Текст книги "Римский медальон"

5

Номер Эдварда был в полнейшем беспорядке. Повсюду валялись вещи. На одном из столиков стоял поднос с остатками завтрака: чай, джем, сливочное масло и хрустящие хлебцы.

Удобно устроившись в кресле, Пауэл продолжал трапезу, намазывая масло на хлебец. Эдвард только что побрился и в халате вышел из ванной, втирая в кожу смягчающий крем.

Пауэл слегка повернулся к нему, продолжая прерванную беседу:

– Нет-нет, Форстер, уверяю вас, нет никаких оснований для беспокойства. Все дело в растительности. Любое лицо, стоит прибавить к нему усы или бородку, сразу становится иным. С усиками я тоже буду похож на Тальяферри. Думаю, что в пышном парике и кринолине вполне сойду и за королеву Викторию.

Эдвард улыбнулся, усаживаясь в кресло рядом с Пауэлом. Тот хлопнул его по колену.

– Ну, дружище, как чувствуете себя после ванны?

– Лучше. Намного лучше. Вы так здорово все разложили по полочкам. Все-таки здравомыслие англичан, то есть лучших их представителей, – он улыбнулся с извиняющимся видом, – просто поражает!

Пауэл вытер салфеткой руки, поднялся и стал прохаживаться по комнате.

– И все же с этим вашим полковником Тальяферри что-то не так. Спорю, это он послал письмо. Говорит, что он коллекционер?

– Да. Старинные часы. Бедняга, он был раздосадован, что я не удостоил их вниманием.

– Коллекционеры все немного сумасшедшие. Достаточно посмотреть на меня.

– И что же вы коллекционируете?

– Нечто изысканное. А вы что же, не заметили? – Пауэл улыбнулся. – Как вам понравилась красотка в кафе «Греко»? Прелестная. Бразильянка. Говорит по-английски с очаровательным акцентом.

Эдвард от души рассмеялся. Светская болтовня Пауэла совершенно вернула ему присутствие духа. Прогуливаясь из конца в конец комнаты, Пауэл в какой-то момент оказался возле окна и, выглянув, скользнул взглядом по человеку, наблюдавшему из дома напротив за всем происходящим в номере Эдварда. Наблюдатель, однако, не стал прятаться, да и Пауэл, похоже, не обратил на него внимания.

– Что же вы мне посоветуете, Пауэл? Подать заявление о краже? Довольно трудно будет изложить всю эту историю на бумаге. – Эдвард налил себе чаю и отпил глоток. – Бледнолицая красавица, поездка по ночному городу, дом с привидениями, отравление героя, красавица пропадает в одночасье… Ну чем не викторианский детектив!

– Если не хотите идти в полицию, попробуйте дать объявление в газеты, пообещав вознаграждение. Это были ценные микрофильмы?

– Да нет. Похитители будут разочарованы, найдя их, а уж когда разглядят… – Эдвард вздохнул. – Однако для меня они безусловно имели ценность. Впрочем, я всегда могу получить копии. Стоит вернуться домой.

Пауэл подсел к столу и поиграл ложечкой.

– Когда вы собираетесь покинуть нас?

– На следующий день после лекции.

– Как жалко, профессор, что впечатление об этой поездке в Рим у вас испорчено. Я чувствую себя едва ли не виноватым, что пригласил вас. Однако, не получи вы письма от этого таинственного Тальяферри, вряд ли бы вы клюнули на мое приглашение!

– Да. Письмо – это загадка. И еще – медальон. – Он достал вещицу. Медальон был теплым. И он тут же отчетливо представил себе Лючию. – Как будто девушка хотела оставить мне какой-то знак, пробуждающий воспоминания… или побуждающий к действию…

– А может, она случайно уронила его, выходя из машины?

– Нет. Исключено. В таверне он все время был на ней.

– Вы уверены в этом?

– Нет, абсолютной уверенности нет, – ответил Эдвард, подумав. – Я ведь все-таки немного выпил.

– Полагаю, не впервые в жизни? – Пауэл усмехнулся.

– Но в это вино определенно было что-то подмешано – либо наркотик, либо галлюциноген.

Пауэл откинулся в кресле и патетически продекламировал:

– «Профессор Кембриджского университета одурманен наркотиками неким призраком», «Призрака зовут Лючия», «Профессор бредит», «Сенсация в дипломатических кругах» – какие эффектные заголовки для утренних газет!

