Текст книги "Убийца на экспорт. Охота за русской мафией"

– Конечно, – ответил Злотник. – Как обещали. Только я хочу сразу договориться на будущее: больше никакого битья!

– О чем разговор! – сказал Родин и протянул руку за деньгами: – Давайте!

– Нет, подожди, Натан! – вмешался Пильчук. – Так дело не делается. Все-таки мы вам даем немаленькие деньги и хотим каких-то гарантий.

– Какие ты хочешь гарантии? – хмуро уставился на него Давид.

Тут официантка принесла им пиво и креветки, и Пильчук умолк.

– Можешь говорить при ней, – сказал Родин Пильчуку. – Она все равно ни хера по-русски не понимает!

– Ну, я не знаю, какие гарантии… – сказал Пильчук, пока официантка расставляла на столе пиво и еду. – Но подумай сам, Давид! Ты приходишь к нам в офис, мы тебя не знаем, а ты сразу бьешь нас по морде. Ну, так же тоже нехорошо!

– Ну, он больше не будет, ну! – нетерпеливо сказал Родин.

– Нет, Натан, я хочу от него услышать, – сказал Злотник. – Он меня бил, пусть он мне и скажет.

– Ладно, Давид, скажи ему, – велел Родин Давиду.

– Фули я должен ему говорить? Больше не буду? – спросил Давид, терзая стейк золотыми зубами. – Шо я – ребенок?

Но Родин вспылил на своего партнера:

– А шо такое? Шо ты – не можешь сказать людям, шо больше не будешь их бить? Шо ты из себя целку строишь?

– О’кей. Не буду, – недовольно выдавил из себя Давид.

– Как дите, бля!

– Есть! – сидя в машине, воскликнул Питер и ткнул локтем Билла. – Они хорошо работают, эти страховые агенты!

– И второе, – сказал тем временем Пильчук Родину. – Ты же понимаешь, Натан, если за каждый удар в морду мы будем платить по пять тысяч, то мы через неделю вылетим в трубу. Сегодня один придет и даст в морду, завтра – другой, послезавтра – третий. Ты знаешь, сколько у нас в Брайтоне клиентов?

– Я вам обещаю: вы платите деньги, а мы вам даем протэкшэн! Ну! – И Родин снова протянул руку за деньгами.

– Good! Отлично! – прокомментировал Питер. – Это все, что нам нужно.

Но Злотнику и Пильчуку, видимо, понравилась их игра. Пильчук посмотрел на своего партнера как будто еще в сомнении, и тот сказал Родину:

– Ты понимаешь, Натан, это же пока только слова. A завтра к нам приходит… ну я не знаю кто, ну тот же Пиня Громов. И что я ему скажу? Что мы уже платим тебе и Давиду?

– Да, – сказал Родин.

– Мы можем так сказать?

– А почему нет?

– А если он на это положит? С прибором? – спросил Злотник.

– На меня еще никто не ложил, бля! – Давид выставил на стол оба своих пудовых кулака.

– Нет, ну я фигурально… – отшатнулся Злотник.

– Значит, так, братцы, – сказал Родин страховым агентам. – Хер с вами, давайте я вам объясню. Вы думаете, мы кто – звери? Пришли и схватили вас за горло – давайте деньги! Нет. Весь Брайтон под контролем у серьезных людей, и я перед ними за вас поручился. Я им сказал, что вы будете платить без выебонов, понятно? И если вы платите, то можете быть спокойны: никто не имеет права вас и пальцем тронуть. А если тронет, то эти люди укоротят им руки. Ясно?

– Ясно, – сказали страховые агенты.

– Нет! – застонал в машине Питер. – Names! Имена!

А в ресторане Родин, требуя деньги, в третий раз положил на стол открытую правую ладонь. Но на этот раз – молча, что было уже выражением не столько нетерпения, сколько угрозы. Злотник достал из кармана тонкий почтовый конверт.

– Что это? – удивленно спросил Родин, а Давид Шкаф снова положил на стол свои кулаки и вперился взглядом в Злотника.

– Чек, – сказал Злотник. – Понимаешь, мы не успели в банк, он уже закрылся. Но это те же деньги, можешь не сомневаться.

