Текст книги "Избранное. Наука о культуре и императивы эпохи"

Проблема сравнительного изучения истории рассматривалась в нашей литературе преимущественно под сугубо специфическим углом зрения таких дисциплин, как лингвистика, фольклористика, литературоведение. Подобное обсуждение проблемы, будучи вполне правомерным и необходимым, в то же время является еще совершенно недостаточным. В настоящее время требуется прежде всего принципиальная обобщенная постановка проблемы метода сравнительного изучения истории, способная определить возможности этого метода применительно к центральным познавательным задачам исторической науки в целом[148]148
  Наша точка зрения но этому вопросу была изложена в статьях: Маркарян Э. О значении сравнительного метода в культурно-историческом познании // Вестник истории мировой культуры. 1957. № 4; Маркарян Э. Об основных принципах сравнительного изучения истории // Вопросы истории. 1966. № 7.


[Закрыть]. Следует, однако, учесть, что проблема эта чрезвычайно многогранна и сложна, и в пределах небольшого очерка невозможно даже наметить весь круг связанных с ней вопросов. Поэтому придется ограничиться лишь самой общей характеристикой того способа исследования, который получил в литературе наименование «сравнительно-исторический метод», и наметить основные аспекты его использования в социально-историческом исследовании.

Последние десятилетия вплоть до самого недавнего времени характеризовались довольно резким понижением интереса к сравнительному изучению истории. Это можно объяснить целым рядом причин и, в частности, тем, что применение сравнительно-исторического метода страдало в прошлом многими недостатками. Вполне обоснованная реакция против вульгарного использования этого метода порой, однако, перерастала в недоверие и даже полное отрицание его научно-познавательного значения. Вот что пишет, например, В. М. Жирмунский, ссылаясь на опыт фольклористики и литературоведения: «Беспринципное эмпирическое сопоставление фактов литературы или фольклора на основе чисто внешнего сходства, реального или чаще мнимого, объяснение всякого сходства механически понимаемым влиянием, без необходимого учета социально-исторических причин этого влияния, его предпосылок в местном историческом и специально литературном развитии и социальной трансформации заимствованных “образцов” – все это вызвало вполне обоснованное недоверие к так называемому “сравнительному методу” в целом»[149]149
  Жирмунский В. М. Эпическое творчество славянских народов и проблема сравнительного изучения эпоса. М., 1958. С. 16.


[Закрыть].

Такое вульгарное использование сравнительного метода, которое имело место и в других областях исторического знания, в частности в общем культуроведении XIX в., приводило часто к схематизму, механическому установлению сходства между различными культурами, игнорированию их индивидуальной специфики и т. д. Примеры подобного рода, конечно, можно продолжить, но сколько бы мы их ни приводили, они сами по себе еще ни в коей мере не способны свести на нет заслуги компаративистики в прошлом, а самое главное – ответить на вопрос о принципиальных исследовательских возможностях метода сравнительного изучения истории. Проблема сравнительно-исторического метода настоятельно требует внимания: ведь от ее решения во многом зависит развитие социально-исторического знания. Совершенно неправомерно отождествлять самое идею сравнительного изучения истории с вульгарным использованием этой идеи в прошлом, с частными ошибочными результатами такого изучения.

В настоящее время споры могут идти не в плане приятия или неприятия сравнительно-исторического метода, а по вопросам, касающимся характера и принципов этого метода, места и роли присущей ему системы исследовательских приемов, его терминологического обозначения и т. д.

