Текст книги "Ночные кошмары"

* * *

Перед первой мировой войной Першинг-авеню называлась Грант-авеню. В архитектурном отношении все осталось, как и прежде. Сохранилась зеленая разделительная полоса, и росли на ней кусты боярышника и клены, с которых сейчас, к середине ноября, полностью осыпались листья. По обе стороны теснились громадные дома с фасадом из известняка. У широких подъездов по обе стороны были установлены могучие цветочные горшки из бетона. До первой мировой войны этот район считался одним из самых изысканных и дорогих во всем городе. А сейчас фасады домов покрывали надписи-автографы участников местных банд. Надписи набегали одна на другую. Паук 19 уступал место Ножу 21, а Нож – Салазару 4 – недолговечны были эти имена и, в общем-то, ничего не значили.

Может, Паук 19 испытывал те же чувства, что и генерал Уиллис Грант у себя на небесах, когда авеню назвали именем Першинга. Впрочем, Першинг и сам едва избежал той же участи, когда после убийства Кеннеди название решили было в очередной раз переменить – тогда именем покойного президента чуть не фонарные столбы назывались. Должно быть, на небесах Джон Джозеф – а именно так звали Першинга – уже начал ворчать, что так, мол, проходит земная слава, да и переменить вывеску тоже стоит недешево. Но тут кто-то своевременно вспомнил, что Рузвельт-стрит, находившуюся всего лишь в трех кварталах от Першинг-авеню, уже переименовали в Кеннеди-стрит, так что если менять название еще одной крупной магистрали, это окончательно собьет с толку и водителей, и пешеходов. Люди, здесь жившие, приветствовали такое решение. Никто из них и понятия не имел, кто такой генерал Першинг, а вот тот хмурый ноябрьский день, когда убили президента, никому из них до конца жизни не забыть. Так что напоминаний не требовалось, и вообще к черту всю эту суету.

Карелла припарковал машину в двух кварталах от дома 1847 по Першинг-авеню – ближе места не нашлось – и, пригибаясь под порывами ветра, срывавшего последние листья с каштанов, двинулся вперед. Он внимательно осмотрел квартиру Эстер Мэттисен, но не нашел никаких следов переписки со Стефани Уэллс; скорее всего, решил он, письма просто выбрасывают, какой смысл хранить, если слепой женщине их все равно читают вслух. Потом он позвонил в почтовое отделение, обслуживающее эти дома на Першинг, и спросил, не переводили ли корреспонденцию на другой адрес примерно шесть месяцев назад, и ночной дежурный сказал, что с ответом надо подождать до утра, потому сейчас все заняты разборкой почты. Затем Карелла сверил адрес, найденный в записной книжке Эстер, с телефонным справочником Айсолы, и выяснилось, что координаты Стефани Уэллс совпадают. Может быть, она сдала свою здешнюю квартиру в субаренду какому-нибудь знакомому или знакомой? Карелла набрал номер телефона. Прослушав двенадцать длинных гудков, он повесил трубку.

Было уже десять вечера.

Таубер ушел сорок минут назад, еще раз пообещав на прощание связаться с отделом по расследованию убийств, чтобы должным образом оформить передачу дела 87-му участку. В пять минут одиннадцатого Карелла позвонил ему. За это время Таубер вновь переговорил с Янгом, и тот заверил, что перешлет соответствующее письменное распоряжение по обоим адресам. Так что эта проблема была решена. Таубер пожелал ему удачи. Карелле не терпелось потянуть за ниточку под названием «Стефани Уэллс» прямо сейчас, а то и она может повиснуть. Он поехал на Першинг, надеясь на то, что либо в квартире Стефани кто-нибудь живет и этот кто-то знает ее нынешний чикагский адрес, либо, уезжая, Стефани оставила его в привратницкой. Честно говоря, ему важно было не столько сообщить ей о смерти тетки, сколько кое-что выяснить. Неизвестно, разумеется, насколько она осведомлена относительно привычек или знакомых покойной, но ведь не зря на бумажке сказано, что в крайнем случае надо обращаться к Стефани, а уж более крайнего случая, чем тот, что уже произошел с Эстер Мэттисен, явно не будет.

Карелла шел навстречу порывистому ветру, низко опустив голову.

Знакомые надписи, густо покрывающие стены домов вызвали в нем привычное недоумение.

