Текст книги "Убийца на экспорт. Охота за русской мафией"

– For America! – произнес он с пафосом. – For Greatest country in world! За самую великую страну! Do dna!

Питер в упор посмотрел ему в глаза, но светлые глаза Пини Громова были чисты, как две фальшивые монеты.

– Fuck you! – сказал Питер и залпом выпил свою водку.

Громов в замешательстве глянул на Билла.

– То fuck значит yebat! Понимаешь? – трезво объяснил ему Билл. И чокнулся с его бокалом. – Drink! Do dna! То America!

Но еще через час, после третьей бутылки водки, они все-таки захмелели. И даже Биллу, который раньше чувствовал тут себя иностранцем и пришельцем с другой планеты, эти женщины, накрашенные, как проститутки, уже не казались вульгарными. И мужчины уже не выглядели неандертальцами, несмотря на их золотые и стальные фиксы.

 
Речка движется и не движется,
Вся из лунного серебра… —
 

томительно выводила певица душещипательную русскую песню.

И в полумраке танцующего зала десятки хмельных голосов подпели ей:

 
Если б знали вы, как мне дороги
Подмосковные вечера!..
 

Тут какой-то ком шума и суеты вспучился посреди зала, там послышались громкий мат и визг женщин. Хозяин ресторана, Пиня Громов и верзила-вышибала сразу нырнули в толпу танцующих и поволокли к выходу двух вцепившихся друг в друга молодых мужчин. Один из них – тот самый шарнирный в замшевом пиджаке – кричал широкоплечему и бородатому:

– Это моя жена, бля! Хули ты ее лапаешь! Я тебя сделаю, сука! – С его разбитой губы на замшевый пиджак стекали капли крови.

– Закрой рот, мудак! – тихо бросил ему бородатый, которого в обхват держали его приятели – высокий молодой мужчина с пышной черной шевелюрой и Пиня Громов.

– Mudack значит «дурак»? – спросил Билл у Питера.

– Выйдем! Выйдем на улицу! Хули ты бздишь? – говорил своему противнику Аллин муж.

– Да пошел ты в жопу, сопляк! – отмахнулся от него бородатый и вернулся в зал.

Аллин муж порывался за ним, но хозяин ресторана и Громов удержали его:

– Саша, остынь, ты что – охуел? Тут полиция!

– Да ебал я полицию! Хули он мою жену лапает?!

– Ладно, иди умойся! Он больше не будет!

Саша ушел в туалет умываться, танцы возобновились, и Питер с Биллом изумленно смотрели, как бородатый снова стал танцевать с Аллой, прижимая ее к себе большими сильными руками. При этом одна его рука всеми пятью пальцами демонстративно лежала на Аллиной ягодице, и Алла не выказывала по этому поводу никакого беспокойства. Скорей наоборот, сама прижималась животом к паху бородача.

Через минуту из вестибюля появился Саша – умытый и с пластырем на разбитой губе. Остановившись в двери, он взглядом нашел в полумраке фигуру своей жены, танцующей в обнимку с бородачом. Саша молча следил за ними, темнея лицом и играя желваками на скулах. Потом резко повернулся и вышел из ресторана.

– О-о! – сказал Билл и посмотрел в окно.

За окном по освещенной уличным фонарем Первой Брайтон-стрит медленно проезжала дежурная полицейская машина с цифрой «60» на капоте.

Но Саша, не глядя по сторонам, решительным шагом пересек улицу прямо перед полицейским «фордом» и сунул ключ в багажник своего красного спортивного «понтиака». Однако то ли он спьяну выбрал не тот ключ, то ли замок заело, но багажник не открывался. Саша в остервенении стал стучать кулаком по замку и дергать ключ. Полицейские остановились рядом, заинтересованно наблюдая за ним из своей машины.

А Саша их не видел. Стукнув по багажнику еще раз, он повернул наконец ключ и рывком откинул крышку.

То, что увидели полицейские в багажнике красного «понтиака», заставило их обоих открыть рты от изумления. Потом один из них тихо отворил дверцу полицейского «форда», сполз со своего сиденья на мостовую и, прячась за машиной, медленно пополз вокруг нее, на ходу вынимая пистолет из кобуры.