Говоря о сравнительном методе, мы имеем в виду не функцию сравнения в познавательной деятельности вообще, а относительно самостоятельный, систематически организованный способ исследования, при котором сравнения служат для достижения специфических целей познания, что и позволяет нам использовать понятие «метод». И это очень важно подчеркнуть. Ведь сравнение как таковое – вовсе не прерогатива исторической науки или же других «сравнительных» областей знания. Сравнение с необходимостью присутствует как постоянный элемент на всех этапах и во всех формах познания. Более того, без сравнения немыслим не только процесс познания, но и вообще любой вид человеческой деятельности; лишь благодаря сравнению становится возможным установление сходства предметов и их различия, самый процесс абстрагирования и образования понятий. Однако если не иметь в виду такую «предпосылочную» и в этом смысле всеобщую и идентичную для любого вида познавательной деятельности роль сравнения, то следует сказать, что его специфически исследовательское значение в различных науках далеко не одинаково. Для некоторых из них нет нужды разрабатывать особым образом организованный и систематически используемый сравнительный метод. Для других же наук выработка подобного метода необходима в силу их внутренних потребностей – особенностей предмета исследования и специфики познавательных задач. Именно поэтому в составе целого ряда наук сформировались особые сравнительные дисциплины (например, сравнительная анатомия, сравнительная физиология, сравнительная эмбриология, сравнительное языкознание, сравнительное культуроведение и т. д.). В каждой из них сравнительный метод, выполняя некоторые общие познавательные функции, в то же время находит свою спецификацию, порой во многом отличаясь по своей конкретной структуре и выполняемым задачам.

В нашей литературе часто можно встретить утверждение, что само понятие «метод» по отношению к сравнительно-историческому изучению можно употреблять лишь условно. Например, Б. Горнунг в предисловии к работе А. Мейе «Сравнительный метод в историческом языкознании» пишет: «Для нас сравнительно-исторический “метод” не есть метод в собственном смысле слова, всегда связанный с определенным научным мировоззрением, с определенным пониманием законов существования действительности, отношения бытия и сознания, основных законов развития природы и общества. Для нас он только некоторая система исследовательских приемов, необходимых для правильного собирания фактов, для их систематизации и частного обобщения»[150]150
  См.: Мейе А. Сравнительный метод в историческом языкознании. М., 1954. С. 5. Аналогичной точки зрения придерживался ранее и автор настоящей работы. См.: Вестник истории мировой культуры. 1957. № 4. С. 38.


[Закрыть]. Как видим, Б. Горнунг сопоставляет с сравнительно-историческим методом метод в философско-мировоззренческом смысле. Существует и противоположная точка зрения, которой придерживается, в частности, В. А. Звегинцев, предлагающий различать понятия «методология», рассматриваемая как «совокупность философских категорий», и «метод», под которым подразумевается совокупность исследовательских приемов. К последним он относит и сравнительно-исторический метод[151]151
  Звегинцев В. А. Очерки по общему языкознанию. М., 1962. С. 90, 91.


[Закрыть].

Думается, что определять само понятие «метод» следует более гибко, учитывая и различные прочно утвердившиеся в литературе аспекты, в которых оно применяется в зависимости от контекста, и правомерность выражения с его помощью различных уровней абстракции, в зависимости от того, имеется ли в виду общефилософский метод или же более узкие по сфере своего приложения методологические системы. При этом главным, решающим условием правильного подхода к определению интересующего нас понятия должна быть трактовка метода как системы, реально данной в процессе познания. Как таковой же метод выступает в виде определенного интегрального целого, включая как соответствующие теоретические (философские, специальные) принципы, так и совокупность исследовательских приемов разного порядка и процедуру их использования. Отдельно друг от друга эти компоненты общей системы познавательных средств существуют лишь как мысленная абстракция. Подобное абстрагирование не только правомерно, но и обязательно для четкого различения этих компонентов, для определения их специфических исследовательских функций и т. д. Но при этом из поля зрения не должно выпадать их реально существующее в процессе научного познания единство. Это единство проявляется, в частности, в сравнительном изучении истории, которое предполагает наличие определенной упорядоченной системы познавательных средств, необходимым образом включающей в себя и соответствующие теоретические принципы.