Его дед эмигрировал из Италии в Америку, потому что слышал, что здесь улицы мостят золотом. И сразу же убедился, что это не так. Он развозил молоко, и самородки которые роняла по дороге лошадь, были единственным золотом. Да что там золото – даже чистотой, как в родном Неаполе, здешние улицы не отличались; впрочем это суждение Джованни можно признать спорным. И все же в те времена, когда дед появился здесь (а было это на рубеже веков), еще не исчезнувшее европейское чувство традиции и места заставляло иммигрантов испытывать гордость за свой дом и тщательно ухаживать за ним – пусть это будет даже самая последняя развалюха. Сооружение, – то, в котором живешь ты, и соседнее, и то, что вслед за соседним, – все это дом. А в совокупности получается «La vicinanza» – община. У себя дома не гадят. Там, где едят, – нужник не устраивают. В те времена, каким бы занюханным дом ни выглядел, никому бы не пришло в голову разрисовывать стены всякими надписями. Никому бы также не пришло в голову разрисовывать троллейбусы – метро еще только строилось, тут разрисовывать было нечего – потому что тогда жили люди, унаследовавшие тысячелетнее чувство красоты и не привыкшие еще к тому, что в Америке вещи существуют для того, чтобы либо улучшать их, либо выбрасывать.

Карелла поднялся по некрутым ступеням лесенки, ведущей во двор. По обе стороны ее возвышались две пустые бетонные урны, покрытые вполне загадочными именами. Он пересек двор и подошел к подъезду. Во дворе играли в мяч двое ребятишек. Когда Карелла проходил мимо, они на секунду подняли голову, но тут же вернулись к игре. Войдя в тамбур, Карелла пошарил глазами в поисках кнопки привратника, но заметил вдруг на одном из почтовых ящиков имя Стефани Уэллс. Что бы это могло означать? Она что же, уехав в Чикаго, решила сохранить за собой квартиру здесь, в Айсоле? Или просто сдала кому-нибудь на время в аренду, а новый жилец не удосужился сменить табличку?

Карелла нажал на кнопку звонка под ящиком. Безрезультатно. Он надавил снова, более настойчиво, готовый уже открыть дверь в вестибюль, едва раздастся зуммер. Но было тихо. Тогда Карелла отыскал с самого края почтовый ящик привратника и снова нажал кнопку. Подождав какое-то время, он собрался было повторить попытку, когда, наконец, послышался желанный зуммер. Схватившись за ручку двери, ведущей в вестибюль, он вошел внутрь. В просторном помещении было на редкость жарко. Слева у стены свистели и шипели два радиатора. В глубине подъезда виднелась богато расписанная железная дверь единственного лифта. Справа Карелла разглядел кусочек картона, где от руки было написано: «Привратник», а под надписью – черная стрелка. Повинуясь указанному направлению, Карелла двинулся по вестибюлю и постучал в квартиру 10.

– Кто там? – спросил мужской голос.

– Полиция.

– Кто?

– Полиция.

– Ах, мать твою.

Карелла ждал. За дверью слышались какие-то шорохи и громкое ворчание – привычный антураж привычного спектакля. Наконец, дверь открылась и на пороге появился белый мужчина лет семидесяти, в смятых синих брюках, белой нижней рубахе и сбитых красных шлепанцах. Выглядел он крайне неприветливо, да и неприятно, глаза слезились. Через открытую дверь виднелся угол незастеленной кровати. Карелла подумал, что, наверное, разбудил привратника. Подумал он, что вряд ли тот с большой охотой будет отвечать на вопросы, связанные со Стефани Уэллс. Тон привратника сразу же подтвердил основательность его подозрений.

– Ну так что там у вас? – заворчал он.

– Извините, что так поздно побеспокоил, – начал Карелла.

– Ладно, уже побеспокоили, что дальше?

– Я расследую убийство, и мне…

– Убийство произошло в этом доме?

– Нет.

– Так чего же вы от меня хотите?

– Я ищу женщину по имени Стефани Уэллс. Возможно, она…

– Ее нет дома.

– Где она? – Карелла внимательно посмотрел на привратника.

– На работе. У нее ночная работа.

– То есть вы хотите сказать, что она все еще живет в этом доме?

