Текст книги "Тарзан и потерянная империя"

Участников финального сражения поделили на две равные группы, приколов одним к плечу красные ленты, другим – белые.

Тарзан оказался в числе «красных» вместе с Астой, Метеллусом, Лукеди, Мпингу и Огонио.

– Что от меня требуется? – спросил Тарзан у Асты.

– Будем сражаться до тех пор, пока одна сторона не истребит поголовно другую – мы их или они нас, – пояснил Аста.

– Наконец-то прольется столько крови, что публика будет вполне удовлетворена, – произнес Тарзан.

– Публика ненасытна, ее ничем не удовлетворишь, – отозвался Метеллус.

Противники разошлись в разные стороны арены, где им дал последние наставления руководивший играми префект. Прозвучали фанфары, и вооруженные бойцы начали сходиться.

Осмотрев оружие, которым предстояло драться, Тарзан про себя улыбнулся. С копьем он чувствовал себя в безопасности, поскольку воины вазири превосходно владеют этим видом оружия, однако никто из них не мог сравняться с самим Тарзаном. Он чувствовал себя уверенно также и с кинжалом, так как долгое время охотничий нож его отца служил ему единственным оружием. Что же касается испанского меча, то он являлся скорее помехой, нежели подспорьем, тогда как сетка, которую человек-обезьяна держал в руке, и вовсе мешала ему как лишняя обуза. Тарзан с готовностью отделался бы и от щита, так как этот предмет никогда не был ему по душе, поскольку сковывал движения. С другой стороны, ему не раз приходилось пользоваться им, когда воины вазири сражались против других туземных племен, и так как щит отражал удары неприятеля, то Тарзан решил воспользоваться им и на сей раз.

Тарзан сознавал, что единственный шанс на победу состоит в том, чтобы вывести из строя как можно больше соперников еще до прямого столкновения. Высказанное им соображение быстро прокатилось по всей цепи «красных», став руководством к действию, как и призыв Тарзана к каждому участнику немедленно прийти на помощь к ближайшему товарищу, как только одолеет своего противника.

По мере того, как сокращалось расстояние между рядами, каждый выбирал для себя соперника. Тарзан увидел, что прямо на него движется негр-воин из окрестной деревни. Противники неумолимо сближались. Вперед вырвались самые нетерпеливые и мужественные, другие же, менее отважные, несколько поотстали.

Противник Тарзана размахнулся, в воздухе засвистели копья, брошенные одновременно им и Тарзаном. Человек-обезьяна вложил в бросок все свое умение и всю силу мускулов, напряженных до предела. Метнув копье, Тарзан в тот же миг загородился щитом, в который с глухим стуком ударилось копье противника, расщепив дерево.

Копье же Тарзана пробило насквозь щит, и вонзилось в сердце соперника.

На арене появились первые жертвы, застонали раненые. Среди зрителей поднялся невообразимый шум, заполнивший весь Колизей.

Тарзан ринулся на помощь ближайшему соратнику, но тут ему наперерез бросился участник из лагеря «белых», успевший поразить своего противника. Стремясь избавиться от мешавшей ему сети, Тарзан швырнул ее на «белого», атаковавшего его товарища, и схватился с новым противником. Им оказался профессиональный гладиатор, прекрасно владевший всеми видами оружия, и Тарзан мгновенно понял, что одолеть его можно будет только мобилизовав всю свою силу и сноровку.

Гладиатор не спешил нападать. Он наступал медленно, внимательно приглядываясь к Тарзану.

Будучи опытным бойцом, действовал он осмотрительно, лелея одну лишь мысль выжить во что бы то ни стало. Ничто иное его не интересовало – ни свист и насмешки публики, ни аплодисменты; даже присутствие самого цезаря мало волновало его.

