Текст книги "Гарольд, последний король Англосаксонский"

– Молодец Гурт! Храбрый Леофвайн! Взгляните на их знамена... вправо... влево!... Превосходно, Вебба!... А! Они идут сюда?! Клин смыкается... Прорезывает себе путь сквозь середину врагов...

Действительно, разрозненные остатки англичан, не имея возможности соединиться, построились в виде неизменного клина и, подняв щиты над головой, осыпаемые градом стрел, шли вперед; перед ними был грозный отряд Мартеля, а сзади их преследовали бесчисленные полчища герцога Нормандского. Король не мог терпеть дальше. Он выбрал пятьсот еще довольно свежих и мужественных воинов, и, приказав остальным стоять твердо, спустился с холма и внезапно ударил в тыл отряда Мартеля, состоявшего из нормандцев и бретонцев.

Эта вылазка, в полном смысле отчаянная, но организованная вовремя, способствовала отступлению разрозненных групп саксонцев и прикрыла их. Многие, правда, были отрезаны, но Гурту и Леофвайну удалось прорваться со своими отрядами к Гарольду и войти в лагерь. Вслед за ними ворвались и ближайшие неприятельские ряды, но они тотчас же были вытеснены обратно под радостные крики англичан.

Но, к сожалению, спаслось немного удальцов, несмотря на помощь Гарольда, и не оставалось никакой надежды, чтобы оставшиеся еще в живых и разбросанные по равнине остатки дружин могли присоединиться к ним.

А в этих разбросанных остатках находились люди, которые, видя неизбежность поражения и пользуясь знанием местности, спаслись бегством с санглакского поля. Таких, правда, было немного. Но в лагере никто не унывал. Позиция казалась неприступной, как каменная крепость. Смелейшие из нормандцев приходили в уныние при взгляде на холм, с которого был отбит сам герцог. Вильгельм в последней схватке получил несколько ран, и под ним были убиты три лошади.

Множество славных рыцарей и баронов заплатили жизнью за свою отвагу в этот печальный день. Вильгельм, после истребления почти половины английского войска, со стыдом и гневом слышал громкий ропот нормандцев при мысли о приступе высот, на которых находились остатки бесстрашных врагов. В эту решительную минуту, брат герцога, бывший в тылу со священнослужителями, следовавшими за ним в поход, выехал на открытое поле, где приводили в порядок строй. Под белой мантией епископа был тяжелый панцирь; но шлем не покрывал его головы, в правой руке был меч, на левой висела огромная палица на ремне. За Одо шла запасная дружина, еще не участвовавшая в битве и потому не ощущавшая того ужаса, который охватил другие отряды, перепуганные стойкостью саксонцев.

– Что это значит? – воскликнул гневно Одо, видя расстроенных воинов. – Вы задумываетесь? В тот момент, когда колосья скошены и вам предстоит только собирать жатву? Как?! Вы робеете, вы, потомки Одина? Смотрите, я еду рядом с братом без шлема, но с мечом в руке. Вперед же, ратники, вперед, и знайте, кто отказывается служить Богу и государю, негодяй и предатель!

Эти слова, дышавшие негодованием, а также приток свежих сил, приведенных прелатом, подняли упавший дух войска. Все войска герцога, дружно двинулась на холм. Убедившись, что конница не принесет пользы до тех пор, пока не будут разрушены укрепления, Вильгельм выдвинул вперед стрелков и приказал им идти напролом, так как входы в лагерь были тщательно забиты.

Когда нормандцы начали взбираться на косогор, Гарольд обернулся к находившемуся близ него племяннику.

– Где твоя секира? – спросил он.

– Гарольд, – мрачно ответил юноша, – я не взял секиры, потому что хочу быть твоим щитоносцем. Ты должен до конца сражения иметь обе руки свободными для секиры, а щит стеснил бы тебя. Бейся ты, а я буду прикрывать тебя.

– Значит, ты в самом деле любишь меня, сын Свейна, а я, признаюсь откровенно, иногда сомневался в этом.

