Текст книги "Четвертый эшелон"

Данилов

Он перебирался в новый кабинет. Вчера его вызвал начальник московской милиции генерал Махоньков и поздравил с присвоением очередного звания и новой должностью. Данилов стал замначальника МУРа. Кабинет его выходил в ту же приемную, что и начальника.

Новая комната была непривычно большой, даже его сейф, с огромным трудом перетащенный из старого кабинета, казался маленьким.

Нового начальника отдела вместо него пока еще не прислали, поэтому в сейфе лежали прежние документы и разработки.

В общем-то, март начинался неплохо. Игорь Муравьев плотно сел на хвост этой самой «кошке». Вчера вечером на даче в Голицыне опергруппа после перестрелки захватила двух участников банды, и один уже начал давать показания. Пока все складывалось неплохо.

Данилов читал протокол допроса. Если все будет так, как надо, то через месяц основную часть этой самой «кошки» можно обезвредить. И это необходимо сделать как можно скорее, потому что по городу ползли самые невероятные слухи. В очередях, в метро и трамваях говорили только о «Черной кошке». Казалось, что в Москве действует минимум полк хорошо вооруженных и наглых преступников.

В МУРе непрерывно звонили телефоны. И разного уровня руководящие голоса требовали немедленных мер. Все это нервировало и мешало работать.

Иван Александрович писал план оперативных мероприятий. Он дошел уже до третьего пункта, когда в кабинет без стука (такое уж у него было право) заглянул Осетров:

– Товарищ полковник, вас к начальнику.

Начальник сидел неестественно прямо, барабаня пальцами по столу. Лицо у него было красным и недовольным.

– Чем занят? – резко спросил он.

– Пишу план оперативных мероприятий.

– Много написал?

– Да нет, только начал.

– Другие допишут, – в голосе начальника проскользнули злые нотки.

– Это как же?

– Да так же, – находчиво ответил начальник и толкнул по столу к Данилову листок бумаги.

ВЫПИСКА ИЗ ПРИКАЗА ПО НКВД СССР

«В связи с усилением активизации банд на территории Барановичской и Пинской областей в помощь УББ НКВД БССР создается специальная бригада ГУББ НКВД СССР. Руководитель бригады начальник отдела ГУББ полковник Серебровский, в бригаду входят…»

Дальше шло перечисление фамилий работников наркомата и… «замначальника МУРа полковник Данилов, старший оперуполномоченный капитан Самохин, оперуполномоченные старший лейтенант Белов и лейтенант Никитин…».

– Это как же? – растерянно спросил Данилов. – А «кошка»?

– Кошка, собака… Я Серебровского отматюгал, когда он мне позвонил, и сказал, что людей не дам. Так знаешь, кто со мной говорил? То-то. Нарком.

Данилов присвистнул.

– Вот так, – продолжал начальник, – он мне сказал: ты, мол, это местничество брось. Тоже нашелся удельный князь. О Москве мы подумаем, поможем вам. Но надо искоренить банды там, в республиках, а то сев скоро. Понял?

– Не совсем.

– А чего тут понимать? Час тебе на сборы, на тары и бары – и дуй в наркомат.

– Кто будет курировать операцию по «кошке» этой?

– Сам тряхну стариной, – начальник в сердцах саданул кулаком по столу. – Начальство… Ему всегда видней. Да, кстати, там, в наркомате, тебя сюрприз ждет.

– Какой?

– Новый зам в ГУББ твой лучший друг.

– Кто?

– Комиссар милиции третьего ранга Королев.

– Виктор Кузьмич?

– Именно.

– Так он же в госбезопасности служил.

– Мало ли что было. Теперь переаттестовали его и – к нам.

– Да? – удивился Данилов.

Он знал Королева с сентября сорок первого. Считал его опытным и инициативным работником госбезопасности. Но пути господни неисповедимы.

– Кстати, – перебил его мысли начальник, – явишься прямо к комиссару Королеву.

