Текст книги "Четвертый эшелон"

Данилов и «полковник»

Он сидел перед ним свободно. Легко так сидел, словно не на допросе, а в гости пришел. И папиросу он держал с каким-то особым изяществом. Ночь в камере совершенно не повлияла на него. Китель без погон был немятый, галифе тоже, сапоги, хоть и потускнели, но еще не потеряли блеска.

«Интересный мужик, – отметил Данилов, – такие женщинам нравятся очень. Лицо нервное, тонкое, глаза большие, руки красивые. Чувствуется порода. Интересно, кто его родители были?»

Он умышленно затягивал допрос, давая «полковнику» освоиться. По опыту он знал, что таких, как этот задержанный, на испуг не возьмешь.

Утром ему позвонил дежурный по КПЗ и растерянно доложил:

– Задержанный из девятой бриться просит.

– Ну и что?

– Что делать?

– Дайте.

– Не положено острое-то. Инструкция.

– Тогда побрейте его.

– Побрить?! – ошарашенно спросил дежурный.

– Именно.

– Слушаюсь.

Да. Если «полковник» попросил побриться, значит, арест не сломал его. Мало кто из их «клиентов» требует бритву по утрам. Обычно люди, попав в камеру, ломаются внутренне и опускаются внешне. Этот, видать, крепкий. Зарядку сделал, по пояс водой холодной обтерся.

– Ну, с чего начнем? – задал первый вопрос Данилов.

– Я не знаю, – спокойно ответил «полковник», – вам виднее.

– Фамилия?

– Алтунин.

– Имя?

– Вадим Гаврилович.

– Год рождения?

– Десятый.

– Это ваши документы? – Данилов достал диплом и летную книжку.

– Мои.

– Судя по ним, вы профессиональный летчик.

– Да, в тысяча девятьсот двадцать восьмом году я поступил в Ейскую авиашколу и в тридцатом окончил ее.

– Кто ваши родители?

– Не знаю.

– То есть?

– Помню отца и мать очень смутно. Помню, что жил в Москве, где-то на Арбате. Потом поезд. Тиф. Меня воспитывал совершенно чужой человек.

– Кто?

– Это важно?

– Конечно.

– Он умер, когда я поступил в авиашколу. Фамилия его Забелин. Он был одним из первых русских летчиков.

– Как вы попали к нему?

– Он никогда не рассказывал. Просто я очнулся в Мариуполе, в тихом беленьком доме на берегу моря. Так началась моя вторая жизнь.

– А потом сколько у вас их было?

– Две, подполковник, всего две. Одна – жизнь летчика Алтунина, другая – «полковника» Чистякова. Вы не поверите, а я рад, что попал к вам. Теперь, если удастся, я начну еще одну жизнь, надеюсь, она будет счастливее предыдущих, правда, намного короче.

– Почему вы так считаете? Кстати, ваше последнее воинское звание?

– Это записано в летной книжке.

– Там написано «капитан».

– Так оно и было. Вы прощупываете меня, чтобы легче выстроить схему допроса. Не так ли?

Данилов молчал, с любопытством глядя на Алтунина.

– Зря стараетесь. Зачем вам попусту тратить время, дайте мне в камеру бумагу и чернила. Я сам напишу. Только не тревожьте меня два дня и, пожалуйста, распорядитесь, чтобы мне давали бриться. А то я себя грязным чувствую.

– Хорошо. Еще просьбы будут?

– Попросите Ларису, пусть перешлет мне папирос.

– Хорошо.

– Ну так я пошел.

Алтунин встал, выглянул в коридор.

– Конвой! – крикнул он. – Проводите меня.

В дверях показалось недоуменное лицо милиционера:

– Отвести?

– Отведите, – сказал Данилов.

«Любопытный парень. Ох какой любопытный! Что же он напишет? Нет. Такой врать не станет. Он и так на последней черте. Напишет правду. Надо распорядиться, чтобы ему разрешали бриться. А Ларисе я сейчас позвоню».

