Текст книги "Римский медальон"

12

Машина Эдварда выехала на маленькую уютную площадь, укрытую в глубине старого квартала. О существовании таких уголков знают обычно только старожилы. Эдвард притормозил у стены, поросшей плющом до самого верха. По другую сторону площади, почти скрытая от глаз старой разросшейся смоковницей, стояла скромная средневековая церковь с невысокой колокольней в позднеготическом стиле.

К железной ограде была прикреплена табличка: «Сант Онорио аль Монте». Потянув на себя тяжелое кольцо, Эдвард вошел в тишину и сумрак церкви.

Немногочисленные прихожане уже разошлись после службы. Только молодой священник, круглолицый, с румянцем во всю щеку, быстро преклонил колени у алтаря. Затем он поднялся и заметил вошедшего.

– Приветствую вас, святой отец, – негромко поздоровался Эдвард и, достав из кармана блокнот, огляделся по сторонам.

– Рад видеть вас. – Судя по манере выговаривать слова, падре был венецианцем. Проследив за взглядом Эдварда, он продолжил с воодушевлением: – К сожалению, сюда не часто заглядывают туристы. Верите ли, я без конца повторяю его святейшеству, что нужно что-то предпринять. Столько Божьей благодати у нас, и никто не видит ее! Только редкие знатоки приходят сюда, ученые вроде вас… Вы, похоже, изучаете историю искусств? – Падре с уважением посмотрел на блокнот Эдварда.

– Нет… Историю английской литературы. – Заметив удивление на лице своего восторженного гида, Эдвард поспешил добавить: – Но в Рим я приехал, чтобы провести исследование, касающееся именно итальянского искусства. Скажите, святой отец, нет ли в этой церкви какого-нибудь изделия Иларио Брандани?

– Иларио Брандани? – Священник покачал головой. – Никогда не слышал. А кто это?

– Ювелир середины восемнадцатого века.

– Середины восемнадцатого века…

– Я подумал, может быть, здесь есть что-то связанное с ним. В одном доме я видел часы, на крышке которых выгравировано название вашей церкви.

– Любопытно… Подождите… Дайте вспомнить… Нет-нет, что касается гравировки… У нас есть только дохристианская чаша, но она украшена росписью, и есть миниатюрная Библия четырнадцатого века. Они хранятся в ризнице. – Священник перевел дыхание и продолжал: – В ризнице у нас есть истинные сокровища. Подлинные болгарские иконы… Один бронзовый канделябр – просто чудо… Рукописи всех сочинений композитора Бальдассаре Витали… Была статуя одного святого с серебряными накладками… но ее, видите ли, увез Наполеон, да так и не вернул… – Он посмотрел на Эдварда, быстро записывающего за ним. – Что вы делаете? Эх, да тут до ночи можно писать, потому что церковь наша – настоящее чудо… А это вы видели?

Они остановились возле холста с изображением какой-то великомученицы.

– Святая великомученица Улива, работа голландского художника, – объяснил священник. – Это копия, но, уверяю вас, она гораздо лучше оригинала. А вы как считаете?

Эдвард улыбнулся наивности молодого падре:

– Не знаю. Я не видел оригинала.

– Эта лучше, уверяю вас, гораздо лучше. Пойдемте, пойдемте в ризницу, посмотрите…

– Охотно… А не скажете ли вы мне… Я ищу сведения об одном римском художнике прошлого века – Марко Тальяферри…

Возведя глаза к сводам церкви и секунду посоображав, священник ответил с прежним воодушевлением:

– Нет, у нас ничего нет из работ Тальяферри.

– Он пейзажист. Писал виды Рима…

– Виды Рима… У нас есть панорама Венеции. Работа одного из учеников Тициана. Жаль, что не закончена, а то это была бы прекрасная картина. Вот сюда… Я проведу вас.

Они вошли в узкий коридор, ведущий к ризнице.

– Боюсь, что злоупотребляю вашим временем, – извинился Эдвард.

– Нет, что вы, нисколько… Я рад, что могу показать вам ризницу. Жаль, что нет ничего из работ тех двух мастеров, о которых вы говорили. Но не важно, тут у нас хранятся подлинные сокровища! Пойдемте, пойдемте…

* * *

Барбара снимала квартиру в самом центре старого Рима, неподалеку от Замка Святого Ангела. Каждое утро, просыпаясь, Барбара прежде всего здоровалась с бронзовым легкокрылым ангелом, уже несколько веков парящим в римском небе. Она любила и этот вид из окна, и свою уютную, не загроможденную лишней мебелью гостиную, и главное очарование – маленькую террасу над Тибром, всю уставленную цветами.