Данилов вернулся в свой кабинет, сел и крепко задумался.

Не ко времени пришел этот приказ. Иван Александрович вообще не любил уезжать из Москвы. Здесь он знал все, начиная от проходных дворов, кончая воровскими малинами. Знал, на кого опереться и на кого нужно нажать, чтобы получить необходимые сведения. Там, в Западной Белоруссии, ему придется ходить как слепому, с поводырем. Тем более что банды базируются не в городе, а в лесу. Значит, придется работать в основном в сельской местности.

Данилов посмотрел на часы. Одиннадцать. Вызывая его в наркомат, конкретного времени не назвали, приказали прибыть сегодня. Поэтому он все же дописал план. Потом вызвал Муравьева и оговорил с ним все детали предстоящей разработки. Пообедал, зашел в ОББ и распорядился о командировке Белова, Никитина и Самохина. Только после этого отправился в наркомат.

Он вышел из управления и невольно зажмурился: над крышами домов висело по-весеннему яркое солнце. С бульваров доносился запах талого снега. И хотя он был еще по-зимнему пушист, ветер пах именно таянием.

Данилов медленно шел по Петровке, отмечая первые приметы весны. Он видел их в стеклянном блеске сосулек, в первой слякотной кашице на тротуаре, в глазах прохожих.

Москва после четырех лет военного аскетизма вновь становилась нарядной. Солнце отражалось в чистых окнах, с которых исчезли бумажные перекрестия, витрины магазинов освободились от деревянных козырьков и мешков с песком. Постепенно с улиц исчезали ватники и шинели. Люди ходили в нормальных зимних пальто, женщины надели меховые шубы. Встречалось еще много военных, и золото их погон еще больше украшало толпу.

Проходя мимо Столешникова, он отметил, что в кафе «Красный мак» моют окна и обновили вывеску над входом. Значит, скоро его откроют. А если так, то свой приезд из Белоруссии он с Наташей отметит именно там.

На углу бойко торговали мороженщицы. «Мишка на Севере», «Машка на юге», – неслись над улицей их пронзительные голоса. Пачка мороженого из суфле стоила тридцать рублей. Продавщицы резали их пополам и на четвертушки. Хочешь, бери ешь. И многие взрослые покупали мороженое и торопясь ели, оглядываясь смущенно по сторонам, словно боясь, что их уличат в чем-то нехорошем.

Данилов свернул на Кузнецкий мост и, разглядывая витрину комиссионного магазина, залюбовался огромным бронзовым орлом. Подняв могучую лапу с потемневшими от времени зеленоватыми когтями, он независимо и чуть с презрением взирал на людскую суету. Ивану Александровичу очень нравилась эта птица. Если бы не астрономическая цена, накрепко приковавшая орла к витрине, он бы наверняка купил его. Он вообще любил литье. Будь его воля и, конечно, средства, он всю квартиру заставил бы бронзовыми и чугунными фигурками львов, лошадей, офицеров в киверах и со шпагами.

Ноги сами занесли его в букинистический магазин, и знакомый продавец, милый старичок Борис Сергеевич, заманив его в маленькую комнату, выложил перед ним «Московского чудака» Андрея Белого.

– Берите, – шепнул он, – большая редкость, и цена доступная.

– Сколько? – так же шепотом спросил Данилов, с ужасом ожидая огромной суммы. Он твердо решил взять книгу, несмотря ни на что. Если не хватит денег, он позвонит Игорю и попросит подвезти.

– Сто пятьдесят, – радостно сообщил Борис Сергеевич.

Данилов выложил пять красных тридцаток и с чувством пожал тоненькую старческую руку.

– Скажите, Иван Александрович, – доверительно спросил Борис Сергеевич, заворачивая книгу, – что слышно о «Черной кошке»?

– А что вас интересует?

– Все, – стекла очков старичка задорно блеснули.