– Ну разумеется, она живет в этом доме. Иначе зачем бы вы ее здесь искали?

– А в Чикаго она, стало быть, не живет?

– Разве я живу в Чикаго? Разве вы живете в Чикаго?

– Да, но я думал, она переехала в Чикаго.

– Нет, она не переехала в Чикаго.

– Хорошо, скажите, пожалуйста, где она работает.

– Вы что, собираетесь забрать ее?

– За что?

– Она занимается совершенно законным делом.

– Чем же она занимается?

– Я не скажу, где она работает, если вы собираетесь забрать ее.

– Мне надо задать ей несколько вопросов по поводу убийства. Женщина погибла.

– Что за женщина?

– Ее зовут Эстер Мэттисен, слышали это имя?

– Нет.

– А Джимми Харрис?

– Нет.

– Изабел Харрис?

– Нет.

– А не знаете, мисс Уэллс называла когда-нибудь эти имена?

– Да я не так уж хорошо знаком с ней. Знаю только, что работает она ночами и что занимается вполне законным делом. Так что если вы собираетесь отправиться туда и забрать ее…

– Отправиться куда?

– Туда, где она работает.

– А где это?

– Не скажу, – и привратник выказал явное намерение закрыть дверь. Карелла живо сунул ногу в щель. – Уберите ногу, – резко бросил привратник.

– Вообще-то я и сам могу выяснить, где она работает, – сказал Карелла, – но это займет у меня какое-то время.

– А мне-то до этого какое дело?

– А такое, что потом я вернусь и мы поговорим о мусорных баках.

– С баками у меня все в порядке.

– Или о трубах в подвале. Или об электричестве. Вы уж, поверьте, мистер, что-нибудь я отыщу. Всегда что-нибудь находится.

– Это уж как пить дать, – согласился привратник. – Только адрес Стефани Уэллс угрозами вы у меня не выманите.

– Где она работает? – настаивал Карелла. – И приоткройте дверь, черт бы вас побрал, больно.

– А вы собираетесь забрать ее?

– Я собираюсь задать ей несколько вопросов в связи с убийством.

– Но она никого не убивала.

– Вы же вроде сказали, что не слишком хорошо с ней знакомы.

– Знаком достаточно, чтобы знать, что никого она не убивала.

– Где она работает?

– В одном месте под названием «Таитянские Сады».

– Это что, массажный салон?

– Это клуб здоровья.

– Ну да, конечно.

– Все вполне законно, – повторил привратник.

Карелла убрал ногу, и привратник со стуком захлопнул дверь.

Глава 10

«Таитянские Сады» располагались чуть к северу, на Талбот-авеню, в четырех кварталах от моста Калмз Пойнт. Еще десять лет назад можно было сказать, что «Сады» раскинулись в тени надземки. Но сейчас ее уже не было, так что выражение не прижилось. Правда, десять лет назад и самих «Таитянских Садов» не было, так что не могли они быть ни в тени надземки, ни под сенью закона. Или, точнее говоря, если бы «Таитянские Сады» существовали здесь десять лет назад, они и впрямь были бы и в тени, и под сенью. Но не сегодня.

Фасад салона был убран настоящим бамбуком и соломой. Название выжжено на деревянной пластине, приколоченной к двум бамбуковым шестам, образующим букву X. Шест покороче служил одновременно дверной ручкой. Карелла открыл дверь и вошел в комнату, также убранную бамбуком и соломенными циновками, только выглядела она поуютнее: из лампочек, скрытых за балдахином или вделанных в ниши, лился мягкий красный и зеленоватый свет. Футах в четырех от двери стоял стол. За столом, спиной к стене, сидела девушка. При появлении Кареллы она подняла голову. Судя по внешности, китаянка или японка, может, с полинезийских островов. В общем, с Востока. Дверь бесшумно закрылась, и девушка мягко улыбнулась ему.

Он улыбнулся в ответ. Карелла не выработал еще плана действий. Если показать жетон, его могут даже не впустить без ордера на обыск. С другой стороны, если удастся проникнуть внутрь, ему все равно придется представиться Стефани Уэллс – иначе она ничего не расскажет об убитой. Раздумья Кареллы прервала девушка:

– Да, сэр, чем могу служить?

«А ладно, где наша не пропадала», – подумал он.

– А в самом деле, чем?