И он вытащил из конверта и положил перед Родиным и Давидом банковский чек. На чеке с титулом LUCKY BRIGHTON BEACH BROKERAGE Inc. было написано: «То: Mr. Natan RODIN» и крупно выведена сумма: «$ 5000 – FIVE THOUSAND DOLLARS». Ниже стояли подписи Злотника и Пильчука. Родин посмотрел на Давида, а Давид – на Родина. Потом они оба еще раз посмотрели на чек. Пауза так затянулась, что Питеру стало не по себе, а супруги, которые сидели в ресторане напротив русской компании и обсуждали стоимость туристических туров в Европу, вдруг почему-то сунули правую руку – мужчина под пиджак, а женщина – под кофту.

Но, как и предполагали Питер и Билл, магическая власть цифр «$ 5000» пересилила осторожность.

– Хер с вами! – сказал Родин и, забрав со стола чек, положил его к себе в карман. – Только в следующий раз чтобы были наличные! Ясно?

– Само собой! – сказали страховые агенты. – О чем разговор?

– Pizdets! – радостно воскликнул в машине Питер Гриненко и победно шлепнул рукой об руку.

– They got the check? (Они взяли чек?) – догадался Билл.

А в ресторане «супружеская пара» облегченно перевела дух, заказала себе еще по пиву и продолжила обсуждение своей будущей европейской поездки.

Родин и Давид встали, за руку попрощались со страховыми агентами, ободряюще похлопали их по плечу и вышли из ресторана. Когда их «шевроле» отчалил от парковки, Питер и Билл вошли в ресторан и обняли страховых агентов:

– Отличная работа! Молодцы! Всем по дринку!

– Питер, – сказал Злотник, – я весь мокрый. Целиком. До яиц.

– Вы знаете, во что они влипли? – радостно сказал Билл. – С этим чеком это уже не просто вымогательство! Это федеральное преступление – от пяти до семи лет!

– Тогда они нас точно пришьют! – убито сказал Пильчук.

– Ни хера! – сказал ему Питер. – Ничего не бойся! Вы герои! Вы еще будете давать против них показания в суде!

– Мы? – испугался Злотник. – Никогда!

Но Питер только отмахнулся, сказал:

– У нас будет только одна проблема в суде. Я не знаю, как перевести это выражение: «положить с прибором». То put down with apparatus? (Это не имеет никакого смысла по-английски.)

– The hell with English! – воскликнул Билл и радостно хлопнул Питера по плечу. – We did it, partner! There is Russian mafia on Brighton Beach! Родин сам сказал это, и у нас это есть на пленке!

– А как ты понял? – удивился Питер. – Он же говорил по-русски.

Можно по-разному относиться к вербовке осведомителей среди преступников. Можно считать, что этически это не очень «кошерно», и можно стать в позу и требовать, чтобы каждое преступление было наказано по букве закона. Но жизнь сложнее принципов и не укладывается в самые пухлые уголовные и гражданские кодексы. Если, простив преступнику малое преступление, вы можете с его помощью предупредить большое, связанное с гибелью людей, – что вы предпочтете? К тому же главной задачей Питера и Билла было не ассистировать полиции в расследовании того или иного преступления, а выйти на русскую мафию или любой иной вид организованной преступности в среде русских эмигрантов.

В те годы многим уже стало ясно, что цунами международного терроризма, обрушившиеся на Запад, явление не случайное. Хотя об этом еще не говорилось на дипломатическом уровне, но газеты уже открыто писали, что за спиной палестинских, итальянских, немецких, шведских, японских и прочих террористов стоят тренировочные лагеря Чехословакии, Польши, Болгарии, Кубы и СССР, деньги и оружие КГБ. Одна за другой начали выходить книги-исследования, посвященные терроризму, и общий вывод этих исследований можно было уже в 1984 году прочесть, скажем, в книге «Месть» Джорджа Джонаса.