– Это слишком общо – все. – Данилов взял книгу. – Что я вам могу сказать, такая банда есть. Но слухи о ее подвигах преувеличены, по нашим данным, раз в сто.

– Нет, позвольте, – не унимался Борис Сергеевич, – погодите. Вот у нас в подъезде паника. Кто-то нарисовал кошачьи морды на дверях квартир. Люди напуганы, милиция бездействует…

– Милиция уже держит за хвост «кошку» эту, – рассмеялся Иван Александрович, – ну а кошачьи морды – дело рук мальчишек. Зачем бандитам предупреждать о своем появлении?

Данилов вышел из магазина и весь оставшийся путь до дверей НКВД думал о страшной силе панических слухов. Они снежным комом катятся по городу, обрастая самыми невероятными подробностями. Рисунки. Выходит утром бабка, видит кошку, намазанную углем на дверях, и сразу весь район узнает об этом. А рисовали не бандиты, просто шалят местные пацаны, наводя страх на обывателя. И до чего же все-таки живуч он! Ко всему приспосабливается: к революции, войнам, бомбежкам. Распускает слухи, от которых, как заячий хвост, дрожит его малокровное сердце и трясется ночью в квартире за обитой железом дверью с крепостными запорами. За сплетни и слухи нужно привлекать к уголовной ответственности. Жаль, что такой статьи нет…

Предъявив удостоверение мрачному старшине с погонами внутренней службы, Данилов, раздевшись, поднялся на лифте на четвертый этаж. Он шел по длинному тоннелю-коридору с одинаковыми заплатами дверей. Здесь было тихо, не то что у них в МУРе, где коридоры были похожи на улицу в выходной день. Ворсистая дорожка глушила шаги, сияли плафоны под потолком, в их свете круглые таблички с номерами комнат отливали эмалевой чистотой.

Серебровского на месте не было. Смазливая секретарша, оценивающе оглядев незнакомого полковника, небрежно ответила, что начальник отдела у комиссара Королева.

В приемной Данилова встретил молодой лейтенант. Он внимательно изучил удостоверение и предложил Данилову подождать.

Иван Александрович взял со стола очередной номер «Огонька» и, устроившись удобнее, начал читать. Он не торопился. Передав свои московские дела, он еще не приступил к белорусским и находился в блаженном состоянии командированного, едущего в поезде. Данилов с интересом просмотрел рубрику «Дела и люди Советской страны». Полюбовался портретом летчицы Поповой, на счету которой было 750 боевых вылетов, пересчитал ордена дважды Героя подполковника Мазуренко и начал читать «Дневник войны» И. Ермашева. Он так увлекся рассказом журналиста о войне, что совсем забыл, где находится.

– Немедленно разыщите… Да… Приказ комиссара Королева… Товарищ полковник, так же нельзя… Мы вашего Данилова давно ждем.

В неинтересном для него разговоре лейтенанта вдруг промелькнула его фамилия.

– Вы какого Данилова ищете? – спросил он, с неохотой отрываясь от журнала.

– Простите, товарищ полковник, но это наше дело, – важно ответил лейтенант.

Данилов хотел сказать ему пару слов. Уж больно не любил он вот таких лощеных нагловатых порученцев. Его дело, так пусть и ищет Данилова. Иван Александрович вновь открыл журнал и с удовольствием начал читать приключенческий рассказ Ник. Жданова «Старая лоция», но все же вполуха он слышал, как бился у телефона лейтенант, пытаясь его разыскать.

Постепенно приключения катера лейтенанта Лукашина настолько увлекли его, что Данилов забыл и о времени, и о порученце.

– Иван! – вернул его обратно в приемную голос Серебровского. – Сидит, читает, а мы с ног сбились, его разыскивая. Ты что здесь делаешь?

– Как видишь, читаю «Огонек» и жду приема, – невозмутимо ответил Данилов.

– Что такое? – Серебровский повернулся к лейтенанту. – Почему полковник Данилов сидит в приемной?