Билл и Питер наблюдали за этим полицейским с искренним и хмельным любопытством.

А Саша тем временем копался в багажнике своего красного спортивного «понтиака». Сначала из груды оружия, которое было в этом багажнике, он выбрал «магнум»-3,57, потом, взвесив его в руке, решил, что для такой оказии «магнум» слабоват. И достал со дна багажника «кольт» 44-го калибра.

Но когда он выпрямился, то к обоим его вискам прикоснулись дула полицейских пистолетов калибра 38 мм, и один из полицейских приказал осипшим голосом:

– Брось это! Ты арестован!

– Отлично! – сказал, стоя у окна, Питер.

– Хорошая работа, – сказал Билл.

– Идиот! – сказал за их спинами Пиня Громов.

Надев Саше наручники, полицейские усадили его на заднее сиденье машины и вызвали по радио свой 60-й участок.

– Сколько он получит? Как ты думаешь? – спросил Питер у Громова. Громов с деланным безразличием пожал плечами.

– Оружие. От восьми до пяти лет! – оживленно сказал Билл.

А танцы тем временем продолжались как ни в чем не бывало, и бородатый продолжал обнимать блондинку Аллу за ее сочные ягодицы.

– Из-за этой пизды! – с досадой сказал Громов.

Билл выразительно посмотрел Питеру в глаза. Но Питер сделал вид, что не понял его. И сказал Громову:

– Давай же выпьем. За Америку.

– Пошел ты на хуй! – с досадой сказал Громов и ушел на кухню.

– I think he told you to go and fuck yourself. (Я думаю, он сказал тебе пойти и ебать себя), – сказал Билл. – Не так ли?

– Точно, – улыбнулся Питер. – А теперь можно и напиться. Рабочий день закончен.

На следующий день, к вечеру, они ехали в Бруклин, на угол Артиллерийской улицы и Флатбуш-авеню, в бруклинскую Central Booking – тюрьму предварительного заключения. Конечно, они могли приехать туда и утром, потому что Central Booking – это та оранжерея, где нежные фрукты зреют иногда быстрей, чем на самой плодородной почве Калифорнии. Но они решили действовать наверняка и дали себе несколько лишних часов…

Обогнув 84-й полицейский участок, они оказались на пыльной автостоянке, забитой старыми и новыми полицейскими машинами и машинами, реквизированными у преступников. Здесь же был спортивный красный «понтиак», знакомый им по вчерашнему инциденту. С трудом найдя место для своего серого «плимута», они запарковались и по наружной металлической лестнице поднялись на второй этаж, к массивной и глухой двери, над которой нависал объектив телекамеры. Билл требовательно нажал звонок и доложил в микрофон:

– Специальный агент ФБР Билл Мошелло и полицейский детектив Питер Гриненко.

Послышался характерный щелчок автоматического замка, и они толкнули дверь. Прямо перед ними был длинный широкий проход меж двумя залами, разделенными друг от друга невысокими стенами-перегородками. Слева, в «малом вестибюле», сидели на скамейках только что доставленные сюда наркоманы, торговцы наркотиками, проститутки, воры и прочие преступники. Они еще не остыли после ареста, и поэтому их руки в стальных наручниках были прикованы к вмурованной в стену перекладине. Дальше по проходу было служебное помещение, где этих свежеарестованных фотографировали в фас и в профиль и где дежурный сержант собирал у полицейских документы на прием всей этой публики. А справа, в «большом вестибюле», сидели преступники, уже принятые и оформленные. Эти тоже были в наручниках, но уже поостыли и вели себя спокойней – ждали, когда их сунут в одну из четырех камер, отделенных от этого зала стальной решеткой.

Нью-Йорк, как известно, не самое тихое место в мире, и потому его Central Bookings никогда не пустуют, а бруклинская – тем более. В камерах тут редко сидит меньше чем по 50 человек в каждой, а чаще всего четыре камеры забиты сверх лимита и новоприбывшим приходится дожидаться свободного места часами.

