Текст книги "Ночные кошмары"

– Да, да.

– Прекрасно. А если хочешь что-нибудь помимо массажа, платить надо отдельно.

– А отдельно – это сколько?

– Ну, обычная такса – двадцать долларов стимуляция руками, сорок минет и шестьдесят половой акт. Но Лорин сказала, что у нас вроде общий приятель, так что можно договориться…

– Нет у нас никаких общих приятелей, – перебил ее Карелла.

– Как это? Ведь Лорин сказала…

– Это была ложь.

Шана посмотрела на него.

– Да, да, я соврал.

– Но зачем?

– Мне надо было поговорить с вами.

– И вы солгали только для того, чтобы поговорить со мной?

– Видите ли, я тут уже назвал вас вашим настоящим именем. Так что пришлось идти до конца.

– А откуда вы узнали мое имя?

– Нашел его в одной записной книжке.

– Что за книжка?

– Она принадлежала вашей тете. Ее зовут Эстер Мэттисен.

– На такую приманку я не клюю.

– Я полицейский.

– А жетон где?

– Там, в полотенце завернут. На сей раз я говорю правду, я полицейский.

– А оружие тоже там?

– Да.

– Так что же такое? Облава?

– Нет.

– Тогда что вы здесь делаете?

– Ваша тетя…

– О Боже, только не это. Неужели с ней что-нибудь случилось?

– Она мертва. Убита.

– О Боже.

– Примите мои соболезнования.

– А как ее убили?

– Перерезали горло.

– О Боже!

В комнате повисло молчание. Откуда-то снизу донесся смех. Негромко хлопнула дверь. Карелла посмотрел на девушку. Она уткнулась взглядом в собственные туфли, застегнутые на лодыжках. На холмиках грудей, выступающих из-под бюстгальтера, виднелись веснушки. Она все сидела, сложив на коленях руки и не отрывая взгляда от туфель. Ногти у нее были длинные, кроваво-красные. Как же теперь называть ее, размышлял Карелла. Только что она была Шаной, девушкой, вполне спокойно говорящей с незнакомцем о расценках на интимные услуги. Но в записной книжке Эстер Мэттисен значилось другое имя – Стефани Уэллс, и само упоминание об убийстве, похоже, сразу переместило их из этой неярко освещенной комнаты – мира фантазии – в помещение, столь же тусклое, только вполне реальное.

– Мисс Уэллс, – начал он. Да, вот так правильно. Она кивнула, по-прежнему не отрывая глаз от собственных туфель. В бутылках с лосьоном отражался неяркий свет. – Когда вы виделись с тетей в последний раз?

– Перед тем как поступила сюда.

– А когда это было?

– Около шести месяцев назад. В мае. Это ведь шесть месяцев, верно?

– И с тех пор не встречались?

– Нет.

– Вы были близки?

– Она мне очень нравилась. Да что там, я просто любила ее.

– Но с мая не встречались?

– Нет.

– А разговаривали?

– Вы имеете в виду по телефону?

– Да.

– Я старалась звонить ей не реже раза в неделю. Она ведь слепая, вы же знаете. Как же можно было… И кому понадобилось?.. – Стефани покачала головой.

– И когда вы разговаривали с ней в последний раз?

– На прошлой неделе.

– А точнее?

– По-моему, в четверг вечером. По средам и четвергам у меня выходные.

– И о чем вы говорили?

– Да как обычно.

– И все же?

– Ну, видите ли, я ведь наврала ей насчет работы. Поэтому мы и перестали видеться. Потому что если врать в лицо… у нее, знаете, было чутье. У слепых хорошее чутье. И если врать ей, сидя прямо напротив, она поймет, а я… я просто не могла бы этого выдержать. Мать умерла, и, кроме тети Эстер, у меня никого не осталось, и мне не хотелось делать ей больно… ну… вы же понимаете… если бы она узнала, что я работаю в таком месте…

– А что вы ей сказали?

– Сказала, что работаю стюардессой. Сказала, что летаю из Чикаго и здесь в городе почти не проявляюсь. Говорила обычно, что звоню из аэропорта. Говорила, что стараюсь изменить свое расписание, так, чтобы можно было навещать ее. Говорила, что очень стараюсь. И часто посылала письма, и звонила при первой возможности.