– Как Данилов? – лицо у порученца вытянулось. – Я…

– Ты давно здесь? – все больше распаляясь, рявкнул Серебровский.

– Часа полтора.

– Ну, Макаров… – голосом, не предвещавшим ничего хорошего, проговорил Серебровский. – С тобой мы разберемся позже. Пошли, – махнул он рукой Данилову.

Королев встал из-за стола и пошел им навстречу. Виктор Кузьмич только еще больше похудел, и оспины на лице стали заметнее.

– Нашелся. А мы его ищем, поминаем тихим, незлым словом, – он крепко пожал руку Данилову, заглянул в глаза. – Давно, давно не видел тебя. Поседел, похудел.

– Да и ты, Виктор Кузьмич, не раздался на наших-то харчах. Или теперь на «вы», товарищ комиссар третьего ранга?

– Нет, Иван Александрович, для тебя все, как прежде. – Королев обнял его за плечи, повел к столу. – Садись. Кури.

Данилов удобно устроился в кресле, взял папиросу из пачки, лежащей на столе.

– Рад, очень рад, – продолжал Королев, – что опять пришлось работать вместе. Это моя идея была подключить тебя к белорусским делам. И подсказал мне ее Алтунин.

– То есть как?

– А очень просто. Беседовал я с ним, с доверием относится к тебе бывший капитан. Вот поэтому мы и решили поручить тебе одно очень важное дело… Я предварительно говорил с ним. Вроде бы мужик осознал многое и искренне раскаивается. Больше того, я думаю, он нам здорово сможет помочь. Но я пока ни о чем конкретном не намекал ему. Думаю, что ты сам побеседуешь с ним.

Королев постучал мундштуком папиросы по столу и вопросительно посмотрел на Данилова.

– Ты имеешь в виду явку в Барановичах?

– Гений, светлая голова, – вмешался в разговор Серебровский. – Мы хотели бы внедрить Алтунина в банду.

– Не боитесь? – Иван Александрович посмотрел поочередно на своих собеседников.

Они молчали, но в глазах каждого он прочитал, что да, конечно, боятся, но иного выхода нет.

– У меня есть парень, надо его внедрить вместе с ним, – твердо сказал Данилов.

– Кто? – Королев взял ручку.

– Лейтенант Никитин.

– Почему именно он?

– Смелый парень, фиксы золотые. Он вполне сойдет за уголовника, ну а потом дело знает.

– Вот это главное, – обрадовался Королев. – Он семейный?

– Пока нет.

– Прекрасно.

– Что именно? – удивился Данилов.

– Одинокого легче на такое дело посылать, – пояснил ему Серебровский, – если что, терзаться меньше будешь.

– Это не ответ. Какая разница, если мы посылаем человека на смерть. Значит, вина ложится прежде всего на нас, – сказал Данилов грустно. И подумал о тяжелом бремени власти. О тяжести потерь и ответственности, которая ложится прежде всего на плечи командиров.

– Ну так как, Иван Александрович? – спросил его Королев. – Как тебе наш план?

– План-то хорош. Но основные детали нужно доработать на месте, в Барановичах, а с Алтуниным я поговорю. Он где сидит?

– В «Таганке». В отдельной камере. Вызвать его? – оживился Серебровский.

– Не надо, я с ним прямо там поговорю.

Данилов и Алтунин

Таганскую тюрьму со всех сторон окружали высокие дома, и Данилов подумал, что это не дело. Из окон виден прогулочный двор, совсем неподходящий пейзаж для тех, кто живет в этих домах. Но ничего, скоро наверняка эти тюрьмы разрушат. Незачем в черте города иметь такие страшилища.

Дежурный по КПП внимательно сверил его документы с бланком пропуска и нажал кнопку. Металлическая решетчатая дверь отъехала в сторону, пропуская его, и немедленно захлопнулась. У окошка дежурного он сдал оружие и получил ключ от следственной камеры.