Заплеванные полы. Вонь немытых тел и пота. Мат на всех языках мира. Тошнотворный настой дыхания морфинистов, кокаинистов и курильщиков гашиша и марихуаны. Бесцеремонные охранники. Крики наркоманов, физически страдающих от отсутствия наркотиков. И – типажи, встречи с которыми вы старательно избегаете всю жизнь и которые представлены тут во всех цветах кожи – черные, белые, желтые. С разноцветной татуировкой, с грязными косичками и совершенно бритоголовые…

В такой обстановке тонкие души, как нежные фрукты, созревают очень быстро.

– Тебе звонили из офиса Эрика Сейгела, ассистента прокурора, – сказал Билл дежурному сержанту.

– Насчет этого русского?

– Да.

– Как его имя? – спросил сержант, отвлекаясь от экрана маленького черно-белого телевизора, на котором бейсбол прервался очередным выпуском новостей.

– Алекс Лазарев.

– Вы хотите взять этого засранца? – В сержанте было не меньше 130 кило, его черное лицо лоснилось от пота, а в глазах были красные прожилки усталости и раздражения.

– Это зависит… Сначала мы хотим с ним поговорить.

– О’кей. Подпишите тут и тут… – Сержант дал Биллу и Питеру «книгу выписки» и крикнул через стенку дежурному охраннику: – Гораций! Вытащи этот кусок русского дерьма из второй камеры!

Два гиганта охранника – оба черные и увешанные ключами, наручниками и дубинками – подошли к решетчатой стене второй камеры, и один из них стал открывать замок, а второй сказал в глубину камеры:

– Эй! Русская свинья! Я тебе говорю! Иди сюда! Быстрей!

В глубине камеры с пола поднялась мужская фигура, отдаленно напоминающая вчерашнего молодцеватого парня в модном замшевом пиджаке. Однако теперь не только его пиджак был похож на половую тряпку, но и лицо. Осторожно переступая через ноги матерящихся и полусонных сокамерников, он вышел из камеры.

Охранник надел ему наручники и привел к сержанту, возле которого стояли Билл и Питер.

– О’кей, – сказал сержант. – Теперь он ваш. Можете отправить его назад в Россию. Я имею в виду – как мой личный подарок этому ебаному убийце Андропову.

Было видно, что, несмотря на усталость, сержант не прочь потрепаться со свежими людьми. Тем более что по телику все еще шли новости, а не бейсбол – там показывали какую-то очередную демонстрацию у здания ООН.

– Я не думаю, что Андропов примет его обратно… – сказал Билл.

– Эй, парень! – тут же оживился сержант в предвкушении дискуссии и кивнул на телевизор. – Смотри! Тут мы сражаемся за свободу эмиграции из России, а тут – ты видишь, что мы получаем! – Он ткнул пальцем в Лазарева.

– Кому нужно это говно? Мало нам своего дерьма? – И сержант широким жестом показал на преступников вокруг себя.

– Ты не собираешься баллотироваться в конгресс? – спросил у него Питер.

– Ты думаешь, я могу? – польщенно улыбнулся сержант.

– Безусловно!

– Спасибо. Я подумаю, – сказал сержант. – Но серьезно, парень! Иногда я думаю – они там не умеют читать в Европе. Они смотрят издали на нашу леди Свободу и читают: «Дай мне всех твоих преступников, наркоманов, гангстеров и прочих пиздорванцев». Но как мы можем быть лидером человечества – с этим дерьмом?

Получив Лазарева, Питер и Билл провели его в глубину коридора и по внутренней лестнице спустились в 84-й участок. Здесь была будничная суета, типичная для любого нью-йоркского полицейского участка, – трезвон телефонов, топот ног, какие-то арестованные подростки и проститутки. Заглянув в несколько комнат, Питер и Билл нашли одну пустую и завели в нее Лазарева. Сняли с него наручники, посадили за стол, и Питер сел напротив, сказал ему в упор по-русски:

– О’кей, Алекс. Во-первых, я должен сказать тебе о твоих правах. Ты имеешь право не говорить со мной и не отвечать на вопросы. Тогда ты вернешься в камеру и будешь ждать суда. И я тебе обещаю, что ты получишь все, что тебе положено по закону. Абсолютно! Ты преступник, ты еще не гражданин нашей страны, и мы можем выебать тебя на всю катушку. Поверь мне: ни один адвокат не вытащит тебя из тюрьмы раньше чем через три года! Ты понял? Я не знаю, будет ли твоя жена ждать тебя три года – это не мое дело! – но, с другой стороны, наша система – не советская. В Америке у тебя всегда есть шанс, даже тут. Если ты согласишься сотрудничать с нами, мы вытащим тебя из этого дерьма прямо сейчас. А потом мы договоримся и с районным прокурором о твоей судьбе. И теперь твой выбор. Или ты идешь обратно в камеру, или согласишься сотрудничать и мы тебя забираем отсюда. Решай. Но имей в виду: когда я говорю «сотрудничать», я имею в виду – прямо сейчас, с этой минуты! Итак?