– А как же вам это удавалось – писать, я имею в виду?

– То есть?

– Вы же сказали ей, что живете в Чикаго.

– А-а. У меня там приятельница, раньше она работала здесь, в клубе. Она пересылала мне тетины письма, я на них отвечала, отправляла в Чикаго, а уж оттуда они уходили к ней.

– А не проще бы было бросить эту работу и найти другую, которую тетя…

– Здесь хорошо платят. – Стефани пожала плечами.

– А как вы сюда попали?

– Ну, об этом я распространяться не буду. Мне нужна была работа, вот и все.

– Но в городе полно мест, где можно найти работу.

– Так не платят нигде. Тут мне и на себя более, чем хватает, и тете Эстер удается пересылать немного время от времени. И к тому же я хотела купить «бенц».

– Что, что?

– "Мерседес-Бенц". Я давно о нем мечтала. Ну вот и откликнулась на рекламу в одной бульварной газетенке и поступила сюда. Теперь у меня есть машина, в рассрочку купила, потихоньку выплачиваю. Я здесь кучу денег зарабатываю. И за дело. – Стефани передернула плечами. – Минет у меня классно получается.

– А как часто вы посылали деньги тете?

– Да так, время от времени.

– И сколько?

– Пятьдесят долларов, иногда сто. Как получится.

– И кто-нибудь знал, что у нее есть эти деньги?

– А что? Ее обокрали? Кто-нибудь ограбил ее?

– Да нет, не похоже. Но иногда люди начинают завидовать…

– Да не такие уж это и деньги. Посылала, сколько могла, но это далеко не состояние. К тому же тетя никогда и ни с кем не откровенничала. Я совершенно уверена, что об этих деньгах она ни с кем не говорила.

Снова снизу донесся взрыв смеха. Смеялась женщина, громко и от души. Стефани потянулась к пачке салфеток, лежащих на полу, и вытащила одну. Она высморкалась и сунула использованную салфетку за шарфик, прикрывающий трусы. Затем посмотрела на часы.

– Когда вы в последний раз разговаривали с тетей… – снова заговорил Карелла.

– Да, да, – прервала его Стефани. – Только побыстрее, пожалуйста. Вы оплатили полчаса, а нас заставляют следить за временем.

– Когда вы в последний раз с ней говорили, она не обмолвилась – может, напугана чем-то?

– Нет.

– И писем с угрозами не получала, и телефонных звонков в этом роде не было?

– Нет.

– И ничто ее не беспокоило, не тревожило?..

– Ничего, – сказала Стефани.

– Ничего, – эхом отозвался Карелла.

На пути домой в Риверхед, под кашель и фырчанье обогревателя, Карелла принялся подводить итоги. В общем, свидание со Стефани Уэллс практически ничего не дало. Он сжал руку в кулак и протер перчаткой замерзшее изнутри стекло. В результате образовалась амбразура величиной с арбуз. Скоро оно снова замерзнет, но пока хоть дорога видна. Еще не было и половины двенадцатого, обычно в субботние вечера люди разъезжаются из центра позднее, так что пока движение вполне сносное.

История началась в четверг убийством Джимми Харриса, развитие получила в пятницу утром, когда прикончили его жену, а потом все вообще пошло наперекосяк, с ухаба на ухаб, перескакивая из одной части города в другую, и даже выходя далеко за его пределы, пока вообще не зашло в тупик, обозначенный кирпичной стеной дома где убили Эстер Мэттисен. Четверг, пятница, суббота, три дня, и все еще никакого просвета.

Карелла устал, был раздражен, но все же старался утешить себя, ибо знал, что в работе полицейского тайн не бывает; бывают только преступления и люди, которые их совершили. Иногда это профессионалы, как, например, вооруженные грабители, воры, порой и убийцы, правда, таких немного. А иногда любители – каковыми является большинство убийц. Или сумасшедшие – как большая часть поджигателей, опять-таки убийц, а помимо того самых разных, ничего общего друг с другом не имеющих нарушителей закона, вроде любителей подавать сигналы ложной тревоги, или похитителей попугаев, или…

Ближе к фактам, пожалуйста.