Эдвард улыбнулся:

– Зовут ее и вправду Лючия. Но никакой она не призрак.

– «Мобилизованы все маги Италии», – продолжал дурачиться Пауэл. – «На вопрос: „Может ли призрак ездить в машине?“ – один из самых знаменитых магов ответил: „Отчего же нет, если только у него есть права“».

Эдвард захохотал, как мальчишка. В этот момент в дверь постучали.

– Войдите! – Он все еще продолжал смеяться.

– А вдруг это призрак? – Пауэл закатил глаза. Из комнаты, где они сидели, входная дверь видна не была.

– Можно? – поинтересовался женский голос.

Эдвард поднялся и вышел в коридор. В гостиничном халате, с бокалом виски в руке, в дверях стояла Оливия, опершись о дверной косяк.

– Эдвард, сокровище, мне так хотелось снова увидеть тебя. – Она подошла к профессору и обвила его шею рукой. – Хорошо провел первую ночь в Риме? – Все это звучало немного развязно, но вполне в духе Оливии.

– Да как тебе сказать?.. Ночь выдалась довольно бурная. – Отстранясь, он указал на Пауэла. – Позволь представить тебе мистера Пауэла.

Оливия поглубже запахнула халат и жеманно протянула руку:

– Как поживаете, мистер Пауэл?

Тот приложился к ее ручке, взглянул на Оливию, и оба расхохотались.

– Как? – удивился Эдвард. – Вы знакомы?

– Ну конечно! Или ты думаешь, что в Риме еще остались женщины, с которыми незнаком наш Джордж? – Оливия опять обратилась к Пауэлу: – Джордж, ангел-искуситель! Как поживаешь? Уж бог знает сколько времени мы не виделись!

– Это не моя вина, дорогая. Ты избегаешь меня. Не звонишь, не показываешься. Я даже не знаю, где ты живешь.

– Да здесь, в этой самой гостинице. Где же мне еще жить? Или ты думаешь, что я способна разъезжать по городу в халате?

– Тебе к лицу любой наряд. И выглядишь ты еще лучше, чем при нашей последней встрече.

– Это что? Изысканный английский комплимент? Джордж, ты теряешь квалификацию. Получается, что, старея, я становлюсь красивее. Все бы ничего, да вот только, становясь красивее, я старею. – Однако видно было, что беззаботная болтовня отнимает у Оливии много сил. – Так как дела, профессор? Плохо спал? Да? – Она устало взглянула на Эдварда.

– Спал я действительно неважно. Но, извини уж, не из-за тебя.

– Ты гадкий! А я-то решила, что все эти афиши с сообщениями о твоей лекции – лишь предлог, и ты явился в Рим, чтобы отыскать меня.

– Нет, дорогая, это не предлог. Мне действительно придется прочитать объявленную лекцию, и виноват в этом он. – Эдвард указал на Пауэла. – Его рук дело. Может, ты все же присядешь?

– Вы говорите о работе. А это скучно! Вообще-то я заглянула сюда только для того, чтобы напроситься на ужин. Сегодня вечером я свободна. Эдвард, сокровище, ты слышишь? Барон Россо уедет по делам.

– А чем он занимается, кстати? – скорее из вежливости поинтересовался Эдвард.

– Торговля картинами, антиквариатом и тому подобными вещами. Представьте себе, на прошлой неделе он купил партию шпаг и алебард!

– Барон убежден, что сегодня на рынке существует спрос на алебарды? – Пауэл начал раскуривать сигару.

– Он найдет способ проникнуть в Ватикан и продать их там швейцарским гвардейцам.

Пауэл и Оливия рассмеялись.

– Помнишь, Джордж, тот вечер, когда ты пригласил меня на ужин и попытался соблазнить?

– Прекрасно помню. Потому что мне это не удалось.

– Еще бы, дорогой. Ты напился в стельку.

Слова эти были сказаны словно нарочно, чтобы напомнить Эдварду о Лючии и о его ночном приключении. Он опять перенесся мыслями к событиям прошлой ночи и слушал болтовню Оливии вполуха.