Лазарев молчал, опустив голову. Это была длинная пауза, но они не чувствовали жалости к нему. Вчера в багажнике его «понтиака» было 28 стволов оружия, а сколько оружия он продал до этого и кому – один Бог знает. Нет, они не почувствовали жалости к этому русскому.

Из коридора послышались громкие шаги полицейских, которые вели новых арестованных. Лазарев поднял голову и сказал по-английски:

– Заберите меня отсюда.

– Это же цыгане, у которых одевается весь Брайтон! Их там каждая собака знает! – возбужденно говорил Алекс Лазарев, держа в одной руке фотографии цыган-взломщиков, а в другой – вилку с огромным куском стейка. Они сидели в ресторане отеля «Мэриотт» с роскошным видом на весь Бродвей, залитый огнями рекламы, и Алекс – побритый и принявший душ в номере, который они сняли для него на эту ночь, – все не мог прийти в себя от такой резкой перемены: из заплеванной камеры Central Booking в сияющий шиком театральный центр Нью-Йорка. По расчетам Питера и Билла, такой бросок должен был сразу показать этому Алексу, что он сделал правильный выбор и примкнул к сильной стороне. И они не ошиблись: Алекс, чувствуя себя как заново рожденный, изливал на них информацию с такой скоростью, что Питер вынужден был перебивать его.

– Подожди, Алекс. Что значит – «одевается весь Брайтон»?

– Ну, очень просто! – снова шарнирно, с апломбом, дергался Лазарев. – У них товар – pizdets! Из лучших магазинов и за полцены! Или дешевле! Моя жена купила у них лисью шубу за триста долларов. Натуральную!

– А что значит «каждая собака знает»?

– Ну, это такое выражение. Все их там знают. Но конечно, вам не скажут. Еще бы! Если я у вас купил что-то из-под полы, разве я покажу на вас полиции?

– О’кей! Где они живут?

– На Пятой Брайтон-стрит. В сером угловом доме, на западной стороне. Я не знаю номер дома, но жена знает, я могу спросить…

– Нет. Забудь об этом. Ни у кого не спрашивай. И вообще запомни: никогда и ни у кого ничего не спрашивай. Ты понял почему?

– Чтобы меня не заподозрили?

– Правильно. Теперь скажи нам: ты еврей?

– Наполовину. У меня отец русский, а мать еврейка.

– И ты сидел в России в тюрьме. За что?

– Откуда вы знаете, что я сидел? – изумился Алекс.

– Ну, ты очень долго думал о нашем предложении там, в Central Booking…

– Так вы поняли, почему я согласился? Не потому, что я боюсь вашей тюрьмы! Я сидел в русской тюрьме! Три года. Вот где полный pizdets! Конечно, там нет черных, но поверь мне.

– Можно не объяснять. Я знаю, почему ты согласился. Из-за Аллы. Но если ты сидел там в тюрьме, то как же КГБ дало тебе разрешение эмигрировать?

– Ты хочешь – честно?

– А как ты думаешь – для чего мы тебя взяли из Central Booking?

Алекс залпом допил свой джин и посмотрел на сияющий огнями Бродвей и на поток машин, кативших в темноту тридцатых улиц.

– О’кей, – сказал он негромко. – Я был в лагере в Салехарде. Ты знаешь, где Салехард? Это выше Полярного круга, в Сибири. Три года я там кайлом тундру ковырял, бля! Да… И за день до освобождения, когда я уже все, pizdets, домой собираюсь, меня – бац – дергают в спецчасть, к «куму». Ну, к начальнику. И они мне говорят: «Поздравляем с освобождением, вот твой паспорт», открываю, а там записано: «национальность – еврей». И – выездная виза. Я говорю: вы что? Какой я еврей? Я никуда не хочу ехать! А они говорят: «Не поедешь на Запад, поедешь в Сибирь еще дальше. Мы тебе срок намотаем». А для них это просто – там же законов нет, прямо в лагере добавляют три года, как за нарушение лагерного режима, и – pizdets!