Выше уже говорилось, что основная познавательная функция сравнения состоит в установлении сходства и различий в исследуемых предметах. Исходным моментом при этом является установление сходства, ибо лишь знание общих признаков предметов дает возможность выявить их отличительные черты. Естественно, что самый характер сходства (и различий) бывает далеко не одинаковым. Обращаясь к исторической действительности, мы легко убедимся в том, что первопричины наблюдаемого сходства весьма различны. Так, сходство исторических явлений может быть результатом их родства по происхождению (то есть генетическим) или следствием исторического взаимовлияния, взаимодействия (например, культурная диффузия), наконец, оно может возникнуть в результате действия общих закономерностей функционирования и развития различных исторических процессов. Задачи, которые ставятся перед сравнительным изучением истории, во многом зависят от того, какой из трех перечисленных видов сходства устанавливается между ними. В соответствии с этим В. М. Жирмунский, помимо простого сопоставления, предлагает различать: сравнение историко-типологическое, объясняющее сходство генетически не связанных между собой явлений одинаковыми условиями общественного развития; сравнение историко-генетическое, рассматривающее сходные явления как результат их родства по происхождению, а последующие расхождения – как следствие исторических условий их дальнейшего развития; сравнение, устанавливающее международные культурные взаимодействия, обусловленные исторической близостью данных народов и предпосылками их общественного развития[152]152
  См.: Жирмунский В. М. Указ. соч. С. 6, 7.


[Закрыть].

Эта классификация в целом не вызывает возражений. Однако, как нам думается, наиболее важной отличительной особенностью историко-типологических сравнений является вовсе не то, что их объекты исторически не зависимы и генетически не связаны между собой. Полигенетический характер объектов историко-типологических сравнений не является их обязательным признаком. Например, вряд ли может вызвать сомнение правомерность приложения метода историко-типологического сравнения к странам Европы, несмотря на общность их происхождения. Для понимания качественных особенностей историко-типологических сравнений важно прежде всего иметь в виду непосредственный источник исторического сходства (или различий). Этот источник ведет свое начало уже не из тех или иных конкретных исторических связей, а из имманентных закономерностей функционирования и развития соответствующих исторических систем. В силу особого характера социально-исторических систем их непосредственное сравнение оказывается невозможным, и для его осуществления необходимо предварительное построение соответствующих понятий (типов), призванных обобщить и свести исследуемые исторические процессы к их внутреннему единству.

В различных областях исторического знания роль отмеченных выше видов сравнений далеко не одинакова. В частности, в историческом языкознании до сих пор господствуют историко-генетические сравнения, а под сравнительно-историческим методом понимается обычно лишь служащая этому виду сравнения система средств. Для изучения неродственных языков здесь используется сравнительно-сопоставительный (сравнительно-описательный) метод. Подчеркивая разницу между этими двумя методами, Р. А. Будагов пишет: «Особо следует разграничить сравнительно-исторический и сравнительно-сопоставительный методы. Если первый, как правило, применим лишь к родственным языкам, то с помощью сравнительно-сопоставительного метода могут изучаться самые различные языки: узбекский язык сравнительно с русским или арабский язык сравнительно с испанским и т. д.»[153]153
  Будагов Р. А. Введение в науку о языке. М., 1958. С. 372; см. также: Смирницкий А. И. Сравнительно-исторический метод и определение языкового родства. М., 1955. С. 8.


[Закрыть]. Следовательно, под сравнительно-историческим методом в языкознании понимается система средств, используемых при таком изучении родственных языков, целью которого может быть как восстановление картины исторического происхождения этих языков, так и установление отличительных черт их последующего исторического развития. Подобная ограничительная трактовка сравнительно-исторического метода зависит не только от специфических предметных особенностей языка, но и от укоренившихся, устоявшихся традиций в использовании этого термина. Однако она совершенно нецелесообразна в отношении общественных наук в целом. Исследовательские функции сравнительно-исторического метода в приложении к истории человечества значительно шире и поэтому должны включать в себя сравнения как историко-генетического, так и историко-типологического характера. Более того, историко-типологические сравнения можно считать ведущими для социально-исторического знания в целом. И если эффективность историко-генетических сравнений находится в преимущественной зависимости от разработки методики исследования, его непосредственной техники, то плодотворность и самый характер историко-типологических сравнений обусловлены прежде всего совокупностью теоретических принципов подхода к социально-исторической действительности. Эти принципы определяют исходную логическую структуру сравнительно-типологического метода и самое систему специфических логических познавательных средств, с помощью которой осуществляются историко-типологические сравнения.