– В таком случае, ты был не прав, – возразил Хакон, устремив свой грустный взгляд на дядю. – Ты был не прав, потому что я люблю тебя, как люблю себя, как свою жизнь! Вместе с твоей жизнью прекратится и моя: закрывая грудь Гарольда, щит Хакона будет защищать свое собственное сердце!

Король с чувством сжал руку этого прекрасного, но уже обреченного на смерть юношу.

– Бедный мальчик! – проговорил задумчиво Гарольд, – я бы сказал на это, что тебе еще рано умирать, но к чему жизнь, если нам суждено быть побежденными, и кто знает, не пожалеют ли многие, что пережили этот печальный день?

Глубокий вздох вырвался из груди Гарольда, но он постарался подавить волнение и кинулся вперед. Очутиться около врага, сразить его было для короля делом одного мгновения, но шлем возникал за шлемом, неприятель шел один за другим, как стая голодных волков. Туча стрел пронеслась по воздуху и поразила англосаксов. Напрасно они совершали чудеса храбрости! Напрасны были их усилия! Нормандцы мужественно продвигались вперед. На место павших являлись новые тысячи.

– Смелые мои бароны, вперед! – раздавался голос герцога.

– Да, да, смелей, сыны Одина! – вторил ему Одо.

Саксонцы отстаивали каждую пядь укреплений; но многочисленность врагов заставила их отступить.

Вот уже перед нормандцами гордо развевается знамя короля Английского; золотое шитье и каменья горят в лучах заходящего солнца. Вокруг Гарольда собрались последние остатки английских сил – запасная дружина: герои, не испытавшие еще поражения, свежие и не утомленные сраженьем.

Перед знаменем стояли Гурт, Леофвайн, Гарольд и Хакон. Король, взволнованный предчувствием, опирался на секиру, так как он был ранен и кровь сочилась сквозь кольчугу.

– Живи, Гарольд, живи! Пока ты жив, врагу не одолеть, не покорить Англию.

Стрелков в английском войске было немного, с самого начала битвы большая часть их находилась впереди и давно уже остались без стрел, и неприятель мог на мгновение приостановить действия, чтобы перевести дух. Но нормандские стрелы все еще продолжали сыпаться, как град; однако герцог заметил, что все они попадали в высокий плетень, не нанося желаемого вреда. Он задумался.

– Разве вы не видите, – сказал герцог своим лучникам, – что ваши стрелы и копья без пользы вонзаются в ивовый плетень? Стреляйте вверх и пусть стрелы падают в окопы сверху, прямо с неба!... Эй, стрелок, подай сюда лук! Вот так!

Не сходя с коня, Вильгельм натянул лук и стрела, взвившись вверх, опустилась рядом со знаменем.

– Пусть знамя будем нам мишенью, – проговорил серьезно герцог. Стрелки удалились, и через несколько минут дождь из стрел полился на головы саксонцев и датчан, пробивая их кожаные куртки и железные шлемы.

Печальный стон многих людей прозвучал радостной песнью в ушах нормандцев.

– Теперь, – сказал Вильгельм, – им остается одно: или закрывать себя щитами, оставляя секиры, или разить и гибнуть под стрелами... Теперь скорее вперед!

Однако англичане все еще стояли непоколебимо за толстыми и плотными плетнями, никакое оружие не пугало их, кроме стрел. Каждый враг, дерзающий взобраться на насыпь, в то же мгновение падал к ногам испуганных коней. А солнце склонялось все ниже и ниже к багровому горизонту.

– Мужайтесь! – кричал Гарольд. – Продержитесь только до ночи, и вы спасены!

– Гарольд и Англия! – раздается в ответ.

Герцог Нормандский вновь решил прибегнуть к хитрости. Он заметил укрепления, более отдаленные от Гарольда, ободряющий голос которого, несмотря на гул битвы, не раз уже доносился отчетливо до ушей Вильгельма. В этом месте насыпь был тоньше и грунт немного ниже; но его оберегали люди, на опыт которых Гарольд мог вполне рассчитывать, то были англодатчане его графства. Туда-то герцог и отправил отборных воинов. В то же время брат его повел отряд рыцарей под начальством Рожера де-Богена на соседние высоты, для наблюдения и содействия этому плану.