– What is pizdets? (Что такое «пиздец»?) – спросил Билл у Питера.

– А все остальное ты понял? – сказал ему Питер.

– Ну, мне нравится, как оно звучало… – ответил Билл.

– Pizdets you can not translate, not possible (Это невозможно перевести), – сказал Алекс Биллу.

– Это женский половой орган, но в разных значениях. Иногда это «прекрасно», а иногда – «нет».

– Well, the same in America, то же самое в Америке, – сказал Билл.

Питер повернулся к Алексу:

– О’кей, какое они тебе дали задание?

– Кто?

– КГБ. Какое они тебе дали задание, когда отпустили сюда?

– Вы шутите? – спросил он по-английски. И снова перешел на русский: – О чем ты говоришь? Они же не идиоты! Если бы они дали мне задание! Я бы в первый же день пришел к вам и доложил, и – все: я уже герой! Я слышал, что они обожглись на этом в Израиле. Они отпускали евреев в Израиль, но сначала брали с них подписку, что те будут шпионить. А те приезжали в Израиль и тут же бежали в МОССАД докладывать.

– А кто убил Брохина?

– Клянусь, не знаю!

– Только не ври!

– Клянусь матерью! Но я вам скажу: Брохина мог убить кто угодно. Ведь он занимался чем хотите – наркотики, иконы, бриллианты, карты. Но он был пижон – он хотел, чтобы все думали, что он писатель!

– Это мы знаем. Next. У нас есть информация, что Пиня Громов торгует наркотиками. Что ты знаешь об этом?

– Конечно, торгует! Биг дил! Все это знают.

– Хорошо. А кто еще?

– Вам всех назвать?

– А как ты думаешь?

Операция по аресту цыган была разработана в начале октября, когда уже начались осенние дожди. За несколько дней до этого супер (завхоз, смотритель) серого углового дома на Пятой Брайтон-стрит – старый поляк с сигаретой, словно приклеенной к нижней губе, – с первого взгляда опознал этих цыган по фотографиям и сказал, что снимают квартиру № 5-А с тремя спальнями на пятом этаже. При этом легкость, с которой супер согласился последить за жильцами, объяснялась вовсе не его гражданским или американским патриотизмом и не расовым предубеждением против цыган, а куда более прозаично: по его словам, к этим жильцам постоянно, с утра до ночи ходят гости – русские эмигранты, которые при входе никогда не вытирают ноги. «Из-за этих еб…ных посетителей мне приходится десять раз в день мыть полы в фойе и лифте!»

Но полностью довериться суперу Питер и Билл не могли. Разве не мог этот супер стукнуть цыганам о появлении ФБР и получить с них за это пару сот долларов? Поэтому Питер сказал суперу, что ничего особенного в их интересе к этим цыганам нет, ФБР проводит интервью со всеми новыми эмигрантами. Но если у них сейчас гости, то мы придем в другой раз…

Через несколько дней, получив из Флориды ордер на арест сбежавших от суда преступников и на обыск их квартиры «в связи с возможностью нахождения там украденного имущества», Питер и Билл еще раз осмотрели дом, в котором эти цыгане жили. Это был большой, шестиэтажный и густозаселенный дом. Суета жильцов в коридорах и лифтах и постоянное пребывание в квартире цыган русских посетителей исключали проведение операции в дневное время. Если это профессиональные взломщики, то скорей всего они вооружены. И не важно, что один из преступников – женщина. У цыган именно женщины делают всю основную работу – рыскают в поисках объектов грабежа, взламывают двери или окна, проникают в дома и квартиры и выносят из них все ценное. А мужчины обычно «на стреме» – сидят в машинах и ждут добычу.

Судя по количеству ограблений – семнадцать в одной только Флориде, – этот Бакро Асманов и его жена Граппа были решительной парой и могли оказать вооруженное сопротивление. Поэтому Питер и Билл решили брать их в четыре утра – спящими и сразу обоих. Супер, который моет пол в вестибюле дома по десять раз в день, может легко проследить, когда уйдет от них последний посетитель.