«Советский блок… который организовал, тренировал, вооружал и частично финансировал террористов, мало интересовался их повседневной деятельностью. Особенности их идеологии и то, соответствует ли она коммунистической доктрине, были безразличны тем, кто стоял за спиной террористов. От них не требовали соблюдения партийных принципов. Советские органы безопасности использовали террористов для того, чтобы разрушить и дестабилизировать западные демократии… КГБ правильно рассчитал, что, снабдив всем необходимым, в том числе и учителями, достаточное количество экстремистов и предоставив им действовать по своему усмотрению, он создаст разрушительную силу, которая ни в надзоре, ни в инструкциях нуждаться не будет и которая, без сомнения, породит в мире хаос… Эта концепция была по-своему гениальной, так как давала возможность Советам подрывать основы либерально-демократических институтов Запада».

К концу семидесятых годов в Кремле ясно видели, что их «гениальная концепция» работает, или, как позже любил выражаться Михаил Горбачев, «процесс пошел»: Европа была деморализована и оглушена терроризмом, взрывы в аэропортах и крупных магазинах, похищения самолетов с пассажирами и туристических кораблей в море стали почти будничными новостями, и даже руководители западных правительств опасались за свою жизнь. Эта нестабильность, хаос, страх порождали уже не только политические кризисы (Испания, Турция, Италия), но и социально-экономические (Федеративная Германия, Франция и т. д.).

Конечно, кому-то может показаться, что все это не имеет никакого отношения к нескольким сотням тысяч евреев, которые бежали из СССР, едва кремлевские правители открыли эмиграционную щелочку. Более того, кто-то наверняка скажет, что, проводя параллель между террористами и эмигрантами, автор компрометирует тысячи честных людей.

Должен, однако, пояснить, что автор и сам – один из тех эмигрантов. Зимой 1978/79 года я катил с 10-тысячным потоком советских эмигрантов через Австрию и Италию, и от Вены до Рима наш поезд охраняли от арабских террористов австрийские солдаты с автоматами и овчарками, а не доезжая до Рима километров сто, нас – во избежание арабских террористических акций – пересадили на автобусы и окольными путями повезли в Остию и Ладисполи, пригороды Рима, где мы прожили несколько месяцев в ожидании разрешения на въезд в США. И вот тогда, собирая материал для книги об эмигрантах, я обратил внимание на довольно заметное количество уголовников в нашем стане. Многие из них сами говорили мне то, что позже Питер Гриненко и Билл Мошелло услышали от Алекса Лазарева и других преступников: выходя из советских тюрем и лагерей, они получали паспорт с записью «национальность – еврей» и короткий ультиматум: «Или уезжай в эмиграцию, или мы намотаем тебе новый тюремный срок». Будучи журналистом, я тут же написал об этом статью под названием «Как КГБ отомстил американскому конгрессу». Я писал, что, фаршируя нашу эмиграцию профессиональными преступниками, КГБ не только пытается скомпрометировать борьбу Запада за свободную эмиграцию евреев из СССР, но и намеренно засылает в США дестабилизирующие силы, которыми сможет манипулировать в будущем. Поскольку статья была написана по-русски, я показал ее одному переводчику в HIAS – еврейской организации, которая уже больше 100 лет занимается помощью эмигрантам. Сегодня этот переводчик руководит крупнейшей еврейской организацией США, но, видимо, уже тогда у него был свой взгляд на эту проблему. Он сказал мне:

– Может быть, ты прав. Может быть, среди вас есть преступники, убийцы или даже агенты КГБ. Но если ты опубликуешь эту статью, кто-то в Америке перестанет ходить на демонстрации в защиту советских евреев, кто-то перестанет жертвовать деньги, а какой-нибудь чиновник обрадуется и срежет въездную квоту. И тысячи еврейских детей останутся там, откуда ты сбежал и где, как ты знаешь лучше меня, вот-вот могут начаться погромы. Нет, я не рекомендую тебе печатать эту статью. Но это уже не Советский Союз, решай сам!