Подступив к указанному месту, дружина после краткого, но отчаянного боя, успела сделать в укреплениях большой пролом. Но эта временная удача не сломила, а, напротив, усилила упорство осажденных, и неприятель, теснясь вокруг пролома, валился под их секирами. Наконец, нормандцы начали колебаться и подаваться назад. Еще немного времени, и они в беспорядке отступали по косогору; одни только стрелки продолжали бодро стоять на половине косогора. Англичане думали, что им будет нетрудно уничтожить и их... Измученные и озлобленные тучей стрел, от которых нет никакой защиты, англодатчане бросились вслед за нормандцами и, горя желанием изрубить стрелков, оставили пролом без прикрытия.

– Вперед! – воскликнул герцог, заметив их оплошность и поскакал к пролому.

– Вперед, – повторил его брат, – вперед! Мертвые восстали из могил и несут гибель и смерть живым!

Воодушевленные этими воззваниями бароны и рыцари отважно последовали за Вильгельмом и Одо. Но Гарольд уже был у пролома, он собрал горсть удальцов, готовых восстановить разрушенные укрепления.

– Смыкай щиты! Держись крепче! – кричит король.

Перед ним на прекрасных боевых конях появились Брюс и Гранмениль. Увидев Гарольда, они направили на него свои копья, но Хакон закрыл его щитом. Схватив секиру в обе руки, король взмахнул ею, и крепкое копье Гранмениля разлетелось вдребезги, он взмахнул еще раз, и конь Брюса рухнул с разбитым черепом на землю, увлекая за собою и всадника.

Но удар меча де-Лаци перерубил щит Хакона.

– Голову, береги голову! – услышал король предостерегающий голос Хакона.

Словно не слыша, Гарольд поднял свои сверкающие глаза... В тот самый момент, когда он взглянул наверх, прямо ему в глаз со свистом вонзилась стрела.

Король зашатался, отскочил назад и упал к подножию знамени. Дрожа от боли, он схватил и переломил древко стрелы, но острие осталось в глазу. Гурт с отчаянием наклонился над братом.

– Продолжай битву! – произнес Гарольд чуть слышным голосом. – Старайся скрыть мою смерть от войска! За свободу! За спасение Англии! Горе! Горе нам!

Собрав последние силы, король вскочил на ноги, но почти сразу же пал мертвым.

В это же время дружный напор нормандцев, устремившихся к знамени, опрокинул несколько его защитников и завалил ими тело сраженного короля.

Первым был убит несчастный Хакон. Шлем его был разрублен пополам, лицо залило кровью, но и смертельно бледное, оно сохраняло выражение того же невозмутимого спокойствия, которым он отличался при жизни. Он упал головой на грудь Гарольда, с любовью прижался губами к щеке короля и, глубоко вздохнув, переселился в вечность. Отчаяние придало Гурту почти нечеловеческую силу. Попирая ногами тела павших родственников и товарищей, молодой вождь гордо встал один против всех рыцарей; опасность, угрожавшая родному знамени, заставила собраться вокруг него последних английских воинов, и мужество еще раз помогло им отразить напор нормандцев.

Но укрепление было уже почти в руках врагов. Высоко над всеми сверкала грозная палица герцога и блестел меч Одо. Ни один англичанин не думал искать спасения в бегстве; они все были избиты, но дорого продали свою жизнь и свободу. Один за другим пали под родным знаменем дружинники Гарольда и Хильды. За ними пал Сексвульф. Пал и отважный Годри, искупив геройской смертью свое юношеское пристрастие к Нормандии. Затем был убит последний из кентских храбрецов – прямодушный и бесстрашный Вебба.

И в этот век, когда в жилах каждого англичанина текла еще кровь Одина, один человек мог удерживать напор целой дружины. С изумлением, смешанным с ужасом, видели нормандцы сквозь толпу, здесь, перед головами своих коней, одного воина, под секирой которого разлетались копья и раскалывались шлемы.

Но вскоре он пал от руки Рожера де-Монгомери. А рядом со знаменем, с улыбкой на устах все еще сражался молодой Леофвайн, минуты которого были уже сочтены...