Эдвард сидел за столом и просматривал в небольшой диаскоп один из своих микрофильмов.

За тонкой перегородкой, на кухне, Барбара готовила кофе.

– Ну как? – громко спросила она. – Удается рассмотреть что-нибудь?

– Да-да, очень хорошо.

– Диаскоп старый, но единственный, какой удалось найти. Вот и кофе готов. Ваша история, профессор, потрясла меня. Даже при том, что вы рассказали только половину. Я уверена, что самое главное вы почему-то скрываете. – Барбара внесла в гостиную поднос с кофе. – Отчего? Это слишком личное?

Эдвард помедлил с ответом.

– Не знаю, как и сказать вам. Боюсь выглядеть смешным. Взрослый, серьезный человек, и вдруг такая мистическая чепуха.

Он достал из диаскопа микропленку, вложил ее в небольшой футляр и повернулся к Барбаре:

– Странно, я думал, они заберут хотя бы одну пленку. Но все на месте. И – никаких посланий.

Он принял из рук Барбары чашечку с кофе.

– Честно говоря, я совсем не собирался столько времени посвящать здесь работе. Я думал, это будут… римские каникулы… – Он улыбнулся и покачал головой. – А получилось совсем наоборот – ни минуты покоя. Не верится, что я всего пять дней в этом городе. Столько всего произошло.

Барбара указала на коробочку с микрофильмом:

– Думаю, вы единственный человек в мире, способный расшифровать эти страницы.

– Вы мне льстите, Барбара. На самом деле есть немало других ученых, которые в состоянии это сделать. Просто им понадобится больше времени – месяцы исследований в библиотеках и архивах. А у меня жесткие сроки. Надо понять все до тридцатого марта. Значит, остается всего несколько дней.

– В таком случае нужно не мешкая приниматься за работу. Я готова помогать вам. – Барбара взяла со стола блокнот и карандаш.

Эдвард поднялся и, расхаживая по комнате, принялся рассуждать:

– Я уже сделал заметки о некоторых фразах, требующих критической оценки. Байрон называет в дневнике места, где бывал, и людей, с которыми встречался в Риме. Многое из этого мне еще не удалось найти. – Каждый раз, проходя мимо окна, Эдвард видел Замок и парящего над ним Божьего посланца. – Главная проблема сейчас – понять, был ли я действительно прав, утверждая, что площадь, упоминаемая Байроном, – плод воображения, поэтический вымысел.

– Похоже, не вымысел, раз художник написал ее. Ах, если бы найти эту картину!

– Я нашел ее. – Барбара удивленно вскинула голову. – Но ее увели у меня прямо из-под носа.

– И где она теперь находится? – Глаза Барбары потемнели от волнения.

– Картина находится на корабле с веслами… если верить информации с того света. Я не шучу. И нахожусь в здравом уме. А может быть, и не в здравом. Но тогда безумие мое состоит именно в том, что я не хочу с ним согласиться. Барбара, вчера я присутствовал на спиритическом сеансе…

Барбара приготовилась услышать что-то необычное. Громкий телефонный звонок заставил обоих вздрогнуть. Девушка сняла трубку.

– Алло! – Выслушав невидимого собеседника, она взглянула на Эдварда: – Да, сейчас позову его.

Она передала трубку Эдварду и прислонилась плечом к косяку двери, ведущей на террасу.

– Алло! – произнес Эдвард.

В трубке зазвучал мужской голос, несколько искаженный аппаратом.

– Добрый вечер, профессор! Извините, что я позволил себе позвонить вам по этому номеру. Надеюсь, не оторвал вас ни от чего важного? – В голосе звучала ирония.

– Кто это говорит?

* * *

Человек, звонивший Эдварду, находился в гостиной первого этажа некой виллы, расположенной на окраине Рима. Держа трубку возле уха, он скосил глаза на часы, которые имел привычку носить на внутренней стороне запястья.

– Я ваш друг, профессор. У вас много сочувствующих в этом городе, но думаю, я – тот единственный, кому вы действительно можете полностью доверять.

– Ах, это вы, Салливан? Что вам нужно?

– Хочу извиниться за скоропалительный отъезд, но уверяю, у меня были на то свои серьезные причины.

– А где Оливия?