Подавив авторское тщеславие, я спрятал статью на дно чемодана. Хотя не переставал брать интервью у «русских гангстеров» и даже побывал у «крестного отца» русской мафии в Италии – Леонида Баткина, позже убитого. Иными словами, примерно в одно и то же время – я в Италии, внутри потока эмигрантов, агент ФБР Роберт Левинсон – в США, на основе секретных разработок контрразведки, и Питер Гриненко и Билл Мошелло – на своей следственной практике – все пытались решить один вопрос: есть ли за отдельными профессиональными преступниками-эмигрантами «рука КГБ» или организация, которой эта «рука» манипулирует сегодня или будет манипулировать завтра?

Ответить на этот вопрос Гриненко и Мошелло могли только одним способом – завербовав среди русских преступников-эмигрантов как можно больше коллаборационистов и осведомителей. Одним из них – и куда более серьезным, чем неуравновешенный Алекс Лазарев, – мог стать Натан Родин, аферист, вымогатель и хозяин ювелирного магазина на Лонг-Айленде. По всем соображениям, ему просто некуда было деться от сотрудничества с Питером и Биллом, ведь против него у них был полный набор улик: показания жертв вымогательства, магнитофонная пленка с отличной записью, фотографии и чек на пять тысяч долларов с собственноручной подписью – чек, который банк остановил по просьбе Злотника и Пильчука. То есть это было, безусловно, выигрышное дело. А с другой стороны, рассуждали следователи, что произошло? Один русский эмигрант – страховой агент Злотник – получил по морде от другого эмигранта. Это неприятно, но если такой ценой можно найти и обезвредить аферистов, которые надули старика Менделя Асафа на 70 тысяч долларов и довели тем самым его жену до инфаркта, то игра стоит свеч. А уж начав сотрудничать с ФБР, Родин выведет их и на тех «серьезных людей», которые, как он сказал Злотнику и Пильчуку в ресторане, «контролируют Брайтон».

Однако Натан Родин оказался орешком куда более крепким, чем Алекс Лазарев. Помолчав с минуту над фотографиями его встречи со страховыми агентами и выслушав сделанное ему предложение, он сказал:

– Я не знаю никаких ювелирных аферистов. Старик Мендель Асаф действительно два раза приносил мне бриллиантовое ожерелье. Но первый раз это были настоящие бриллианты, а второй раз – липа.

– Ты хорошо подумал? Ты сядешь в тюрьму за вымогательство.

– Это еще вопрос. Пять лет назад, в СССР, Злотник взял 10 тысяч рублей и не отдал. Эти 5 тысяч долларов – его долг.

– На пленке ясно слышно, что вы угрожаете ему и обещаете протэкшэн в обмен на деньги.

– То была шутка. Точнее – без этих угроз он бы не отдал мне долг.

– Вряд ли жюри поверит, что это шутки.

Родин поднял глаза и сказал в упор:

– То, о чем ты говоришь, невозможно. Я стукачом не буду. Pizdets.

В данном контексте это слово означало «точка», period.

А назавтра, 11 октября 1983 года, днем, в 4.10, в самом центре Манхэттена, на углу Сорок седьмой улицы и Пятой авеню, произошло дерзкое ограбление ювелирного магазина «Sorrento Jeweller’s». Средь бела дня два грабителя в масках и широких серых плащах вошли в магазин, когда там находились хозяин магазина Марат Оскольный и два посетителя – мисс Амелия Фирали и мистер Нияз Ариф Мирсун, иранцы, которые принесли Оскольному несколько крупных бриллиантов на продажу. Грабители закрыли за собой дверь, вытащили из карманов пистолеты и по-английски приказали всем лечь на пол. Но иранка с перепугу подняла крик, и тогда бандиты рукояткой пистолета оглушили ее и бросили, окровавленную, на пол. Рядом с ней они уложили ее спутника, связав его по рукам и ногам, а Марата Оскольного наручниками приковали к стойке. После этого опустошили все витрины с ювелирными изделиями, сейф и карманы иранцев и – исчезли, унеся золота и бриллиантов на 800 тысяч долларов. Только через два часа Оскольному удалось знаками и криком привлечь внимание продавца хот-догов на улице, и тот вызвал полицию…

Уже через час после визита полиции в «Sorrento Jeweller’s» Питер Ларкин, детектив 18-го полицейского участка в Манхэттене и однокурсник Питера Гриненко по Полицейской академии, звонил в офис ФБР на Квинс-бульвар и со своим неистребимым ирландским акцентом просил Гриненко помочь допросить жертву ограбления Марата Оскольного и его партнеров. Но Гриненко тут же ошарашил Ларкина:

– Это не ограбление, это set up, подстроено!