Идя по темному коридору с потеками сырости на стене, Данилов поражался специфическому тюремному запаху: им были пропитаны стены, двери, пол, окна. Он был неистребим и едок. Данилов не любил бывать в тюрьмах. Каждое посещение их вызывало в нем ничем не оправданную, правда, брезгливую жалость к людям, сидящим в душных камерах.

Вчера он посылал в тюрьму Белова, чтобы он навел справки об Алтунине. В его карточке было записано: чистоплотен, вежлив, много читает. Данилов распорядился просмотреть его библиотечный формуляр. Куприн, Лесков, лирика Симонова. Кроме того, в карточку было занесено нарушение режима. По вине надзирателя Алтунин попал в баню с двумя урками, те немедленно захотели его раздеть, и их еле откачали в санчасти. В общем, он оставался верен себе, проводя единую линию поведения.

Алтунин вошел в следственную камеру и улыбнулся:

– Иван Александрович! А я уж и не думал встретиться.

– Гора с горой…

– Да, воистину неисповедимы пути господни, но все они ведут в тюрьму…

– Ну зачем же так мрачно. – Данилов расстегнул планшет, достал бумаги. – Мне кажется, что сегодня я смогу вас обрадовать.

– Чем же? – Алтунин печально посмотрел на него.

– Вот какое дело, Вадим Гаврилович, в своих показаниях вы пишете, что убили лейтенанта Мирошникова Вячеслава Михайловича. Так его звали?

– То, что Слава, помню, а отчество забыл.

– Далее вы показываете, что застрелили его в районе Стрийского парка. Так?

– Так.

– Ошибаетесь.

– Я был пьян и писал со слов «дружков», – с горечью ответил Алтунин.

– Вот копия сводки Львовского НКВД за 1–2 июня 1941 года. В эти два дня не было зафиксировано ни одного убийства. А теперь прочитайте показания подполковника Мирошникова. Прошу.

Алтунин взял бумаги и начал медленно, словно по складам, читать. Потом поднял на Данилова остановившиеся, полные тоски глаза.

– Значит?..

– Именно. Скрыпнику, кстати, его настоящая фамилия Крук, необходим был пилот, который помог бы ему бежать за границу…

– Значит, Зося…

– Да, все так. Они сначала споили вас, а потом, подавив волю, запугав долгами, сделали из вас, Вадим Гаврилович, преступника. Мы сняли с вашей совести самое тяжкое обвинение – убийство товарища. Но остались еще ограбление магазина, дезертирство, соучастие в грязных спекуляциях Судинского, незаконное ношение орденов и оружия.

– Я готов, – спокойно ответил Алтунин и твердо посмотрел в глаза Данилову, – я не знаю, как благодарить вас. Убийство Мирошникова камнем лежало на моей совести…

– Нет, Алтунин, вас мучает другое, – перебил его Данилов. – Вы слишком поздно поняли, куда завел вас ваш эгоизм и себялюбие. Вы жили по принципу: лучше пять минут быть трусом, чем всю жизнь покойником. Это мучило вас. Потому что в основе своей вы человек храбрый и честный. Ослабив волю, вы поплыли по течению бездумно, как коряга, сброшенная трактором в реку, не задумываясь, куда прибьет вас вода.

– Зачем вы мне это говорите? – Алтунин взял папиросу, жадно затянулся. – Неужели так приятно топтать лежачего?

– Топтать? Нет. Я хочу, чтобы вы на время абстрагировались от прошлого. Представили себя вновь капитаном Алтуниным, а не зэком из камеры 287.

– Зачем? – Алтунин полоснул по нему глазами, словно очередью из автомата.

– У вас есть шанс. Но для этого вы должны помочь нам.

– Давайте, Иван Александрович, расставим точки над i. Если бы вы не дали мне этого эфемерного шанса, я все равно бы помог вам.

– Вот и прекрасно. – Данилов поймал себя на чувстве радости.

Неужели он доволен ответом Алтунина? «Нет, – подумал он, – меня устраивает другое. Алтунин согласился, а это единственный шанс, который поможет ему вновь стать человеком».