– Отчего бы вам не присесть, сэр, и я все вам расскажу.

– Ну что ж.

Он сел поближе к столу, а девушка, повернувшись на вращающемся стуле, наклонилась к нему. На ней было длинное платье с разрезом у бедер и атласные туфельки на очень высоком каблуке и застежками на лодыжках. Телефон на столе поражал обилием кнопок, ни одна из которых, впрочем, сейчас не горела. У передней стены стоял аквариум, в котором резвились тропические рыбы, а на поверхности вздувались радужные пузыри. Справа была еще одна дверь. Она внезапно отворилась, и в приемную вошла девушка в бикини. Бросив на Кареллу беглый взгляд, она подошла к столу, произнесла только одно слово: «Бенни», и положила розовую полоску бумаги. Девушка с Востока повторила: «Бенни», взяла бумагу и что-то написала на ней. После этого та, в бикини, снова посмотрела на Кареллу и вышла из комнаты. Дверь за ней неслышно закрылась.

– Это Стейси, одна из наших девушек, – заметила его собеседница.

– А сколько их всего у вас?

– Шесть.

– Как зовут?

– Ну, зачем вам это?

– Да так, просто любопытствую.

– Ну что ж, зовите меня Джасмин.

– Ясно. Джасмин.

– Да, так вот, я собиралась сказать вам, что это частный клуб здоровья и за небольшую, но повторяющуюся входную плату мы предоставляем наши услуги, включая душ, сауну, бассейн, напитки в баре и, разумеется, массаж. Массаж может делать одна девушка, а могут, если пожелаете, и две.

– Ага, две, ясно.

– За получасовой сеанс мы берем двадцать долларов, за часовой – тридцать. То есть, как видите, не удваиваем цену, а…

– Ну что ж, неплохая сделка.

– Вот именно.

– И за это я получаю массаж и…

– Другие услуги.

– И выпивку в баре.

– Да.

– А сколько будут стоить две девушки?

– Вдвое больше, чем одна.

– Значит, скидок нет.

– Да, к сожалению, – Джасмин улыбнулась. – Видите ли, девушки работают исключительно на чаевых. О чем бы вы с ними ни сговорились, это абсолютно ваше личное дело.

– Понятно.

– Итак, на чем остановитесь? – Джасмин взяла карандаш и подвинула к себе стопку розовых бумажных полосок, на которых было что-то напечатано. – Одна девушка, две? Полчаса или час?

– А что, больше часа нельзя?

– Почему же, за шестьдесят долларов можно заказать двухчасовой массаж.

– А могу я заплатить за полчаса, а потом, если захочется продлить, доплатить?

– Знаете, как-то с этим я еще не сталкивалась.

– Ясно. А теперь мне хотелось бы убедиться, что я понял вас правильно.

– Ну, разумеется, как вам будет угодно, – девушка улыбнулась.

– Итак, этот клуб здоровья, и за входную плату вы предоставляете некоторые услуги плюс массаж. А любые договоренности с девушками имеют сугубо приватный характер и оплачиваются также на частной основе.

– Абсолютно точно.

– Вы сказали, повторяющаяся плата…

– Да.

– А что это, собственно, значит?

– А это значит, что за каждый сеанс вы платите отдельно.

– Ясно.

В переводе на обыкновенный язык все это означало, что клуб «Таитянские Сады» за двадцать или тридцать долларов, в зависимости от времени, сдает Карелле в аренду некоторую площадь и обеспечивает одной или двумя проститутками, которые за взаимообусловленную дополнительную плату предоставляют ему сексуальные услуги. Если обвинить администрацию клуба в поощрении проституции, что карается по соответствующей статье уголовного кодекса, то в свою защиту она, несомненно, выдвинет следующий аргумент:

поощрение проституции означает сознательную и открытую торговлю живым товаром – а здесь, в клубе, все договоренности между клиентом и девушками осуществляются на сугубо приватной основе;

предоставление помещения для занятий проституцией – а данный клуб является клубом здоровья и предоставляет всего лишь массаж, напитки, душ, сауну и бассейн;

содержание или участие в содержании публичного дома или другого заведения этого же типа. – Но ведь сколько можно повторять, это клуб здоровья;

участие в действиях, направленных на осуществление или содействие в осуществлении акта проституции – но сауна, бассейн и массаж на это не направлены, да и глоток спиртного тоже.