Все это Билл и Питер изложили в рапорте начальнику отдела и получили «добро» сформировать три бригады: одну штурмовую – для захвата преступников в их квартире и две – для дежурства на крыше и под окнами, если преступники попытаются сбежать по пожарной лестнице. ФБР, как и всякая правительственная организация, является огромной бюрократической машиной, регламентирующей каждый шаг своих сотрудников, но для того, кто знает, как эта машина работает, порой открываются почти неограниченные возможности. Билл с его юридическим образованием умел кормить эту машину именно теми бумагами, которые проходили по ее шестеренкам – то есть со стола одного начальника на стол другого и так далее до финансового отдела – без сучка и задоринки. На правильно оформленных бумагах начальству было легко и даже приятно ставить свои резолюции, тем более что речь шла об охоте за «красной мафией». Эти резолюции открывали перед Питером и Биллом доступ к специальным фондам, которые значатся в ФБР под кодовыми названиями «титул № 4», «титул № 3» и так далее. Так, по «четвертому титулу» в распоряжение Билла и Питера были отпущены деньги для вербовки Алекса Лазарева, а теперь к их услугам были уже шесть агентов ФБР – пять мужчин и одна женщина – для ночного налета на квартиру цыган. Женщина – Мэри Эллен Бикман – была нужна для обыска Граппы Асмановой, а девятый член команды приглашен из эмиграционной службы – Питер и Билл подозревали, что эти цыгане вообще нелегальные эмигранты.

Впрочем, эти несколько тысяч долларов на проведение операции по аресту цыган были еще семечки по сравнению с теми расходами, которые предстояли Биллу и Питеру в будущем. Очень скоро, когда масштабы их акций расширятся и выйдут к тем границам, на которых русские гангстеры кооперируются с итальянскими мафиози, Питер и Билл получат доступ и к «титулу № 3», и даже еще выше. ФБР – это серьезная организация, и при встрече с серьезным противником она готова к серьезным расходам из специальных фондов, отпущенных ей конгрессом и президентом США. И хотя в те дни президент еще не присвоил этому противнику звание «империи зла» публично, но в таких организациях, как ЦРУ и ФБР, уже знали, куда дует ветер, с какой силой и на какие суммы. И, по мнению руководства, русская мафия на Брайтоне была не последней картой, которую мог в любой момент разыграть с ними хитроумный и опытный московский противник…

Однако вернемся в октябрь 1983 года. В те дни будущие операции еще были скрыты от Питера и Билла пеленой осенних дождей, и именно в эту погоду Питеру приходилось почти ежедневно наведываться в сырой и продуваемый атлантическим ветром Брайтон, в шестиэтажный угловой дом на Пятой Брайтон-стрит, к ворчливому суперу-поляку. Поскольку Билл взял на себя всю бумажную работу (и преуспевал в этом отлично!), Питеру, который бумажную работу терпеть не мог, досталась черновая часть «полевой работы». А супер то болел, то сообщал, что уже третий день не видит Граппу Асманову, а то – что Бакро только что уехал куда-то на своем «вэне».

И, проклиная дождь, этих fucking русских эмигрантов и свою работу, Питер снова тащился в служебном «плимуте» в Квинс и сообщал Биллу, который сидел в чистом и теплом офисе, что операцию придется отложить.

Именно в один из таких «пустых» и дождливых вечеров, когда Питер только вернулся в офис из Бруклина, на его столе зазвонил телефон. Он машинально снял трубку:

– Детектив Гриненко.

– Добрый вечер, – сказал незнакомый мужской голос. – Вы говорите по-русски?

– Да, говорю.

– Меня зовут Натан Злотник, я страховой агент, – перешел на русский звонивший. – Вы меня не помните, конечно, но вы были у нас в офисе на Брайтоне недели три назад. Вы показывали нам фотографии. Мне и моему партнеру…

– О! – сказал Питер. – Почему не помню? Страховое агентство «Лаки Брайтон-Бич броукеридж». Да?