Но еще один воин продолжал защищать с неистовством берсерка заколдованное знамя, которое развевалось по воздуху со своим таинственным изображением разящего витязя, окруженным драгоценными камнями, украшавшими некогда венец Одина.

– Представляю тебе честь сбить это роковое знамя! – воскликнул герцог, обращаясь к одному из своих любимейших рыцарей, Роберту де-Тессену.

Молодой рыцарь с восторгом кинулся вперед; но не успел он прикоснуться к знамени, как секира неукротимого защитника окончила его земное поприще.

– Колдовство! – воскликнул барон Фиц-Осборн. – Нечистая сила! Это не человек, а сатана!

– Пощади его!... Пощади храбреца! – кричали в один голос Брюс, д'Энкур и де-Гравиль.

Глаза герцога гневно блеснули на осмелившихся просить о пощаде, и он погнал своего коня по трупам павших; его сопровождал Туссен. Вильгельм подъехал к подножию знамени, и между герцогом-рыцарем и саксонским воином закипел жестокий, но непродолжительный бой. Но и тут смелый англ пал не от меча нормандца, а от истощения сил и потери крови, струившейся из сотен ран, и клинок герцога вонзился уже в падающий труп.

Таким образом последним у знамени пал самый любимый брат Гарольда, благородный и бесстрашный Гурт.

ГЛАВА 7

Под своим знаменем, среди груд мертвых тел, велел Вильгельм Завоеватель разбить палатку и начал пировать со своими баронами, А в это время на всей равнине горели факелы, похожие на блуждающие болотные огоньки: герцог позволил саксонским женам подбирать тела мужей.

В самый разгар веселья в палатку вошли два монаха, грустные лица и грубые одежды которых составляли резкий контраст радости и великолепию пирующих. Они подошли к Завоевателю и преклонили перед ним колени.

– Вставайте, сыновья Одина! – проговорил герцог мягко. – Мы ведь тоже его сыновья, и пришли сюда не затем, чтобы затронуть ваши права, а, напротив, отомстить за оскорбление храма. Мы уже дали обет построить на этом месте храм, который превосходил бы своим великолепием все существующие теперь в Англии. В нем будут непрестанно молиться о храбрых нормандцах, павших в этом сражении; будут приносить жертвы за здравие мое и моей супруги.

– Эти праведные мужи, вероятно, проведали о твоем намерении, – заметил Одо насмешливо, – и явились сюда, чтобы выпросить себе кельи в будущем монастыре.

– Вовсе нет, – возразил Осгуд печально, самым варварским образом подражая нормандскому языку, – наш Вельтемский храм, украшенный щедротами короля, побежденного тобою, так нам дорог, что мы не желаем оставить его. Мы только просим позволения похоронить тело нашего благодетеля в нашем храме.

Герцог нахмурился.

– Видишь ли, – подхватил Альред, показывая кожаный мешок, – мы принесли с собой все наше золото, потому что не доверяли этому дню. – С этими словами старик высыпал блестящие монеты на пол.

– Нет! – воскликнул Вильгельм упрямо. – Мы не возьмем и золота за труп клятвопреступника... Нет, если бы даже Гюда согласилась дать столько золота, сколько весит труп ее сына, мы не допустили бы, чтобы проклятый был похоронен... Пусть хищные птицы кормят им своих птенцов.

Нормандцы, упоенные дикой радостью победы, выражали свое одобрение словами герцога, но все-таки большинство баронов и рыцарей дали волю своему великодушному негодованию.

Но взгляд Вильгельма оставался все таким же суровым. Он сообразил, что сможет оправдать конфискацию всех английских земель, которые он обещал раздать своим баронам только тогда, когда докажет, что действительно считал дело короля Гарольда неправым и заклеймит его память проклятием.

Ропот умолк, когда какая-то женщина, незаметно последовавшая за отшельниками в палатку, легкими поспешными шагами подошла к герцогу и проговорила тихим, но внятным голосом:

– Говорю тебе, именем королевы Английской, что ты не смеешь проявить такую вопиющую несправедливость к герою, который пал, защищая свою отчизну.