– Представляешь, он решил напоить меня. Весьма оригинальный способ. Но я-то выдержала, а он чуть не оказался под столом. – Оливия допила виски. – Ну ладно, я пошла. А то стоим тут в халатах, словно в сцене из фильма, запрещенного детям до шестнадцати.

– А я – режиссер, что ли? – усмехнулся Пауэл.

– Все может быть! Чао, Джордж. Надеюсь, еще увидимся. Впрочем, я очень занятая женщина. И прекрасно переношу алкоголь. – Эдвард проводил ее в коридор. – Чао, Эдвард, и спасибо за любезное приглашение.

– Какое?

– Приглашение на ужин. Которое ты непременно сделаешь мне, позвонив через пару часов.

Она вышла, а профессор вернулся в номер. Пауэл покачал головой:

– Бедная Оливия. Она себя сжигает. А вы откуда ее знаете?

– В Лондоне у нас была одна компания. Я был знаком и с ее мужем. Вчера Оливия сообщила, что он умер.

– А кто этот барон Россо?

– Некий Салливан. Вчера она представила нас друг другу.

Пауэл скривил рот:

– Так она все еще с этим типом? Я думал, между ними все кончено.

– А в чем дело?

– Скользкий тип. И не в ладах с законом. Различная контрабанда… Вы только что упомянули галлюциногены. Почему бы вам не поинтересоваться о них у Салливана? Думаю, он и в этой области специалист.

– Вот как? – Эдвард серьезно встревожился. – Будем надеяться, что Оливия не…

– …не употребляет наркотики? Это вы хотите сказать? Будем надеяться, что нет. Мила, конечно… но что-то есть в ней жалкое. А женщины обычно вызывают у меня совсем другие чувства.

– Ваша секретарша, – без всякой связи вспомнил Эдвард. – Как ее зовут?.. Барбара?.. Удивительное сочетание ума и красоты.

– Хороша, хороша… Даже слишком. Слишком молода. Что смеетесь? Вспомнили историю про лису и виноград? Эх, ваша правда… – Пауэл посмотрел на часы и поднялся. – Дорогой Форстер, мне пора. Почти полдень, и меня ждет скучнейшая церемония. В одном весьма впечатляющем, но не очень веселом месте. На протестантском кладбище. Знаете? Его еще называют английским. Это на южной окраине Рима.

– Дорогой Пауэл, это же сфера моих интересов… Английские романтики и прочее. Там ведь Байрон похоронил своего друга Шелли. Хотя, признаться, я там ни разу не был.

– Я не слишком большой любитель некрополей, – Пауэл вздохнул с притворной скорбью, – но старое английское кладбище… Я ведь патриот, в конце концов. Кстати, может, поедем вместе?

– Нет, Пауэл, возможно, в другой раз. Хочу отдохнуть, собраться с мыслями. А вам спасибо. Вы здорово мне помогли.

– До свидания, Форстер. Созвонимся. Обсудим еще некоторые детали, связанные с вашей лекцией. Малышка Барбара, разумеется, в вашем распоряжении. Но не сомневаюсь, что вы джентльмен. Шучу, шучу… Ну, разве что она сама проявит инициативу… – Пауэл в сопровождении Эдварда направился к выходу. – И не пренебрегайте моим советом – дайте объявление в газеты. «Утеряна такая-то сумка. Предлагается вознаграждение».

Пауэл был уже в дверях, когда в комнате зазвонил телефон. Эдвард вернулся и снял трубку:

– Алло?

Это был портье.

– Алло, добрый день, профессор. Вам звонят из города. Соединяю.

– Алло! – повторил Эдвард.

Говорил мужчина:

– Алло, профессор Форстер?

– Да, это я.

– То, что вы ищете, профессор, находится на английском кладбище.

Эдвард сначала не понял:

– Алло, алло! С кем я говорю?

Мужской голос невозмутимо повторил:

– То, что вы ищете, находится на английском кладбище.

В трубке раздался щелчок, связь прервалась. Озадаченно качнув головой, Эдвард вернулся в коридор.

– Знаете, Пауэл, – Эдвард посмотрел на стоящего в дверях атташе, – я передумал. Еду с вами. Сейчас переоденусь, и в путь.