– Оливии здесь нет. Она, что называется, покинула корабль. Думаю, это была ошибка… Очень грубая ошибка…

Раскрытое окно за спиной Салливана выходило в сумрачный сад. Спрятавшись в зарослях кустарника, в нескольких метрах от окна стоял британский атташе по культуре и прислушивался к разговору. Потом Пауэл медленно опустил руку в карман пиджака.

– Послушайте меня, профессор, – решительно продолжал барон Россо. – Механизм заработал. Один покойник уже есть. Думаю, вы поняли, о ком я говорю. Даже если им удастся заставить всех поверить, что все произошло естественным образом. И для вас тоже уже заготовлено свидетельство о смерти. И дата уже проставлена. Тридцать первое марта 1971 года.

* * *

Стоя спиной к Эдварду, Барбара внимательно следила за ходом телефонного разговора.

– Послушайте, Лестер, если вы хотите сообщить мне что-то важное, очень хорошо, но не лучше ли это сделать при встрече? Где вы сейчас находитесь?

– В одном укромном месте, куда буду рад пригласить и вас. – Салливан поднес трубку ближе к губам и понизил голос: – Я знаю, профессор, нечто такое, чего не знают другие. И это может оказаться весьма полезным для вас. Могу только сказать, что у меня в руках одна половина банкноты, а другая ее половина – в дневнике Байрона. Нужно только соединить эти две половины… – Эдвард почувствовал, как у Салливана перехватило дыхание. – И с помощью этой банкноты вы сможете купить себе жизнь, профессор. Это ваш единственный шанс на спасение, и думаю…

Последние слова были прерваны двумя пистолетными выстрелами. Вскрикнув, Эдвард отдернул телефонную трубку от уха.

Барбара вздрогнула. Со своего места она тоже отчетливо услышала выстрелы. А повернувшись, увидела и побелевшее лицо Эдварда.

– Алло!… Алло!… Салливан!

* * *

Телефонная трубка, которую только что держал Салливан, теперь валялась на ковре в гостиной. Чья-то рука подняла ее и опустила на аппарат, рядом с которым лежал внушительных размеров пистолет.

* * *

Эдвард стоял посреди комнаты, обхватив голову руками. Барбара, перепуганная до смерти, трясла его за плечи:

– Это ведь были выстрелы, да?

Эдвард старался говорить как можно спокойнее:

– Так мне показалось. – Он нервно усмехнулся. – Довольно грубый способ прерывать разговор.

– Но кто это был?

Эдвард не ответил. Они вышли на террасу и, прижавшись друг к другу, словно испуганные дети, смотрели на темные воды Тибра и на бронзового ангела, кроваво алевшего в лучах заката.

– Простите… Эдвард, но почему вы не доверяете мне? Как я могу помочь вам, ничего толком не зная?

Эдвард взял ее руку в свою.

– Нет, Барбара, вовсе нет. Я доверяю вам. Просто не хочу вас впутывать в эту темную историю. А сейчас я должен думать только о дневнике Байрона. Только это сейчас имеет значение. До лекции осталось пять дней.

* * *

Пауэл, стоя все в том же саду, защелкнул золотой портсигар и положил его в карман пиджака. Потом закурил, бросил последний взгляд на раскрытое окно и бесшумно удалился.

Через пару минут он уже подходил к своей машине. На сиденье рядом с водительским лениво потянулась, не открывая глаз, красивая девушка:

– Уф… Как долго… Я успела задремать.

Пауэл поцеловал ее в теплую щеку:

– Не сердись, дорогая. Уже едем.

Он завел мотор и переключил передачу. Потом взглянул на приборную доску, к которой была прикреплена его собственная фотография с надписью: «Не спеши! Думай обо мне!»

Пауэл улыбнулся сам себе и тронул машину.

13

На письменном столе Пауэла царил, как всегда, идеальный порядок. Хозяин кабинета говорил по телефону. Разговор оказался долгим, и Пауэл машинально поглаживал гвоздику в петличке своего пиджака.

– Вы тоже полагаете, что обстоятельства довольно необычные?.. Конечно… И я подумал так же… Конечно… Вы, однако, делайте все, как считаете нужным. Нет, мы не опасаемся дипломатических осложнений… – Время от времени он поглядывал на Эдварда, сидящего в кресле напротив. – Да, это верно… Лестер Салливан… Нет-нет… Ирландец… Думаю, если поинтересуетесь, найдете что-нибудь за ним… Да… Человек, который всегда жил на грани закона… Да, уверен, что были уголовные дела… Особые приметы?.. – Он глазами попросил помощи у Эдварда. Тот сразу же указал ему на запястье. – Ах да! У него есть вульгарная манера – носить часы циферблатом на внутренней стороне запястья. Последнее время жил с одной англичанкой… Оливия Эндрюс… А, вы ее знаете?.. Да, это верно. Весьма пафосная личность. Я тоже надеюсь… Во всяком случае… если проведете расследование по поводу и ее грешков… Да… Они вместе внезапно покинули гостиницу… Согласен… Благодарю вас… Когда хотите, с большим удовольствием… Очень хорошо… До скорой встречи, в таком случае… До свидания.