Данилов, Королев, Серебровский, Алтунин

Он вошел в кабинет совершенно спокойно, будто не на беседу, от которой во многом зависела его судьба, а в гости пришел он сюда. На нем опять был китель с золотыми погонами, на груди рубиново переливались ордена.

Не доходя шагов десяти до стола, Алтунин по-уставному приставил ногу и вытянулся:

– Здравия желаю, гражданин генерал.

– Ну зачем же так официально? – Королев с нескрываемым любопытством рассматривал его. – Давайте проще. Меня зовут Виктор Кузьмич, с Иваном Александровичем вы знакомы, с Сергеем Леонидовичем тоже. Так что присаживайтесь, Вадим Гаврилович.

– Если полицмейстер говорит «садись», то как-то неудобно стоять.

Алтунин сел.

– Ну вот, – добродушно проговорил Королев, – мне кажется, что у Аверченко есть более удачные остроты.

– Приятно услышать, что генерал милиции не чужд изящной словесности.

Алтунин покосился на папиросы, лежащие на столе.

– А вы думали, Вадим Гаврилович, что мы как тот околоточный у Дорошевича: «держать и не пущать»?

Они посмотрели друг на друга и расхохотались.

И сразу почувствовали себя свободно, потому что разговор с первых же минут начался легкий и доверительный.

– Вадим Гаврилович, – комиссар стер с лица улыбку, – нам Иван Александрович доложил, что вы готовы помочь следствию.

– Да, – коротко ответил Алтунин.

– Давая обещание такого рода, – продолжал Королев, – вы тем самым берете на себя целый ряд обязательств.

– Да, – опять коротко, как щелчок курка.

– Но, кроме этого, вы подвергаете свою жизнь опасности.

– Виктор Кузьмич, – в кабинете повисла тишина, все ждали ответа Алтунина, – моей жизни теперь цена пустячная совсем. Если я смогу свести с ними счеты…

– Э… Так не пойдет, – покачал головой комиссар. – Счеты, Вадим Гаврилович, в подворотнях сводят. Мы же просим вас помочь торжеству закона.

– Что надо делать?

– Это другой разговор. Вы вместе с товарищем Даниловым едете в Барановичи, идете на явку, там встречаете связного от Крука, внедряетесь в банду…

– Простите, не понял?

– Входите в доверие к главарю и делаете все, чтобы он поверил нашему человеку.

– Он будет со мной?

– Да.

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Вадим Гаврилович, – Королев встал, опершись руками о стол, – надо сделать еще больше. Мне трудно говорить, но мы мужчины и солдаты. Вы можете погибнуть в случае неудачи, а в случае удачи я не могу гарантировать вам помилования.

– Я знаю это, – Алтунин говорил, медленно подбирая слова, – я не жду снисхождения. Но в зал суда я хочу прийти чистым перед собой и перед памятью человека, который воспитал меня. Смерти я не боюсь.

– Чтобы наше задание выполнить, нужно любить жизнь, а любовь к жизни предполагает и страх смерти.

– Мы не по делу говорим, генерал, – неожиданно резко отрубил Алтунин, – я сказал, – готов!

– Вот и хорошо, мы сейчас вас познакомим с вашим напарником. Подружитесь с ним, он человек хороший.

Королев нажал кнопку звонка. В дверях кабинета вырос порученец.

– Макаров, пригласи лейтенанта Никитина, только не как в прошлый раз, когда ты Данилова искал.

Через несколько минут появился Никитин.

– Вот, лейтенант, ваш напарник. До отъезда вы будете жить вместе, потом пойдете на задание вместе. Присмотритесь друг к другу, пообвыкнете. Помните, что не в ресторан пойдете.

– В пивную, товарищ комиссар, – блеснув фиксой, криво усмехнулся Никитин. – Тоже дело веселое.