* * *

Нехорошо, конечно, что один из римских преторов начала нашей эры страдал манией величия. Однако именно ему Рим обязан своей единственной пирамидой, так и названной в честь покойного претора – пирамида Кая Цестия. Беломраморное это сооружение прекрасно смотрелось сквозь зелень кладбищенских кипарисов, а старая часть кладбища походила скорее на парк. Тут и там возвышались среди травы надгробия. На скамеечках сидели с томиками стихов романтично настроенные посетители. Кто-то прохаживался среди памятников, бормоча наизусть все те же романтические вирши, отвратившие в свое время от благонамеренной обывательской стези столько пылких голов…

Птицы пели, как в раю. И весеннее итальянское небо сияло спелой синевой.

Служитель, к которому Эдвард обратился с осторожным вопросом, покачал головой:

– С сумкой, говорите? Не помню, синьор. Здесь у нас за день столько народу проходит. Одних туристов… – Он искренне сожалел, что не может помочь. – Да вы поищите на другом конце кладбища, ближе к часовне.

Эдвард не спеша зашагал в ту сторону, куда указал служитель. На одной из скамеек он заметил девушку в длинном белом платье, сидевшую, склонив голову над книгой. Если бы ветерок не шевелил подол платья и распущенные волосы, ее можно было бы издалека принять за изваяние.

– Лючия!

Девушка удивленно обернулась на возглас.

Нет, это была не Лючия.

– Прошу прощения, синьорина, – смутившись, пробормотал Эдвард. – Я принял вас за другую.

Досадуя на свою оплошность, он пошел дальше. Остановился у могилы Шелли. Представил себе день, когда лорд Байрон, герой его исследований, хоронил здесь своего друга. Понаблюдал игру света и тени на аллеях некрополя.

Солнце грело все сильнее. Он снял плащ и бродил, разглядывая надгробные плиты и ожидая, когда освободится Пауэл. Возле одной из могил недалеко от кладбищенской стены он увидел мужскую фигуру в странной темной одежде.

Человек стоял против солнца, очертания его расплывались, зыбились, сливались с очертаниями надгробного памятника.

«Кого же он мне напоминает? – силясь вспомнить, Эдвард ускорил шаг. – Ах да! Человек на лестнице в таверне! Но, может быть, и это галлюцинация?» Эдвард шел к незнакомцу, а тот в свою очередь поспешил к невысокой арке, которая отделяла старую часть кладбища от современной.

Когда Эдварду показалось, что он догоняет человека в темном, тот исчез под сводами арки. Не желая упустить незнакомца, Эдвард добежал до арки, но тут навстречу ему вышел Пауэл. Невозмутимый, бесподобный, сияющий Пауэл.

– Ну как, профессор, нашли что-нибудь?

– Ничего. Если не считать человека, одетого, как одевались в прошлом веке художники. – Эдвард бросил взгляд на безупречный темный пиджак Пауэла. – Он только что прошел под эту арку. Я бежал за ним. Но вы… вы же должны были столкнуться с ним нос к носу!

Эдвард быстро миновал арку и окинул взглядом кладбище. Длинная, обсаженная деревьями аллея была пустынна, если не считать медленно уходящей девушки. Это была та самая девушка, которую он так неосторожно принял за Лючию.

«Странно, – подумал Эдвард, возвращаясь к Пауэлу, – готов поклясться, что видел, как тот человек вошел под арку».

Эдвард перехватил внимательный, сочувствующий взгляд атташе по культуре и воскликнул с отчаянием:

– Пауэл, дорогой мой, уж не думаете ли вы, что я повредился умом?! – И, жестом пригласив Пауэла следовать за собой, он почти бегом направился к надгробию, возле которого только что стоял незнакомец в костюме художника.

Склоненная женская фигура на невысоком постаменте была воплощением скорби.

Надгробный камень сохранил надпись: «МАРКО ТАЛЬЯФЕРРИ, ХУДОЖНИК». И ниже – даты рождения и смерти.

– «Родился 31 марта 1834 года», – прочитал Эдвард. Земля качнулась у него под ногами. – Я появился на свет в этот же день, только сто лет спустя.

Пауэл хохотнул:

– Осторожно, Форстер, смотрите не умрите в тот же день, что и он. Точно так же, сто лет спустя. До тридцать первого марта остается всего неделя. Только чур, сначала прочтите вашу лекцию!

– «Умер 31 марта 1871 года». – Голос Эдварда дрогнул, когда он читал эту строчку.