В этом легко убедиться, если сопоставить идеалистическую и историко-материалистическую точки зрения на сравнительное изучение социально-исторических систем. Так, Ф. Бэгби предлагает при сравнительном изучении исходить из того факта, что цивилизации распадаются на две категории: основные и периферийные (вторичные)[154]154
  К основным Бэгби относит девять цивилизаций: египетскую, вавилонскую, китайскую, индийскую, «классическую», перуанскую, среднеамериканскую, западноевропейскую и ближневосточную; к периферийным – хеттскую, эгейскую, тибетскую, бирманскую, цейлонскую (См.: Bagby Ph. History and Culture. P. 165–167, 183, 185).


[Закрыть]. Поэтому задача, по его мнению, ограничивается исследованием отличительных и общих черт цивилизаций внутри каждой из установленных групп. Второй принцип, выдвигаемый Бэгби при сравнительном изучении цивилизаций, – это принцип «диахронного» и «синхронного» их рассмотрения, при котором соответствующие элементы располагаются, с одной стороны, во временно́й последовательности, с другой – во временно́м сосуществовании. Так, при исследовании «основных» цивилизаций, замечает автор, мы должны стремиться установить, сосуществуют ли соответствующие комбинации элементов культуры во времени, или же они соотносятся во временно́й последовательности.

В какой же мере выдвинутые Бэгби принципы отвечают основным запросам сравнительного (в данном случае сравнительно-типологического) исследования истории? Логически суть сравнения состоит в соотнесении между собой различных объектов по определенному основанию, которым могут служить или родовые признаки сравниваемых объектов, или же признаки, характеризующие их с отдельных сторон. И именно выбором основания определяется характер исследуемых отношений между объектами. При этом важно иметь в виду, что понятие рода объектов является относительным. Например, если мы соотносим какие-либо объекты, принадлежащие к различным сферам бытия, скажем, социальные и биологические системы, то за род каждого из них следует принять ту сферу, к которой они принадлежат. Если же соотносятся, скажем, исторически различные социальные структуры, то указание на их принадлежность к сфере социальной жизни не дает еще нам определения рода этих объектов, взятых в аспекте данного сравнения. За род в этом случае следует принимать признаки, выражающие их общую историческую природу. Именно в этом и состоит наиболее важная отличительная черта сравнительно-исторического исследования: характеристики, выражающие принадлежность его объектов к соответствующим сферам действительности (формам движения материи), оказываются далеко не достаточными для соотнесения их по роду и установления между ними отношений сходства или различия.

Например, соотнося между собой различные металлы, мы неизбежно сталкиваемся со значительными различиями в структуре, внешнем виде и других свойствах каждого из них. Но каковы бы ни были эти различия, по своему родовому признаку, т. е. по своей принадлежности к металлам, все они находятся в отношении сходства. Это и дает основание сводить все металлы в единый эквивалентный ряд сравнения. Иначе обстоит дело с введением в исследование принципа историзма. Его использование предполагает уже иные критерии установления отношений сходства и различия (по роду) между объектами. Для этого вычленяются не признаки, выражающие их принадлежность к соответствующим сферам действительности, а признаки, характеризующие те или иные типы социальных отношений, и культуры, складывающиеся в процессе исторического развития. И прежде всего именно поэтому в приложении к объектам исторического исследования правомерно говорить не просто о сравнительном, а о сравнительно-историческом методе. Основание, выражающее род объектов исторического исследования, имеет особое значение для их сравнительного изучения, поскольку лишь оно способно выделить наиболее существенные отношения, позволяющие установить их внутреннюю историческую природу. Поэтому сравнительное изучение исторических систем в принципе оказывается возможным лишь при соотнесении их по родовому признаку, благодаря которому устанавливается однородность (однотипность, эквивалентность, параллельность) или разнородность соответствующих исторических комплексов.

В литературе[155]155
  См., например: Ковалевский М. Социология. Т. 1. М., 1910. С. 70.