Она откинула покрывало с лица: прекрасные волосы, блестевшие, как золото, при свете бесчисленных факелов, рассыпались по плечам, и глазам изумленных пришельцев представилась такая красота, подобия которой не было во всей Англии. Всем казалось, что они видят перед собою какое-то неземное существо, явившееся для того, чтобы покарать их.

Только два раза в жизни должна была видеть Эдит нормандского герцога. Первый раз она видела его, будучи еще ребенком, когда выведенная из своей задумчивости звуками труб, сбежала с холма, чтобы полюбоваться на приближающихся всадников; теперь же ей пришлось стоять рядом с ним лицом к лицу в час его торжества, среди развалин Англии на Сангелакском поле.

Смело стояла она, со смертельно-бледным лицом и сверкавшими глазами, перед Завоевателем и надменными баронами, которые громко выражали свое одобрение ее словам.

– Кто ты такая? – спросил герцог, если не оробевший, то чрезвычайно удивившийся. – Мне кажется, что я уже видел твое лицо прежде? Не жена ли ты Гарольда или, может быть, сестра?

– Герцог, – ответил Осгуд, – она была невестой Гарольда; брак их не состоялся, потому что законы наши не могли одобрить его, так как они находились в родстве.

Из среды пирующих выступил Малье де-Гравиль.

– О, повелитель мой! – воскликнул он. – Ты обещал мне графства и поместья; вместо этих наград, незаслуженных мною, позволь мне отдать последнюю честь телу Гарольда: он сегодня спас мне жизнь; прикажи же мне отблагодарить его за это хоть могилой, если я ничего больше не могу сделать для него.

Вильгельм молчал. Однако ясно высказанное желание всего собрания и, быть может, врожденное великодушие одержали, наконец, верх. Душа его все-таки не погрязла совсем в омуте деспотизма и злобы.

– Ты не напрасно обратилась к нормандским рыцарям, – проговорил он, кротко обращаясь к Эдит. – Твой упрек был справедлив, и я раскаиваюсь в своей несправедливости... Малье де-Гравиль! Твоя просьба уважена; предоставляю тебе выбрать место погребения Гарольда, не подлежащего больше суду человеческому, и распорядиться его похоронами.

* * *

Пиршество кончилось. Вильгельм Завоеватель крепко спал, окруженный рыцарями, которые мечтали о будущих землях. Поле все еще было озарено печальным светом факелов, а тихий ночной воздух оглашался рыданиями и стонами жен павших саксонцев.

Малье де-Гравиль, сопровождаемый вельтемскими монахами и факельщиками, искал тело короля Гарольда, но безуспешно. Свет луны, тихо плывшей по небу, смешивался с красноватым пламенем факелов, как бы желая способствовать его поискам.

– Быть может, мы уже проходили мимо тела короля, но не узнали его, – проговорил Альред с унынием. – Только жены и матери могут узнать своих мужей и сыновей, обезображенных ранами, по некоторым знакам, которые неизвестны чужим.

– Понимаю! Ты говоришь о заговорных словах и рунах, которые ваши ратники выжигают на груди.

– Да, – ответил монах. – Поэтому я и жалею, что мы потеряли из виду нашу молодую проводницу.

Во время этого разговора, искавшие повернули к палатке герцога, сомневаясь в успешности своих поисков.

– Взгляните туда! – воскликнул вдруг Малье де-Гравиль. – Какая-то женщина ищет там кого-нибудь из близких. Сердце мое обливается кровью, когда я вижу, как она напрягает все силы, чтобы перевернуть тяжелых мертвых!

Отшельники подошли к женщине, и Остуд закричал радостно:

– Да это прекрасная Эдит! Идите сюда с факелами, скорее, скорее!

Тела были тут свалены в груды, чтобы очистить место для знамени и палатки Вильгельма Завоевателя. Женщина молча продолжала свои поиски, довольствуясь лунным сиянием.