6

Полыхая вполнеба, догорал величественный римский закат. С бельведера на холме Пинчо эту мрачную и никогда не приедающуюся картину наблюдали десятки людей. Из века в век повторялось это зрелище, и люди из века в век приходили сюда, как за отпущением грехов. И уходили, молчаливые и потрясенные.

Постепенно зеленые аллеи холма погрузились в сумрак и первые звезды загорались в темно-синем небе – небе Вечного Города.

Закончив ужин, Эдвард и Оливия пили кофе на террасе «Казино Валадье» – одного из самых знаменитых ресторанов Рима. Внизу, как отражение звездного неба, сверкал огнями город. А на террасу залетали запахи и шорохи весеннего парка.

– Итак, дорогая, тебя интересовали подробности, и ты их получила. Как видишь, дурацкая история! Если бы мы не знали друг друга уже столько лет, я бы не рискнул выставлять себя в смешном свете. Меня обвели вокруг пальца, как мальчишку.

Но Оливии было не по себе. Кутая голые плечи в меховую накидку, она смотрела на Эдварда своими прозрачными глазами с огромными черными зрачками.

– А Пауэл? Что он говорит?

Эдвард взял из рук Оливии медальон, который она перед тем долго рассматривала.

– Пауэл? Пауэл в своем амплуа. Он смеется. Он с легкостью доказал мне, что все случившееся – только цепь совпадений. И отказывается видеть в этом что-либо другое.

– А как он объясняет письмо, присланное тебе в Лондон? Ведь с этого все и началось. С письма и с фотографии площади.

– Он считает, что это шутка какого-нибудь умника. Подобными мистификациями тешили себя интеллектуалы всех веков. История литературы знает их множество.

– Это Пауэл так считает?

– Ну, он не исключает и другой возможности: письмо написано тем самым полковником, потомком художника Тальяферри. Ты, кстати, знакома с полковником?

Вопрос, казалось, застал Оливию врасплох.

– С чего ты взял?

– Он ведь коллекционирует старинные часы, а я знаю, что твой друг, – он улыбнулся, – барон Россо, увлекается антиквариатом. Коллекционеры – особая публика. Они все друг друга знают.

– И однако я не помню, чтобы Лестер говорил когда-либо о полковнике.

Эдвард, прищурившись, глядел на мерцающие внизу огни Вечного Города и вдруг в одной из аллей парка заметил человека. Увидев, что на него смотрят, человек скрылся за деревьями.

Оливия тронула Эдварда за руку:

– А площадь? Ты нашел ее?

– Что? – Эдвард обернулся к ней.

– Площадь. Ты узнал, где она находится?

– Секретарша Пауэла обещала выяснить. Если эта площадь и существует, то она как-то здорово упрятана в недрах Рима, настолько, что почти никому не известна. Выпьешь еще что-нибудь?

– Двойной коньяк. Надо успокоиться. У меня мурашки по коже бегают от твоей истории.

Эдвард подозвал официанта.

– Странная история, не правда ли?

– Странная – слабо сказано. Таинственная и даже страшная история. Наверняка я не усну сегодня ночью. Смотри, еще приду и разбужу тебя, – кокетничала Оливия машинально. Мысли ее были заняты другим.

Эдвард улыбнулся и заказал официанту один двойной и один простой коньяк. Оливия продолжала:

– А этот художник родился именно тридцать первого марта?

Эдвард утвердительно кивнул:

– И в тот же день, когда родился, – умер. Тридцать первого марта 1871 года. Словом, если видеть во всем этом логику, то через несколько дней эта неприятность может произойти и со мной.

– Эдвард! – Оливия была не на шутку напугана, хотя и пыталась придать своему восклицанию ироническую интонацию.

– И кража сумки во всей этой истории не самое важное звено. Кто-то по совершенно неизвестной причине морочит мне голову, может быть, пытается запугать меня. Но я готов ко всему. И выбить меня из колеи никому не удастся.

– Они как будто стараются убедить тебя, что между тобой и давно умершим художником существует некая мистическая связь. Эта девушка… Лючия… Она ведь сказала, что ты похож на него… Полковник посылает тебя в кафе «Греко», где ты видишь портрет… А потом еще кто-то звонит тебе насчет английского кладбища…

Оливия осеклась, перехватив изумленный взгляд Эдварда.