– Откуда ты знаешь?

– Потому что мы ждем это ограбление уже несколько месяцев.

И Питер вкратце рассказал Ларкину о звонке Сэма Лисицкого.

– Well, – сказал Ларкин. – Я видел set up, и не один раз. Но set up делают тихо и так, чтобы никто не пострадал, кроме страховой компании. А тут мы имеем кровавую бойню, женщина в госпитале…

– Русский стиль, – сказал Питер. – Чтобы выглядело убедительно! Эти иранцы первый раз зашли к ним в магазин? Случайно?

– Нет, первый раз они были там вчера. Но вчера у этого Оскольного не было наличных денег купить их бриллианты, и он назначил им на сегодня, на четыре часа.

– Теперь ты понимаешь, почему ограбление было именно в 4.10? – спросил Гриненко своего друга.

«Итак, мы имели очень сложный и дорогой страховой случай, но это ладно! Но еще мы имели женщину, которая действительно ограблена и находилась в больнице, а у нас – никаких улик против преступников, – вспоминает Питер Гриненко. – Один из партнеров, Сэм Лисицкий, приготовил себе алиби тем, что еще в сентябре предупредил нас об этом set up, второй – Марат Оскольный – сказал на первом интервью, что у него были трения с Лисицким и что этот Лисицкий мог подослать грабителей, а третий, Яков Камский, вообще в Чикаго. И мы знаем, мы чувствуем, что все это lipa и что на самом деле этот магазин «Sorrento Jeweller’s» был открыт с единственной целью – накачать в него побольше ювелирных изделий, ограбить и получить со страховой компании 800 тысяч долларов. Но что мы сможем сделать? Пока хотя бы один из партнеров не расколется и не скажет: «Да, я нанял грабителей, вот их адреса», – мы бессильны. А с другой стороны – на нас с Биллом висит дело с этими аферистами, которые надули несчастного старика на 70 тысяч, мы уже не можем ему в глаза смотреть, у него жена от огорчения инфаркт получила. А с третьей стороны – эти страховые агенты, которые ночей не спят в страхе, что Родин и Давид Шмель вот-вот придут их убивать. Но если мы выйдем сейчас на Большое жюри за ордером на арест Родина и Давида – мы втягиваемся в суд, бумаги и всю эту бюрократию и теряем время. К тому же у меня все равно была надежда заставить этого Родина капитулировать. Рано или поздно. И тогда я позвонил Джефу Реслеру, адвокату Родина, и сказал ему, что его клиент влип на вымогательстве и чтобы ни Родин, ни Шмель даже не думали приближаться к моим свидетелям Злотнику и Пильчуку. А иначе я повешу на них нападение на государственных свидетелей. А этот Реслер меня знал – когда 12 лет работаешь полицейским детективом в Нью-Йорке, то знаешь многих адвокатов и многие адвокаты знают тебя. В начале семидесятых, когда я только начинал заниматься автопреступностью, Джеф Раслер был помощником районного прокурора, и мы с ним знакомы еще с тех пор! И я был уверен, что Джеф объяснит Родину, с кем он связался, – не только с Гриненко, но и с ФБР.

Короче говоря, мы отложили дело по вымогательству и сконцентрировались на этом set up. Потому что это уже было слишком! Это уже было всерьез. Мы уже чувствовали, что за всеми этими разными и мелкими инцидентами стоят люди, которые начинают выходить на крупные дела – открывают ювелирные магазины на Сорок седьмой улице, в Лонг-Айленде, в Чикаго. Тут намечалась какая-то цепь. Поэтому мы не бросились сразу на таких мелких преступников, как Пиня Громов или Натан Родин, мы хотели зацепить их всерьез, заставить сотрудничать и через них нащупать организацию.