– Алло, – пропел в трубке знакомый голос.

– Лариса Евгеньевна?

– Да.

– Это Данилов.

– Кто?

– Данилов из МУРа. Помните?

– Конечно. Как он там?

– Нормально.

– Болезнь протекала нормально, больной перед смертью икал.

– Зачем так мрачно? Он просит папирос.

– А увидеть его можно?

– Пока нет.

– Куда передать папиросы?

– Петровка, тридцать восемь, дежурному. Скажите, что я распорядился.

Теперь опять надо было ждать. Результатов командировки Белова, врачей, работающих с Кузымой-Бурковским, показаний Алтунина, актов экспертиз. Опять ожидание, а дело пока стоит…

То есть формально все уладилось как нельзя лучше. Убийца Соколова арестован, убийцу Судина водит наружное наблюдение, сообщник Бурковского арестован, имя его установлено. Запросы разосланы. Личность Судина установлена. Фамилия его настоящая Судинский, год рождения тот же, только здоровье он не подрывал и судился дважды. Один раз за мошенничество, второй – за скупку и хранение краденого. В архиве ГУМа нашлись его старые дела. Только как он уполномоченным Азколхоза стал – загадка. Данные на него Данилов передал Белову, он должен был установить все обстоятельства.

Ну что же. Пока все идет неплохо. Вот только явка, Чистякову данная, и сообщение из Белоруссии о Бурковском. Кстати, это что за бандгруппа, как его… А, вот… Крука. Надо позвонить Сереже Серебровскому в ГУББ наркомата, его отдел как раз Белоруссию курирует.

Данилов набрал номер.

– Серебровский.

– Здравствуй, Сережа. Это Данилов.

– Ваня, дружище, я только что о тебе думал.

– Телепатия.

– Что-что?

– Угадывание мыслей на расстоянии.

– Ты что, у Вольфа Мессинга хлеб отбить хочешь? – засмеялся Серебровский. – Ну выкладывай, чего беспокоишь руководящих работников наркомата?

– Дело к тебе есть. Срочное.

– Тогда жду. – Серебровский повесил трубку.

Данилов и Серебровский

Кабинет у Сергея был здоровый. Солидный кабинет. С портретами и коврами. Мебель кожаная. Стол огромный, как саркофаг. На нем чернильный прибор мраморный, с бронзой. В углу часы старинные с навечно застывшими стрелками. Данилов, усаживаясь в кресло, спросил с усмешкой:

– Часы-то тебе эти зачем?

– Для солидности. У нас здесь они как должностной знак: чем интереснее часы, тем положение у хозяина выше.

– Так они не ходят.

– Это никого не касается. Я же тебе объясняю, что это как лишняя звезда на погоны. Понял?

– Куда уж яснее.

– Ты, Ваня, меня критиковать пришел, подрывать основы бюрократического устройства? – Сергей белозубо улыбнулся. – Нет, брат, тебе этого не понять. В твоем кабинете еле сейф умещается. Так какие у тебя дела?

– Сережа, – Данилов достал из планшета папку с делом Судина-Судинского, – ты, кажется, Западную Белоруссию ведешь?

– Именно веду за ручку через бурный поток жизни.

– Ты серьезно можешь разговаривать?

– Серьезно неинтересно, Ваня. Так зачем тебе понадобилась Западная Белоруссия? Что, Ваня, разве в Москве все урки перевелись?

– На, читай, – Данилов протянул ему дело. – Меня интересует, кто такой Крук.

– Болек… – Серебровский на секунду поднял глаза. – Самый что ни на есть вредный бандит.

– Почему Болек? – удивился Данилов.

– Полное его имя Болеслав. Подожди, не перебивай.

Серебровский читал, делал выписки и даже посвистывал от удовольствия. Наконец он закрыл папку и посмотрел на Данилова. В синих глазах его плясали веселые чертики.

– Ванечка, миленький, ты просто не знаешь, как порадовал нас. Цены тебе нет! Да я за эти бумажки готов отдать все, что хочешь, даже часы эти проклятущие.

– Спасибо, мне бы чего попроще.

– Это можно. – Серебровский встал, достал ключи, подошел к сейфу, открыл чугунную дверцу, склонился над ним. – На, от себя отрываю, – он положил перед Даниловым длинную желтоватую пачку.

– Это что такое?

– «Второй фронт». Сигареты американские. Видишь, верблюд нарисован? «Кемел» называются. Кури на здоровье. Здесь десять пачек.

– Шикарно живешь. Откуда они?

– От верблюда. – Серебровский захохотал. – От этого самого «Кемела».

– Ты мне зубы не заговаривай, Сережа, в чем дело, толком.

– На Востоке говорят: «Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать». Сейчас я прикажу принести материалы по банде Крука. – Серебровский нажал кнопку звонка. В дверях появилась секретарша. – Ярошенко ко мне.

Через несколько минут в кабинет вошел невысокий худощавый офицер с погонами майора.

– Немедленно все материалы по бандгруппе Крука.

– Слушаюсь. – Майор вышел.

– Сейчас, Ваня, ты своими глазами увидишь, что это за лудильщик. Сволочь редкая. Убийца, садист, наркоман. Сейчас Ярошенко принесет материалы, там его нынешние деяния. Кстати, этот Бурковский у него вроде адъютанта, тоже пуля по нему давно плачет. Так вот я о чем. Знакомясь с нашими документами, ты обрати внимание на справку о самом Круке. Любопытное жизнеописание.

Без стука в кабинет вошел Ярошенко и положил перед Серебровским две толстые папки.

– Я могу быть свободен?

– Да, иди, – Серебровский переложил материалы на столик к Данилову. – Читай.

Данилов открыл папку. С первой страницы дела на него глядела фотография человека в немецкой военной форме со знаками различия лейтенанта. Высокий лоб, глаза, глубоко сидящие, крепкий нос, тяжелый волевой подбородок.

«Крук Болеслав Сигизмундович, мать полька, отец белорус. 1901 года рождения, место рождения город Ковель, окончил Краковскую гимназию, трижды привлекался польским судом за соучастие в вооруженном ограблении банковских контор. После присоединения Западной Белоруссии, по оперативным данным, появился во Львове, где совершил ограбление часового магазина фирмы „Буре“.

Скрывался под фамилией Скрыпник. В 1941 году объявился в Пинской области, где служил сначала во вспомогательной полиции, потом в полевой жандармерии. Имеет звание лейтенанта и награжден Бронзовой медалью. Активно боролся с партизанами, в карательных акциях против местного населения участия не принимал. В 1944 году после освобождения Красной армией временно оккупированной территории Белоруссии скрылся. Сформировал банду из бывших немецких пособников и уголовного элемента. По оперативным данным, банда насчитывает около пятидесяти стволов».

Далее на многих страницах шло подробное описание действий банды Крука. В основном нападение на небольшие воинские обозы, ограбление сберкасс, захват автомашин, везущих в Минский банк деньги и золото.

– Странно, – сказал Данилов, – никакой ярко выраженной политической окраски. Одна уголовщина.

– В том-то и дело. – Серебровский наклонился, читая из-за его плеча. – Грабежи, убийства во время нападений, и все. У нас создалось впечатление, что он собирает ценности, чтобы с ними или уйти за линию фронта, или пробиться в Польшу. Но в этом году банда Крука начала активизировать действия против партийно-советского аппарата. Она убила двух председателей сельсовета и секретаря районного комитета комсомола. Тем самым группа Крука приобрела и политическую окраску. А это вдвойне опасно. Какими еще располагаем данными о Круке? Вот читай.

«…Пьет мало, употребляет наркотики, начитан, легко вступает в контакт и умеет поддерживать беседу, любит органную музыку, одевается щегольски, чистоплотен, смел и осторожен, жесток. Работая у немцев, сколотил банду из десяти человек и занимался грабежом мирного населения».

– Кстати, в эту бандочку и входил Бурковский, – пояснил Сергей.

– А он кто такой?

– Вон в той папке материалов по членам его банды, которых нам удалось выявить.

«Бурковский Степан Казимирович, год рождения 1920-й, место рождения город Минск, из рабочих, ранее судим по статьям 142 и 193 УК БССР. Бежал с этапа в июле 1941 года, с 1942 года находился на территории Пинской области, во вспомогательной полиции не служил, с оккупационными властями не сотрудничал. В составе банды Крука грабил мирное население. С 1944 года активный член бандгруппы, является адъютантом Крука, вооружен и очень опасен при задержании.

Наркоман, образование начальное, смел, жесток, отлично стреляет, предан Круку, обвиняется в убийстве предположительно десяти человек».

Так вот какой «клиент» попал к нему. Данилов взглянул на фотографию. Фас, профиль. Снимали в минской тюрьме. На фотографии Бурковский был пострижен наголо, и лицо его казалось еще более асимметричным.

– Что делать будем, Сережа? – Данилов закрыл папку.

– Понимаешь, мне кажется, что Судин и Алтунин каким-то боком связаны с Круком. Посуди сам. У Судина этого…

– Судинского, – поправил Данилов.

– Один черт. Так вот, у покойника нашего наркотики нашли. Так. Постой, дальше пойдем. Он в Белоруссию часто ездил. Так. Теперь смотри, вот лист дела сороковой. Куда командировки: Барановичи, Пинск. Так. А это зона действия бандгруппы Крука. Появление в Москве Бурковского. Так. Деньги, золотые пластины. Рупь за сто отвечаю, экспертиза покажет, что деньги взяты в Белоруссии, а золото из той машины, что везла ценности в Минск. Вот она, Ваня, суровая проза нашей жизни. Теперь сам думай.

– А думать здесь, Сергей, нечего. Надо получить сведения.

– Ваня, надо расколоть Бурковского, и поторопи ты Алтунина. Целых два дня. Да ты знаешь, что может этот Болек за один час натворить? Он что, на самом деле роман создает? Нет же, чистосердечные показания. Так пусть поторопится.

– Ты меня, Сергей, знаешь, – твердо сказал Данилов, – я свое слово держу даже перед алтуниными.

– Ну и держи, мой хороший, кто тебе не дает. Ты в трюм к нему спустись. Поговори: то, мол, да се. Глядишь, он и пораньше сделает.

– Нет, Сергей, я ему два дня дал.

– Ох и черт ты упрямый… – Серебровский хлопнул ладонью по столу. – Ну ладно, делай, как знаешь. Только помни, что ты вышел на верную дорожку к банде Крука. Теперь о Валиевой.

– Там Белов.

– Это хорошо. Я позвоню Ибрагимбекову, чтобы они оказали ему полную поддержку.

– Ну, ладно, – Данилов встал, – в гостях хорошо…

Алтунин

От стены до окна четыре шага. Раз. Два. Три. Четыре. И снова четыре, и снова…

Нет, не испугался он, когда увидел человека с пистолетом. Не испугался. Пожалел, что не успел еще раз обнять Ларису…

Тюрьма. Нет, пока камера предварительного заключения. А впрочем, одно и то же. Везде ему дадут не больше четырех шагов от стены до окна. А потом? Интересно, как его расстреляют? Выведут в коридор и бахнут в затылок или поставят перед отделением солдат? Впрочем, какая разница? Главное – умереть достойно надо. А то жил погано последние годы и умрешь погано…

А этот подполковник, как его, Данилов, мужик неплохой. Высокий, лицо приятное, руки хорошие, говорит интеллигентно…

Надо писать. Детство, юность, зрелость. Нет, это лирика. Он напишет с того самого дня, как познакомился с Судиным и его дружочком нежным, Болеславом. С этого дня он начнет. Напишет и предаст? Нет. Предать можно друзей, а не эту сволочь. Он просто поможет избавиться от них. Хоть перед смертью немного поживет честно и умрет честно. А почему умрет? А потому, бывший капитан Алтунин, что за эти дела: убийство, дезертирство в военное время, за участие в делах Судина – вышка. Так-то вот…

В коридоре тяжело топает надзиратель. В закрытом козырьком окне серая полоска зимнего неба. Вот все, что осталось тебе. Последняя пересадка, а там выдадут билет на скорый, название которому – смерть…

Он постоял немного, потом решительно сел за стол и взял ручку.

Баку. Февраль

Все то время, пока в кабинете торжественно звучал голос Левитана, никто не проронил ни слова. Люди вслушивались в чужие названия незнакомых городов, гордясь и радуясь за тех, кто, не жалея жизни, дрался на их улицах.

– Ты понял, Сэрожа, – с сильным кавказским акцентом крикнул оперуполномоченный Азизов, – что говорят нам, клянусь честным словом!

Все зашумели, полезли за папиросами.

– Ты помнишь, а ты помнишь, – взволнованно кричал Азизов, – ведь они хотели осенью сорок первого быть в Баку!

– Вспомнил, – прогудел огромный, как шкаф, капитан Айрапетов. – Ты забудь об этом. Не было такого.

– Этого не может быть, потому что не может быть никогда, – сказал Белов радостно.

– Правильно, Сэрожа, – Азизов хлопнул его по ладони, – очень хорошо сказал.

– Это не я. Это Чехов сказал.

– Какая разница кто, главное, чтобы хорошо сказано было, клянусь честным словом!

Они сидели в одном из кабинетов местного УББ и ждали звонка. Сегодня заканчивалась оперативная разработка, сегодня по сигналу старшего группы наружного наблюдения Сергей должен был арестовать Валиеву.

Несколько дней пристального интереса к ее особе дали самые невероятные сведения. Казалось, что без помощи этой женщины в Баку не происходит ни одна незаконная сделка. Валиева успевала всюду. Купить по дешевке золото, выменять на продукты ковер, получить деньги за дефицитные лекарства, маклерствовать при обмене жилплощади.

– Не баба, – сказал про нее Азизов, – а целая контора.

В Баку на Сергея свалилась сразу масса дел. Правда, местные коллеги выделили ему в помощь двух очень толковых работников, хорошо знающих обстановку и здешние условия. Они и занимались Валиевой до приезда Сергея.

В общем, картина постепенно прояснялась. Зульфия была связана с неким Абдулаевым Вагифом Абдулаевичем, работавшим зампредседателя Азпотребкооперации, он, кстати, и взял на работу Судина-Судинского. Им плотно занялись ребята из ОБХСС, они же, проведя негласную ревизию, установили количество лекарств, незаконно полученных Валиевой.

Из ее связей их заинтересовал всего один человек. Он регулярно появлялся в аптеке каждую среду, заходил прямо в кабинет управляющего. Жил он в Армяникенде, в старом деревянном доме с галереей. На допросе летчик Рахимов показал, что Валиева летела из Москвы с ним. Звали его Георгий Георгиевич Аванесов.

Сотрудники Бакинского уголовного розыска «прошлись» по этой фамилии, но она нигде не значилась. И все-таки Аванесов вызывал у Сергея какие-то пока еще не объяснимые и смутные подозрения. Безусловно, он был причастен к убийству Судинского. Но какую он играл роль, пока никто не знал.

В Баку Аванесов согласно отметке о прописке прибыл в 1940 году из Еревана, он был уже немолод – пятьдесят пять лет. Работал экспедитором в том же Азпотребсоюзе. Его фотографию и данные Азизов отправил в уголовный розыск Армении, теперь они ждали ответа.

Сегодня бакинская часть операции должна была завершиться…

А в Баку стояла чудесная солнечная погода. Сергею удавалось вырвать немного времени и побродить по городу. Он впервые видел современность, переплетающуюся со Средневековьем. Старый город с его крепостной стеной, острыми, как кинжал, башнями минаретов кружил Белова по узким улочкам, выбрасывал на маленькие площади с фонтанами, заводил в тихие уютные дворы. Арабская вязь на стенах о чем-то предупреждала его, гортанный восточный говор звучал незнакомо и настороженно, и ему казалось, что он попал на страницы давно прочитанных книг. На лавочках у домов сидели старики в мягких сапогах и каракулевых шапках, они важно, словно знакомому, кивали Сергею головами, и он здоровался с ними и от этого становился причастным к непонятной для него жизни маленьких дворов и улиц.

Азизов отдал Сергею свой плащ, благо они были одного роста, фуражку он оставлял в общежитии, поэтому гулял по городу относительно свободно. Иногда ребята водили его в маленькие духанчики, там они о чем-то шептались с усатым поваром, похожим на разбойника, и им приносили кебабы, зелень и терпкое молодое вино. В духане горько пахло бараньим жиром и кислым вином. Плыли в дыму усатые лица, и Сергею становилось хорошо и спокойно.

После короткой передышки опять начинались бесконечные справки, протоколы, рапорты. Ближе к утру у него нещадно начинало щипать глаза от табачного дыма, во рту стояла непроходящая никотиновая горечь, а лица людей начинали двоиться и троиться. Тогда он бросался на диван прямо в кабинете и забывался коротким каменным сном.

Зазвенел телефон, Азизов взял трубку. Он с кем-то коротко поговорил и повернулся к Сергею:

– Валиева в аптеке.

– Поехали. – Сергей снял с вешалки плащ.

– Какие мысли, Сережа? – спросил Айрапетов.

– Я к ней в кабинет зайду, ты, Азизов, у дверей станешь, а ты, Борис, у окна.

– Понятно. Кого еще брать?

– Я думаю, двух милиционеров давайте прихватим на всякий случай.

Сергей вопросительно поглядел на Айрапетова.

– А зачем? Вот смотри план аптеки. Выход один, я проверил, окошко кабинета управляющего забрано решеткой, так что мне там делать нечего. Ты иди к ней, Азизов у дверей станет, а я в торговом зале. Как смотришь?

– В общем, все правильно. – Белов смутился.

Он, как старший и ответственный за операцию, обязан бы предусмотреть все. А он забыл о решетках на окне… Ругая себя мысленно последними словами, Сергей спустился по лестнице и сел в старенький автобус.

Машина, подвывая изношенным мотором, стучала по мостовым старого города. Надсадно ревя, она брала подъемы и, странно позвякивая, бежала под уклон.

– Двадцать пять лет, клянусь честным словом, она у нас работает. Мне знающие люди говорили, что ее англичане в Баку забыли, – с гордостью сказал Азизов.

– Ну что говоришь, а? Зачем так говоришь? – перебил его шофер. – Какие, слушай, англичане, я его сам новый получал в тридцать пятом году. Ты же скажешь…

Значит, десять лет бегает по улицам Баку эта заслуженная колымага-автобус. Белов вспомнил их муровские автобусы, такие же старые и гремящие, и подумал: почему в милиции всегда самая старая техника? И сам ответил себе. Наверное, из-за войны. Видимо, после ее окончания придет к ним хорошая, добротная армейская техника, а пока и такая сойдет…

Автобус остановился в узком переулке, казалось, стены домов касались его бортов.

– Пошли, – сказал Азизов.

В аптеке было пусто. Только у рецептурного отдела стоял высокий седой старик в длинном бешмете и коричневой каракулевой папахе.

– Где управляющий? – спросил Сергей кассиршу.

– У себя.

Они с Азизовым прошли в маленький, освещенный матовым колпаком коридорчик. В нем была всего одна дверь со стеклянной табличкой. Белов толкнул ее и шагнул в комнату.

– Вы ко мне? – За столом сидела женщина лет тридцати.

Гладко зачесанные волосы собраны на затылке в большой пучок, нос с горбинкой, губы жирно намазаны помадой. Белов увидел ее руки в кольцах и большие золотые полумесяцы серег в ушах.

– Вы к кому, товарищ? – раздраженно спросила Валиева.

– К вам, Зульфия Валиевна.

– Вы от кого?

– Я хочу вам предложить купить у меня эту вещь…

Сергей вынул из кармана черепаховую шпильку и увидел, как даже под гримом медленно начало белеть лицо Валиевой.

– Я сотрудник Московского уголовного розыска, – он достал удостоверение, – вы поедете со мной.

На Валиеву словно напал столбняк. Она молча сидела на стуле, пока оперативники обыскивали ее кабинет, не читая, подписала протокол, встала, когда ей предложили пройти. Она жила как во сне, отрешенно от всего происходящего. Выходя из кабинета, она забыла каракулевое манто, и Айрапетов накинул ей его на плечи. Так же молча она села в автобус и только там закричала, словно проснулась:

– Нет!.. Это не я!.. Я не убивала!.. Он сказал: насыпь ему снотворного!.. Я насыпала!.. Нет!.. Это не я!.. – Она схватила Белова за отвороты плаща. – Слышите!.. Это он!.. Все он!.. Я только открыла ему дверь!.. Я сразу ушла!.. Это он!..

– Кто он? – крикнул Белов, с трудом вырываясь из цепких рук Валиевой. – Кто он, я вас спрашиваю?

– Аванесов!.. Жорик!.. Я открыла ему дверь, впустила его!.. Он забрал все бумаги!.. Вещи собрал!.. Говорит – унеси!.. Я еще поищу…

И она заплакала навзрыд, как плачут на восточных похоронах.

Они сдали Валиеву дежурному, и снова автобус вез их в Армяникенд.

– Слушай, Рашид, – спросил Сергей Азизова, – а почему этот район так смешно называется?

– Как правильно сказал Сэрожа, клянусь честным словом, – обрадовался Азизов, – именно смешно…

– Ну что ты говоришь, – вмешался в разговор Айрапетов, – ты его не слушай, он языком молотит, как ишак хвостом.

Азизов в ответ довольно захохотал.

– Ну вот, – продолжал Айрапетов, – пример тебе. Ты, Азизов, типичный пережиток. Нет такого названия. Это раньше так говорили, а теперь нет. В городе жили христиане и мусульмане. Христиане – армяне. А все остальные язычники. Так вот, все христиане селились вместе, чтобы легче было от варваров обороняться. Понял теперь? Национальная вражда была. Теперь нет. Разве в хорошее старое время я с этим варваром Азизовым за стол сел бы? Никогда.

– Ты уж скажешь, – беззлобно ответил Азизов, – я варвар. Ты на себя посмотри.

Они переругивались всю дорогу, и Белов понял, что это у них такая игра. Говори о чем угодно, только не о деле, на которое едешь.

Шофер спросил Азизова о чем-то по-азербайджански, тот ответил, и автобус, свернув, остановился.

– Прибыли.

Ночь была темная. Ветер с моря нес запах нефти и рыбы.

– Стойте здесь, – сказал Айрапетов, – я дворника найду.

Они стояли в темноте, слушая, как гудит над крышами ветер. Он налетал на улицы, и было слышно, как дрожат под его напором стекла.

Айрапетов вернулся минут через десять с дворником. Они о чем-то вполголоса поговорили на армянском.

– Дома он, – перевел Сергею Азизов, – давно пришел. Один он.

– А ты знаешь армянский? – удивленно спросил Сергей.

– Здесь работать, надо и армянский, и азербайджанский, и грузинский, и турецкий знать.

– Неужели все выучил? – ахнул удивленно Белов.

– Какой там… Всего понемножку.

Наконец Айрапетов, видимо, договорился с дворником.

– Пошли. Он постучит, скажет, что телеграмма. Ну а дальше по обстоятельствам. Оружие проверьте.

Они вошли во двор и по скрипучей лестнице начали подниматься на галерею. Под напором ветра дом скрипел, как старая шхуна. Сырые доски поскрипывали под ногами. Первым шел Айрапетов, и Сергей считал, что это непорядок, первым должен идти руководитель операции – таков уж неписаный закон угрозыска. На галерее он обогнал Айрапетова. Тот не возражал. Сегодня задержанием руководил не он.

– На галерею выходит окно кухни, – сказал Азизов.

– Закрой его, – шепотом приказал Сергей.

Из-за занавесок пробивалась полоска света.

– Там он, – сказал дворник, – там, начальник.

– Стучи.

Дворник забарабанил костяшками пальцев по стеклу. За дверью послышались шаги, густой грубый голос что-то спросил по-армянски, дворник ответил. Из всего длинного диалога Белов разобрал одно знакомое слово «телеграмма».

Щелкнул замок, дверь распахнулась, и на пороге выросла фигура здоровенного детины в майке, пижамных брюках и тапочках на босу ногу.

Сергей, оттолкнув дворника, шагнул в квартиру.

– Уголовный розыск, – сказал он.

Он так и не успел закончить фразу. Аванесов с неожиданной для его массивного тела легкостью прыгнул на кухню. Дверь захлопнулась. Сергей бросился к ней. Раздался выстрел, пуля ударила где-то рядом с его головой.

Аванесов стрелял сквозь дверь.

– Сергей! – крикнул Айрапетов.

Но в это время послышался звон стекла и выстрел. Сергей с Айрапетовым выскочили на галерею и увидели катящийся им под ноги клубок тел. Айрапетов упал на него, послышался глухой удар, потом кто-то громко застонал.

– Тихо, – отдуваясь, прохрипел Айрапетов, – ишь ты, стрелять начал.

От волнения он тоже начал говорить с сильным акцентом.

«Из протокола допроса гр. Валиевой З. В.

Вопрос: Расскажите подробно, как вы убили Судина Илью Иосифовича.

Ответ: Я никого не убивала. Мне было поручено усыпить его и открыть дверь Аванесову.

Вопрос: Кто вам поручил это?

Ответ: Ко мне в аптеку пришел Аванесов и сказал, что хозяин велел ехать в Москву и забрать у Судина все бумаги.

Вопрос: Кто такой хозяин?

Ответ: Я его не знаю и никогда не видела, свои распоряжения он передавал через Аванесова.

Вопрос: Почему это поручили именно вам?

Ответ: Я жила с Ильей.

Вопрос: Какие бумаги необходимо было изъять?

Ответ: Не знаю, об этом Аванесов ничего не говорил.

Вопрос: Расскажите, как было дело.

Ответ: Я позвонила Илье и сказала, что приду к нему ночевать. Мы на кухне решили поужинать и выпить бутылку вина. Когда он разлил вино по стаканам, я попросила его принести забытую мною в столовой сумку и насыпала в его стакан большую дозу снотворного. Он выпил и минут через десять заснул. А я открыла дверь и впустила Жору.

Вопрос: Что было потом?

Ответ: Жора собрал в чемодан какие-то бумаги и ношеные вещи Ильи, отдал мне и велел уходить.

Вопрос: Зачем он остался?

Ответ: Он еще что-то искал.

Вопрос: Что именно?

Ответ: Он не говорил…»