– Хорошо, я беру одну девушку на полчаса, – сказал Карелла.

– Отлично, сэр, только скажите, пожалуйста, как вас зовут. Достаточно имени.

– Энди.

– Прекрасно, Энди, а как вы о нас узнали?

– То есть, что вы имеете в виду?

– Вам дали нашу афишку на улице или вы где-нибудь еще видели нашу рекламу?

– Нет, нет, меня сюда направил один приятель.

– Ясно. А теперь, Энди, не изволите ли заплатить? Двадцать долларов.

– Да, конечно, – Карелла вытащил из бумажника двадцатидолларовую купюру; интересно, подумал он, а возместят ему в полиции этот расход? Красивая картина: он входит в канцелярию и протягивает Мисколо счет за посещение публичного дома.

– Благодарю вас, – Джасмин извлекла из верхнего ящика стола небольшую металлическую коробку и отправила туда банкноту.

– Так, вот вам, пожалуйста, нечто вроде пропуска, – Джасмин оторвала розовую полоску бумаги и вручила ее Карелле.

– А теперь ступайте в холл, и кто-нибудь из девушек вами займется. По-моему, Стейси сейчас свободна, если, конечно, вы…

– Да нет, я нацелился на другую, – сказал Карелла.

– Ах вот как, – Джасмин удивленно подняла брови. – Стало быть, вы у нас не впервые?

– Да нет, впервые. Просто мой приятель посоветовал обратиться именно к ней.

– А кто же это – она?

– Стефани, – начал было Карелла и тут же осекся, не назвав фамилии.

– Стефани?

– Да.

– Но у нас нет никакой Стефани.

– Это ее подлинное имя. – Карелла решил идти до конца. – Стефани Уэллс.

– Так, так. Но видите ли, у наших девушек у всех подлинные имена. Им нет нужды скрывать их.

– Понимаю. Наверное, поэтому она и сказала моему приятелю свое настоящее имя. Потому что у всех здесь настоящие имена и им нечего скрывать, не так ли?

– Ну да.

– Так можете послать мне ее?

– Слушайте, я же сказала вам…

– Я знаю, что она здесь работает.

– Знаете, а отчего бы вам не пройти в салон и самому не поискать эту таинственную Стефани? Как бы у вас там дело ни пошло…

– Да, да, помню: приватно и конфиденциально.

– Вот именно.

– Спасибо. А как выглядит Стефани?

– У нас здесь нет никакой Стефани, – улыбнулась Джасмин.

– Ну что ж, спасибо, – Карелла поднялся и открыл правую дверь.

Он очутился в комнате, где был все тот же бамбук и все те же соломенные циновки. Слева от двери вдоль всей стены тянулась стойка бара, на которой теснились бутылки со скотчем, водкой, джином в полгаллона и четвертушки содовой и минеральной. Рядом с сифоном с водой стояло ведерко со льдом и тут же блюдо с дольками лимона и лайма. За ведерком находились пластиковые стаканы. Стена напротив являла собою вогнутый овал, вдоль нее были расставлены плетеные стулья с высокой спинкой, выкрашенные в белый цвет и покрытые красочными подушками. Два стула были заняты. На них сидели блондинка и брюнетка, обе точно в таких же бикини, как и Стейси. При появлении Кареллы они подняли головы и улыбнулись.

– Привет, – сказала блондинка. – Меня зовут Бобби.

– Привет, Бобби.

– А меня Лорин, – представилась брюнетка.

– Привет, Лорин.

– А тебя как зовут?

– Энди.

– Выпьешь чего-нибудь, Энди?

– Спасибо, попозже. Вообще-то я ищу Стефани.

– У нее сейчас клиент, – сообщила Бобби.

– А как ты думаешь, скоро она освободится?

– Наверное, – пожала плечами Лорин. – Почему бы, пока суд да дело, не выпить?

– Ладно, тогда скотч и немного содовой, пожалуйста.

– А бумажку твою можно? – с этими словами Бобби поднялась с плетеного стула и направилась к бару.