Заметив, что Тарзан избрал исключительно выжидательную тактику, гладиатор несколько растерялся, пытаясь определить намерение противника – то ли тот изучает его, то ли ждет подходящего момента для молниеносной атаки. Впрочем, это было не так уж важно, поскольку гладиатор знал себе цену, как узнали и многие, рассчитывавшие застать его врасплох, но окончившие жизнь на погребальном костре. И все же первая победа Тарзана убедила гладиатора в том, что он имеет дело с чрезвычайно опасным и ловким бойцом, поэтому он терпеливо выжидал, когда Тарзан начнет схватку и раскроет свои замыслы, после чего можно будет действовать наверняка. Но и Тарзан выжидал, чтобы гладиатор раскрыл себя, поскольку сознавал, что столкнулся с настоящим профессионалом. В душе человек-обезьяна надеялся, что кто-нибудь из товарищей придет на помощь. Но тут на Тарзана сзади набросили сеть.

XVI. ОДИН НА АРЕНЕ

Раскроив шлем своего соперника, могучего верзилы, Кассиус Аста огляделся в поисках нового противника и увидел, что к Тарзану сзади подкрался боец из вражеского стана и набросил на него сеть. Застывший перед Тарзаном гладиатор взялся за меч.

Кассиус Аста с криком бросился на гладиатора, предоставив тем самым Тарзану возможность отразить нападение сзади.

В лице Кассиуса Асты гладиатор столкнулся с противником совершенно иного типа, нежели Тарзан, – может, он и не столь искусно пользовался щитом и копьем и был физически не столь силен, как Тарзан, однако за всю свою долгую воинскую карьеру гладиатор не встречал такого мастерского владения мечом.

Публика с самого начала с живым интересом наблюдала за Тарзаном, чей рост и обнаженное тело, прикрытое лишь набедренной повязкой из леопардовой шкуры, выделяли его среди остальных. С удовлетворением восприняла толпа его мастерский бросок копья, которое пробило щит противника и уложило того наповал. Но вскоре зрителей постигло разочарование – схватка Тарзана с гладиатором проходила в слишком медленном темпе. Послышался свист и улюлюканье. Однако как только на Тарзана набросили сеть, публика разразилась радостными воплями. Всякий неожиданный поворот событий вызывал у толпы горячий восторг. Да, она была глупа и жестока, эта толпа, впрочем, она ничем не отличалась от любого другого людского сборища, независимо от времени и места.

Оказавшись в сети, Тарзан обернулся, чтобы дать отпор сковавшему его движения противнику, который замахнулся на него кинжалом. Тарзан в мгновение ока разорвал сеть, словно бумагу, и перехватил занесенную для удара руку в самый последний миг, когда кинжал соприкоснулся с грудной клеткой в области сердца. Из раны побежал ручеек крови. Смерть прошла рядом. Стальными пальцами человек-обезьяна сжал запястье, пока не хрустнули кости. Противник взвыл от боли. Человек-обезьяна рванул его на себя, схватил за горло и встряхнул, как делает это фокстерьер с пойманной крысой. Воздух огласился восторженными криками толпы.

Мгновение спустя, отбросив в сторону безжизненное тело противника, Тарзан подобрал щит и меч, которые ему пришлось на время оставить, и приготовился к встрече с очередным противником.

Между тем на арене разыгралось настоящее побоище. Каждая сторона стремилась как можно скорее добиться численного превосходства, чтобы уничтожить оставшихся в живых противников.

Прикончив гладиатора, который намеревался напасть на Тарзана, Кассиус Аста оказался лицом к лицу с двумя воинами и был вынужден с кошачьей ловкостью уворачиваться от их атак, ожидая, что кто-нибудь из товарищей поспешит к нему на помощь.

Однако нападавшие разгадали его маневр и бросились на него с удвоенной яростью, намереваясь прикончить его прежде, чем подоспеет подмога. В какой-то миг Кассиус Аста увидел брешь в защите противника, и его меч молнией проник в нее, пробив противнику сонную артерию. Однако при этом он на секунду невольно открылся, и в тот же момент на его шлем обрушился рубящий удар. Шлем остался цел, но удар оказался настолько сильным, что Кассиус Аста зашатался и, полуоглушенный, рухнул на песок у всех на виду.

– Абст! – закричали зрители, указывая большим пальцем вниз.

Гладиатор с улыбкой поднял меч, чтобы вонзить его в горло поверженного, но перед тем, как это сделать, остановился, обводя взглядом трибуны, как бы прося публику подождать.