[Закрыть] часто встречаются утверждения, что правомерно сравнивать лишь однородные исторические объекты. Думается, это неверно. Предметом сравнительно-исторического исследования могут быть как однородные, так и разнородные исторические объекты. Другое дело, что само исследование, в зависимости от того, являются ли объекты сравнения однотипными или нет, строится качественно по-разному. В связи с этим возникает вопрос об использовании синхронного и диахронного принципов исследования, которыми предлагает руководствоваться Бэгби. Как нам думается, они совершенно не достаточны для решения задач сравнительного изучения истории.

Как известно, согласно этим принципам, объекты располагаются (в зависимости от того, являются ли они одновременными или находятся во временно́й последовательности) в двух плоскостях: «горизонтальной» (по признаку одновременности) и «вертикальной» (по признаку временной последовательности объектов). Сравнительно-типологическое изучение истории также предполагает рассмотрение объектов исследования как бы по «горизонтали» и по «вертикали». Однако в отличие от синхронного и диахронного методов рассмотрения объектов принципы сравнительного изучения истории требуют расположения объектов не по признакам их одновременности и временной последовательности, а по признакам их исторической однотипности или разнотипности. Изучение по «горизонтали» предполагает расположение в едином «параллельном» ряду исторически структурно однотипных объектов, по «вертикали» же располагаются структурно разнородные объекты, выражающие качественно различные типы социально-исторических систем. То обстоятельство, являются ли объекты, расположенные в «горизонтальном» и «вертикальном» рядах, одновременными или находятся во временной последовательности друг к другу, не имеет принципиального значения. Более того, при сравнительном изучении истории в «вертикальном» ряду могут располагаться объекты, одновременно сосуществующие в пространстве, и, наоборот, в «горизонтальный» ряд могут быть сведены объекты, находящиеся во временной последовательности друг к другу. Например, сравнительный анализ обществ Западной Европы и американского континента в период завоевания последнего предполагает сведение этих объектов в «вертикальный» ряд, несмотря на одновременность их существования, поскольку они находились на разных этапах исторического развития и, следовательно, обладали разными социальными структурами. Сравнение же обществ перуанских инков и древних египтян требует помещения их в «горизонтальный» ряд, несмотря на временную разницу между ними. Таким образом, основным критерием расположения объектов в двух различных плоскостях рассмотрения является их структурная однородность или разнородность. И в зависимости от этого условия сравнения приобретают качественно разный характер, преследуют принципиально различные, специфические познавательные задачи. В обоих случаях процесс сравнительного исследования идет от установления и анализа общих повторяющихся черт и признаков к выяснению отличительных особенностей. Но проблема соотношения общих и отличительных черт объектов ставится качественно по-разному при использовании сравнительного метода по «горизонтали» (сравнение однородных объектов) и по «вертикали» (сравнение разнородных объектов).

Если при «горизонтальном» сравнительном изучении однородных («параллельных») исторических систем задача состоит в установлении индивидуального, своеобразного проявления общих закономерностей функционирования и развития этих систем (к примеру, общества Древней Греции и Рима), то сравнительное исследование разнородных систем решает иную задачу – выявляет соотношение исторических структур, выражающих качественно различные типы развития общества (скажем, типы капиталистического и феодального обществ).

И в первом и во втором случаях сравнение является типологическим, то есть осуществляется при помощи конструирования типов, выражающих структуры исследуемых процессов. Но если в первом случае оно производится при помощи предварительно построенного типа, или, иначе говоря, модели, которая, воспроизводя общую структуру сопоставляемых процессов, затем как бы «накладывается» на последние с целью установления и сведения в систему отличающие их индивидуальные признаки, то во втором – строятся уже два структурных типа (модели), которые непосредственно сопоставляются между собой. И во втором случае систематически проводимое сравнение оказывается возможным лишь при условии предварительного вычленения некоторых общих признаков сопоставляемых процессов, благодаря которым и выясняется их специфика. Это – методологически необходимое условие любого сравнения, поскольку отличительные признаки сопоставляемых объектов могут быть поняты и сведены в систему лишь путем предварительного выделения некоторых присущих им общих черт, которые и должны быть положены в основу исследования.