Положив трубку, Пауэл закатил глаза и вытер со лба воображаемый пот.

– Думаю, – обратился он к Эдварду, – мы приняли верное решение. Комиссар Бонсанти – прекрасный человек. Я знаю его уже многие годы. И он к тому же вполне компанейский.

– Насколько я понял, комиссар знаком с Оливией.

– Да. Похоже, наша соотечественница попала в переплет. Но я уверен, комиссар сумеет повести дело предельно тактично.

– Последняя наша встреча меня огорчила. Бедная Оливия! Она была на грани нервного срыва.

– Должно быть, нелегко жить с таким типом, как Салливан.

– Особенно если учесть, что Оливия знавала и лучшие времена. Я не ожидал встретить ее здесь, в Риме. Но мне показалось, что нашей встрече она искренне обрадовалась. – Эдвард покачал головой. – За те годы, что мы не виделись, она сильно изменилась. Кто бы мог предположить, что Оливия, завсегдатай всех веселых компаний, станет сидеть в одиночестве у телевизора, слушая концерт органной музыки.

Пауэл рассмеялся:

– Органной музыки?.. Одно это уже странно. Можно сказать, бедняжка дошла до ручки…

И вдруг мысль, похожая на озарение, заставила Эдварда вздрогнуть. Он торопливо достал свой блокнот и нашел пометки, которые делал в церкви Сант Онорио аль Монте.

– Пауэл, а можно выяснить, что именно передавали в тот день?

– Думаю, можно, – ответил Пауэл, удивившись вопросу. – Но… чем объяснить этот внезапный интерес к музыке?

– Одной несомненно сумасбродной идеей, – взволнованно ответил Эдвард. – Но это стоит попробовать. Так где можно узнать насчет музыки?

С комичной озабоченностью Пауэл принялся набирать телефонный номер.

Впервые за все время их знакомства этот сибарит и дамский угодник проявил себя человеком дела.

В отделе справок Итальянского радио и телевидения сотрудница зашуршала старыми программами.

– Минутку, синьор… Тринадцать часов тридцать минут… Концерт из базилики ди Массенцио… В записи… Последняя часть? – Она подчеркнула пальцем строку в программе. – Вот… «Двенадцатый псалом» Бальдассаре Витали. Сочинение для органа…

* * *

Теперь путь до церкви Сант Онорио Эдвард проделал не в одиночку. Его сопровождал Пауэл. В коридоре, ведущем в ризницу, они встретили молодого священника-венецианца. Простоватый молодой падре при виде Эдварда искренне обрадовался:

– Проходите, пожалуйста! Что же вы в прошлый раз не сказали, что интересуетесь рукописями Бальдассаре Витали? – Он с почтением посмотрел на Эдварда. – Вы изучаете духовную музыку?

– Нет, святой отец, как и прежде – английскую литературу.

– Ах да, вы же мне говорили! Но это не важно, я конечно же покажу вам ноты.

Пауэл следовал на некотором расстоянии за Эдвардом и священнослужителем. Выражение его лица было по-прежнему ироничным.

Ризница оказалась просторной, светлой комнатой, обставленной строгой мебелью. Священник извлек из высокого шкафа рукописи Витали. Ветхие, пожелтевшие от времени листы были аккуратно сложены в солидную папку.

– Вот они. – Священник радовался возможности похвастаться своими сокровищами. – Тут все сочинения Бальдассаре Витали, поистине великого композитора. Он был прихожанином нашей церкви.

– Именно поэтому его рукописи хранятся здесь? – спросил Эдвард.

– По правде говоря, не знаю. Но то, что рукописи были завещаны нашему приходу во второй половине прошлого века, – это уж точно.

Эдвард уселся за стол и принялся листать тетради. Пауэл страдальчески выглядывал из-за его плеча.

– Это ценнейшие материалы, – с гордостью пояснил священник. – Наконец-то все поняли, что Витали величайший композитор… Ну, может быть, я немного преувеличиваю… Скажем, великий… или почти великий. – Он обратился к Пауэлу: – А вы не согласны?