В тот же миг, отшвырнув щит и меч, через арену к ним бросился Тарзан. Словно рассвирепевший хищник, несся он на спасение друга.

Публика замерла в молчании. Достигнув гладиатора огромными скачками, Тарзан, подобно льву, налетел на него сзади и прыгнул на спину.

Оба рухнули на тело Асты, но уже через секунду человек-обезьяна стоял в полный рост, не выпуская противника из рук. Тарзан тряс его, как тряс предыдущего, пока тот не лишился чувств, а потом, задушив, отшвырнул тело далеко в сторону.

Толпа ликовала. Вскочив на ноги и размахивая кто чем горазд, люди закидали арену цветами и сладостями.

Убедившись в том, что Кассиус Аста жив и приходит в себя, Тарзан помог ему встать. Затем метнул взгляд на арену. Из его товарищей в живых оставалось пятнадцать человек, у противника – десять. Шла битва на выживание. Здесь уже не могло быть речи ни о каких правилах или моральных принципах. Речь шла о жизни и смерти, и Тарзан, примкнув к пятерке своих, не имевших конкретных противников, напал на могучего гладиатора, который вскоре испустил дух.

По приказу Тарзана шестерка разделилась на две группы, и каждая тройка атаковала по одному вражескому воину. Благодаря этой тактике, кровавая бойня вскоре завершилась. Уцелели все пятнадцать из команды «красных», из «белых» же не выжил ни один.

Трибуны принялись скандировать имя Тарзана, к ярости Сублатуса. Цезарь был взбешен. Вопреки его ожиданиям, оскорбление, нанесенное Сублатусу этим диким белым варваром, не было смыто его кровью. Напротив, Тарзан приобрел популярность, затмившую собой его собственную. То, что она кратковременна и зависит от прихоти переменчивой публики, не уменьшало гнева и разочарования императора. Теперь его переполняла одна-единственная мысль – этого человека требовалось уничтожить!

И, повернувшись к распорядителю игр, он шепотом отдал приказ.

Толпа громко требовала вручить лавровый венок победителям, а также предоставить им свободу. Появившиеся на арене легионеры окружили уцелевших участников и куда-то увели.

Тарзан остался в одиночестве.

Часть зрителей решила, что его станут чествовать отдельно. Молва эта тут же распространилась среди толпы, превратившись, как часто бывает, во всеобщую уверенность.

Тем временем рабы занялись уборкой арены – уволокли трупы убитых, собрали валявшееся оружие, нанесли и разровняли свежий песок. Тарзан продолжал стоять, как ему было велено, перед императорской ложей.

Он стоял прямо, скрестив на груди руки, с хмурым видом ожидая неизвестности. Но вот на переполненных трибунах поднялся ропот, постепенно перешедший в гневные вопли, среди которых Тарзан уловил отдельные выкрики: «Тиран!», «Трус!», «Предатель!», «Долой Сублатуса!»

Он обвел глазами трибуны. Зрители возмущенно указывали на противоположный конец арены. Повернувшись туда, он понял причину всеобщего негодования: вместо обещанных лаврового венка и свободы ему подсунули нового противника – огромного льва с черной гривой, исхудалого и злого.

Ярость публики Сублатус воспринял с безразлично-надменным видом. Тем не менее он вполголоса распорядился послать к зрителям несколько центурионов, чтобы те припугнули наиболее активных крикунов, призывавших к свержению императора.

Лев шагнул вперед. Разгоряченные зрители моментально забыли про свой праведный гнев, застыв в ожидании нового развлечения, которое сулила незапланированная кровавая схватка.

Некоторые из тех, кто еще минуту назад пламенно приветствовали Тарзана, принялись подзуживать льва, готовые потом, если хищник потерпит поражение, снова аплодировать Тарзану. Впрочем, вряд ли кто серьезно думал о победе человека, который лишился в предыдущих схватках почти всего оружия и остался с одним кинжалом.

Могучий торс Тарзана, образец физического совершенства, вызывал бурное восхищение у жителей Кастра Сангвинариуса.