– Лючия?! Откуда ты знаешь ее имя?! Я ведь не говорил…

Оливия испугалась:

– Не говорил? Ты уверен?

– Абсолютно уверен.

– Да что ж такое?! – Бокал с коньяком задрожал в руке Оливии. – Я ведь не могла это придумать. Может, кто-то внушил мне его…

– Внушил? Брось! Давай не будем использовать мистическую терминологию.

Оливия протестующе взмахнула рукой, и часть коньяка выплеснулась на скатерть.

– Дорогой мой, но я во все это верю. И всегда верила. Некоторые явления мы объяснить просто не в силах…

– Нет-нет. Моя история не имеет ничего общего с мистикой. Зачем выставлять себя на посмешище… Та девушка… Лючия… Живая девушка – из плоти и крови. Очень красивая, между прочим. Классический тип римлянки.

Но Оливия настаивала на своем с детским упрямством:

– Эта твоя красавица сказала, что знает Джаннелли, а та утверждает, что в глаза ее не видела.

– И что из этого?

– Она явилась именно тебе, а не кому-нибудь другому. Она захотела вступить в контакт именно с тобой.

Эдвард улыбнулся – горячность Оливии его забавляла.

– Успокойся, дорогая. Все эти «феномены» – не более чем суеверие и воспаленное воображение.

– Ты заблуждаешься! По-настоящему проникнуть в эту сферу мешает вот такой неоправданный скептицизм. – Она допила коньяк и продолжила без видимой связи: – Во всяком случае, не доверяй Джаннелли. В этой жгучей особе есть что-то подозрительное, беспокойное.

Эдвард рассчитался с официантом. Они спустились по небольшой лестнице с террасы и продолжали разговор уже в аллее парка.

– Я заметил, что Салливану не нравится, когда ты называешь его бароном Россо.

– А мне приятно его злить. Вообще-то человек он неплохой и, наверное, по-своему любит меня. – Она покосилась на Эдварда. – Только он постоянно в разъездах, а я сижу одна…

– Все понятно. И как же ты убиваешь время? Слушаешь классическую музыку?

Оливия невесело рассмеялась:

– Денно и нощно. Можно сказать, только этим и занимаюсь. – И она взяла Эдварда под руку.

Так, беседуя, они медленно спускались на площадь дель Пополо.

Человек, до сих пор следивший за ними, скрылся в другом направлении. Это был тот самый невысокий худощавый господин средних лет, который не спускал с Эдварда глаз на открытии выставки в британском посольстве.

* * *

В этот вечер в большом зале антикварного салона на площади дель Пополо царило оживление. Повсюду: на полу, на столах, в витринах, на стенах – были расставлены, разложены и развешаны предметы, предназначенные для продажи на аукционе: мебель, картины, утварь, ювелирные украшения.

С небольшого помоста аукционист вел торги.

– Номер сто четырнадцать. – Он говорил с профессионально-занудной интонацией. – Бра деревянное, позолоченное, с инкрустацией. Пятнадцать тысяч лир.

Кто-то из публики поднял руку. Одна за другой потянулись другие руки. Каждый жест означал повышение ставки. Аукционист тотчас вслух повторял предложения покупателей:

– Шестнадцать тысяч, семнадцать тысяч… восемнадцать… тысяч… – Он быстро оглядел зал, чтобы проверить, не упустил ли чью-либо цену. – Восемнадцать тысяч – раз… Восемнадцать тысяч – два… Восемнадцать тысяч – три… – Он последний раз стукнул деревянным молотком. – Продано!

Служитель в серой форменной одежде прошел в зал и передал билет покупателю. Аукцион продолжился.

– Номер сто пятнадцать. Туалетный столик с зеркалом, белый, лакированный. Двадцать тысяч лир…

Служители выносили называемые аукционистом предметы и демонстрировали их публике. Безмолвные, в своей серой униформе… Обряд, который они совершали, скорее походил на похоронную церемонию.

Солидные постоянные покупатели сидели в креслах. Остальные толпились у входа или стояли вдоль стен.

Оливия и Эдвард протиснулись сквозь толпу и остановились в проходе. Оливия огляделась и махнула рукой Салливану, стоявшему у стены неподалеку.

– Твой барон тут как тут, – прокомментировал Эдвард.

Лавируя среди публики, Салливан направился к ним:

– Привет!