Итак, мы видим, что в зависимости от того, сопоставляются ли исторически однородные или неоднородные объекты, логическая структура их сравнительного исследования оказывается качественно различной. Поэтому неудивительно, что установление научных критериев, способных выявить внутреннюю природу исторических процессов и систем, оказывается проблемой первостепенной важности. Именно при решении данной проблемы все научное преимущество материалистической методологии над идеалистической становится особенно рельефно ощутимым.

Выше, на примере концепции «эквивалентных культур», мы попытались показать, что историко-идеалистическое мышление не способно выработать теоретические принципы установления действительной внутренней природы исторических процессов. Порождаемый данным мышлением феноменологический, формально-внешний подход к изучению социально-исторической практики человечества не дает никаких устойчивых и определенных научных критериев для выявления внутренних специфических качеств сопоставляемых объектов исследования. Эти критерии, как мы уже знаем, усматриваются в различных формах проявления общественного сознания, в их «физиогномике», исходя из которой идеалисты пытаются объяснить единство социально-исторической жизни. И именно в силу этого данные критерии приобретают настолько формальный и неопределенный характер, что позволяют сводить в единый эквивалентный ряд сравнения самые различные социально-исторические структуры.

Это черту идеализма можно наблюдать, в частности, у Ф. Бэгби, который пишет: «Предположение относительно того, что сравнительное изучение развития идей и ценностей является ключом к пониманию истории, неизбежно дедуцируется из самой природы предмета исследования. Поскольку мы установили, что именно идеи и ценности дают основание для интеграции и дифференциации цивилизаций, мы не можем не сделать их описание и объяснение основной целью научного изучения истории»[156]156
  Bagby Ph. History and Culture. P. 191, 212.


[Закрыть].

К чему приходит Ф. Бэгби, руководствуясь этими методологическими принципами, мы уже знаем. В один «параллельный» ряд сравнения в качестве однородных объектов им сводятся совершенно различные исторические образования, общества древности и современности. Поэтому неудивительно, что с логической точки зрения концепция Бэгби дает предпосылки лишь для «горизонтального» сравнительного изучения цивилизаций.

Что касается тех исследователей-идеалистов, которые пытаются при сравнительном изучении истории устанавливать ее однородные процессы и системы, исходя из точки зрения стадиального развития истории, то производят они это не благодаря каким-то определенным теоретическим принципам и четко установленным критериям, а лишь на основе эмпирической очевидности, руководствуясь главным образом догадкой и интуицией.

Хорошо это показывает на примере М. М. Ковалевского Б. Г. Сафронов, который, отмечая, что Ковалевский стремился к сравнениям однородных исторических явлений, связанных с одной и той же фазой развития общества, в связи с этим пишет: «Но как раз здесь-то несовершенство методологии Ковалевского и дает о себе знать, заставляет его ограничиваться одними декларациями. Дело в том, что, будучи плюралистом, он не в состоянии выяснить основу единства всех сторон общества, важнейшую силу его трансформации, а также границу между отдельными фазами общественной эволюции. На деле у него нет теории общественной формации, этапа исторического развития, а есть только мысль о ней, идея, категорическое требование принимать это обстоятельство во внимание при пользовании историко-сравнительным методом. Не выработав себе критерия для определения формации, Ковалевский тем самым оказался на практике в положении человека, который не может определить, относятся ли сопоставляемые им факты в истории двух народов к одной и той же ступени их развития. У него не оказалось твердой почвы для рационального использования историко-сравнительного метода. Его сравнения только случайно могли удовлетворять требованиям метода, иметь научное значение»[157]157
  Сафронов Б. Г. М. М. Ковалевский как социолог. М., 1960. С. 253.


[Закрыть].

