отлично известно, что у меня не было выбора. Все доктора, которые осматривали ее, твердили одно и то же. После вторых родов твоей матерью овладела жесточайшая меланхолия. А затем в ее поведении проявились и суицидальные наклонности. Я должен был сделать это – ради ее же собственного блага.

– Можно подумать, ей это помогло! – Хью не сумел сдержать горечи. Воспоминания о том времени отдавались болью в его душе. Он помнил, как, вернувшись домой из частной школы на Рождество, застал свою мать в полном здравии. А шесть месяцев спустя узнал, что ее поместили в клинику, где она вскоре повесилась.

Хью заметил, как отец весь сжался, точно от сильнейшей боли, однако быстро сумел совладать со своими эмоциями.

– Я знаю, что предмет нашей беседы вызывает массу болезненных воспоминаний, но мне нужно кое-что узнать у тебя. Как у моей матери оказалась бриллиантовая брошь в виде бабочки?

– Тебе прекрасно известно, откуда она у нее, – недовольно фыркнул граф. – Эта вещь досталась мне по наследству от матери. Брошь эта старинная, она была сделана еще во времена королевы Елизаветы.

– Значит, ее подарил матери не Добсон?

– Разумеется, нет!

– Весьма любопытная вещица, не находишь?

– Украшение как украшение.

– Если эта брошь такая старинная, то она вполне могла иметь какое-то символическое значение, быть, например, частью нашего семейного герба. Вот только почему именно бабочка? Что бы это могло означать? Символ, кажется, не самый древний.

– Если бы ты соблаговолил в свое время быть более внимательным и слушать то, что я тебе рассказывал, ты бы помнил историю первого графа Боксли. Тот слыл большим дамским угодником и не считал нужным сдерживать свой пылкий, любвеобильный нрав, хотя, впрочем, во времена царствования Елизаветы подобное поведение и не считалось такой уж редкостью. Его увлечения были столь быстротечны, что королева презентовала ему свою брошь в виде бабочки, объясняя это тем, что он, подобно этой крылатой красавице, постоянно перелетает с одного цветка на другой и, не зная устали, дефлорирует всех юных прелестниц подряд без разбора, исключая, разумеется, саму королеву-девственницу.

Хью чуть улыбнулся, представив себе нравы, бытовавшие в ту куртуазную эпоху. Как это отличалось от того, что было принято во времена правления поборницы нравственности королевы Виктории.

– Скажи, а тебе известно, что у Тревора Добсона имеется бриллиантовая маска, в точности такая, как эта брошь?

– В самом деле? – Граф чуть насмешливо вскинул бровь, однако эта информация показалась ему не стоящей внимания.

– Он владеет клубом, который называется «Бриллиантовый лес», и там надевает на себя эту необычную маску.

Вот теперь глаза графа заинтересованно вспыхнули.

– Откуда тебе это известно?

– Я имел удовольствие побывать там. Однако я и предположить не мог, что о существовании этого клуба известно тебе.

– Я приложил немало сил, пытаясь закрыть его. Это пятно на репутации Лондона. – Боксли опасливо огляделся, а затем наклонился к Хью и прошептал: – Появление в подобных местах и тебе грозит потерей репутации.

– Это единственное, что тебя волнует, отец? Ты думаешь лишь о сохранении репутации? – Хью презрительно усмехнулся. – Сколько жизней ты положил на алтарь своего божества?

– Все еще злишься на меня из-за той гувернантки? – Боксли насмешливо вскинул брови.

Хью глухо рассмеялся.

– Ты даже не помнишь ее имени!

– Я действовал в твоих интересах, – ответил ему отец.

Хью нахмурился:

– Ты убил больного, чтобы излечить его болезнь. Ты хоть понимаешь это?

– Придет день, и ты скажешь мне спасибо за то, что я для тебя сделал. Странно, что ты не счел нужным поблагодарить меня до сих пор.

Хью, не сдержав своего гнева, с силой опустил кулак на стоявший между ними столик. Бокал лорда Боксли жалобно звякнул.