За прошедшую неделю они неоднократно оказывались свидетелями поединка человека со львом, но ни один из бойцов не держался с таким мужеством и достоинством, как этот варвар-гигант.

Лев приближался крадущейся мягкой походкой, наполовину припав к земле, нервно поводя кончиком хвоста в знак нетерпения в предвкушении кровавого пиршества. Тарзан невозмутимо ждал. Он, который и сам иной раз мало чем отличался от льва, прекрасно знал, в какой момент хищник ринется в молниеносную смертельную атаку и что именно произойдет – лев вздыбится на задние лапы и вонзит в него огромные когти и мощные желтые клыки.

Он увидел, как лев напрягся, перестал шевелить хвостом, и тогда Тарзан разжал на груди руки, опустив их вниз, но кинжала даже не коснулся. Пригнулся вперед, перенес тяжесть тела на носки ног, и в тот же миг лев прыгнул.

Тарзану было известно, что хищник рассчитывает свой прыжок с точностью до миллиметра, и для того, чтобы получить первоначальный перевес без особой опасности для собственной жизни, нужно привести нападающее животное в замешательство, сделать что-нибудь неожиданное.

Нума-лев по опыту знает, что жертва ведет себя двояко: либо застывает на месте, парализованная страхом, либо спасается бегством.

Таким образом, лев даже не представлял себе, что человек может напасть на него, поэтому Тарзан именно так и поступил.

Едва лев изготовился к атаке, человек-обезьяна взвился в воздух.

Толпа притихла, затаив дыхание. Даже Сублатус подался вперед с отвалившейся нижней челюстью, забыв на мгновение, что он цезарь.

Нума завертелся, пытаясь зацепить смельчака когтями, однако слегка поскользнулся на песке, так что увесистая лапа не достала Тарзана, который успел увернуться. Доли секунды оказалось достаточно, чтобы Нума осознал, что положение изменилось и что жертва, на которую он собрался прыгнуть, опередила его, вскочив ему на спину. Именно это Тарзан и сделал – оседлал Нуму. Могучая рука обхватила косматую шею, стальные ноги обвили отвисшее брюхо, сжав его, словно тисками.

Поднявшись, Нума забил лапами, затем повернул морду, пытаясь достать клыками эту дикую бестию, которая сидела у него на спине, но напрасно – рука вокруг горла сжималась все сильнее и сильнее.

Тогда лев подпрыгнул, стараясь стряхнуть с себя человека-зверя, но тот держался цепко.

Не ослабляя хватки, Тарзан свободной рукой попытался выхватить кинжал. Нума, чувствуя, что вот-вот задохнется от удушья, пришел в неистовство, бросился на землю и стал кататься, стремясь раздавить противника.

Вновь обретя дар речи, толпа разразилась хриплыми удовлетворенными криками.

Подобной схватки за всю историю игр арена еще не видывала. Этот варвар оборонялся с невиданной дотоле ловкостью, вызывая шумное одобрение публики, хотя никто из зрителей не верил в его победу. Наконец Тарзан изловчился не только вынуть из ножен кинжал, но и всадить его тонкое лезвие под левую лопатку хищника. Вновь и вновь вонзался кинжал в тело Нумы, и с каждым разом зверь совершал все более отчаянные прыжки, пытаясь избавиться от человека и разорвать его на куски. Вскоре из пасти Нумы хлынула пенистая кровь. Лев зашатался на слабеющих лапах. Снова сверкнуло лезвие. Теперь кровь хлынула и из ноздрей умирающего хищника, который вскоре качнулся вперед и безжизненно рухнул на песок, окрасив его в алый цвет.

Тарзан из племени обезьян пружинисто вскочил на ноги. Яростный поединок, кровь, слияние с мощным телом дикого зверя сорвали с него последний тонкий налет цивилизации. В нем не осталось ничего от английского лорда, когда он поставил ногу на убитую жертву и с вызовом глянул из-под сощуренных век на шумевшую толпу. Преобразившись в дикого зверя, он поднял лицо к небу и испустил жуткий победный клич обезьяны-самца, от которого стыла в жилах кровь. Но уже в следующую секунду он снова стал самим собой, с легкой улыбкой вложил кинжал в ножны, предварительно вытерев лезвие о львиную гриву.