Но как? Родин, а вслед за ним и Шмель, сотрудничать отказались. Алекс Лазарев лежал с поломанными ногами. А Сэм Лисицкий, эта крыса, свою игру сыграл, и его не вытащишь из норы ничем, он сидит в своем вонючем рыбном магазине и ждет, когда страховая компания отвалит им 800 тысяч долларов. Ведь как ты докажешь, что это именно тот set up, о котором он предупреждал? Это ограбление, да еще с кровью! И этот Лисицкий был так уверен в этом деле, что купил своему сыну спортивную машину – новенький красный «понтиак», 16 тысяч долларов! А второй их партнер, Яков Камский, вообще в Чикаго. А Марат Оскольный взял себе адвоката! Якобы для того, чтобы заставить страховую компанию платить за похищенные драгоценности, а на самом деле, чтобы оградить себя от полиции. Можешь себе представить – он сидит в этом «Сорренто», как большой shut, обзванивает своих поставщиков, чтобы получить побольше документов на похищенные ювелирные изделия и сорвать побольше со страховой компании, а когда к нему приходит детектив, который расследует это дело, он отказывается разговаривать! Только через адвоката! Так они научились пользоваться нашей системой! А когда мы звоним его адвокату, который тоже такой большой shut с офисом на Парк-авеню, так этот адвокат говорит, что мы своими интервью травмируем жертву преступления и заставляем страховую компанию сомневаться в кэйсе.

Ты понимаешь? Этот Оскольный нанял грабителей, грабители вынесли из его лавки товара почти на миллион долларов, и еще почти миллион он хочет сорвать со страховой компании, и при этом он берет адвоката, чтобы не проболтаться на допросах, а адвокат говорит нам, что его клиент – жертва преступления и что мы травмируем его своими вопросами! И – имеет право, такая у нас система, это не Советский Союз! Я – нью-йоркский детектив, и если ты не хочешь со мной разговаривать, ты можешь не разговаривать.

Короче говоря, у нас – тупик, dead end. Иранцы никаких примет преступников не дают, потому что те были в масках, и единственное помнят, что у грабителей был акцент – итальянский, испанский, русский, китайский? – они не знают, они иранцы.

Ладно, мы сели на телефон и нашли в Чикаго этого их партнера, Якова Камского. И Ларкин, детектив, который ведет это дело в полиции, говорит ему сесть в самолет и прилететь в Нью-Йорк на интервью. За наш счет. Конечно, заставить мы его не можем, но у него тут мать в Квинсе живет, и у него железное алиби, и он думает: почему не слетать к маме за чужой счет?

Короче, на следующий день, к вечеру, мы уже встречаем этого Камского в аэропорту Ла-Гуардиа. Он оказался респектабельным 50-летним мужчиной в хорошем костюме-тройке и в белой рубашке с галстуком. Выглядит как крепкий бизнесмен. И мы сразу везем его в 18-й участок и допрашиваем пять часов подряд. Без перерыва. Питер Ларкин, его партнер Хью Фланаген и Билл Мошелло – по-английски, а я – по-русски и по-английски. Но этот Камский был fucking good и держался отлично. Он ничего не знает, он ни в чем не замешан, он в это «Sorrento» денег не вкладывал, и ему плевать, что этот магазин ограбили. Да, полгода назад он начинал там работать с Оскольным, а потом решил работать сам на себя и уехал в Чикаго и открыл там свой магазин. Поставщики его знают, у него хороший кредитный record еще по магазину «Sorrento Jeweller’s», и он себе более или менее зарабатывает на жизнь. Да, в СССР он сидел в тюрьме, но не по уголовному делу, а просто он был строительным инженером, а там на стройках используют заключенных, и у него был конфликт с каким-то пьяным заключенным, и тот полез в драку, и этот Камский его прибил. Так это было или не так – как мы можем проверить? А про тюрьму он специально сам сказал, потому что знал: кто-нибудь из его «друзей» нам рано или поздно все равно скажет. Но во всем остальном он чист и ни в чем не замешан. Я ему говорю: «У нас есть сведения, что это ограбление подстроено, чтобы сорвать деньги со страховой компании». А он говорит: «Я ничего не знаю, я уже три месяца живу в Чикаго». Я говорю: «А ты согласен пройти проверку на детекторе лжи?» Он говорит: «Нет проблем, пожалуйста!»