Трое слепых, убитых на протяжении трех дней. Ничего не украдено. Квартира, в которой жили первые двое, перевернута вверх дном. Положим, убийца что-то искал. Что именно? Может, Джимми что-нибудь спрятал или закопал? Земля под ногтями – земля, почва. Стало быть, да, вполне вероятно, что он что-нибудь закопал. Тогда зачем же убийца растерзал всю мебель, раскидал по полу лампы, вилки, ножи, ложки и вообще всячески безобразничал в квартире? А потому что не знал, что Джимми закопал то, что он ищет. Ладно, а потом? Нашел он закопанное? Да, нашел. А откуда ты знаешь? А оттуда, что квартиру Эстер Мэттисен он не тронул. Если он нашел спрятанное Джимми Харрисом, в дальнейших поисках не было нужды. Хорошо. Более того, отлично. Только зачем ему тогда понадобилось убивать Эстер Мэттисен? Зачем, если своей цели он и так достиг?

Проблемы, проблемы. Когда расследуешь убийство, всегда сталкиваешься с проблемами. Едва вернувшись из Форт-Мерсера, Карелла позвонил Мейеру, в надежде, что тому удалось обнаружить в квартире у Харриса или во дворе следы недавних раскопок. Он целую речь подготовил – работал над ней во время всего утомительного возвращения домой. Начинаться она должна была так: «Ну как, нарыл что-нибудь?» Набирая номер, Карелла заранее хихикал, но никто не ответил, Мейер еще не вернулся со свадебных торжеств: и то сказать, не каждый день женятся такие люди, как Малыш Ирвин. Он вспомнил день, когда Ирвина должны были в первый раз отвести в синагогу. Если память не изменяет – а она не изменяет – как раз в этот день Коттона Хейза перевели в 87-й.

В первый раз они встретились в кабинете лейтенанта, которому Хейз объяснял, что его назвали в честь пуританского проповедника Коттона Мэзера; и тут же добавил, что могло быть хуже – могли назвать в честь его отца Инкриса. Карелла повел новичка в инспекторскую и представил Мейеру, который ужасно беспокоился, что дело об убийстве в винной лавке, которым он был тогда занят, помешает ему пойти в синагогу, где Ирвина впервые…

Факты, пожалуйста. Ближе к фактам.

Трое слепых, убитых на протяжении трех дней. Никто не припомнит, чтобы у кого-нибудь был зуб против Джимми, или Изабел, или Эстер. Милые люди. Более того, милые слепые люди, а уж милее и не сыщешь. Разве что мать Джимми говорила, что он вместе с дружком из армии разрабатывает какое-то изощренное вооруженное ограбление или что-то в этом роде: впрочем, по мнению Кареллы, вероятность этого была примерно равна вероятности обнаружения на Марсе алмазных копей. Правда, чего только на свете не бывает. Мудр тот ребенок, что понимает своего отца, но еще мудрее мать, умеющая угадать будущего преступника в младенце, которого она кормит грудью. Да и то сказать, разве Джимми не был участником уличной банды под названием «Ястребы»? Был. И из этого отнюдь не следует, что парнишка всегда вел праведный и правильный образ жизни. Нет, из этого следует, что парнишка в свое время свернул на сторону не одну челюсть, и сломал не одно ребро, и вообще, вполне вероятно, вел себя так же дурно, как и убийца, перевернувший всю квартиру в поисках неизвестного им пока предмета.

Если то, что искал убийца, было зарыто в квартире, речь может идти о каком-то небольшом предмете: полей и пастбищ в городских квартирах не наблюдается. Правда, есть двор, может, Джимми рыл там, если вообще где-нибудь рыл и что-нибудь зарывал. Ну да ладно, это выяснится сегодня вечером или завтра после звонка Мейеру. Завтра, завтра, завтра – дни здесь ползут прямо по Макбету, да только воскресенье никак не наступит. До воскресенья было еще двадцать минут, и только Бог знает – сколько недель или месяцев до понедельника. Карелле казалось, что понедельник не наступит никогда.