– Правильно, – удивился голос. – Вы оставили свою карточку и сказали, что если у нас будут проблемы…

– Конечно. Я помню. И теперь у вас есть проблемы, но это не телефонный разговор? Да?

– Да, – подтвердил голос. – А откуда вы знаете?

– Потому что все русские не доверяют телефону! Так что приезжайте сюда…

Они приехали вдвоем – два партнера, Натан Злотник и Виктор Пильчук. Им обоим было по сорок лет, они были хорошо одеты и неплохо говорили по-английски. Но они выглядели испуганными, у Злотника был синяк на лице, а то, что они рассказали, возмутило даже агентов, не имеющих отношения к поискам русской мафии.

– Три месяца назад один наш клиент, его зовут Натан Родин, открыл ювелирный магазин на Лонг-Айленде, на Франклин-сквер. И он пришел к нам за страховкой, и мы дали ему очень хорошую страховку на хороших условиях. Тем более что это его первый магазин и человек недавно приехал – ведь мы должны помогать друг другу, правильно? О’кей, и что вы думаете? Сегодня он приходит к нам в офис и говорит, что мы должны кому-то на Брайтоне десять тысяч долларов и не отдаем и что нас хотели за это убить, но он поручился, что мы отдадим деньги, и вот он пришел за деньгами. Мы говорим: какие деньги, о чем ты говоришь, мы никому ничего не должны! Он говорит: как хотите, я вас предупредил, но если вы не отдадите деньги, то теперь и у меня будут неприятности, поскольку я за вас поручился. И ушел. А через два часа вернулся, и с ним еще один, здоровый как шкаф. Они зашли в офис, закрыли двери и сказали, что мы должны им 10 тысяч, потому что они только что отдали эти 10 тысяч тем, кто хочет нас убить. Мы говорим: «Ты что, Натан? Какие десять тысяч? Кому вы отдали? Такого не может быть!» Тогда этот второй, шкаф, говорит: «Значит, я вру?» И бьет меня кулаком в лицо так, что я падаю со стула. И они говорят, что дают нам три дня и что, если через три дня мы не дадим им десять тысяч долларов, они убьют наших детей…

– Что? Ваш собственный клиент? – не поверили своим ушам сотрудники ФБР. Они видели в Нью-Йорке немало вымогателей и рэкетиров, но чтобы хозяин ювелирного магазина бил своего же страхового агента и вымогал у него деньги? Это было что-то новое даже для опытных агентов ФБР.

Пока страховые агенты излагали свои показания на бумаге, Питер набрал на компьютере имя Натана Родина. Но в Информационном центре ФБР, куда стекаются данные обо всех арестах в стране, Натан Родин не значился. Иными словами, этот Родин был чист – его никогда не арестовывали, не допрашивали и даже не интервьюировали в полиции. Тем временем Билл извлек из сейфа их собственный архив – несколько альбомов с фотографиями русских «друзей».

Он положил альбомы перед Злотником и Пильчуком, и не прошло и пяти минут, как на одном из фото они опознали второго вымогателя – действительно огромного как шкаф Давида Шмеля, 37 лет, на вэлфере, домашний адрес: 122, Брайтон, Девятая улица, был арестован 14 апреля по подозрению в ограблении квартиры на Кони-Айленд-авеню, но выпущен за недостатком улик.

– Видите! Это бандиты! Вы должны немедленно дать нашим детям охрану! – сказал Натан Злотник.

– Какую охрану? – не понял Питер.

– Телохранителей. Провожать их в школу и обратно…

Билл и Питер с трудом успокоили их: никто не будет убивать ваших детей, это стандартная угроза всех вымогателей, пошли вниз, тут по соседству есть бар, вам нужно выпить по дринку.

В баре ресторана «Ред Лэбстер» после третьего дринка Злотник и Пильчук слегка оправились от страхов и согласились позвонить Натану Родину, попросить у него отсрочки платежа – не через три дня, а через пять. На самом деле Питеру и Биллу нужно было: а) немедленно, пока эти Злотник и Пильчук еще «горячие», вовлечь их в операцию по разоблачению вымогателей, б) иметь для Большого жюри хоть какую-нибудь улику против преступников, хоть пленку с телефонным разговором.

Но Родин оказался непростым орешком – он не стал обсуждать по телефону никаких подробностей, а прервал разговор в самом начале:

– Встретимся – поговорим!