Трибуны разразились оглушительными овациями, от чего цезаря охватил панический страх. Он понял, что варвар-гигант стал всенародным любимцем, тогда как самого цезаря и его сына Фастуса народ презирает и ненавидит.

Варвар был дружен с Максимусом Прекларусом, которого Сублатус упек в тюрьму, а Максимус Прекларус, имевший непоколебимый авторитет в войсках, был любим Дилектой, дочерью Диона Сплендидуса. Последний, если пожелает, с легкостью отнимет у него императорскую пурпурную мантию, заручившись поддержкой всенародного кумира, каковым без сомнения станет Тарзан, получив свободу, согласно правилам игр.

В то время как Тарзан ждал на арене, а публика прославляла его во весь голос, между трибунами рядами выстроились легионеры со сверкающими копьями.

Цезарь вполголоса посовещался с распорядителем игр, после чего зазвучали фанфары, и тот встал, подняв руку ладонью вперед, призывая к тишине. Постепенно шум стих. Зрители замерли в ожидании почестей, полагающихся победителю игр. Префект прочистил горло.

– Этот варвар показал такой необычный спектакль, что цезарь из особой милости к своим верным подданным решил продлить игры еще на одну схватку, в которой варвар мог бы вновь продемонстрировать свое мастерство. Вам предстоит увидеть зрелище… Слова префекта были прерваны негодующим ропотом присутствующих, которые разгадали коварную уловку Сублатуса и не желали лишаться своего любимца.

Толпа не хотела новых схваток, ей нужен был живой народный герой, живой кумир. И публика решила вступиться за него, не допустить происков ненавистного Сублатуса.

Полетевшие в адрес цезаря выкрики и угрозы не сулили ничего хорошего, и лишь копья легионеров удерживали недовольную массу в повиновении.

На арене засуетились рабы, наводя порядок. Они уволокли труп Нумы и, убрав окровавленный песок, поспешили назад. Тарзан снова остался один.

И тут на другом конце арены в очередной раз широко растворилась зловещая решетка.

XVII. ПРАВОСУДИЕ ЦЕЗАРЯ

Тарзан повернулся лицом к открывшейся решетке и увидел полдюжину обезьян, которых вытолкали на арену. Незадолго до этого они услышали победоносный клич, громом раскатившийся над Колизеем, и вышли из своих клеток, настроенные на боевой лад. Длительная неволя, оскорбления и издевательства, которым подвергали обезьян жестокие сангвинарцы, сделали их строптивыми и злобными.

Оказавшись на арене, они увидели перед собой человека, ненавистного тармангани, который держал их в клетке, измывался и унижал.

– Я – Га-Ят, – оскалилась одна из обезьян. – Я убью!

– Я – Зу-То, – зарычала другая. – Я убью!

– Смерть тармангани, – закричал Га-Ят.

Обезьяны шли вперевалку, иногда вставая на задние лапы и опираясь при этом на землю костяшками пальцев.

Толпа заволновалась. Среди криков явственно слышалось: «Долой цезаря!» и «Смерть Сублатусу!» Зрители все как один вскочили на ноги, но остались на своих местах, устрашившись вида сверкающих копий. Лишь пара безрассудных смельчаков стали пробиваться к ложе цезаря, но цели так и не достигли, пронзенные копьями легионеров. Их тела остались лежать в проходах для предостережения остальным.

Сублатус шепотом обратился к одному из своих гостей:

– Пусть это послужит уроком для всех тех, кто осмелится посягнуть на цезаря.

– Совершенно справедливо, – отозвался тот. – Великий цезарь поистине всемогущ.

Однако губы льстеца сделались мертвенно бледными от страха, стоило ему увидеть, насколько грозной и многочисленной была разъяренная толпа, и насколько хрупкими и игрушечными казались копья, отделявшие народ от императорской ложи.

Обезьяны во главе с Зу-То приблизились к Тарзану.

– Я – Зу-То, – зарычал самец. – Я буду убивать!

– Осторожней, Зу-То. Не стоит убивать своего друга, – молвил человек-обезьяна. – Я Тарзан из племени обезьян!