Теперь Карелла лучше разглядел костюм, который поначалу показался ему похожим на бикини. Нечто в этом роде надевают на себя стриптизерки: бюстгальтер с застежкой спереди и узенькие трусы, поверх которых по диагонали повязано нечто вроде шарфика под цвет бюстгальтера. Помимо этого на Бобби были туфли-лодочки на высоком каблуке и с застежками на лодыжке, отчего ноги ее казались на удивление длинными, при росте не более пяти футов шести или семи дюймов. Лорин со своего места наблюдала за Кареллой. Ее бюстгальтер казался совсем узким. Но это, наверное, оттого, что она была полнее. Обеим девушкам было не больше двадцати пяти. Красавицами их не назовешь, но вполне привлекательные. И что приятно, выглядят чистыми, свежими и здоровыми.

– Ну вот, Энди, – Бобби улыбнулась. – Виски с содовой.

– Спасибо, – взяв бокал, Карелла направился к одному из стульев.

– Ты вроде и раньше здесь бывал, – заметила Бобби.

– Нет, раньше я здесь не бывал. Да и в других салонах тоже.

– Так откуда же ты знаешь Стеффи?

– Приятель посоветовал сходить к вам.

– Ага, и ему понравилась Стеффи?

– Вот именно.

– Наверное, и он ей понравился.

– Что ты хочешь сказать?

– Ну… она ведь, знаешь ли, Шана.

– То есть здесь вы ее так зовете.

– Ну да. Шана. Это ее здешнее имя. Классное имя, по-моему, Шана.

– Бобби тоже звучит неплохо.

– Может быть, но Шана лучше. Если все начинать по новой, я бы придумала себе какое-нибудь похожее имя. Например, Шерри. Что-нибудь в этом роде.

– Угу.

– Только вокруг полно Шерри.

– Да и Бобби не меньше, – вставила Лорин.

– Но Шана одна. Вот об этом-то я и толкую. Стеффи выбрала имя что надо. Интересно, где она его выкопала.

– Вроде была когда-то Шана, королева джунглей, – сказала Лорин.

– Нет, ту звали Шина.

Дверь в приемную открылась, и в салон вошел низкорослый толстяк с сигарой во рту в плотном коричневом пальто. Казалось, под его тяжестью он еще ниже пригибается к земле. Плечи у него были тяжело опущены, лицо обветрено, волосы растрепаны. Яростно дымя сигарой, он вышел на середину комнаты и сразу же объявил:

– Хочу выпить. Эй, Блонди, дай-ка мне выпить.

– Не Блонди, а Бобби, – заметила Бобби.

– Прекрасно, пусть будет Бобби. – Сделай-ка мне бурбон с содовой.

– Бурбона у нас нет.

– Вот это здорово, – буркнул толстяк.

– Только недавно кончился, – заметила Лорин. – Что-то много в последнее время пошло любителей бурбона.

– Вот это здорово, – повторил толстяк и яростно запыхтел сигарой. Он был явно чем-то расстроен, казалось, вот-вот заплачет. Можно подумать, что он пришел сюда ради того, чтобы выпить бурбон.

– А как насчет хлебной водки? – спросила Бобби. – Это похоже на бурбон.

– Ладно, пусть будет хлебная. С содовой.

– А бумажку можно? – спросила Бобби, и толстяк тут же протянул ей розовый листок.

Карелла еще не освоил систему учета. Ничего на этих листках Бобби не писала, просто клала их на стойку под пепельницу. Не вставая со стула, он потягивал виски и попеременно посматривал на дверь справа, с жалюзи, и на дверь, покрытую бамбуком, в дальнем конце комнаты, за стойкой бара.

Лорин не сводила с него взгляда.

– Ну как скотч?

– Отлично.

– На улице холодно, как у ведьмы в заднице, – пожаловался толстяк.

– Уже второй раз сегодня это выражение, – сказала Лорин, закатывая глаза. – Слушай, а тебе обязательно ждать Шану? – обратилась она к Карелле.

– Да.

– Ведь ты о ней только от приятеля слышал, так я тебя поняла?

– Так, но я обещал ему непременно посмотреть на нее.

– Видишь ли, я спрашиваю оттого, что от тебя такие токи идут. По-моему, нам с тобой было бы неплохо.

– По-моему, тоже. Но, понимаешь ли, я и вправду обещал приятелю. Может, в другой раз.

– Ну в другой, так в другой, – и Лорин переключила внимание на толстяка, который, взяв у Бобби бокал, буквально залпом опорожнил его.