И тогда мы прямо из 18-го участка едем в Полицейскую академию на углу Двадцатой улицы и Второй авеню. А уже двенадцать ночи.

Но мы договариваемся с дежурным экспертом по детектору лжи – там как раз дежурил отличный черный детектив, очень опытный, очень точный и всегда так спокойно и мягко разговаривает, – и вот этот детектив сажает нашего Камского в кресло, в комнату, где все эти провода и приборы, и начинает его расслаблять и спрашивать, когда он сегодня проснулся, и что делал днем, и принимает ли он какие-нибудь лекарства. А потом выходит к нам и говорит, что не может проводить тест. Во-первых, потому, что этот русский очень устал, а человек перед таким тестом должен быть в совершенно спокойном и нормальном состоянии. И во-вторых, этот Камский, оказывается, принимает лекарства от сердца. А если человек на лекарствах, то все, тест на детекторе лжи проходить нельзя, потому что у него уже и давление крови не то, и пульс, и так далее.

Короче, мы выходим из Полицейской академии, уже час ночи, и я говорю этому Камскому: «Ты кушать хочешь?» Он говорит: «Да, хочу». И мы все идем в ресторан – там же, напротив академии – и заказываем еду и начинаем говорить. О России, об Америке, об эмигрантах. И я должен отметить – он хорошо образован, этот Камский. Он может говорить о политике, о кино, о музыке. И вот я смотрю на него, смотрю, как он ест нашу американскую еду, пьет наши дринки, говорит о наших политиках, и кожей чувствую, что он нас – делает! Нас – четверых американских детективов! – этот русский делает, как котят! Он замешан в этом set up, Оскольный и Лисицкий открыли этот «Sorrento Jeweller’s» специально, чтобы устроить set up! И даже на детектор лжи он согласился, потому что заранее знал: раз он на таблетках, то его или не допустят до теста, или потом этот тест забракуют! Я это вижу – ты понимаешь! И вот я сижу лицом к лицу с преступником, а у меня ничего нет: ни одной улики! И весь мой опыт – бесполезен. И я смотрю на него и думаю: может, эта работа не по мне? Может, я ничто? Может, я хорош только по линии ебаных ворованных машин и траков, а против советских преступников я дерьмо? И тогда я сказал ему по-русски: «Яков, я работаю детективом уже 12 лет. Может, я не самый лучший детектив, но я самый упрямый из всех, с кем ты встречался в своей жизни. Я никогда не остановлюсь. Конечно, если ты не сделал никакого преступления, тебе нечего беспокоиться. Но если я найду, что ты сделал это или любое другое преступление, – я посажу тебя в тюрьму. И партнеров твоих посажу, можешь им передать. Поверь, я это сделаю. Я не остановлюсь и не брошу это дело. Никогда! Во-первых, потому, что мне это интересно. А во-вторых, мне не нравится, что сюда приезжают множество советских и пользуют нашу fucking систему и в хвост и в гриву».

И ты знаешь, что он мне ответил? Он ответил: «Хорошо! Но я не совершал ничего преступного». Я говорю: «О’кей». И тогда он говорит: «Вы подбросите меня к моей маме?» Ты понимаешь? Он был fucking хорош в эту ночь! Very good! Он прилетел в Нью-Йорк за наш счет, он ужинал и выпивал за наш счет, и мы – американский полицейский детектив Питер Гриненко и агент ФБР Билл Мошелло, – мы на служебной машине ФБР отвезли его к его маме в Квинс, на Йеллоустоун-бульвар. Как шоферы…»