– Как дела? – поинтересовалась Оливия. – Купил что-нибудь?

– Ничего особенного. Пустой вечер.

Аукцион продолжался, и Салливан, беседуя с Оливией и Эдвардом, дважды вскидывал руку, чтобы назвать свою цену, однако делал это скорее машинально, чем из большого желания приобрести что-то.

С любопытством оглядев зал, Эдвард спросил у Салливана:

– Сколько времени это продолжается?

– Со вчерашнего дня. И закончится послезавтра. Хотите купить что-нибудь?

За Эдварда ответила Оливия:

– Нет, это я привела его сюда, чтобы посоветоваться с Баренго. У Эдварда есть одна вещица, которую надо оценить.

– Можно взглянуть? Я ведь тоже антиквар. На случай, если вам это вдруг еще не известно. – Он с иронией взглянул на Оливию.

– Но ему нужен настоящий эксперт, – мгновенно парировала она. – Настоящий.

– Кстати, Оливия, – Эдвард поспешил прервать начавшуюся перепалку, – не заглянуть ли нам с тобой в кафе «Греко»? Взглянем на тот самый автопортрет Тальяферри. Помнишь, я рассказывал.

– О, нет-нет! Не хочу углубляться во всю эту историю.

Салливан прислушался:

– Что за история?

– Так, ничего особенного… Это тебя не касается, – подчеркнула Оливия. – К тому же ты все равно не ревнуешь…

Аукцион продолжался. Время от времени аукционист пытался острить:

– Номер сто двадцать пять. Сельский пейзаж в позолоченной раме. Да это же удар по кошельку! Тридцать шесть тысяч лир.

Оливия подошла к молодому человеку, сидевшему с краю у прохода, и, наклонившись, что-то тихо сказала ему. Он кивнул и тотчас поднялся с кресла.

– Я попросила его отыскать профессора Баренго, – обернулась Оливия к Эдварду.

Все трое вышли из зала в коридор.

Взглянув на внутреннюю сторону запястья, где у него были часы, Салливан с рассеянным видом продолжал следить за ходом аукциона.

В коридоре тоже были размещены выставленные на продажу вещи, и сюда, правда не так громко, доносился голос аукциониста.

Знаменитый нумизмат профессор Баренго оказался пожилым тучным человеком. Он остановился у освещенной витрины, вставил в глаз монокль и принялся внимательно рассматривать медальон Лючии. На одной его стороне была изображена сова, на другой – монограмма из двух изящно переплетенных букв И и Б.

– Редкая вещь. Весьма редкая, – заключил Баренго. – И, без всяких сомнений, подлинная. Видите этот припой? Так он выглядит, когда вещь отливают в кустарном тигле. – Баренго с удовольствием вертел медальон в руках. – Кроме того, взгляните на подпись. Очень немногие вещи имеют такую подпись.

– Чью подпись? – Эдвард склонился к медальону.

– Автора. Видите буквы? Это инициалы ювелира, сработавшего медальон. Иларио Брандани. Восемнадцатый век. – Баренго вернул Эдварду драгоценность. – Поздравляю, мистер Форстер. Если захотите продать, я готов поговорить с вами.

– Сколько вы предлагаете? – Оливия дернула Эдварда за полу пиджака.

– Нет, спасибо. – Эдвард сжал медальон в ладони. – Предпочитаю оставить его у себя. Это память.

– Понимаю. Но если передумаете, я всегда в вашем распоряжении. Наверное, я не сентиментален. – И он поспешил откланяться, сославшись на то, что аукционист объявил интересующий его предмет.

Оливия схватила Эдварда за руку:

– Эдвард, продай его! Это отличный шанс. Продай сейчас же, прошу тебя!

– Но, Оливия, ты с ума сошла! И не подумаю!

– Послушай меня! Избавься от него как можно скорее. – Голос Оливии дрожал. – Ты слышал, что сказал Баренго?

– А что особенного он сказал? – Эдвард начал терять терпение.

– Иларио Брандани! Он был не только ювелиром. Он был магом, некромантом… Чем-то вроде колдуна, который вызывал души усопших. И все вещи, изготовленные им, прокляты.

Эдвард раскрыл ладонь. В глазах совы блеснул отраженный свет люстр.

Баренго вернулся в обществе изысканно одетого молодого человека.