Удивленный Зу-То остановился. Остальные столпились вокруг него.

– Тармангани говорит на языке великих обезьян, – сказал Зу-То.

– Я его знаю, – сказал Га-Ят. – Он был вожаком племени, когда я был юнцом. Его зовут Тарзан, то есть Белокожий.

– Да, – подхватил Тарзан, – я белокожий, но сейчас мы с вами пленники. Эти тармангани наши враги. Они хотят, чтобы мы стали сражаться между собой, но мы этого не сделаем.

– Да, – согласился Зу-То. – Мы не будем сражаться с Тарзаном!

– Вот и хорошо, – сказал человек-обезьяна. Обезьяны сгрудились вокруг него, принюхиваясь, чтобы удостовериться в том, что зрение их не подводит.

– Что случилось? – заворчал Сублатус. – Почему они не нападают на него?

– Он заколдовал их, – предположил гость. Недоумевающая толпа продолжала шуметь. Зрители слышали, как животные и человек обменялись странными звуками. Судя по всему, они общались на одном и том же языке. Затем на глазах у публики белокожий человек направился к ложе цезаря в окружении шестерки косматых чудовищ. Тарзан окинул быстрым взглядом подходы к императорской ложе. Там сплошной стеной стояли легионеры, так что не оставалось никакой надежды добраться до цезаря живым. Тарзан устремил взор на Сублатуса.

– Твой план провалился, цезарь. Эти обезьяны, которые, по твоему замыслу, должны были разорвать меня на куски, мои друзья, и они меня не тронут. Если ты задумал еще что-нибудь, то выкладывай сразу, а то мое терпение на исходе. Стоит мне только приказать, как обезьяны последуют за мной в твою ложу и разорвут тебя на части.

Тарзан не колеблясь так и поступил бы, ибо без труда расправился бы с цезарем, однако его останавливала возможность погибнуть от копий легионеров. Уловив настроение толпы, Тарзан не сомневался в том, что она бросилась бы на его защиту, и что сами легионеры, за небольшим исключением, примкнули бы к черни, выступив против ненавистного тирана.

Но на это потребовалось бы время, а Тарзан не мог рисковать жизнью, и, кроме того, у него были другие планы. В первую очередь он рассчитывал на одновременный побег вместе с Кассиусом Астой и Цецилием Метеллусом, чья помощь понадобится в поисках Эриха фон Харбена в Восточной империи. Именно поэтому, когда распорядитель игр приказал ему вернуться в темницу, Тарзан безропотно подчинился и повел обезьян назад в клетки.

Оказавшись за ведущей на арену решеткой, Тарзан продолжал слышать в шуме черни настойчивые призывы к свержению Сублатуса.

Когда тюремщик открыл дверь камеры, Тарзан увидел, что там находится один Максимус Прекларус.

– Добро пожаловать, Тарзан! – воскликнул римлянин. – Не ожидал увидеть тебя снова. Но раз ты остался жив, то почему не на свободе?

– Таково правосудие цезаря, – с улыбкой отозвался Тарзан. – Хорошо хоть наших друзей освободили. Я вижу, что их здесь нет.

– Напрасно ты так считаешь, варвар, – вмешался тюремщик. – Никуда твои друзья не делись. Они в другой камере.

– Но они заслужили свободу! – взмутился Тарзан.

– Как и ты, – ответил тюремщик с ехидной усмешкой. – А может, ты свободен?

– Это несправедливо! – взорвался Прекларус. – Так не делают!

Тюремщик пожал плечами.

– А вот и сделали, – сказал он.

– Но почему? – спросил Прекларус.

– Уж не думаешь ли ты, что цезарь поверяет свои тайны рядовому солдату? – усмехнулся тюремщик. – Впрочем, до меня дошел слух, который объясняет причину. Среди жителей растет недовольство, и цезарь боится тебя и твоих друзей, поскольку народ на твоей стороне, а ты на стороне Диона Сплендидуса.

– Понятно, – пробормотал Максимус Прекларус. – Поэтому мы должны остаться здесь на неопределенное время.