– Ну и денек у меня сегодня был, – пробормотал он.

– Да, – Бобби сочувственно кивнула. – По субботам всегда тяжко приходится.

– Слушай, налей-ка еще, – попросил толстяк. – Ну и денек.

Покрытая бамбуком дверь у дальнего конца стойки открылась, и в комнату вошла девушка. Ее дымчатые глаза обрамлялись густо накрашенными ресницами, а веки были немного тронуты голубым карандашом. Светлые волосы спереди падали челкой на лоб, а сзади были пострижены коротко, по-мальчишески. Скуластая, высокая, стройная, она была одета, а точнее полуодета, как и другие. Кивнув всем вместе и никому в отдельности, девушка пересекла комнату и вышла через другую дверь в приемную.

– А вот и Шана, – сказала Лорин.

Буквально через секунду она появилась снова, огляделась, улыбнулась Карелле, а затем и толстяку, и сказала:

– Ну как делишки, надеюсь, у всех все в порядке?

– Шана, – заговорил Карелла, – один приятель сказал мне, как приду сюда, непременно вызвать тебя…

– Эй, эта большая блондинка моя, – заявил толстяк.

Карелла обернулся.

– Да, да, ты не ошибся, приятель.

– Всем хватит, мальчики, – сказала Бобби, – о чем тут спорить?

– А никто и не спорит, – продолжал толстяк, – у меня был тяжелый день. А ты, если хочешь эту большую блондинку, подожди немного, и она твоя. Ладно, я лично готов к сеансу.

– Вот твоя выпивка, – протянула ему бокал Бобби.

– Спасибо.

– Как тебя зовут? – спросила Шана.

– Артур.

– А где его бумажка?

– Под пепельницей.

– Слушай, а ты сюда надолго? – с улыбкой осведомился Карелла.

– Твое-то какое дело? – Артур яростно пыхнул сигарой и сделал большой глоток.

– Ну, ты сказал, что мне надо немного подождать. Вот я и хочу знать – немного это сколько?

– Не твое дело. – Артур выпустил очередную порцию дыма.

– Что там на бумажке, Шана? – спросил Карелла.

– На бумажке записано два часа, – ответил вместо нее Артур. – Вот что записано на бумажке.

– Столько я ждать не могу.

– Ну и хрен с тобой.

– Мне бы надо с тобой потолковать.

– О чем это?

– Частным и конфиденциальным образом. Тут есть где поговорить частным и конфиденциальным образом?

– Разве что в туалете, – сказала Лорин.

– А где туалет?

– Вон за той дверью, на которой жалюзи.

– Ни в какой туалет я с тобой идти не собираюсь, – заявил Артур. – Я иду на сеанс к Шане.

– Артур, – мирно произнес Карелла, – это и займет всего-то минуту.

– Нет у меня минуты.

– А у меня нет двух часов, – Карелла улыбнулся. – Ладно, Артур, брось ты это, давай поговорим спокойно.

Я уверен, что девочки не хотят скандала, да и ты наверняка тоже. Так что давай обсудим это дело, как пристало джентльменам, идет, Артур?

– Ладно, минуту я тебе уделю. – И Артур двинулся к двери.

Карелла последовал за ним. В помещении, где они очутились, было три душевых кабины, пара писсуаров да с десяток шкафчиков для одежды. Ну, еще умывальники. Около умывальников стоял чернокожий мужчина в красном пиджаке и галстуке шнурком. Вошедших он встретил улыбкой.

– Нам надо потолковать наедине, – сказал Карелла. – Так что оставьте нас, пожалуйста, ненадолго.

– Мне платят за то, чтобы следить за одеждой, – возразил чернокожий.

– Ладно, я сам послежу, – успокоил его Карелла.

– Да нет, мистер, это моя работа.

Карелла вытащил бумажник, извлек оттуда пятидолларовую купюру и с улыбкой протянул собеседнику:

– Да у нас минутное дело, всего-то.

– Ну что ж, – с подозрением произнес тот, но деньги взял и вышел.

– Ладно, в чем дело? – нетерпеливо спросил толстяк.

– Артур, – сказал Карелла, – взгляните-ка на это. – Он полез в карман, вытащил кожаный футляр, раскрыл его и показал жетон детектива. – Ш-ш-ш, – Карелла прижал палец к губам.