Итак, имеется славный слепой, Джимми Харрис, мать которого считает, что он задумал какое-то страшное ограбление с использованием огнестрельного оружия; имеется, далее, его славная и невинная слепая жена Изабел, которая была не прочь повеселиться, и уж во всяком случае наезжала то в один, то в другой мотель со своим шефом, до безумия в нее влюбленным. Итак, двое славных слепых, один из которых, возможно, замыслил какое-то преступление, а другой, вернее другая, его уже совершила. Точнее, совершала регулярно, ибо прелюбодеяние по уголовному кодексу, действующему в городе, на службе которого состоял Карелла, считалось правонарушением, влекущим за собой как минимум трехмесячное тюремное заключение и штраф до пятисот долларов.

Зря он не напомнил это старушке Джаннет в Форт-Мерсере. Ему бы следовало сказать: «Джанет, а тебе известно, что в уголовном кодексе есть статья под названием „Прелюбодеяние“, каковое квалифицируется следующим образом: „Вступление в половые отношения с человеком, у которого живы супруг или супруга“. Слышала о такой статье, Джанет?» Правда, она вовсе не призывала его нарушать закон – всего лишь приглашала в очаровательный ресторанчик. И к тому же, что это он вновь вспомнил ее?

Эстер Мэттисон – еще одна славная слепая, у которой, правда, племянница – проститутка. В чем нет, разумеется, ничего предосудительного, если только игнорировать тот факт, что деньги, которые посылала племянница тете, это грязные деньги. Но Эстер, разумеется, могла его игнорировать, потому, что не знала, во-первых, чем занимается племянница, и, во-вторых, что банкноты эти достаются работой, которая, по идее, человеческих жертв за собой не влечет, однако дает возможность всяким проходимцам совершать другие преступления, тоже не влекущие за собой человеческих жертв, например, продажу наркотиков несовершеннолетним. Артур, наверное, и не задумался, но шестьдесят долларов, которые он заплатил сегодня вечером большеглазой Джасмин за два часа блаженства с проституткой, пошли прямо дурным людям, что заправляют всем этим бизнесом. И хоть Стефани Уэллс, известная также под именем Шана, не слишком много рассказала Карелле, он-то точно знал, что от каждого никеля, заработанного ей на минете, большой мастерицей которого она была, немалая часть отстегивается тем же проходимцам. Во всяком случае, славными парнями их никак не назовешь, и хоть пока Карелла не видел никакой связи между смертью тети и профессией племянницы, чем-то тут подванивало, такую вонь рано или поздно распознаешь.

Итак, Джимми, Изабел и Эстер – три славных слепых. Положим, у каждого из них были, как говорится, свои скелеты в шкафу, да только непонятно пока, имеет это хоть какое-нибудь значение или нет. Есть детектив Карелла, который пока не знает, каков будет его следующий шаг, но знает, что это дело ему придется довести до конца, как доводил он до конца другие дела. Отыскивать факты, оценивать факты. Да, кое-что он уже отыскал и оценил, но толка пока, увы, практически никакого. Ну что ж, надо искать новые факты, которые потом можно будет оценить – в надежде, что и от этого толку не будет практически никакого, и тогда можно оставить службу в полиции и сделаться подметальщиком улиц или по крайней мере пойти домой и как следует отоспаться.

Карелла зевнул.

Он снова протер успевшее замерзнуть окно и решил, что завтра утром поедет в Даймондбек и попробует разузнать, почему кошмары продолжали мучить Джимми Харриса уже после того, как добрый майор Лемар обнаружил, исследовал и объяснил природу травмы, которая, по-видимому, послужила их причиной.

Глава 11

Карелла надеялся, что это окажется не 83-й участок.

В 83-м работал толстяк Олли Уикс.