– Ну вот, пойдите пообщайтесь перед веселым делом. Пока погрустите немного. Это полезно. Грусть, она душу очищает.

Когда Никитин и Алтунин вышли, Королев вопросительно поглядел на офицеров:

– Ну, какое впечатление от беседы, товарищи полковники?

– Темна вода во облацех… – первым ответил Серебровский. – Не понял я его. Но с самообладанием мужик.

– Он должен сделать, – тихо сказал Данилов, – не может быть, чтобы не сделал.

– Мне бы твою убежденность, Иван Александрович, – вздохнул Королев, – но, как говорили наши не столь отдаленные предки, за неимением гербовой пишем на простой. Теперь все зависит от вас. Детали операции продумайте на месте. А сейчас я хотел бы ознакомить вас с оперативной обстановкой в тех областях, где вам придется работать.

Королев достал из стола бумаги, развернул настольную лампу, чтобы свет падал лучше.

– За годы оккупации фашисты почти целиком опустошили территорию Белоруссии. За эти годы погибло 2,2 миллиона советских граждан, 380 тысяч человек угнано в Германию. В руины превращено 209 городов республики. Районы Суражский, Дубровикский, Пнешеницкий полностью опустошены и выжжены. Разрушено 10 тысяч заводов и фабрик, вывезено все оборудование в Германию. Ко времени освобождения в республике действует всего 2 процента довоенных производственных мощностей. На 74 процента пострадал жилищный фонд городов и сел.

Королев на секунду оторвался от справки.

– Теперь о сельском хозяйстве. Сократились посевные площади, многие земли поросли кустарником. Полностью уничтожены парниково-тепличные хозяйства, ирригационные сооружения. Истреблено и вывезено 2,8 миллиона голов крупного рогатого скота и 5,7 миллиона молодняка. А также отправлено в Германию 600 тракторов, 2433 молотилки и около 600 тысяч другого инвентаря. Это, товарищи, я говорю о том огромном ущербе, который понесло хозяйство республики.

Королев отодвинул бумагу.

– Но, несмотря ни на что, республика живет и трудится. Приближается весна. Сев. Колхозники готовы выйти на поля, посеять и собрать урожай. Вот здесь-то и начинается наша работа. ЦК ВКП(б) поставил перед органами задачу в кратчайший срок уничтожить бандитские формирования на территории республики, дать людям возможность спокойно жить и работать. Не хочу вас дезориентировать, товарищи, оперативная обстановка сложна, в силу объективных причин преступность в Белоруссии высокая. Фашистские пособники, дезертиры и просто уголовники терроризируют население или ушли в подполье. В западных областях действуют буржуазные националисты. Их работу инспектирует немецкая разведка. Вот такие дела.

Королев замолчал, внимательно глядя на собеседников. Первым нарушил молчание Серебровский:

– Виктор Кузьмич, наша группа имеет конкретное задание по ликвидации банды Крука. Какие сроки устанавливает для нас наркомат?

– Сроки… – усмехнулся комиссар. – Вчера.

– Это понятно, – вмешался в разговор Данилов, – ну а если конкретно?

– Я говорил с начальником главка и замнаркома. Сошлись на том, что сроки будут обусловлены после вашего доклада. Приедете на место, осмотритесь, доложите. Но помните: каждый день в тылу гибнут советские люди, и кровь их ложится на нас, помните об этом, товарищи.

Западная Белоруссия. Март

ТАСС

Лондон. 24 марта.

Бернский корреспондент газеты «Дейли экспресс» сообщает о новой уловке гитлеровцев: они исчезают как якобы умершие. Полковник войск СС О. Фикерт поместил в немецких газетах свой некролог, но четыре недели спустя его видели разгуливающим по главным улицам Барселоны под именем Вильгельма Клейнерта. Начальник штаба гитлеровской молодежи Гельмут Меккель, как сообщают, явился жертвой рокового «несчастного случая», но после этого его видели с главарем испанских студентов – фашистом Аваресом Серано…