Питер Гриненко родился в 1945 году в Штутгарте, ФРГ. Его отец, киевский архитектор, вывез из коммунистической России не только свою семью – жену, дочь, своего брата и отца, но и всех родственников жены – сестру, мать, бабушку и прабабушку, чудом уцелевших от ленинских и сталинских репрессий. Когда Питер подрос, прабабка рассказала ему, как были расстреляны его прадед и дяди и как в 1926 году ее, после нескольких месяцев отсидки в тюрьме, тоже повели на расстрел. Но когда ее уже поставили к стене, к ней вдруг бросился какой-то красный комиссар и стал обнимать и целовать ей руки. Оказывается, в 1919 году она подобрала на улице умирающего от голода еврейского парня, притащила в свой дом, полгода лечила и спасла от смерти. Потом он ушел и пропал, и вот, как выяснилось, стал красным комиссаром и увел ее прямо из-под расстрела, спас ей жизнь. Но все мужчины в ее семье погибли от красного террора, который проводили большевики в России. Поэтому, когда немцы в 1944 году стали отступать из России, вся семья Гриненко предпочла уйти с немцами, чем опять попасть под власть коммунистов.

Однако в Германии мужчинам семьи Гриненко не повезло: в 1947 году отец Питера со своим отцом и братом попали в железнодорожную катастрофу: поезд, которым они ехали на работу, наскочил на мину. Отец Питера и его дядя погибли, а дед был ранен. После этой трагедии почти все бабушки, прабабушки, тетки и кузины Питера переехали из Германии в США, а его мать решила попробовать счастья в Австралии. «Я в то время еще не мог возражать, мне было два года, – вспоминает Питер. – Так мы поехали в Австралию. Мама, я и старшая сестра». Но когда ему исполнилось девять лет, они все же приехали в Нью-Йорк, и так Питер стал американцем. «Мы были очень бедные в то время, – говорил Питер, – и мы жили в Бифорд-Слайвазанте, если ты знаешь, что это такое. Это бруклинские трущобы. Черные пацаны били меня каждый день, пока я не научился бить их. Но летом я уезжал к прабабушке в Спринг-Вэлли, и там было хорошо. У нее был маленький сад, и она пекла мне пироги с капустой и рассказывала про Россию…»

После окончания школы Питер работал в разных местах – в магазине, в аптеке, в закусочной. Грузчиком, уборщиком, разнорабочим. В августе 1966-го один его приятель сказал ему, что едет в Бронкс на тест, – полиция проводит набор в полицейские. И уговорил Питера составить ему компанию. «Там было очень много народу, несколько тысяч человек, – вспоминает Питер. – Через месяц после теста мой приятель получил письмо, что он занял две тысячи какое-то место, а я – что я в первых четырех сотнях и меня готовы принять, если я сброшу десять паундов. Я уже тогда весил 210».

Так Питер попал в полицию и прошел по всем ее ступенькам – от Полицейской академии и работы уличным патрульным до Бюро контроля за организованной преступностью, где стал ведущим экспертом по автопреступности.

Но теперь, в октябре 1983-го, этот «ведущий эксперт» и его партнер, специальный агент ФБР Билл Мошелло, сидели над грудой счетов и других документов, изъятых из «Sorrento Jeweller’s», и обзванивали всех поставщиков, у которых Оскольный и Камский когда-либо получили ювелирный товар. Что эти поставщики могут сказать о своих клиентах из «Sorrento Jeweller’s» в Нью-Йорке и «Ла Виста» в Чикаго? Нет ли у вас проблем с ними? Нет ли попыток получить документы на товар, который им не отправляли?

На пятый день этой занудной работы менеджер одной ювелирной компании в штате Род-Айленд сказал им по телефону:

– У нас не было никаких проблем с «Sorrento Jeweller’s», пока этот сукин сын не прислал нам чек на 15 тысяч, который не прошел в банке. Но это, конечно, не то, что вы ищете.

– Вы заявили об этом в полицию? – спросил Питер.

– Нет, конечно. Разве полиция занимается такими делами? Я думал, что только гражданский суд…

– Это чек из штата Нью-Йорк, а вы в штате Род-Айленд. Таким образом, это межштатное почтовое преступление. Я вам рекомендую пойти в полицию не откладывая. Если вы хотите получить свои 15 тысяч, конечно. И сообщите мне имя детектива, к которому попадет это дело, – я с ним свяжусь.

Билл скептически выслушал этот разговор, и Питер пожал плечами: конечно, непокрытый чек – это мелочь, но это лучше, чем вообще ничего. И в этот момент на его столе зазвонил телефон. Питер снял трубку. Знакомый голос сказал по-русски: