Текст книги "Цифровые грезы"

В конце шестого дня автобус вез Себастьяна домой, а у него перед глазами все стояло изображение выстроившихся по краю эспланады симметричных зданий. Он проникся нежностью к этому месту – своему вечернему офису – захватившему его воображение так, как это не удалось зданиям «Имадженте» и «Тьемпос Постмо».

Себастьян представил себе Цитадель с кричаще-оранжевыми или пронзительно-желтыми стенами, населенную существами со взаимозаменяемыми телами и головами, лицами, на которых то появлялись гротескные носы, то исчезали пухлые складки губ (как у Джины Гершон), меняющими цвет кожи и бровями, то истончавшимися до невесомого изящества, то превращавшимися в буйные тропические заросли. Представил самого себя, создающего Цитадель цифровых грез, в то время как некие люди использовали его труды, пытаясь превратить Рио-Фухитиво и другие города в части страны с поддающимся цифровой коррекции прошлым и обладающими послушной эластичной памятью гражданами.

Где же его Таиландочка? Он тосковал по ней до бреда. Себастьяна уже не тянуло забыться в ностальгии по Антигуа. Он жаждал, чтобы она разделяла с ним настоящее – и неважно, с предательствами или без, двуличная или искренняя. Он хотел, чтобы она была рядом, любил и желал только ее одну или вместе с Варой или с кем-то похожим, с кем уж сведет их судьба в очередную безумную ночь – одновременно насыщенную и пустую. Он желал ее одну и желал вместе с Николь.

Себастьян неторопливо брел к дому с мятной жвачкой во рту (это территория Никки). Мечтал открыть дверь и увидеть, что все в порядке. Чтобы Никки сидела и читала или смотрела кино. Они поцелуются и скажут, что страшно скучали друг без друга. Он приготовит ужин, затем, вооружившись красным вином, они проведут всю ночь, занимаясь любовью на ковре под равнодушными взглядами скалярий и пронизывающим воздух голубоватым светом телеэкрана.

Браудель сказал, что Инес скоро освободят. Обвинившая ее девушка не смогла предоставить достаточных доказательств своих слов. Себастьян обрадовался. Алиса обходила тему стороной, ни разу не упомянув о виновнице скандала. Неужели?… да нет, скорее всего нет. Да и какая разница? Вот кто действительно казался влюбленным по уши, так это Браудель. Он чуть ли не порхал вокруг Николь. Бедняга, тут его шансы были равны нулю. Себастьяну хотелось сблизиться с ним, но никак не мог отделаться от картины – сын душащий мать подушкой…

Примерно за квартал до дома он заметил, что что-то не так, и ускорил шаг. Метров через двадцать остановился. Невероятно. Но придется поверить тому, о чем кричали его глаза. Себастьян снова двинулся вперед – на этот раз очень медленно – и приблизился к тому месту, где у входа обычно парковался порш.

Поршане было, как, впрочем, и самого дома: от его квартиры и от занимавшей второй этаж квартиры Большой Мамушки не осталось и следа… Будто кто-то унес их, положив в карман, как детальку детского конструктора. Или как строительный блок, который можно просто засунуть в кузов грузовика и увезти. На углу, на месте дома раскинулся небольшой пустырь утоптанной и еще влажной земли, где выли друг на друга два кота-соперника. В парке подростки как ни в чем ни бывало курили марихуану и слушали Мигеля Босе, исполнявшего что-то из Фито Паэса. Такое впечатление, что этот пустырь всегда был неотъемлемой частью квартала – необходимый кусочек свободного пространства для дружеской попойки или нетерпеливого секса. Но в парке сидели не те подростки, которых он знал. Эти были какими-то другими, слишком чистенькими и рафинированными, слишком вписывающимися в окутывающую всю вокруг атмосферу подделки и продажности. На стенах зданий по ту сторону парка не осталось ни пятнышка от оскорбляющих Монтенегро граффити.

Невероятно. Но придется поверить тому, о чем кричали его глаза.

Спрашивать этих юнцов, да соседей тоже, видели ли они что-нибудь странное – совершенно бесполезно. Все всё видели, но никто ничего не видел. Все отлично и очень естественно играли свою роль, так что Себастьяну не остается ничего иного, как смириться и молча аплодировать тому, кто срежиссировал и организовал подобное представление, мастерски закрученное вокруг его жизни за какие-то несколько недель (а может, все началось значительно раньше – когда он только познакомился с Никки… или еще раньше, в тот день, когда он появился на свет).

Но нужно хотя бы попытаться. Да, он обойдет дом за домом и будет спрашивать соседей, не замечали ли они в последние недели чего-нибудь странного. А как же? Приходили какие-то люди с цифровыми фотографиями и уносили с собой оригиналы. Еще какие-то здоровяки тащили на спине бесчувственную Никки (а может это был ловко разыгранный фарс). А после прихода очередной группы исчез его дом. А как же?

Себастьян почувствовал, что задыхается.

Но он не успел ни с кем поговорить. Кто-то выкрикнул его имя, и Себастьян понял, что время пошло. Он бросился к мосту так быстро, насколько ему позволяли хрупкие связки больного колена. Здесь каких-то пять кварталов. Если он сможет их миновать, то ему удастся вырваться из зоны теней. Туда – в щедро освещенный огнями город с множеством пешеходов и автомобилей, где на полных народа улицах уничтожить его будет значительно труднее.

Мчась во весь опор мимо этих пяти кварталов обшарпанных зданий, с освещенными голубым сиянием телеэкранов окнами, припаркованными на улице бразильскими «фольксвагенами» и разбросанными по тротуарам детскими велосипедами, Себастьян вдруг понял, что так и не знает, вернется отец или нет. И понял, что не хочет, чтобы тот возвращался; а еще вспомнил, что полярные медведи живут не в Антарктике, а в Арктике. – Подумал, что Никки, скорее всего, насквозь фальшива, но он любит ее, как никогда. Промелькнула мысль, как долго «геймбой» с фотокамерой будет интересной новинкой для дочери Патрисии и что станется с легкими мамы, которая просто немилосердно смолит табак. Интересно, где сейчас Исабель и где закончит Пиксель – на улице или в джунглях Nippur's Call; и будет ли Алиса и дальше избавляться от текста в своем издании, в то время как Библиотекарь продолжит воровать книги. И останется ли Браудель до конца дней узником смерти своей матери.

Никки, скорее всего, насквозь фальшива, но он любит ее, как никогда.

С той стороны моста в него целились два солдата военной полиции. Приснится ли ему черно-белый Монтенегро? Себастьян остановился. Жутко болело колено.

Он пошел шагом, вдыхая зловоние реки. Перила приобрели пурпурный оттенок. Полицейские приказали ему остановиться. Себастьян не обратил внимания, подумав, что Инес оказалась права во всем. Иногда возникали достаточно веские мотивы, чтобы броситься с моста в поисках пурпурных вод и камней в глубине реки Фухитиво.

Выживут ли его Цифровые Создания? Если нет, то найдется другой увлеченный компьютером дизайнер, вроде него, художник PhotoShop'а, который вызовет его призрак из зоны теней или, наоборот, – навеки поместит туда весь мир. Пришло время цифровых снов, цифровых грез.

Все его усилия могли оказаться напрасными. Но достаточно лишь одной подписанной Себастьяном фотографии просочиться сквозь хищные когти Цитадели, как появится надежда возродить правду. Одна только фотография с его подписью в качестве свидетельства производимых в Цитадели экспериментов – появится шанс воскресить мертвых, вызволив их из неизбежности химических оков солей серебра.

Он посмотрел налево и, сделав два стремительных шага, прежде чем полицейские успели что-либо предпринять, легко вскочил на парапет. Поцеловал аметист. Затем, вознеся хвалу небесам, что по крайне мере в этот момент поблизости не оказалось ни одной фото– или видеокамеры, нетерпеливо поджидающей случая пленить уже готовую освободиться от плоти тень, бросился в пустоту пропасти, отделявшую его от поверхности реки – глубокая прожорливая глотка, – по берегам, словно скорбные плакальщики, служащие поминальную мессу, вытянулись эвкалипты.