Остров Айсола был разделен на двадцать три участка, при этом пять из них располагались в Даймондбеке. Эти последние, по причинам, ведомым только прежнему начальству, нумеровались не в обычной последовательности, но через один. Начнем с 77-го. Он находится на восточной оконечности острова, прямо на границе с Риверхедом. Считается, что 77-у сопутствует удача, но это только из-за двух семерок и карточных ассоциаций: в действительности здесь самый высокий уровень преступности во всем городе, даже выше, чем в печально известном 101-м, в Западном Риверхеде. 101-й называют Последним Оплотом Кастера – в честь лейтенанта Мартина Кастера, который возглавлял здесь группу детективов. По странной прихоти полицейского жаргона 87-й, например, в быту назывался просто 8-7, 93-й – 9-3, но 101-й только полностью – 101-й. Поди разберись.

Двигаясь в западном направлении от 7-7, вы, ребята, попадаете на территорию 7-9, где из окон инспекторской открывается, через шпили и башенки многочисленных домов, отделяющих помещение участка от реки, прекрасный вид на мост Гамильтона. 8-1 находился на другом берегу реки Даймондбек, и территория его распространялась на юг, обрываясь у Холл-авеню, где Северный Даймондбек официально становился Южным. 8-3 и 8-5 расположились прямо, как две монахини, один – лицом к реке, другой – к Холл-авеню, в той части Даймондбека, где сплошь и рядом попадались религиозные названия – авеню Святого Антония, Епископская дорога, бульвар Храма, аллея Райских Кущей. С востока оба этих участка граничили с 87-м, территория которого не взывала к столь высоким чувствам, за вычетом чувств тех, разумеется, кто здесь работал. На севере эта территория окаймлялась полосой реки, а на юге – Гровер-парком. Все, урок по географии окончен.

Толстяк Олли Уикс работал детективом в 83-м. Карелла не любил иметь с ним дело, потому что Олли являлся настоящим фанатиком. А Карелла не любил фанатиков. Олли был хорошим полицейским и первостатейным фанатиком. Он только чуть-чуть не дотягивал до мизантропа. И то лишь потому, что оставалось еще несколько человек, которые ему по-настоящему нравились. Одним из них был Стив Карелла. Поскольку чувство это нельзя было назвать вполне взаимным, Карелла всячески избегал заходов на территорию 83-го, разве что крайняя необходимость возникала. Более того, он избегал даже звонить туда, если, конечно, не оказывалось, что убийцу с топором в руках последний раз видели на ступеньках 83-го участка. Неприязнь, которую вызывал у Кареллы Толстяк, граничила с неблагодарностью – в конце концов, тот недавно помог ему в расследовании двух дел.

Карелла надеялся, что это окажется другой участок. Спросив у Софи Харрис по телефону, где они жили, когда Джимми было восемнадцать, он даже дыхание затаил в ожидании ответа. Сквозь телефонный шум и треск Карелла расслышал – в районе Лэндис и Динсли. Он с шумом выпустил воздух и рассыпался в таких благодарностях, каких этот простой ответ явно не заслуживал. Лэндис и Динсли находились на территории 85-го.

Они добрались туда к десяти утра. У Мейера с похмелья трещала голова, но тем не менее он мог достаточно внятно рассказать о том, что вчера обнаружил или, вернее, не обнаружил дома у Харриса.

– На мой взгляд, – начал он, – что-то было закопано в ящике на подоконнике, и кто-то этот таинственный предмет хотел откопать.

– Джимми?

– Может быть. А может, убийца. Я взял немного грязи на пробу…

– Земли, – уточнил Карелла.

– Что?

– Это не грязь, это земля.

– Да, земли… словом, ссыпал немного земли в пакет для вещественных доказательств и послал в лабораторию. Заметь, все это я проделал еще до того, как отправился к Ирвину на свадьбу. Ты мне задал вчера работенки.

– А двор проверил?

– Да. Но никаких следов не обнаружил.

– Как выглядел этот ящик на подоконнике?

– То есть?

– Я спрашиваю, он что, тоже валялся на полу, вместе со всем остальным?

– Нет, так и стоял на подоконнике.

– Н-да, непонятно, почему это убийца все перевернул вверх дном и только ящик пощадил.