– Послушай меня, ты, упрямый старик, – прошипел Хью сквозь стиснутые зубы. – Я пришел сюда вовсе не затем, чтобы вспоминать то, что произошло тогда. Ты прекрасно знаешь, Что я об этом думаю. Я хочу лишь выяснить, что имел в виду Добсон, когда советовал мне поговорить с тобой.

– Не имею ни малейшего понятия! – Граф глубоко вдохнул и медленно выдохнул. – А что это за дело, которое ты расследуешь сейчас?

– Похищение. Мне надо разыскать пропавшую незаконнорожденную дочь графа Боумонта и актрисы Луизы Кэнфилд. Я полагал, что кто-то из друзей Добсона, входящих в небезызвестное тебе общество «ботаников», мог быть замешан в этом преступлении.

– Ты подозреваешь в преступлении «ботаников»? – с притворным удивлением спросил граф.

Хью вспылил:

– Не смей так смотреть на меня, отец!

– Но в их число входит сам принц Уэльский!

– Мы оба прекрасно знаем, что принц даже не догадывается об истинной сути этого общества, а именно о том, что его члены занимаются торговлей девственницами – ведь это происходит только тогда, когда он, равно как и другие не менее уважаемые мужи, покидает их собрания.

Глаза графа вспыхнули.

– Думай, что говоришь, мой сын. Даже знаменитому лорду Загадке не сойдут с рук подобные оскорбления. Обвинять «ботаников» в изнасиловании юных девушек – это слишком серьезно. До меня, разумеется, доходили подобные слухи, но я сам состою членом их общества вот уже более тридцати лет, и никогда не замечал ничего подобного. Ты знаешь, с каким трудом мне удалось поправить благосостояние нашей семьи и вернуть ей уважение. Так неужели же ты полагаешь, что я позволю себе войти в общество, члены которого могли бы быть уличены в столь недостойном поведении?

Хью откинулся на спинку кресла.

– Блажен, кто верует. Однако должен тебе сказать, что я больше не подозреваю «ботаников» в похищении мисс Парнхем.

На лице графа вспыхнуло любопытство.

– Интересно. И что же заставило тебя изменить свое первоначальное мнение?

– Омела. «Ботаники» избрали своим символом остролист, а на месте похищения мисс Парнхем была обнаружена омела. Я склонен полагать, что Добсон может принадлежать к какой-то еще группе людей, которая и повинна в похищении. Или, возможно, он даже действовал в одиночку. Но почему все-таки Добсон хотел, чтобы я поговорил с тобой? И о чем я должен тебя расспросить?

Граф Боксли устало прикрыл глаза. Он явно колебался. Затем, решительно выставив вперед подбородок, тряхнул головой и заявил:

– Я не хотел тебе этого говорить. Но дело в том, что Тревор Добсон… является твоим дядей.

Вот это да! Хью был оглушен подобным известием.

– Что?! – недоверчиво протянул он.

– Он мой сводный брат. Тебе хорошо известно, что твой дед не пропускал ни одной юбки. Он наплодил немало незаконнорожденных отпрысков. Правда, его больше привлекали доступные женщины – по преимуществу проститутки, которых он подбирал прямо с улицы. Только один раз он влюбился – это была мать Добсона. Он не признал этого сына своим наследником официально, но все-таки оставил ему немалое состояние.

– Ты говоришь про Тревора Добсона?

– Именно. Отец позаботился о том, чтобы его побочный сын получил титул баронета. Вскоре после рождения Тревора его мать вместе с ним перебралась в небольшое поместье, так что теперь мы оказались соседями, как того и желал мой отец. Мать Тревора выдавала себя за вдову. Я не стал оспаривать ее утверждения, поскольку мой отец и так причинил немало боли моей матери.

– Значит, Добсону по наследству досталась бриллиантовая маска, а тебе – брошь. Я правильно понял?

– Я могу только предполагать, что маска принадлежала моему отцу. Брошь же мне досталась по наследству от матери – это был ее свадебный подарок мне. Пятый граф Боксли оставил наследникам очень немного, как тебе известно. По сути дела, единственно ценная вещь, которая досталась мне от него в наследство, – это титул.

– Но вы с Добсоном друзья. Так?

– Было бы глупо прилюдно выяснять отношения со своим ближайшим соседом. Он неплохой человек, но я бы советовал тебе все же держаться от него подальше. На протяжении последних десяти лет, после того как умерла его жена, я стал все больше замечать в нем некоторые странности. А этот его клуб и вовсе переходит все границы. Я очень не хочу, чтобы кто-то узнал о нашем с ним родстве. Меня беспокоит, почему он пожелал затронуть в разговоре с тобой эту тему. Прежде желания обсуждать подобные вещи он не проявлял.

– Думаю, Добсон хотел дать мне понять, что если я попытаюсь разоблачить его тайную деятельность, то он в отместку обнародует факты, которые дурно отразятся на моей репутации. Но я-то в его заведении оказался по чистой случайности.

– Ничто не происходит случайно, – загадочно произнес граф.

– Возможно, что и так. – Хью вспомнилась рассказанная Лидией история девушки по имени Мэй. Каким образом на руке этой девушки появился шрам в виде бабочки? – Иногда, когда я работаю над своей очередной книгой, я опускаю некоторые детали, даже если они и абсолютно правдивы, по той лишь причине, что они выглядят настолько фантастичными, что в них трудно поверить, а я не хочу, чтобы читатель думал, будто я пишу беллетристику, ведь моя цель – излагать только факты.

– Оставь Добсона в покое, Монтгомери. Сделай это ради благополучия нашей семьи.

– Боюсь, я не могу тебе этого пообещать. У. Добсона была интрижка с матерью Софи. Здесь явно что-то нечисто, и я собираюсь выяснить, что их связывает.

Граф помолчал, а потом кивнул:

– Я знаю, что ты все равно сделаешь так, как задумал. Ты всегда поступаешь по-своему. И все же мой тебе совет: будь осмотрителен. Добсон может быть очень опасным.

Хью кивнул. Впервые за последние пять лет отец и сын хоть в чем-то пришли к согласию.

Софи разбудил звякнувший железный засов на входной двери. Вокруг была кромешная тьма. После визита джентльмена, которого она встретила в тот злополучный день на задворках театра, Софи почти не надеялась, что ей удастся спастись. Ведь если этот джентльмен богат и знатен, то его никто никогда и не заподозрит в преступлении – и меньше всего ее мать.

Входная дверь распахнулась, позволяя Софи увидеть хмурое серое небо и силуэты растущих неподалеку деревьев. Бедная девушка не понимала, что происходит. С какой целью ее похитили? Поначалу Софи решила, что ее хотят лишить невинности. Но почему в таком случае ее похититель так долго ждет, чтобы осуществить то, ради чего он замыслил свое гнусное дело?

– Мисс Парнхем! – До слуха Софи донесся незнакомый голос.

– Что вам нужно? – осторожно спросила она. Девушка села на кровати и заправила за ухо прядь светлых волос, упавших ей на глаза.

По лестнице застучали шаги, и Софи увидела незнакомого мужчину с фонарем в руке.

– Кто вы? – спросила она.

Он поставил фонарь на стол и улыбнулся. Улыбка его показалась ей доброй, едва ли не виноватой.

– Я доктор, – последовал ответ.

– Доктор?

– Меня зовут доктор Кили. Я пришел убедиться, что вы здоровы и невредимы, моя дорогая. Вам нет нужды бояться меня.

Мысли с лихорадочной скоростью крутились в голове Софи. Что же делать? Надо что-то предпринять! Но что? Девушка прищурилась, стараясь рассмотреть в неясном свете фонаря лицо посетителя. Ничего примечательного. Невысокий, худой, черные волосы в беспорядке падают на лоб. Несмотря на то, что он всеми силами пытался внушить к себе доверие, его глаза выдавали какое-то напряжение, если не испуг. Землистый цвет лица, изможденный вид, бегающие глазки – по всем этим признакам Софи поняла, что он заядлый курильщик опиума.

Доктор придвинул к кровати стул, а Софи быстро отодвинулась, опасаясь доверять ему.

– Итак, моя дорогая, как вы себя чувствуете?

Неужели ему это и вправду интересно?

– Отвратительно! – воскликнула она. – Меня похитили! Пожалуйста, сэр, вытащите меня отсюда. У моей матери много денег. Она очень знаменита. Она сделает все, чтобы вызволить меня. Все, что угодно!

– Но ведь вы же сирота!

– Я солгала. Мою мать зовут Луиза Кэнфилд. Спросите у нее сами. – Софи показалось, что доктор смотрит на нее с симпатией, однако не верит ей. – Я ничего не придумала! Я говорю истинную правду!

– Скажите, вас здесь хорошо кормят? – спросил доктор так, словно не видел, как она испугана, и не слышал ее просьб. Он принялся копаться в своей черной сумке и как бы между прочим заметил: – А вы знаете, что этот известный детектив – лорд Загадка – ищет вас? Я читал об этом в газетах.

– В самом деле? – Софи даже чуть придвинулась к мужчине. – Неужели это правда? В таком случае он непременно найдет меня, ведь так? Он же способен раскрыть любое самое запутанное дело.

Доктор кашлянул и невесело улыбнулся. Он достал из сумки блестящий инструмент, о назначении которого Софи не догадывалась.

– Ох-хо-хо, милая девочка, он вас не найдет. Вы находитесь в таком месте, о котором совершенно никому не известно.

– А где я? Ну скажите же мне!

– Мисс Парнхем, сейчас вам будет немного… неприятно.

– Вот! Я написала матери записку. Отдайте ее, пожалуйста, Луизе Кэнфилд! Очень вас прошу! – не слушая его, молила Софи.

– Но, мисс Парнхем…

– Сжальтесь надо мной, сэр! Здесь не написано, где я, поскольку я и сама этого не знаю. Но мама поймет, что я жива. Она, должно быть, с ума сходит от беспокойства. Ну пожалуйста!

На лице доктора отразилось сомнение. У Софи было ощущение, что он готов оказать ей содействие – или же это просто профессиональная привычка?

– Умоляю вас, сэр!

– Давайте-ка мы с вами заключим сделку, моя дорогая. Я возьму ваше письмо и очень серьезно подумаю, стоит ли мне отдавать его вашей матери. А вы должны сделать для меня кое-что взамен.

– Что именно? Я на все готова!

– Вы ляжете на спину, и будете лежать тихо-тихо. Возможно, вам будет немного больно, но долго это не продлится. Вы должны лежать спокойно и не отталкивать меня, иначе я могу вас серьезно покалечить.

Доктор поднял устрашающий предмет, похожий на какой-то зажим с когтями.

– Что это? – похолодев от ужаса, спросила Софи.

– Это хирургический инструмент, называется он «зеркало».

– И что вы собираетесь с ним делать?

– Я хочу осмотреть вас, мисс Парнхем, чтобы удостовериться в том, что вы здоровы и непорочны.

Непорочна! Кровь застыла у Софи в жилах. Неужели он намерен сделать то, чего она так опасалась? Стыд и страх охватили ее. Неужели она позволит, чтобы с ней сотворили такую ужасную вещь?

Словно бы почувствовав ее состояние, доктор успокаивающим голосом произнес:

– Пожалуйста, не сопротивляйтесь. Много времени это не займет.

Софи поняла, что заключает сделку с дьяволом, к тому же она вовсе не была уверена, что он свои обязательства выполнит. Но что ей оставалось? Она сделала так, как он просил, и уставилась в потолок, кусая губы. Руки ее судорожно комкали простыни, пока она ждала оскорбительных действий со стороны врача.

– А теперь раздвиньте ноги, мисс Парнхем. Вот так, пошире. Да-да, умница.

Софи закрыла глаза, мечтая о том, чтобы все это оказалось лишь дурным сном. Но то была реальность – и такая ужасная, что не привидится и в страшном сне.