– Потрясающе, – вздохнул Артур.

– Никого забирать я не намерен, – заверил его Карелла.

– Тогда что вы здесь делаете? – Артур выглядел еще более подавленным, чем когда ему сказали, что не осталось бурбона.

Только тут Карелла заметил у него золотое обручальное кольцо на левой руке.

– Слушайте, Артур, ваше дело простое. И состоит оно в том, чтобы никому не проговориться, что я из полиции. Это понятно?

– Да, не мой сегодня день, – похоронным голосом произнес Артур.

– Ваш, ваш, – успокоительно сказал Артур. – Поверьте мне, ничего еще не потеряно. Сейчас мы пройдем в салон, и вы скажете Шане, что передумали насчет нее.

– Если вы все же собираетесь накрыть здесь кого-нибудь, а может, и всю лавочку, то лучше скажите сразу ладно? Где выход, я знаю. Потому что я просто не могу позволить, чтобы меня застукали в таком месте. Так что если… хорошо?

– Да нет же, никого накрывать я не собираюсь. Пошли.

– Постойте, раз уж мы здесь, давайте душ примем, – сказал Артур. – Тут такое правило: перед сеансом надо принять душ.

– Понятно.

С омовением душ ничего общего не имело: это была своего рода уловка, чтобы избежать ответственности перед законом. Если Карелла войдет в комнату голым или в одном только полотенце, а потом к нему присоединится девушка, и они, помимо массажа, договорятся о плате за интимные услуги, можно считать, что мужчина своим собственным поведением спровоцировал партнершу. С учетом этого, а также имея в виду то обстоятельство, что проституция как таковая являет собою самое малое отклонение от закона и из всех проступков, предусмотренных статьей 230, является всего лишь нарушением в отличие от мелких или крупных преступлений, трактуемых в других пунктах статьи, арест, говоря откровенно, себя не оправдывает. Нарушение наказывается пятнадцатидневным – не более – тюремным заключением и штрафом, не превышающим 250 долларов. А если полицейский проявит либо слишком большую тупость, либо слишком большую рьяность и арестует все же проститутку, то стоит своднику заплатить пятьдесят долларов, как через час она окажется на свободе. В последнее время Карелла не слышал ни о каких полицейских облавах на салоны массажа: слишком сложна судебная процедура. Если не можешь взять хозяев, если не можешь взять девушек, то кто, собственно, остается? Парни вроде этого толстяка Артура, который дрожит от страха, как бы жена не застукала его в «Таитянских Садах» в субботу вечером?

Карелла принял душ, насухо вытерся и обернул вокруг пояса оранжевое полотенце. Чернокожий в красном пиджаке дал ему целлофановый пакет, в который Карелла положил пистолет в кобуре, кожаный футляр с жетоном, ключи, деньги и часы. Чернокожий заметил жетон, но промолчал: пять долларов нередко делают свое дело. Карелла обернул целлофановый пакет еще одним полотенцем и, толкнув дверь, вернулся в салон. Шана уже ждала его. Артура нигде не было видно. И девушек тоже. «Интересно, которую из них он выбрал?» – подумал Карелла.

– Хочешь взять чего-нибудь выпить? – спросила Шана.

– Да нет, обойдусь.

– А в полотенце что?

– Семейные драгоценности.

– Я про то полотенце, что у тебя в руке, – засмеялась Шана. – Ладно, пошли, – и она открыла дверь у стойки бара.

Карелла последовал за ней в узкий коридор, где стены были покрыты бамбуком, а пол устлан соломой. В конце коридора оказалась дверь, ведущая в комнату примерно шесть на восемь. В угловой нише стояла кровать, прикрытая пышным покрывалом с красными, желтыми, синими полосами. На стенах висели зеркала, на полу, у кровати лежала соломенная циновка. Тут же, у стены, стояли бутылки с лосьонами разных цветов, которые выглядели, как арабские масла. Шана заперла дверь и, улыбнувшись Карелле, уселась на постель. Сняла туфли.

– Итак, – сказала она, – ты у нас вроде в первый раз?

– Да.

– Тогда я расскажу тебе, как мы работаем. Начнем с массажа, за который ты заплатил в приемной двадцать долларов – ведь ты на получасовой сеанс, верно?