– Что ж, может, это был не убийца, – Мейер пожал плечами. И тут же поморщился от боли. – Черт, голова болит при каждом движении. Не надо было мне пить. Честное слово, не надо. Меня никогда не рвет, я никогда не напиваюсь, но наутро голова всегда трещит.

– А что ты пил?

– Скотч. А какое, собственно, это имеет значение?

– От одних напитков голова трещит больше, от других меньше. После джина похмелье страшное. И после бурбона тоже. Но самое страшное – коньяк.

– Ну а я пил скотч. И все равно голова трещит. Наверное, это потому, что я еврей.

– Это-то при чем?

– У индейцев и евреев страшное похмелье после скотча. А у студенток еврейских колледжей бывают тяжелые головные боли после китайской пищи, известно это тебе? Потому что там слишком высок процент соды. И называется это синдром студенток еврейских колледжей.

– Где ты, собственно, это выкопал? – поинтересовался Карелла.

– Да уж выкопал.

– Но где?

– В библиотеке. В тематическом каталоге, рубрика: студентки еврейских колледжей.

– Никогда в жизни не слыхал про такую рубрику, – заметил Карелла.

– Да я и сам на нее наткнулся только потому, что работал тогда над одним делом, где индеец…

– Да, да, заливай больше, – вставил Карелла.

– Клянусь, истинная правда. Один индеец все время добавлял студентке еврейского колледжа в китайские блюда немного скотча, и у нее развились страшные головные боли. В конце концов я отыскал этого индейца и взял его.

– Ну и что, исчезли боли?

– Нет, зато индеец исчез. На шесть лет.

– А как все-таки девушка справилась с болями?

– Пошла к специалисту. Он сказал, что она носит нижнее белье на размер меньше, чем нужно.

– А как он догадался?

– Посмотрел.

– Посмотрел где?

– Ниже нижнего белья, – сказал Мейер, и оба расхохотались.

Уже добравшись до 85-го и предъявляя свои жетоны постовому, охранявшему вход в участок, они все еще никак не могли успокоиться. Постовой посмотрел на жетоны, потом перевел взгляд на их обладателей, заподозрив в них самозванцев. Но все же впустил внутрь – черт с ними, пускай дежурный сержант разбирается. Снаружи, да и изнутри 85-й участок как две капли воды похож на 87-й: два больших круглых фонаря по обе стороны входа, широкие ступени лестницы, дежурка, медный турникет, за большим деревянным столом возвышается, как мировой судья в Англии, дежурный сержант. Карелла с Мейером предъявили ему свои жетоны и сказали, что хотели бы поговорить с кем-нибудь из детективов.

– Вам конкретно кто-нибудь нужен? – спросил сержант.

– Любой, кто в курсе деятельности уличных банд на территории вашего участка.

– Тогда это, наверное, Джонси, – сержант вставил штепсель в одно из гнезд распределительного щита.

– Майк, Джонси там? Ага, соедини меня с ним, пожалуйста. – Снова непродолжительное ожидание. – Джонси, у меня тут пара детективов, они интересуются уличными бандами. Можешь помочь им? – Не отрывая трубки от уха, сержант спросил гостей: – Вы откуда, ребята?

– Из восемьдесят седьмого, – ответил Мейер.

– Из восемьдесят седьмого; – повторил сержант в трубку. – Ладно, будет сделано, – и он вытащил штепсель из гнезда. – Ступайте наверх. Он ждет вас. Да, как там Дейв Мерчисон? Он ведь у вас по-прежнему дежурным сержантом, никуда не перевелся?

– У нас, – ответил Карелла.

– Привет ему. Скажите – от Джона Суини, мы когда-то вместе ишачили в Калмз Пойнте.

– Непременно.

– Спросите его насчет яичницы с ветчиной. – Суини почему-то засмеялся.