– Только не через три дня, а через пять! – попросил Злотник.

– Хорошо, – сказал Родин и дал отбой.

Питер еще крутил пленку на начало, когда Билл уже отстучал на своей пишущей машинке:

«Правительство подтверждает, что нижеследующее является точной и дословной записью телефонного разговора между Натаном ЗЛОТНИКОМ и Натаном РОДИНЫМ 7 октября 1983…»

Но когда Питер перевел ему разговор Злотника с Родиным, Билл разочарованно сказал:

– И все? Но это ничто!

И тут вдруг позвонил поляк супер из Бруклина и сказал, что цыгане – и Бакро, и Граппа – только что приехали домой.

– Я решил вам сам позвонить, – сказал поляк, – потому что в такой дождь они вряд ли уже куда-нибудь опять поедут, и к тому же этот Бакро хромает.

Билл и Питер переглянулись. Похоже, что поляк прав, – этих цыган нужно брать сегодня. Они отпустили огорченных и все еще бледных страховых агентов, обзвонили остальных членов бригады захвата, назначили им явиться на Пятую Брайтон-стрит в 3.00 утра и, надев под пиджаки пуленепробиваемые жилеты, спустились лифтом в гараж. Еще через пару минут серый «плимут» вынырнул из подземного гаража стеклянно-черного одиннадцатиэтажного куба, что рядом с магазином «Александерс». Свернув на Квинс-бульвар, он снова помчался сквозь дождь из Квинса в Бруклин.

Вильям Мошелло родился в 1949 году в Бостоне, штат Массачусетс. У него с детства была отличная память, и он хорошо учился в школе, потом окончил юридический факультет и там же, в Бостоне, стал работать в небольшой адвокатской фирме и в суде, куда его постоянно назначали в качестве бесплатного народного адвоката для защиты мелких преступников. Иными словами, перед ним было довольно ясное и спокойное будущее, потому что толковые молодые адвокаты, которые начинают как ассистенты районных прокуроров или как адвокаты в криминальных судах, потом легко открывают свою частную практику, специализируясь в одной из самых интересных и доходных областей адвокатуры – криминалистике. Но, по словам самого Билла, после года работы в суде его уже не прельщала перспектива всю жизнь защищать преступников. Он насмотрелся на них на предварительных, до суда, беседах и в ходе судебных заседаний и решил, что эту публику не стоит защищать даже за большие деньги. Так – во всяком случае, в то время – объяснял Билл себе и друзьям свой странный для молодого адвоката поступок: он – сам! – пришел в Бостонское управление ФБР и спросил, нужны ли им адвокаты.

Но сегодня автор этих строк имеет возможность предположить иную, более глубокую и интимную, причину перехода Вильяма Мошелло в ФБР. Дело в том, что, как выяснил Билл недавно, он был не родным, а усыновленным ребенком. И хотя сам Билл совершенно не помнит своего сиротства до этого усыновления, но разве нельзя объяснить переход Билла из адвокатуры в ФБР давно забытым, но затаенным в подсознании страхом ребенка, оставленного родителями? Именно этот страх одиночества и встречи с миром один на один навсегда отвратил Билла от работы в одиночку. А повышенная, как у всех сирот, потребность в семье привела – после ухода из-под крова приемных родителей – в самую, как ему казалось, сплоченную и мощную семью во всем мире – ФБР.

Подписав контракт (интересно, что даже ФБР clearance не докопалось в то время до факта усыновления), Билл был тут же направлен в Виргинию, в академию ФБР, где 13 недель вживался в свою новую семью – проходил физическую, боевую и техническую подготовку. И это было приятно – снова чувствовать себя не одиночкой, а в команде, в бригаде. Пусть тяжелые физические тренировки, пусть стрельбы, марш-броски, стенография, шифрование – все это одно удовольствие, если вокруг друзья, братья. И даже то, как во время учебного штурма автобуса, «захваченного преступниками», восковая пуля какого-то шутника навылет пробила Биллу правую щеку, оставив небольшой шрам на всю жизнь, Билл и по сей день с удовольствием вспоминает, как он материл своих друзей, когда они на том же автобусе возили его в госпиталь…