Застигнутый врасплох, Пауэл растерялся и поднял брови:

– Мне трудно судить. Должен признаться, я почти его не знаю.

– Несколько дней назад по телевидению передавали одно из его сочинений, – захлебывался восторгом священник. – Великолепная музыка! Прекрасное исполнение! Просто невозможно было сыграть лучше! Изумительно! Вот только жаль, что я не смог послушать… Смотрите-смотрите… Тут собраны все произведения Бальдассаре Витали.

Эдвард с удивлением взглянул на священника:

– Но среди псалмов недостает «Двенадцатого»…

Молодой падре ничуть не смутился:

– Значит, это единственное сочинение, которого у нас нет. Но я уверен, что речь идет о каком-нибудь незначительном опусе. Возможно даже, отвергнутом самим автором. Тут не может быть иного объяснения. Иначе этот псалом был бы у нас. – Он продолжал переминаться возле стола.

Эдвард листал рукописи, однако ему не давала покоя какая-то мысль.

Пауэл, потеряв терпение, воздел глаза к небу и задал только один вопрос:

– Сколько еще?

Но ответа так и не дождался.

* * *

Под высокими сводами базилики ди Массенцио оркестр академии Санта-Чечилия репетировал какое-то симфоническое произведение. Дирижер, худощавый синьор в широком свитере, сидел на высоком табурете. Оркестранты тоже были в повседневной одежде. Тряхнув белоснежной шевелюрой, дирижер постучал палочкой по пульту и прервал исполнение:

– С того же места, пожалуйста. Отчетливее стаккато.

Оркестр заиграл. Эдвард и Пауэл медленно прошли по пустому партеру. Вскоре музыка закончилась.

– Хорошо. Пожалуйста, перерыв, – объявил дирижер и спустился с помоста.

Оркестранты отложили свои инструменты. Кто-то остался на своем месте и беседовал с соседом, другие вышли на улицу размять ноги или покурить.

Дирижер охотно согласился побеседовать с двумя симпатичными англичанами.

– «Двенадцатый псалом» Бальдассаре Витали? Да, он был в нашей программе на прошлой неделе, в концерте духовной музыки семнадцатого и восемнадцатого веков. Но, как вы, наверное, поняли, это было позднейшее переложение для оркестра и органа.

– Переложение? – удивился Эдвард.

Дирижер кивнул:

– Конечно. В оригинале сочинение предназначено только для органа.

– В церкви Сант Онорио мы обнаружили рукописи всех сочинений Витали, но этого, «Двенадцатого псалма», среди них нет.

– Да, действительно, следы рукописи пропали. И неудивительно, ведь до недавнего времени никто особенно не интересовался этим маэстро. Витали был забыт больше чем на полтора столетия. И только в последние годы его оценили заново.

Дирижер улыбнулся и пожал плечами, давая понять, что ему больше нечего добавить.

Но Эдвард жестом удержал его:

– Известна ли биография Витали, есть ли какие-нибудь публикации о нем?

– Известно очень немногое. Почти ничего. Весьма неопределенные сведения. Похоже, он жил и умер в Риме. Вот, пожалуй, и все. Неизвестно даже, где похоронен. Остальное – домыслы, слухи…

Теперь проявил некоторый интерес и Пауэл.

– Довольно загадочная личность… – заметил он.

– Да… Рукопись «Двенадцатого псалма» если не затерялась окончательно, то попала в руки какого-нибудь одержимого коллекционера. Ведь с этим сочинением связана одна легенда. Говорят, будто в его музыке заключено какое-то… послание.

Эдвард и Пауэл переглянулись.

– Послание? – уточнил Пауэл.

Дирижер, видимо, уже понял, что так просто от этих дотошных иностранцев, прекрасно владевших итальянским, ему не отделаться.

– Согласно легенде начала девятнадцатого века, эти ноты скрывают в себе нечто вроде музыкального завещания, ответ на некую загадку. Но больше, думаю, ничего никому не известно.

* * *

Эдвард и Пауэл покинули базилику ди Массенцио.

– И что, дорогой профессор, стало ли нам легче от этого исторического экскурса?

– Да, – согласился Эдвард, – возможно, это путь в тупик.

– Как ни крути, а понятнее не становится, – заметил Пауэл. – Возьмем Оливию. Она слушала псалом. Я думаю, в этот момент в Италии еще по крайней мере миллион человек сидели перед телевизором за неимением лучшего. Допустим, что половина тут же уснула, но все равно остается еще полмиллиона слушателей…

Мимо них прошла группа туристов, направлявшихся в базилику. Уже стоя возле машины, Эдвард, прежде чем открыть дверцу, заметил:

– Но, милейший Пауэл, ведь какая-то связь между часами Брандани с надписью «Сант Онорио» и тем фактом, что рукописи Витали хранятся именно в этой церкви, все же имеется.

* * *

Пауэл сиял. Столик на троих был заказан им в ресторане «Ульпий», напротив форума, названного в честь императора Ульпия Траяна. Отсюда можно было любоваться руинами базилики Ульпия и прекрасной белой колонной, воздвигнутой в честь побед все того же Ульпия. Эта внешняя гармония вдохновляла Пауэла и располагала к гармонии внутренней. Он был в согласии с собой и миром.

Сегодня, пригласив своего именитого гостя на обед, он, как ребенок, радовался римскому небу и солнцу.

Столик был накрыт на террасе, возле самой балюстрады. Ожидая Барбару, мужчины пили аперитив и беседовали.

– Я все думаю о словах Салливана. – Пауэл раскурил сигару и продолжил: – Он говорил, что держит в руках половину банкноты. На что он намекал? На все ту же картину Тальяферри?

– Не думаю, чтобы картина могла быть тайным оружием Салливана. Иначе какой смысл был Анкизи так легко ее уступать?

– Пожалуй, вы правы, – согласился Пауэл. – Но все равно важно узнать, кто купил картину, кому нужно было биться за нее так упорно, причем инкогнито. Может быть, в этой картине ключ от какой-то тайны?

– Пауэл! Это вы, прирожденный скептик, заговорили о тайнах? Будь это так, Анкизи оставил бы картину себе.

– Может быть, он отправил ее на аукцион в уверенности, что она попадет именно в ваши руки.

– Не думаю. Он мог просто передать мне картину или найти какой-нибудь другой способ заставить меня купить ее. – Эдвард отпил аперитив. – Скорее всего картина явилась своеобразной ловушкой. Чтобы проверить, не заинтересован ли еще кто-нибудь в той кутерьме, которая завертелась вокруг Тальяферри… ну и вокруг меня. – Теперь Пауэл слушал очень внимательно. – Это способ выявить возможных соперников… Так все и было, мне кажется.

На террасе появилась Барбара. Мужчины поднялись.

– Вот и я. Ужасные пробки на дорогах. Опоздала, да?

– Милая Барбара, какие пустяки! – проговорил Пауэл и тут же с притворным упреком добавил: – Неужели за два года Рим так ничему и не научил вас?

Барбара была одета в элегантный светлый костюм. Распущенные по плечам волосы делали ее мягче, женственнее. Она сняла очки, взглянула на Пауэла своими прелестными близорукими глазами и рассмеялась.

Официант подал меню. Они сделали заказ.

Во время обеда Барбара и Пауэл старались хоть как-то отвлечь Эдварда от мучивших его мыслей. Они наперебой рассказывали забавные истории из жизни английской диаспоры в Риме, великосветские сплетни, свежие анекдоты. Но за кофе Пауэл осторожно вернулся к волновавшей всех теме:

– Такой чудесный день, прекрасный обед, приятное общество… Вот бы еще понять, куда подевалась чертова картина!

Эдвард улыбнулся:

– Если верить медиуму, то она должна находиться сейчас на каком-то гребном судне.

Пауэл ехидно заметил:

– Довольно туманная подсказка, я бы даже уточнил – расплывчатая.

– К тому же все малочисленные гребные суда Рима были уничтожены немцами еще во время войны. – Когда речь шла о деле, Барбара становилась педантом.

– Что меня раздражает в медиумах, так это их манера изъясняться. – Пауэл страдальчески вздохнул. – Кажется, они нарочно делают все, чтобы их никто не понял. Какое еще гребное судно? Не проще ли было сообщить имя, фамилию и адрес?

– Однако постойте! – Барбара хлопнула в ладоши. – Я дала маху! В Риме действительно есть одно гребное судно.

– Где? – одновременно спросили Эдвард и Па-уэл.

– Стоит на вечном приколе совсем недалеко отсюда… Это остров Тиберина. – Барбара все более вдохновлялась. – Ведь остров своими очертаниями действительно напоминает древний корабль, сложивший весла. И существует легенда, будто на этом месте давным-давно затонуло какое-то судно.