Детективам 85-го каким-то образом удалось пробить себе отдельную табличку – «Подразделение розыска», – набранную большими черными буквами. Прямо под надписью было изображено что-то вроде руки балаганного зазывалы – такие картинки были в ходу во времена наших прабабок. Табличка придавала дежурке, во всем остальном вполне безликой и заурядной, некое благородство и достоинство седой старины. По железным ступеням они поднялись вверх – точь в точь как в 87-м. Поворот за угол, проход по коридору, до самого конца… А вот и инспекторская. Правда, тут турникета нет, вместо него ряд невысоких шкафов с картотекой, образующий нечто вроде стены поперек коридора. За потертым железным барьером находился стол, над которым навис гигантских размеров чернокожий в рубахе с короткими рукавами. На лице его было явно выжидательное выражение.

– Джонси, – представился он. – Проходите, присаживайтесь.

Пластмассовая карточка гласила: «Ричард Джонс, детектив». На столе валялись бумаги, которые найдешь у любого детектива в этом городе, – отчеты, бланки, уведомления, предписания, бюллетени, фотографии отпечатков пальцев – словом чего только нет. Кроме Джонси, в инспекторской было еще четверо. Двое сидели у себя за столами и печатали. Третий, наклонившись к изрядно нагревшейся клетке для заключенных, допрашивал молодую негритянку. Четвертый возился с радиатором, у которого вроде засорилась пробка.

– Стив Карелла, – представился Карелла, и присел к столу. – А это мой напарник Мейер Мейер.

– Чем могу быть полезен? – осведомился Джонси.

Детектив, возившийся с радиатором, разогнулся и спросил, ни к кому не обращаясь:

– Что за говно сюда забилось? – Никто не ответил. – Вода вообще не идет.

– Нас интересует банда под названием «Ястребы», – сказал Карелла.

– Ясно.

– Слышал о такой?

– Ее больше не существует. Это была банда любителей джаза, лет эдак десять – пятнадцать назад. Половину из них либо призвали в армию, либо накрыли, либо просто прикончили, остальные торгуют наркотиками. Бог знает, сколько о них не слышал.

– А сколько их всего было?

– Ядро составляло десятка два, и еще человек пятьдесят было рассеяно по всему Даймондбеку. Они, видишь ли, любят считать себя военными отрядами. И вообще-то некоторые из них действительно образуют нечто похожее – четыреста, а то и пятьсот членов, по всему городу шуруют. Чуть только запахнет жареным, и гляди в оба – надо считать, сколько их набралось. Тут три недели назад у нас целый бой случился – клянусь Богом, тысяча человек собралась в парке. Эта банда называет себя «Странниками», люблю я эти пышные названия. Была тут недавно одна банда в Гровер-парке. Ребята из восемьдесят девятого привлекли нас, потому что другая часть действовала на их территории. Так эти величали себя «Кабальеро». Они все латиносы. Тьфу, говно паршивое, – сплюнул Джонси.

– Ладно, вернемся к «Ястребам», – сказал Карелла. – Про такого Ллойда никогда не слышал?

– Ллойд, а дальше?

– А черт его знает. Двенадцать лет назад он был у них главарем, или президентом, как они говорят.

– Пожалуй, от моего напарника вам было бы больше прока. Это он начинал их раскручивать. В ту пору на территории нашего участка развелось столько этих чертовых банд, что пришлось, можете поверить, специальную группу выделить. Двое парней, которым бы следовало оберегать людей от воров и бандитов, гоняли вместо этого целый табун хулиганов, наводнивших улицы. Ладно, давайте посмотрим карточки, что у нас есть на этого Ллойда. Вообще-то дело давнее, может, ничего уж и не осталось, но все же посмотрим.

К их счастью, напарник Джонси проделал отменную работу – составил досье не только на каждого члена банды «Ястребы», но и на участников всех остальных банд на территории отделения. Карточка Ллойда Бакстера ничем не отличалась от типичного досье «главаря». В школе он только и знал, что прогуливал уроки, а когда исполнилось шестнадцать и по закону можно было больше не учиться, тут же школу и бросил, и через шесть месяцев был арестован по обвинению в ограблении третьей степени – «сознательное проникновение или незаконное пребывание в помещении с целью совершения преступления». Этим помещением оказалась, естественно, школа. Ллойд Бакстер разбил окно и влез внутрь с намерением украсть пишущие машинки. Он нацарапал прошение, и в результате обвинили его по другой статье уголовного кодекса – «сознательное проникновение или незаконное пребывание в помещении», каковое считается мелким правонарушением и влечет за собой трехмесячное тюремное заключение и/или штраф до двухсот пятидесяти долларов – ровно столько же, сколько и за проституцию. Его приговорили к трем месяцам тюрьмы, но условно, ибо он был несовершеннолетним. Через четыре месяца, сразу после истечения срока условного наказания, Ллойд Бакстер был арестован по статье «Оскорбление действием третьей степени». К этому времени он уже был командиром отделения в банде, известной под названием «Ястребы», а оскорбил он действием одного парня по имени Луи Сейнц, который был главарем, или президентом, другой банды – «Лос Эрманос». И снова Ллойд получил условное наказание, возможно потому, что его жертвой был такой же проходимец, и судья решил, что глупо тратиться на содержание двух хулиганов, которые вполне могут разобраться друг с другом на собственной территории. Через неделю после совершения своего славного подвига Ллойд был избран президентом «Ястребов» со всеми вытекающими отсюда привилегиями. Победоносному герою устроили по возвращении домой пышную встречу с музыкой. И далее – право сюзерена.

Одним из призов, который достался вновь избранному президенту, стала Роксана Дюма. Ее имя вызывало в воображении ассоциации либо со стриптизе? кой, либо с правнучкой знаменитого французского романиста. Ни то, ни другое не соответствовало действительности. На самом деле это была пятнадцатилетняя девушка, чьи родители родились и жили до переезда в Америку на очаровательном острове Ямайка, а предки являлись наполовину англичанами, наполовину французами. И пока город не проглотил ее, Роксана оставалась девушкой славной и кроткой.

Да, город есть город, особенно этот.

Роксане было двенадцать, когда родители ее, переехав в Америку, поселились в районе города, где жили почти исключительно легальные или нелегальные иммигранты с различных островов Карибского бассейна. И хотя преобладали среди них выходцы с Ямайки, иммиграционная служба дала этому району наименование Маленький Санта-Крус, каковое впоследствии, когда это место освоили малолетние проститутки, превратилось на местном жаргоне в Санта-Круиз. Роксана каким-то чудом избежала посвящения в древнейшую профессию. Ей было тринадцать, когда родители переехали из Маленького Санта-Круса в Даймондбек. Здесь господствовал черный цвет, а черный цвет прекрасен, каково бы ни было твое собственное происхождение. Когда Роксане исполнилось четырнадцать, она начала «гулять» с шестнадцатилетним парнем – членом банды «Ястребов». Ей было пятнадцать, когда Ллойд Бакстер нанес оскорбление действием президенту банды «Лос Эрманос» и сделался президентом «Ястребов». Ллойду тогда было семнадцать, неприличный возраст для президента: среди главарей уличных банд были парни под тридцать, иные женаты и с детьми. Ллойд и Роксана сразу сошлись. Ее прежний приятель, Генри, без слов отошел в сторону. К тому времени он уже зарабатывал по двадцатке в день на торговле героином, так что будущее его сомнений не вызывало. Генри умер от чрезмерной дозы наркотика два года спустя, незадолго до того, как с Джимми Харрисом случилась рождественская история, которую он поведал майору Лемару в Форт-Мерсере.

О том, что Роксана Дюма была изнасилована в подвале участниками банды и выброшена, вся в крови, на пустырь, в полицейском досье не было ни слова. А ведь информация, охватывающая сроки, выходящие далеко за пределы рождественских праздников двенадцатилетней давности, здесь собралась богатая, причем на каждого из участников: кто был призван в армию, кто угодил в тюрьму, кто завербован в шпики, кто сожжен, кто своей смертью умер. Но об изнасиловании – ни слова, ничего о девушке, найденной на пустыре неподалеку от клуба: никаких сведений из больницы, куда была доставлена на карете «скорой помощи» или сама доползла Роксана Дюма. Либо патрули халтурно отнеслись к своим обязанностям, либо Роксана исчезла незамеченной, либо досье, собранное напарником Джонси, было все же неполным, либо наконец, просто ничего похожего не произошло.