– Неопределенное? Ну, я бы так не сказал, – ухмыльнулся тюремщик, запирая дверь на замок.

– Не нравится мне, как он глядел на нас и как говорил, – заявил Прекларус, когда тюремщик ушел. – Видимо, боги против нас, коли даже мой лучший друг покинул меня.

– Ты имеешь в виду Аппиуса Апплозия? – спросил Тарзан.

– Именно, – отозвался Прекларус. – Если бы он принес ключи, то мы смогли бы бежать.

– Что бы ни случилось, у нас остается надежда, – сказал человек-обезьяна. – Пока мы живы, нужно надеяться.

– Ты не знаешь ни могущества, ни вероломства цезаря, – возразил римлянин.

– И цезарь не знает Тарзана из племени обезьян. Когда за окном сгустились сумерки и в камере стемнело, в коридоре забрезжил неровный свет. По мере его приближения пленники поняли, что идет человек с факелом в руке.

Мало кто посещал камеры под Колизеем даже в дневное время. Изредка показывалась охрана и тюремщики, а два раза в день появлялись рабы, приносившие пищу. Ночью же бесшумное приближение факела не предвещало ничего хорошего. Прекларус и Тарзан продолжили нескончаемую беседу, за которой они коротали время, с нетерпением ожидая появления посетителя.

Вполне вероятно, что ночной гость направляется не в их камеру, однако дурные предчувствия укрепляли их в мысли, что идут именно к ним, причем с самыми недобрыми намерениями. Долго ждать не пришлось: человек остановился перед дверью камеры и едва вставил ключ в замок, как Прекларус узнал его через железную решетку.

– Аппиус Апплозий! – вскричал он. – Ты все-таки пришел!

– Тихо! – предостерег Апплозий. Поспешно открыв дверь, он вошел, беззвучно закрыл ее за собой и потушил фонарь о каменную стену.

– Хорошо, что вы одни, – тихо сказал он, подсаживаясь к пленникам.

– Ты дрожишь, – заметил Прекларус. – Что случилось?

– То, чему суждено было случиться, – ответил Апплозий. – Вас, конечно же, интересует, почему меня так долго не было. Наверное, решили, что я предатель. Но дело в том, что до сих пор я просто не мог этого сделать, хотя и был готов рисковать жизнью.

– Но ты ведь начальник охраны! Разве у тебя могут быть сложности с посещением тюрьмы?

– Я уже не начальник охраны, – ответил Апплозий. – Видимо, цезарь что-то заподозрил, и меня сняли с этой должности ровно через час после того, как мы виделись с вами в последний раз. Все это непонятно, ведь нас тогда никто не слышал, и никто не знает о моем отношении к вам. Факт остается фактом, но из Колизея меня перевели на охрану Преторских ворот. Мне даже не позволяли отлучиться домой под тем предлогом, что цезарь опасается мятежа варваров из окрестных деревень, а это, как всем нам известно, сущая нелепица. Но час тому назад на смену заступил молодой офицер, который сболтнул кое-что, и я тут же оставил пост, рискуя головой.

– Что же он сказал? – спросил Прекларус.

– Сказал, что есть приказ ликвидировать нынче ночью тебя и белого варвара. Как только я услышал это, тотчас же побежал к Фестивите. Мы вместе отыскали ключи, которые я обещал принести, затем я украдкой пробирался по темным улицам, пытаясь дойти до Колизея незамеченным. Больше всего я боялся опоздать, потому что убить вас велено незамедлительно. Возьми ключи, Прекларус. Если нужно еще что-нибудь, скажи.

– Спасибо, дружище, – ответил Прекларус, – этого достаточно. Ты и так слишком рисковал. Возвращайся-ка лучше на свой пост, чтобы цезарь ни о чем не узнал, иначе тебе конец.

– Тогда прощай. Желаю тебе удачи, – сказал Апплозий. – Если надумаешь уйти из города, не забывай, что Аппиус Апплозий командует охраной Преторских ворот.

– Не забуду, приятель, но ради нашей дружбы не стану подвергать тебя излишнему риску.

Аппиус Апплозий собрался было уходить, но внезапно остановился на пороге.