– Позвольте. – Антиквар вновь взял у Эдварда медальон.

– Посмотрите, граф, это медальон Брандани. «Человек, который не может умереть» – так называл его Фридрих Великий. – Баренго не скрывал восторга и блистал эрудицией. – В восемнадцатом веке Брандани был знаменит почти так же, как Месмер и Калиостро.

Молодой граф кивал с умным видом.

– Человек, который не может умереть… – многозначительно повторил он вслед за Баренго.

– Ну да, говорили, будто он владел секретом вечной молодости. А еще уверяли, что он живет каждую следующую жизнь в чужом теле и что это покойник, вернувшийся с того света, и потому для него открыты тайны потустороннего мира.

– После него осталось много работ? – поинтересовался Эдвард.

– Ну, известны его медальоны, браслеты, рукояти шпаг, кое-какие музыкальные инструменты… Да, еще часы. Но их теперь уже почти не найти.

При слове «часы» Эдвард насторожился.

– Часы… А сова на медальоне имеет какой-нибудь смысл?

– Сова была изображена на печатке герцогов Борджиа. – Баренго заливался соловьем. – Здесь, в Риме, люди суеверны. Они верят, будто сова приносит несчастье. Однако самому Брандани она и впрямь принесла беду.

Оливия побледнела и схватила Эдварда за руку.

– Какую же беду принесла эта птица?

Баренго снисходительно улыбнулся:

– А он, видите ли, несмотря на репутацию бессмертного человека, скончался при таинственных обстоятельствах. Тридцати семи лет от роду.

– Тридцати семи лет? – воскликнула Оливия и повернулась в Эдварду.

– Он родился в 1734 году, – уточнил Баренго, – тридцать первого марта 1734 года. И скончался он тоже тридцать первого марта, но 1771 года. Ровно двести лет назад.

* * *

У стойки портье в холле гостиницы «Гальба» стояли, переговариваясь между собой, несколько человек. Эдвард, мрачный и усталый, не имея сил ждать, прямо через их головы попросил у портье ключ от своего номера.

Направляясь к лестнице, он услышал голос синьоры Джаннелли:

– Профессор Форстер! Вы сегодня ночью немало рисковали, разгуливая по городу без паспорта. – Она с улыбкой протянула Эдварду документ. – Спокойной ночи, профессор. – Она прошла в комнату за стойкой портье, села за письменный стол и принялась изучать какие-то бумаги.

В дверях появился Эдвард. Джаннелли вопросительно подняла глаза.

– Синьора Джаннелли…

– Да?

– Вы уверены, что не знаете никакой Лючии?

– Абсолютно, профессор. Ведь мы уже говорили об этом.

– Светловолосая девушка с очень бледным лицом.

– Я не знаю этой девушки. Простите, но мне непонятна ваша настойчивость.

И, дабы подчеркнуть, что ей больше нечего добавить, синьора Джаннелли надела очки и обратилась к своим бумагам.

Эдвард был совершенно разбит. Он закрыл за собой дверь номера и только тогда почувствовал, что может расслабиться. Сняв пиджак и галстук, он положил нежно сверкнувший медальон на журнальный столик и сам опустился в кресло рядом. Что же происходит? Кто обманывает его и с какой целью? Совпадения… Можно и так сказать. Только что-то их оказывается слишком много. Ну а факты? Каковы факты?

Медальон, который лежит на столе, – факт. Исчезновение кожаной сумки – тоже факт. Навязчивый образ Лючии – еще один факт…

Эдвард поднялся и прошел к бару за бутылкой виски. Он налил треть бокала, поднес его ко рту, и тут его взгляд упал на портьеру, закрывавшую окно. И его снова неприятно поразила мрачная процессия в капюшонах, скрывающих лица.

Он подошел к окну и отдернул портьеру. Из слабо освещенного окна дома напротив кто-то опять наблюдал за ним. Как и на аллее под террасой ресторана «Казино Валадье». Или все это тоже совпадение?

Он отпил немного виски и почувствовал, что еще что-то в номере его беспокоит. Зеркало! Оно походило на то, в кафе «Греко». Такая же старая, потрескавшаяся амальгама. Он вгляделся в отражение: эффект оказался точно таким же – в замутненном стекле отражалось лицо Марко Тальяферри.