Увидев приближающихся, она нетерпеливо махнула рукой, будто ревнуя умершего, но не желая их помощи, но и не противилась ей. С тихим стоном опустилась Эдит на землю, чтобы наблюдать за ними. Печально качала она головой, когда освещались лица мертвых. Наконец багровый свет упал на гордое и грустное лицо Хакона.

– Племянник короля! – воскликнул де-Гравиль. – Следовательно король рядом.

Монахи сняли шлем с другого трупа. С ужасом и грустью отвернулись все при виде обезображенного ранами лица; Эдит дико вскрикнула, взглянув на него пристальнее. Она вскочила, сердито оттолкнула монахов и наклонилась над мертвым. Оттерев своими длинными волосами с его лица запекшуюся кровь, она дрожащей рукой стала расстегивать кольчугу.

Рыцарь стал возле нее на колени, чтобы помочь ей.

– Нет, нет! – простонала она. – Он теперь мой, мой!

Руки ее обагрились кровью, когда ей, наконец, после страшных усилий удалось снять кольчугу, так как вся туника была окровавлена. Она расстегнула ее и увидела над сердцем, переставшим биться, слово «Эдит», начерченное старинными письменами; под ним было другое слово: «Англия».

– Видите вы это? – произнесла она разрывающим душу голосом. Обняв мертвеца, она начала осыпать его поцелуями и называла его самыми нежными именами, как будто он мог ее слышать. Присутствующие догадались, что поиски окончены и что глаза любви узнали мертвого.

– Исполнились предсказания Хильды, – простонала бедная девушка, – исполнилось обещанное, и мы соединены навеки, о мой Гарольд. – И она с нежностью склонила голову на грудь убитого.

Прошло много времени, а девушка продолжала лежать без движения. Удивленный этим обстоятельством, рыцарь, отошедший было в сторону, приблизился к ней, но тотчас же отступил назад с восклицанием сострадания и ужаса.

Эдит была мертва.

* * *

В Вельтемском храме, в восточном конце галереи, долго еще показывали гробницу последнего англосаксонского короля с трогательной надписью: «Harold Infelix»[34]34
  Гарольд Несчастный (лат.).


[Закрыть]. Хроники говорят, однако, что не под этим камнем обратилось в прах тело героя.

– Пусть труп его охраняет берег, который он в жизни защищал так отчаянно, – сказал Вильгельм Завоеватель. – Пусть волны морские поют ему вечно похоронную песнь и опоясывают его могилу, в то время как дух его будет бодрствовать над землей, перешедшей к нормандцам!

Малье де-Гравиль, знавший, что Гарольд сам не мог бы избрать себе лучшего места погребения, был вполне согласен с этими словами герцога, так как рыцарь принял таившуюся в них насмешку за чистую монету.

Если бы Гарольд был похоронен в Вельтемском храме, то его снова разлучили бы с дорогой невестой, умершей на его груди; в могиле же возле моря, под необъятным сводом неба, она могла покоиться с ним, убаюкиваемая вечной песнью волн.

Малье де-Гравиль, не лишенный поэтического чувства и тонкого понимания любви, как и большинство нормандских рыцарей, способствовал этому соединению после смерти любящих сердец, которые всю жизнь были разлучены. Вельтельмская гробница заключала в себе просто имя, а Гарольд и Эдит были похоронены на берегу морском в том самом месте, где Вильгельм Завоеватель сошел со своего корабля, чтобы завоевать Англию.

Восемь веков канули с тех пор в вечность. Что же осталось от герцога Нормандии и последнего короля англосаксонского? Маленькая урна[35]35
  Над гробницей Вильгельма Завоевателя была следующая надпись: «Ргех mognus parva jacet lik Guilieltus in urma, juffcit et magno parva Domus Domino». В маленькой урне лежит Вильгельм, великий король; достаточно это маленькое убежище для самого могучего властителя (лат.).


[Закрыть], вместившая в себе прах Завоевателя, опустела, но дух последнего саксонского короля все еще охраняет берег, паря над ропщущими волнами. Не огорчайся, великий дух Гарольда Английского, если ты видишь, что свободные люди удачнее борются против насилия и побеждают вооруженный обман, поддерживающий неправое дело!