Нам думается, что Б. Г. Сафронов в этой своей оценке методологии М. М. Ковалевского совершенно прав. Для того чтобы исторические сравнения могли удовлетворять требованиям метода и имели строго научное значение, одного постулирования необходимости сравнивать однородные исторические явления совершенно недостаточно. Плодотворным сравнительное изучение истории может быть лишь в том случае, если оно основывается на четко сформулированных теоретических принципах, способных дать научные критерии для выделения основных исторически выработанных общих типов социальных отношений и культуры. Только при наличии подобных критериев оказывается возможной правильная постановка проблемы исторической эквивалентности, ведущая не просто к констатации повторяемости отдельных, изолированных признаков социально-исторических систем, а к рассмотрению этих признаков в контексте самих систем, характеризуемых некоторыми всеохватывающими существенно важными общими чертами.

Выше уже неоднократно говорилось о том, что последовательно системное изучение объектов социально-исторического исследования становится возможным лишь при монистичном их рассмотрении, поскольку условием объяснения социальной системы является нахождение ее определяющей структурной единицы. В свете этого становится понятным вся противоречивость взглядов М. М. Ковалевского и других исследователей-плюралистов, разделяющих идею стадиального развития человечества. С одной стороны, они стремятся к выделению этапов общественного развития и в соответствии с принадлежностью к ним предлагают судить об однородности или разнородности исторических процессов и явлений. С другой стороны, они выступают против идеи монистического рассмотрения истории, лишь благодаря которой оказывается возможным выделение общих исторических типов социальных отношений и культуры как качественно определенных систем. Как уже отмечалось, для социологического плюралиста, несмотря на то что он говорит о взаимодействии различных социальных факторов, внутренне чужда идея органически системного рассмотрения истории, и неудивительно поэтому, что в большинстве случаев плюралистическая точка зрения сочетается с механистической трактовкой общества.

Те же исследователи, которые отвергают плюралистический и механистический подходы и пытаются свести исторические комплексы к их внутреннему единству и качественной определенности, исходя из последовательно идеалистических позиций, вынуждены критерии установления комплексной исторической природы сопоставляемых образований искать непосредственно в различных формах общественного сознания, в элементах «духовной» культуры. В этой связи вновь сошлемся на пример концепции «эквивалентных цивилизаций», представители которой вынуждены вырабатывать подобные критерии, не обобщая содержание различных социально-исторических систем, а базируясь на признаках, выражающих их специфически неповторимое проявление. В результате критерии установления комплексной природы этих систем приобретают настолько формальный характер, что они неизбежно противопоставляются друг другу. И именно благодаря этому достигается та ярко выраженная индивидуализация истории, которая наблюдается в западной философии истории XX в. В результате идея «эквивалентности» и «параллельности» исторических процессов и систем у ее большинства представителей выражает по сути дела уже не однотипность и содержательную общность исследуемых исторических процессов и систем, а как раз наоборот, их полную содержательную противоположность.

Совершенно иные теоретические предпосылки создает историко-материалистическое учение об общественно-экономических формациях. В свете учения о формациях идея исторической «эквивалентности» наполняется иным содержанием и оказывается методологически действительно плодотворной. Перед лицом вставших перед современной исторической наукой проблем исследователям-марксистам предстоит проделать большую работу в направлении конкретизации исходных принципов данного учения и выработки стройной и эмпирически обоснованной теоретической системы, позволяющей свободно и эффективно прилагать понятие «эквивалентности» к различным объектам сравнительно-исторического исследования.

Выше уже говорилось о трудностях, которые возникают при использовании этого столь важного для сравнительного изучения истории понятия в силу невозможности однозначного его определения. С одной стороны, для историко-материалистической концепции, исходящей из идеи всемирно-исторического, стадиального развития человечества, исторически эквивалентными выступают прежде всего однотипные исторические процессы. С другой стороны, понятие исторической эквивалентности (параллельности, равноценности) приложимо также и к таким разнотипным процессам истории, которые в качественно различных планах выражают один и тот же общий этап общественного развития. Оба эти значения «эквивалентности» выражают общие типы социально-исторических систем. Существует, однако, еще третье значение исторической «эквивалентности», выражающее уже локальную форму этих систем. И именно оно, как мы помним, лежит в основе концепции «эквивалентных культур». Исторической науке в процессе обсуждения этих проблем предстоит еще дать соответствующие точные терминологические обозначения понятию исторической «эквивалентности» в этих ее различных значениях.