– Опоздал! – шепнул он. – Охрана! Темноту коридора прорезал слабый луч далекого факела.

– Идут! – шепотом сказал Прекларус. – Поторапливайся!

Аппиус Апплозий спрятался рядом с дверью и выхватил из ножен меч.

Свет быстро приближался. Послышались шаги ног, обутых в сандалии, и человек-обезьяна определил, что человек идет один. Вскоре перед дверью возникла фигура, закутанная в длинный темный плащ. Посетитель поднял факел, заглядывая внутрь.

– Максимус Прекларус, – шепотом позвал пришелец. – Ты здесь?

– Да, – ответил Прекларус.

– Вот и славно, – воскликнул тот, – а то я уже забеспокоился, в этой ли ты камере.

– С какой целью ты явился? – спросил Прекларус.

– Меня прислал цезарь, – сказал неизвестный. – Он велел кое-что вам передать.

– Горячий привет? – спросил, усмехаясь, Прекларус.

– Холодный и острый, – засмеялся посетитель.

– Мы ждали тебя!

– Как, вам уже известно? – удивился тот.

– Зная цезаря, нетрудно было догадаться.

– Тогда прощайтесь со своими богами! – выкрикнул офицер.

Вытянув из ножен меч, он широко распахнул дверь.

– Сейчас вы умрете!

И палач ринулся в камеру с хищной улыбкой на лице. Не зря цезарь выбрал для исполнения приговора именно его – человека бессердечного, не испытывающего угрызений совести, который завидовал Прекларусу и ненавидел его. Улыбка продолжала играть на его устах, когда Аппиус Апплозий всадил ему меч в спину. Палач рухнул замертво, из его левой руки выкатился факел и потух на полу.

– Теперь ступай, – прошептал Прекларус Апплозию. – Да защитит тебя от беды благодарность тех, кого ты спас.

– Лучшего и пожелать нельзя, – проговорил Апплозий. – У вас есть ключи и оружие. Вы должны бежать прежде, чем все это обнаружится. Еще раз прощайте, и да защитят вас боги!

И Апплозий бесшумно шагнул в темный коридор. Затем Максимус Прекларус отомкнул ключами наручники, и пленники вскочили на ноги, отшвырнув ненавистные цепи. Им не нужно было обсуждать плана действий, ибо в течение всей недели они только тем и занимались, что отрабатывали его, приспосабливая к новым обстоятельствам.

Сейчас главной их целью было найти Асту, Метеллуса и других, на кого они могли положиться, собрать вокруг себя из числа пленников столько людей, готовых пуститься вместе с ними в рискованное предприятие, сколько они запланировали.

Однако осторожно обходя камеру за камерой, многие из которых пустовали, они не находили среди оставшихся пленников никого, кто выразил бы готовность участвовать в деле, которое сулило свободу. Лукеди, Мпингу и Огонио тем временем были выпущены из камер.

Тарзан и Прекларус уже было распрощались с надеждой найти единомышленников, как в последней камере рядом с выходом на арену наткнулись на Метеллуса и Асту. Вместе с ними в темнице томились кое-кто из профессиональных гладиаторов, которым по завершении игр была обещана свобода, но которые остались узниками по странной прихоти цезаря. Это, естественно, лишь усиливало их гнев против императора.

Все они вызвались пойти с Тарзаном, куда бы он их ни повел.

– Не всем из нас посчастливится уцелеть, – сказал человек-обезьяна, собрав соратников в большом помещении, где держали участников игр перед выходом на арену, – но те, кто останется в живых, отомстят цезарю за несправедливость.

– Пусть боги примут мертвых как героев, с почестями. В хорошей битве и умереть не жалко, – сказал один из гладиаторов.

– Битва будет хорошая, это я вам обещаю, – промолвил Тарзан.

– Тогда мы с тобой, – заявил гладиатор. – Пошли!

– Но прежде мы должны освободить моих друзей, – сказал человек-обезьяна.

– Мы осмотрели каждую камеру, – произнес Прекларус, – и выпустили всех.

– О, да, дружище, – ответил Тарзан, – но вы забыли об обезьянах.